Дрезден

***

Леви проснулся рано утром в пятницу, вживаясь в привычные ему тяготы жизни всего на какие-то пару секунд, но затем вспомнил. Он вспомнил, глядя на потолок, залитый янтарным рассветом сквозь шторы, и улыбнулся. Впервые за много лет его улыбка была вызвана только тем, что вот он, такой, какой есть, наконец-то свободный, хоть и не полностью, но все же. Он поспешно встал с кровати, надел брюки с бритвой в кармане, и хоть не для хорошего она ему служила, однако Леви было приятно знать, что она все еще при нем. В гостиной его поджидал Фарлан, который с усердием писал что-то, письмо, наверное. Стоило ему заметить Леви, как он прикрыл лист ладонью; лицо его было сковано тревогой. — Не смог уснуть, — сказал он без надобности и, сложив лист пополам, просунул его между страниц блокнота. Тем временем Леви сел в потрепанное кресло у стола. — Все будет хорошо, — сказал он тоже без особой надобности. — Да, я знаю, — пробормотал Фарлан, кратко кивнув. — Просто… Так уж вышло, что после переезда в Дрезден я еще никогда не отходил от нашего дома больше, чем на пару километров. — Есть такое, — сказал Леви тихо. — Но даже мне как-то странно думать о том, что мир на нем не заканчивается. Оба замолчали. Фарлан уставился в блокнот и вдруг хихикнул. — Подумать только. Я ведь до войны хотел путешествовать, — прошептал он. — Больше всего на свете я хотел уехать. В Италию, Аргентину, Египет или Грецию… — Его слова растворились в невеселом смехе. — Еще найдется время, — сказал Леви, вновь ощутив прежнюю воодушевленность, подобно той, что он испытывал во время последней миссии. — Если Эрвин прав и война в самом деле подходит к концу, то может мы и глазом моргнуть не успеем, как будем творить все, что в голову взбредет. Помнишь, мы обсуждали: ты бы восстановился в университете, а Изабель бы работала на ферме. Возможно, все еще впереди. Фарлан вздохнул и передернул плечами. — А ты? — спросил он несмело. — Что ты будешь делать, когда закончится война? Леви задумался над ответом, пытаясь представить жизнь после войны, но ему слабо верилось в то, что она как-то круто изменится. В конце концов не из-за войны люди взъелись на еврейский народ: они ненавидели его задолго до того, как немецкая армия переступила границы Германии. От мысли, что ему придется остаться в этой стране, Леви стало тоскливо, но и о том, чтобы уехать куда-то, он не думал; вдруг ни с того ни с сего в голове мельком пробежала мысль об Англии. Затем он представил, как бы поехал обратно в Берлин и присвоил бы себе магазин, который некогда принадлежал его дяде, но и эта мысль не пришлась ему по душе. Пожалуй, Изабель и Фарлану было куда проще лепетать о мечтах, ведь будущее, полное возможностей, для них было не чуждо. Леви, даже будучи мальчишкой и живя с Кенни, не думал, что далеко пойдет в жизни. — Не знаю, — вынужденно признался он. — Спросишь меня тогда, когда она и в самом деле закончится. — Конечно, — согласился Фарлан, слегка улыбнувшись, и снова заглянул в блокнот. — Кто знает? Может, ты продолжишь работать на своего штурмбаннфюрера. — С чего ты взял? — спросил Леви, нахмурившись. — Мне кажется, ты был бы не против, — пояснил Фарлан, пожав плечами, с новой, несвойственной ему интонацией. — Ведь до сих пор тебе вроде нравилось. Леви посчитал, что не стоит слишком зацикливаться на этой мысли, не только потому, что она казалась нелепой, но и потому, что ему вдруг вспомнилось, как на вопрос об англичанах и мужчинах, которые им прислуживают, Эрвин некогда ответил: «сами догадайтесь, как». — Ты прав, — сказал он тем не менее. Фарлан поднял полные удивления глаза. — До сих пор мне в самом деле нравилось. Фарлан задержал на нем свой взгляд и только тогда вернулся к своему письму, как если бы для него было неожиданностью то, что Леви согласился и не стал перечить, что работа с Эрвином ему действительно была по душе. Ясное дело, Фарлан переоценил глубину их отношений, но Леви эти его заблуждения заботили многим меньше, нежели он ожидал; в конце концов, Фарлан был волен верить во что вздумается. Встав, Леви краем глаза заметил в верхнем углу листа два слова: «Дорогой Кристофер», и вдруг понял, как много лет прошло с тех пор, как Фарлан слал хоть какие-то письма. Остаток утра, казалось, пронесся мимо, и Леви едва заметил, как быстро время