Шатрандж

Чатранг-Намак -  "Повесть о шахматах", наиболее ранний письменный источник на среднеперсидском языке (пехлеви), рассказывающий о происхождении шахмат. Несколько месяцев спустя       - Будешь круассан? Я купила твои любимые, миндальные.       - Нет, - Драко, поджав губы, отвернулся к окну, проигнорировав свою жену, которая после прогулки с Фелицией принесла в номер шуршащую упаковку с логотипом ближайшей boulangerie. Но весеннее солнце брызнуло ему в глаза лимонным соком, и, поморщившись, Феникс снова повернулся к кэйлин с удовольствием пившую кофе. От своего круассана она не отказалась, устроившись в соседнем кресле. Крошки сыпались на пол, но женщина лишь улыбалась.       - Ты же их обожаешь.       - Худею, - пожал плечами мужчина. Обычно, если Гермиона была не в настроении, этот ответ работал. Но когда так сказал он, то уже умело подкрашенные глаза жены сузились, и она окинула его изучающим взглядом. Драко подумал, что это сексизм в чистом виде. Что женщинам вот так можно было закрывать тему, а мужчинам - нет.       - Под этим балахоном, конечно, не видно, - она не оценила его толстовку, - но ночью мне показалось, что ты в отличной форме.       Облизнув пальцы, Гермиона тряхнула своей роскошной шевелюрой. Цепочки с многочисленными стрекозами радостно зазвенели. Поцеловав надутого Драко в щеку - его настроение было не столь радужным, как металлические штучки в волосах кэйлин - она неспешно стала переодеваться в темно-синее платье, идеально сидящее по её точеной фигуре. Круассан ей тоже не повредил. Возможно, потому что Гермиона не злоупотребляла, но кто отказывался от этой выпечки во Франции? Только её дорогой, обиженный на весь мир муж.       Мужчина, обычно не отказывающий себе в удовольствии любоваться своей кэйлин, в этот раз не обратил внимание на перформанс. Забрав на руки Фелицию, он недовольно сопел. На дочери, как и на жене, был наряд синего цвета. Лишь Драко, в знак протеста, напялил ту самую толстовку из Нью-Йорка, подаренную Беном год назад. С надписью лучший друг, потому что, кажется, все забыли, кто он.       - Драко, ты мог бы быть веселее? - Гермиона покосилась на своего мужа, который бурчал, что Фелиции не идет синее, хоть это была не правда. Девочка была потрясающе хороша в своем платьице. - Мы все же приехали на крестины, а не на поминки. Какая муха тебя покусала?       Обычно Феникс радовался, как Бастер, всем семейным мероприятиям, но, получив приглашение на крестины Ноа, которые семейство Соло решило провести в церкви в Овере, помрачнел. Гермиона ощутила тревогу. Пока она родила своему мужу всего одного ребенка, Рей подарила Художнику уже четвертого. Уж не в этом ли крылась причина его отвратительного настроения? Он завидовал Бену и считал, что она плохо справилась? Но ведь когда маленький Ноа родился, казалось, в мире не было счастливее человека, чем Драко. Даже Художник реагировал сдержанней, в то время как Феникс запускал салюты посреди пляжа и обливал песок шампанским. Этот мужчина был совершенно особого склада характера и за своих близких радовался, как за себя. И отдавал им больше, чем просил. Первый месяц, пока ошалевшие от баланса между работами, тремя детьми и младенцем Бен и Рей валились с ног от усталости - хоть у них была няня - именно Драко помогал своей семье. Они с кэйлин и Фелицией жили в доме Соло в Вашингтоне несколько недель, помогая с близнецами. А когда по ночам не спал Ноа и возле него сидел уставший Бен, пытающийся дать возможность жене хоть немного попасть, Феникс тоже был рядом, ободряя друга чашкой кофе. Кувшинчиком кофе. Графином, по правде.       Он был предан. Очень предан. И любил маленького Ноа.       Так что изменилось спустя три месяца? Почему, еще вчера прибыв в Овер, Драко ни разу не вышел из номера, даже когда прилетела вся семья? Он отказался идти на ужин, сославшись на головную боль, пропустил завтрак, хоть любил круассаны, а теперь, видимо, не хотел даже идти на крестины.       - Почему они выбрали не меня? - вдруг обиженно спросил Феникс у жены, когда молчание затянулось. Гермиона развернулась. Драко повторил вопрос: - Почему Бен не посчитал меня достойным стать крестным их сына? Я разве не доказал свою преданность?       Впервые кэйлин услышала у него такие нотки в голосе. Обычно жизненную несправедливость мужчина воспринимал философски, даже, когда выяснилось, что она продала его Кьяре за порт, как индейку на Рождество, но сейчас Драко злился. Очевидно злился. И действительно, в приглашении не было ни слова о том, что семейство Соло хочет видеть его в качестве крестного. Более того, эта тема всплыла лишь раз, и Рей бескомпромиссно заявила, что они выбрали всего одного человека. Лучшего из всех, если верить её словам.       - Милый, но… - Гермиона вздохнула. Поняв причину мрачного настроения Драко, она ощутила две эмоции. Ей стало грустно за своего Феникса, а все же кэйлин радовалась тому, как же её муж изменился, раз, наконец, испытывал обиду.       Это был прогресс, хоть высокой ценой. Ей хотелось, чтобы Драко всегда был счастлив. Она старалась это сделать для него.       - Ему мало прошлой истории? Кардо едва не перебил всю его семью, - яростно зарычал Феникс, давая волю гневу. Фелиция, редко слышавшая отца в такой тональности, удивленно посмотрела на него, стискивая пальцами толстовку. - Неужели не дошло?       Кардо был крестным всех детей Бена и подвел того. Теперь Феникс думал: то, что его не позвали - наказание? Ведь он почти позволил лучшему другу умереть. В этом причина?       - У Бена большая семья, Драко. У него есть кузен…       - И где был тот кузен? Он хоть что-то знает о Ноа? А я видел, как он родился. Держал его на руках в первый час жизни. И успокаивал, пока Бен отключался. - Драко покачал головой. Ему было неприятно, ведь выходило, что он словно помогал не от чистого сердца, хоть это было не так, но сейчас мужчина действительно не понимал, почему не он. - Я ведь люблю этого мальчика. Наверное, это Рей. Я был немного навязчив, как считаешь?       Это был тяжелый момент, ведь Гермиона ненавидела лгать своему мужу. Как сказать ему, что он был до дьявола надоедлив? Ведь Феникс не делал ничего назло. Потому она покачала головой, скрестив пальцы за спиной.       - Это не отменяет, что ты - лучший друг Бена. У тебя даже толстовка есть. Не обижайся на них. Они всего лишь люди и потому ошиблись, - Гермиона села рядом и погладила расстроенного мужа по плечу. Тот кивнул.       Но не улыбнулся. Его гложила обида. Он хотел признания со стороны Бена. Хотел стать реальной частью его семьи. Выходило, ему можно было стать крестным в ненависти, после покушения, но в дружбе - нет.       “Нужно было тогда тебя и пристрелить, псина ты неблагодарная”, - невесело подумал Драко, уже успевший позабыть, как в больнице готов был жизнь отдать за лучшего друга. За что Гермиона затем, спустя месяцы, отвела его к психотерапевту. Чтобы тот объяснил Фениксу, что у него есть, собственно. своя семья и такие решения не стоит даже в критических ситуациях принимать. До конца Драко не понял чего от него ждала и кэйлин, и врач, но понял, что обидел свою женушку. Извинился. Обещал быть рядом. На том вроде всем стало легче.       Кроме него.       Спустя час семья покинула номер в отеле, села в такси и подъехала к церкви, которую сделал бессмертной ван Гог на своем полотне оверского, предсмертного периода. Сейчас, в середине апреля, она выглядела далеко не так тревожно, как на картине, висящей в музее д’Орсе. Место, где Бен и Рей сочетались браком несколько лет назад. Теперь они, уже разведенные, ждали около нее свою семью - Ренов в полном составе да кузена с летчицей. А тогда их было здесь лишь трое - мужчина, женщина и ребенок. И только благодаря Рей семья Художника так разрослась - он обрел не только четверых детей, но и отца, сестру, кузена и… брата, который старался удержать приветливое выражение лица, хоть немного хотелось врезать своему другу, а немного - пожаловаться.       Бен был одет в простые штаны и льняную рубашку. Выглядел мужчина непривычно расслабленным и неприлично счастливым, покачивая на руках сына в темно-синем одеяльце, Рей же просто сияла в длинном, воздушном синем платье в пол, по которому были расшиты подсолнухи. Она выглядела так, словно сошла с обложки какого-то глянца, хоть её платье было обманчиво простым.       Внимательный Феникс заметил у нее новое украшение. От запястья до локтя, всю правую руку девушки покрывала паутина из двоичного кода. Видимо, Рей решилась и сделала татуировку, которая подозрительно напоминала ветки миндаля с полотен все того же ван Гога. Он удивился в который раз, что они ни одного из троих детей не назвали Винсент, но при этом авторство эскиза не вызвало у Драко вопросов.       Он и сам носил татуировки, которые рисовал Бен. Эти руки и стиль Феникс способен был различить среди сотни других. Стиль истинного художника узнавался. И в рисунках на телах близких, и в детях. Да, маленькие Соло, крутящиеся у родителей, все были как краски с палитры Бена.       - Любопытное дельце, - пробурчал мужчина, выбираясь из такси, - а почему это он не в синем? Там же вроде было четко написано о цвете. Вечно правила не для него писаны.       Драко будто забыл, что сам был в черном. В знак уважения к просьбе, у него из синего был только пин в виде анатомического сердца, половина которого была разрисована под Звездную Ночь. Он видел такой у Бена, и ему понравилось, потому, заметив такой же в одном из многочисленных магазинов Нью-Йорка, Феникс прикупил и себе.       - Милый, - шикнула на него Гермиона и сверкнула широкой улыбкой. Феникс держался особняком. Он подарил цветы, пожал всем руки и отошел в сторону. Не отделялся от семьи, но и не принимал никакого активного участия, что было достаточно ощутимо, ведь обычно мужчина был шумнее всех детей семьи Рен вместе взятых. Опустив глаза, Драко смотрел на свои туфли, ощущая себя очень обделенным.       С кузеном, прибывшим позже, он не поздоровался. Сделал вид, что его руки заняты телефоном, хоть никто ему не писал. Все демоны были здесь, кому его беспокоить.       - Ладно, все, нам пора, - засуетилась Рей, когда из церкви вышел капеллан с вопросом, все ли готовы. Драко про себя хмыкнул, перефразировав в “пуст ли ад?”. И, правда, дьяволы послетали к церкви в Овере, чтобы отдать дань новоприбывшему мальчику с библейским именем. Любопытно, лишь он видел всю иронию?       Когда молодой помощник священника спросил, кто крестный, то все взгляды обратились на Драко, когда он продолжал смотреть в телефон, сцепив зубы. Бен кашлянул. Поскольку Феникс не отреагировал, Художник подошел поближе и протянул своего сына Драко. Как делал в те ночи, когда хотел подремать, а малого нужно было качать.       - Капеллан говорит, что это должен сделать крестный. Может, отложишь все дела? - В его голосе было немного раздражения. Какие дела так занимали Феникса?       - Что? - не понял Драко, но Ноа, конечно же, взял. Вскинул голову. Глаза Бена смеялись. - Крестный? Я? Я - крестный? Но вы же сказали, что выбрали самого лучшего человека. Разве это не…       - Драко, самый лучший в этой семье - это ты, - улыбнулась Рей, - разве ты этого не понял? Кого мы могли выбрать, кроме тебя?       - Но… Тео… я же подстриг его… и… правда я? Ох…       Секунда, и потрясение в глазах Феникса сменилось недоверием. А потом он засиял, гордо выпрямившись. Надпись “Лучший друг” ярко сверкнула на солнце. Мужчина посмотрел на своего крестника. Тот спал. Удивительно. Эта ведь была такая редкость, ведь у мальца был такой же поганый характер, как и у отца.       - Пойдемте, что же мы все стоим, - поторопил всех он и первый вошел в церковь, прижимая мальчика к себе. Теперь ему не терпелось начать.       - Мне кажется или придется разориться еще на одну толстовку? - посмеиваясь, тихо спросил Бен.       - Я уже заказала и привезла с собой вместо бонбоньерки, - отозвалась Рей. Художник приобнял её за плечи. Он часто забывал, что его бывшая куда умнее него.       … Спустя час вся семья вышла из церкви. Никто не спешил. Никто не суетился, кроме детей, собак и счастливого Феникса. Никто не искал такси. Они неспешно шли по той же дорожке, которую когда-то нарисовал ван Гог только в обратную сторону. К небольшому домику, который Бен приобрел как подарок своей жене к рождению третьего сына.       Семья наконец решила, что часть их сердец - в Овере, потому, нарушив традицию Ренов владеть имуществом в Италии, они нашли свой летний домик в месте, где обвенчались. Когда капо удивился, Бен вдруг выдал, что он, хоть любит papi, все же Соло. Это было настолько неожиданно, что Рей - тогда еще беременная - даже уронила ложку.       Художник, присев, поднял ту. И не понял, почему бывшая, которая ела в тот момент мороженое, бурно разрыдалась. Решил, что это потому, что он впервые защитил идентификацию их семьи, на самом же деле, Рей рыдала потому, что впервые будто ощутила защиту Бена. Когда-то будучи беременной Тео, она от усталости тоже столкнула ложку, и та упала. Наклониться из-за живота она не могла, и мороженое, которое ей очень хотелось тогда, растаяло.       С тех пор Рей знала, что одиночество - это когда никто не мог поднять чертов столовый прибор, потому когда Бен сделал это сквозь года, она никак не могла успокоиться. И рыдала, пока мороженое снова не растаяло. Её это не волновало. Бывший муж, поцеловав её в щёку, поехал в магазин и привез еще одно.       То был лучший день её беременности.       Который закончился выбором красивого, маленького дома, в котором они собирались отметить и крестины Ноа, и новоселье. Однако не дойдя до того, Бен остановился. Окинул взглядом все вокруг. Он помнил, что когда-то здесь было поле, полное пшеницы, над которым кружили вороны.       Посмотрел на Тео. Мальчик кивнул.       - А ведь когда-то я сделал тебе здесь предложение, - сказал Художник, с трудом отбирая Ноа у Феникса - тот не понял, зачем ему его крестник прямо сейчас! Будто он мало проводил времени с ребенком.       Бен же пожирал взглядом свою жену. Бывшую. Та улыбнулась:       - Ты почти на меня накричал и приказал выйти за тебя, - мягко напомнила она со смешком. Даже Кьяра вдруг перестала болтать. Захлебнувшись от понимания момента, она притихла. И покосилась на papi. Тот пожал плечами. Ну не обладал когда-то его topolino шармом итальянца, потому и не смог сделать адекватное предложение. Пробелы в воспитании, не все можно было дать ребенку через трубку. Костюм Гуччи не всегда наделял обоянием.       Сам капо будто забыл о том, как женился в первый раз. Главное, что во второй - удачно. Дважды удачно.       - Не волнуйся, я больше не буду делать тебе предложение, - рассмеялся Бен, видя, что Рей напряглась. Тео, увидев кивок отца, подошел и протянул тому небольшую, синюю коробочку. - Мне слишком нравится быть бывшими для второго брака. Я хочу просто сказать, что буду лучше. Нет, здесь, сейчас, при всей нашей семье, я даю тебе слово, что не буду идиотом и никогда тебя не потеряю. Ведь ты вдыхаешь жизнь не только в наших детей. Ты вдыхаешь жизнь в меня. Я - живой, Рей, такой живой благодаря тебе. До мурашек вот здесь, - он поднял свою руку и показал на кончики своих пальцев.       Тускло блеснуло обручальное кольцо, которое он так никогда и не снял.       - Быть с тобой, жить с тобой, любить тебя - это лучшее, что могло со мной случиться, - сказал Бен, протягивая бывшей коробочку, что подал Тео. Там было кольцо, выполненное в виде подсолнуха, что он выбрал со своими тремя старшими детьми. - Я не хочу, чтобы ты была моей женой. В конце концов, Кьяра меня убьет, ведь она так долго работала над этим соглашением и ты получаешь неплохие дивиденды от развода.       