пролетело. Изабель проснулась к девяти и принялась отбирать вещи в поездку: сменную одежду и коллекцию вырезок из газет о подводных лодках — все это Леви сложил в потертую дорожную сумку, в которую когда-то давно собрал все свои скудные пожитки, покидая Берлин. Вещи на смену он упаковал туда же, пока Изабель заливалась смехом, глядя на кожаный чемоданчик Фарлана. Тот, в сравнении с затасканной сумкой из мешковины, и впрямь выглядел весьма чопорно. — Мне его родители подарили на совершеннолетие, — сказал он. — Вряд ли они думали, что он мне для такого понадобится. — Для поездки за город? — спросила Изабель, и Фарлан взглянул на нее, сбитый с толку. — Прости, — ответил он, возясь с чемоданом. — Я не то имел в виду. К обеду Фарлан закрылся в спальне, Леви принялся мыть посуду, а Изабель спустилась вниз к Фрау Гернхардт, чтобы попрощаться с Ханной и Бруно. Спустя полчаса, когда Леви зашел в комнату, он застал Фарлана у зеркала с гребешком и миской воды, пока тот безуспешно пытался уложить длинные пряди со лба, чтобы те не лезли в глаза. Как только в отражении показалось озадаченное лицо Леви, Фарлан опустил гребень и вздохнул. — Чего тебе? — огрызнулся он, и Леви пожал плечами, как бы защищаясь. — Да молчу я, — ответил он спокойным голосом. — Просто посмотрел на тебя и вспомнил, что сам зарос. Если возьмем с собой ножницы, можешь подстричь мне волосы, как доедем? Фарлан задержал взгляд на собственном отражении всего на секунду, а затем тяжко вздохнул. — Давай тогда сейчас, — решил он. — Потом у меня нервишки будут шалить. Гляди, ухо тебе коцну. Фарлан достал машинку для стрижки из ящика под умывальником, пока Леви сходил за стулом и ножницами и уселся в спальне поближе к свету. Фарлан бережно расчесал его волосы, прежде чем сделать ровный пробор, и принялся стричь. Он с легкостью подровнял кончики, а следом подвыбрил затылок. — А ты не думал зарабатывать этим на жизнь? — спросил Леви, и Фарлан пропустил смешок. — Хотел бы я думать, что могу добиться большего, — сказал он несколько саркастично. — Не для того я поступал в университет, чтобы стать парикмахером, знаешь ли. — Нормальная работенка, как по мне, — пробормотал Леви, наклонив голову вперед и вбок, чтобы Фарлану было удобнее подстричь волосы у него за ушами, а затем, хихикнув, замолчал. Послышался скрип входной двери, Изабель ворвалась в комнату, запрыгнула на кровать и улеглась на живот, поглядывая на них и переводя дух. Она ела ломтик хлеба, ясное дело, гостинец от фрау Гернхардт, и с лицом, полным волнения, спросила, который час. Фарлан громко выругался, дернув рукой, и пара длинных прядей медленно полетела на пол. — Прости, — пробормотал он Леви, который только кивнул. — А Эрвин скоро за нами приедет? — спросила Изабель наконец. Странно было слышать, что Командующего звали по имени вот так запросто, но Леви не знал, почему. — Через пару часов, — раздраженно ответил Фарлан. — Ты ведешь себя как Ханна и Бруно со своими бесконечными вопросами. Изабель показала ему язык и повернулась к Леви: — А домик далеко, братишка? — спросила она, и тот слегка покачал головой, на что Фарлан недовольно цокнул языком. — Часах в двух езды где-то, — пояснил он. — А что, переживаешь? Она уверенно покачала головой. — Я еще и не так далеко ездила, — сказала Изабель, и ее лицо вдруг погрустнело. Такое часто случалось, стоило ей заикнуться о прошлом, поэтому больше Леви вопросов ей не задавал. — Ну хоть вы двое спокойные, — пробормотал Фарлан себе под нос и принялся дальше стричь волосы, наклонив голову Леви в другую сторону. — Это же будет так славно, — сказала Изабель, положив подбородок на ладони. — Эрвин сказал, что там есть ферма неподалеку. Пообещал сводить меня туда, на животных посмотреть, если я захочу. — Правда? — спросил Леви удивленно, и Изабель кивнула, перевернувшись на спину. — Думаю, спрошу у них, а не взяли бы они меня в помощники, — сказала она. — Не сейчас, но может, позже, как война закончится. Там точно можно жить в свое удовольствие. — Чего ты так фермы любишь? — спросил Фарлан угрюмо. — Однажды родители повезли меня на ферму, когда я был ребенком, так у меня там в носу щекотало и глаза слезились. — Мне нравится проводить время с животными, — ответила Изабель. — Они — не люди; если с ними вести себя по-доброму, они ни за что тебя не обидят.