Девушка рассмеялась. Она понимала, что, на самом деле, причина того, что второй раз Бен не предлагал брак была в другом. В безопасности. Их мировое соглашение в самом деле её сильно защищало.       - Я просто хочу быть с тобой. Связанный любовью. Всегда.       - Точно больше не будешь идиотом? - стараясь не хихикать, серьезно уточнила Рей. Бен закивал. И она, протянув ему руку, позволила бывшему надеть обещание на палец. Стоило уточнить, конечно, не нужно ли ей рожать ещё детей, но, кажется, даже бывший готов был остановиться. Раньше он вечно подсовывал ей, как бы случайно, разные статьи и королеве Елизаветте Второй или Бэкхемах, говоря, как отлично выглядят семьи с четырьмя детьми, но теперь он либо успокоился, либо не нашел пример с пятью ребятишками, либо недосыпал, ведь большая часть обязанностей лежала на нем. Он старался. Очень.       Стоило рискнуть.       - Я всегда любила тебя, Бен. И верила в то, что ты говоришь. Всегда, - выдохнула она и прижалась к нему, чуть щуря от яркого солнца свои счастливые глаза. Ничто не могло сделать этот момент идеальным. В конце концов, даже Феникс молчал.       Их дети, сорвавшись с места, бросились к родителям.       - Потрясающий перформанс, - оценила Кьяра. Она тоже была не замужем, но это не мешало им с Дэвидом со второй попытки быть еще более счастливыми, чем с первой. Как адвокат, женщина слишком хорошо знала о силе определенных договоров, потому улыбалась. Бен вырос. Он думал не о своих “хочу”, ведь женился бы на Рей обратно, нет. Он теперь защищал только Рей.       Капо подошел самый последний. Никто не заметил, как его охрана подала ему букет подсолнухов, который мужчина оставил в машине ещё перед крестинами. Он не знал о планах своего старшего сына, но легко догадывался, что Бен решится на что-то очень важное, потому подготовился.       И протянул Рей цветы. Как когда-то давно во время его второй свадьбы маленький topolino преподнес Синьоре букет васильков. Круг замкнулся. В очередной раз. Теперь все было максимально правильно, и papi был горд, что мог видеть, как его мальчик женится, хоть все делали вид, что это не так. Это было именно так. Он связал себя узами, крепче клятв в церкви. Его сын дал слово своей женщине. Это значило куда больше.       - А ведь я думал, здесь будет поле пшеницы, - тихо заметил Драко, которому, к его неудовольствию, не вернули крестника. Он растерянно стоял и смотрел на зелень. Мужчина был в Овере первый раз и строил свое представление из картин ван Гога. - Я так хотел его увидеть       О том, что пшеница в апреле не росла, Феникс как-то и не подумал.       - Пойдем, - Гермиона неожиданно потянула его в сторону, противоположную от всех. После импровизированной церемонии все снова пошли к дому, но кэйлин, кажется, хотела в другую сторону. - Пойдем же, Драко, поищем нам поле.       - Зачем? - не сообразил Феникс. Гермиона, отдав их дочь Синьоре, загадочно усмехнулась. - Я хотел торт. И я же лучший друг. И крестный… мы должны быть на празднике.       - Драко… - многозначительно сказала она. Видя в его зеленых глазах сожаление о крокембуше, Гермиона прошептала: - А отцом второй раз ты стать не хочешь?       - Боже, пойдем найдем все поля в этой деревушке, - тут же загорелся Феникс, готовый пробовать столько, сколько нужно.       …Спустя девять месяцев, в первый день рождения Ноа, Гермиона произвела на свет их второго с Драко ребенка. Мальчика, которого счастливый отец назвал Беном. Таким образом, крестный сделал лучший из подарков - подарил маленькому Ноа брата, ведь самые младшие в семьях, рожденные в один день, они, как никто, всю жизнь будут понимать друг друга… *** Десять лет спустя.       Из одного вашингтонского тату-салона вышло двое – высокий мужчина слегка за пятьдесят и кудрявый мальчишка в темно-синем свитере. Заговорчески переглядываясь, оба остановились у ближайшего кофейного фургона. Не сговариваясь, одновременно заказали себе латте с мускатным орехом.Подумав, мальчик попросил сбитые сливке. На обе порции. Мужчина, сдаваясь, попросил присыпать их миндальными хлопьями. Теперь их напитки должны были быть идеальными, хоть они пили такой не мужской капуччино лишь вдвоем. Всему миру знать было необязательно, а вот Рей бы закатила глаза и вколола бы обоим сладкоежкам порцию инсулина.       Мужчина достал из кармана шоколадного медвежонка Lindt - самого большого - в золотистой обертке и протянул того Тео.       Рассмеялись.        Мужчина – довольно, парень, отламывающий ухо сладости, – чуть смущенно.       - С днём рождения, малец, - сказал Бен, когда они неспешно пошли по улице. Снова посмотрели друг на друга и чокнулись стаканчиками. Художник притворно задумался: - Надеюсь, ты достаточно хороший хакер и мне не нужно рассказывать тебе в этот праздник о сексе?       - О, па, в безопасности я что-то да понимаю, если ты об этом, - Тео расхохотался еще звонче. Бен хмыкнул. Он был красив – его старший сын. Невероятно красив, как молодой Парис – высокий, бледноватый, с копной темных кудрей. Его длинные золотые ресницы и высокие скулы делали его неотразимым. Подружки у паренька появлялись, хоть Бен знал, что его мальчик, сегодня задувший шестнадцать свечей, еще не познал любви. Ни в каком из смыслов.       Чего не скажешь о хакерстве. Там он уже потерял всякую невинность. Мамина гордость, что и говорить. Бен узнавал этот характер. Но не делал ошибок, которые допустил с Рей в юности. Он не запрещал сыну творить историю. Для этого, возможно, Тео явился в этот мир. А, может, просто прожить в удовольствие. Не ему за него решать.       Дело родителей - любить. Поддерживать. Гордиться. То, что постиг Бен у своего papi.       - Но когда мне будет нужно – я спрошу, что точно должен делать в постели, - доверительно добавил Тео. Более серьезным тоном. Бен кивнул, не сомневаясь. Таким был итог шестнадцати лет любви, вложенной в этого ребенка. Он привык разговаривать со своим отцом о чем угодно, и Художник был первым, к кому сын шел за советом. – Хоть мне кажется, что в контрацепции, па, ты не очень-то понимаешь. У вас с мамой нас аж четверо.       - Вот начнешь спать с девушками, поймешь, что это так приятно, что сложно остановиться. Хотя, - Бен откусил прямо от медвежонка. Задумчиво пожевал шоколадку, – нет, детей всем делать не обязательно.       - Да не волнуйся ты так. Дядя Феникс нам с Адамо уже давно подарил по коробке презервативов, - Тео довольно хихикнул. Ему повезло быть не только Соло, но и Реном. Такого крутого дяди не было ни у кого. – Хоть мне кажется, он переживает, что кузену просто нравится Фелли. Странно так. Она же совсем еще маленькая.       Тео про себя улыбнулся. То ли дело девчонка с его курсов по юридической подготовке. Золотоволосая и улыбчивая, с отчетливым британским акцентом и аристократичной осанкой, она привлекала внимание парня, которого при виде нее охватывала робость. Пока Тео еще не решил познакомиться, но знал, что её зовут Элиза. Потому часами слушал то нежное произведение Бетховена, открывая свое сердце первой влюбленности. Неосознанно.       - Главное, чтобы он Бену и Ноа такого не надарил.       - О, я слежу за этим, па. Обижаешь. Я же ответственный старший брат, - Тео вмиг собрался. Эти два кузена-неразлучника доставляли семействам много проблем, но парень правда опекался ими обоими. Иногда Художнику казалось, что самый старший сын не видит разницы между степенью кровного родства. Что Ноа, что Бен-младший были его «сорванцами». Он не только следил за ними, но и вступался пару раз в каких-то разборках.       Они оба замолчали, наслаждаясь короткой прогулкой и уже не замечая охраны, которая всегда была разом. Тео рос в таком окружении, и то казалось ему нормальным. Агенты ФБР были частью его семьи и быта. Мальчик не тяготился этим, потому что научился гордиться своим происхождением. Гордиться и желать быть похожим на своего великого отца. Потому мальчик выбрал, что в будущем будет заниматься юриспруденцией и обязательно, обязательно пойдет в армию. Бен не возражал. Рей пока верила, что сын передумает, но все знали, что Тео очень упрям.       Вот уже два года, с четырнадцати лет, он проходил усиленную спортивную подготовку.       Ни у одного из детей не было столько упорства, как у старшего сына. Он, еще такой юный, шел к цели. Художник не пытался его переубедить. Мужчина просто гордился своим мальчиком.       - Слушай, па, как думаешь, нам сильно достанется? – Тео наконец остановился среди тротуара и посмотрел на свою руку. На тыльной стороне, выше запястья и закатанного рукава белой рубашки, была тоненькая пленка, а под ней – красная кожа и свежая татуировка. В таком же месте имела отметина и у Художника.       - Возможно, - неуверенно ответил он, улыбаясь. Рей не очень зашло, когда их пятнадцатилетний сын сказал, что хочет тату. Бен же впервые нарушил правило общих решений, в день рождения посадил сына в машину, и они набили парные татуировки. Чтобы жена их обоих убила. С другой стороны, это была не первая глупость, которую отец-сын творили. И вообще, близнецы и Ноа-Бен чудили куда чаще. – Стоит сказать ей сейчас, чтобы мама до вечера остыла.       Тео закивал. Художник достал телефон. Они приложили руку к руке, сделали фото, и мужчина отправил снимок жене. А потом вошли в цветочную лавку, чтобы купить жене и матери подсолнухов. Бен никогда не забывал, что именно она сделала ради него. Тогда, шестнадцать лет назад. Пока он умирал от инсульта, Рей произвела на свет его якорь. Заземлила его навсегда. Настолько, что после такой ответственности он больше никогда не сможет умереть. По крайней мере, старуха с косой пока не добралась до него.       Потому в день рождения Тео Бен всегда отмечал… жизнь, по-особому той наслаждаясь. И неустанно благодарил за это свою верную, преданную, любящую жену. Без этой ветки миндаля ваза с подсолнухами была бы не гармонична.       Продолжая переговариваться между собой, отец и сын вышли на улицу. Художник остановился возле темно-синего Камаро, сверкающего свежей краской. Нахмурившись, полез в карман и достал связку ключей.       - Обещай мне, что будешь осторожен, - непривычно строго сказал Бен, и Тео уставился на отца, округлив свои и без того большие глаза. Неуверенно смотрел на него. Потом на шикарную машину. Потом обратно на него. – Я серьезно. Ты пройдешь курсы экстремального вождения. И будешь…       - Па! Па, спасибо тебе! Моя машина? Моя. Ты – самый крутой.       Забрав ключи, Тео восторженно ходил вокруг своего автомобиля. Он рассчитывал получить машину на семнадцатилетие, потому сюрприз удался на все сто процентов. Мальчик сиял, как шедевр, коим, собственно, и был, а Бен просто замкнул отцовский круг. Много лет назад, на шестнадцать лет, капо подарил ему Камаро, и теперь Художник делал то же самое для своего сына, зная, насколько важным и приятным будет впечатление.       Он улыбнулся. Мальчик становился мужчиной. Потихоньку. Хоть это не отменяло того, что Бен тревожился за него. Но молча сел рядом, пристегнувшись, и подумал – все эти годы он возил Тео, а теперь тот покатает его. Это было так странно – видеть, как уверенно старший сын отъезжает и держится в потоке, при этом умудряясь восторженно стрекотать и изучать машину изнутри. Бен покачал головой. Он учил его ходить, разговаривать, думать, взвешивать, а теперь сын уже сидел за рулем. Художник ощутил гордость, невероятную гордость за своего взрослого ребенка. И быть может, впервые в полной мере ощущал эмоции капо, который радовался их достижениям, как своим.       «Я люблю тебя, papi», - подумал Бен с теплом, ведь если бы у него не было такого названого отца – он бы не стал лучшим отцом для Тео. Опустив глаза, Художник поглядел на свою татуировку. Там была изображена маска Вейдера и знаменитая фраза «я твой отец». Он укреплял их связь с Тео на всю жизнь. Мальчик будет взрослеть, становиться сильным мира сего, но всегда, всегда, всегда у него будет отец. Он. Художник. Вейдер. Не важно. Отец.       Телефон тихо звякнул.       «Потрясающие шрифты, милый», - прокомментировала жена. Видимо, Рей была все же не в восторге, но и не в гневе. За годы умная женщина поняла, что ей не следует мешать этой невероятной, мистической связи, потому она выразила сдержанное одобрение.       - Мама пишет, что нам можно вернуться домой, - хмыкнул Бен. Посмотрел на часы. Гости должны были начать собираться. Потому им следовало поспешить, если Тео расчитывал, чтобы ему хватило кусочка торта. В большой семье бывало всякое.       - Понял, - кивнул Тео, но не вжал педаль в пол. Рациональность Рей порой брала в нем верх. Он хотел показать отцу, что ценит его доверие. Бен одобрительно хмыкнул. И посмотрел на татуировку Тео, которую было отчетливо видно.       Там была фраза, которая станет мальчику девизом. Фраза, которая спасла и изменила Бену жизнь.       Сила освободит меня.       Бен надеялся, что так и будет. Что Сила освободит Тео раньше, чем его самого. И что Сила пребудет с ним. Всегда. С ними. Со всеми ними.       Вечером, когда вечеринка подходила к концу и салюты разукрасили темное вашингтонское небо над Капитолийским Холмом, Рей, на секунду отвлелась на неугомонных Ноа-Бена, развернулась и стала искать глазами своих самых взрослых мальчиков. Откловшись от всех, даже Феникса, отец и сын стояли на фоне неба, разрисованного яркими красками и, задрав головы, любовались фейерверками.       Достав телефон, она их сфотографировала со спины.       Такой же снимок, только двенадцатилетней давно до сих пор стоял у нее на столе. Её муж стал старше, сын повзрослел, но в душе они оба оставались восторженными детьми, которые увлекало зрелище горящего края неба. Рей ценила это. Что у Бена в душе все ещё жило умение любить салюты после всех войн, которые тот видел.       Ощутив её взгляд, Художник развернулся и протянул руку. Она подошла поближе и вложила свою ладонь в его сильные пальцы. Как делала это много лет. И даже то, что там была теперь татуировка, её не злило. На самом деле. Возможно, Тео еще рано, но… он все делал чуть с опережением, даже на свет появился так же.       Поцеловав сына в кудрявую макушку, Рей с удивлением констатировала, что он скоро обгонит в её росте. Кажется, будет таким же высоким, как отец.        - С днем рождения, Тео. Да прибудет с тобой Сила.        - Всегда, - выдохнул Бен Соло, который ощущал этот момент их общей истории лишь окончанием своего эпизода. Чатранг-Намак имел много разделов и пришло время Тео стать ферзем и вписать свою партию в этот огромный шатрандж. *** Итак. Я не верю, что точка-то финальная. Я, вообще, не верю, что Шатрандж сбылся, правда. Потому что у этой истории было больше причин не быть написанной и рассказанной, нежели быть опубликованной (хоть так). Но я сделала это, мы все сделали это. Мы прожили историю Художника. Но грустить не стоит, ведь эта фигура будет возвращаться к нам в Инсайтах и мы всегда сможем отмотать время назад и посмотреть, как эти десять лет прожила семейка Соло. В конце концов... ладно, это уже споййййлеры. Но на Рождество мы обязательно поужинаем с ними. Кто знает, а, может, в следующем году и на день Благодарения, которое Бен так ненавидит. Что ж, спасибо вам за то, что вы так сильно любите этих Соло. Я это ощущаю всем сердцем. До встречи Художник, Всегда_твоя, Счастливая_Соловейка