***

Следующие несколько часов прошли в тревожном ожидании. Фарлан беспокойно ходил по квартире, а Леви и Изабель рассматривали карту Дрездена и окрестных территорий, пытаясь угадать, куда же они, скорее всего, направятся. Они пальцами проводили по Эльбе, вглядываясь в линии дорог вдоль ее берегов, находили ориентиры и задавались вопросом: увидят ли они их из окон машины, проезжая мимо. Леви позволил себе подхватить волнение Изабель и, даже не смотря на предстоящую миссию, с предвкушением ждал поездки, ведь это была его первая настоящая вылазка на природу, что-то вроде отпуска, о котором он и мечтать не мог. Когда в дверь наконец постучали, Изабель вскочила с кровати и поспешила ответить, громко приветствуя Эрвина, который вошел без фуражки, но в своей серой форме. Впервые Леви не особо беспокоил его вид, ведь он понимал, как это, должно быть, выглядело в глазах соседей, а вот Фарлан по-прежнему дерганно возился с чемоданом. Леви закинул свою сумку на плечо, запер дверь и последовал за друзьями вниз по лестнице. С Эрвином он столкнулся на втором этаже — тот остановился, чтобы его подождать. — У тебя волосы стали короче, — сказал он тихо, но его слова эхом разошлись по лестничной клетке. Леви провел пальцами по свежевыбритому затылку и кивнул, не говоря ничего, вспоминая, как работает память Эрвина: подмечая каждую деталь до мелочей, словно фотокамера в уме. Прикасаясь пальцами к колючим волосам, Леви вдруг осенило, и он сунул руку в карман, неохотно передавая Эрвину бритву; по неясным ему причинам он не горел желанием ее возвращать. — Я взял ее из умывального шкафчика во вторник, — признался он тихо, пока Эрвин растерянно смотрел на него. — С ней мне далось все намного легче. — А я думал, куда же она запропастилась, — воскликнул Эрвин, переминаясь с ноги на ногу. — У меня уже есть новая. Эту можешь оставить себе. — Правда? — спросил Леви, поглаживая большим пальцем пластиковую ручку, сделанную под слоновую кость. — Это же не какая-то фамильная драгоценность, — сказал Эрвин, улыбаясь, и на секунду обхватил ладонью, большой и теплой, Леви за руку. — К тому же она тебе по размеру как раз. Леви кивнул и сунул бритву в карман, после чего они молча спустились вниз и вышли из дома навстречу теплому солнцу, где у парадного была припаркована машина. Леви узнал ее с их первой с Эрвином миссии и хотел поинтересоваться, кому же она все-таки принадлежала. Изабель и Фарлан замешкались у багажника. Эрвин подошел, открыл его и помог им погрузить вещи, после чего сел за руль. Все последовали за ним, Леви занял переднее пассажирское кресло, а Фарлан и Изабель устроились на задних. Окинув взглядом дом, Леви увидел, что несколько человек глазели на них сквозь приоткрытые шторы, и кивнул им, как бы здороваясь, отчего особо любопытные отлипли от окон — за исключением Фрау Нимейер, которая продолжила наблюдать, но на приветствие не ответила. Когда Эрвин, наконец, повернул ключ зажигания, Изабель едва не подскочила на месте, а Фарлан так сильно вцепился руками в колени, что Леви удивился, как те еще с хрустом не переломились, пока двигатель урчал, и они ехали по улицам через город. Леви разглядывал дома, мимо которых они проезжали, заслонив глаза от полуденного солнца, и пытался понять, как ему себя вести, какую маску надеть перед Эрвином, а какую — перед друзьями. Единственным пассажиром, уверенность которого казалась непоколебимой, была Изабель. Она все размахивала руками по сторонам и задавала вопросы: а для чего это здание, а что это за дом? Довольная, она слушала ответы Эрвина, который, по-видимому, был только рад с ней поболтать, пока был за рулем. Один только Фарлан не сказал ни слова с того момента, как Эрвин пришел за ними, Леви это заметил, и, судя по его поведению, он собирался молчать до последнего.

***

Они находились в пяти километрах от города, когда им повстречался первый дорожный блокпост: массивный шлагбаум на опорах и двое молодых солдат на страже. Они побросали винтовки у сторожевой будки и перекатывали мяч по поляне. Эрвин остановил машину и кивнул солдатам, а затем обернулся к Изабель и Фарлану, который побелел от страха. — Я туда и обратно, — сказал Эрвин спокойно, даже приободряюще. — Если ваше присутствие понадобится, я вас позову. — Хорошо, — согласилась Изабель тут же, а Фарлан только и смог, что кивнуть. Леви наблюдал, как Эрвин вышел из машины и подошел к солдатам, которые прекратили игру в мяч, заметив его форму, и, обернувшись, синхронно вскинули руки в приветствии. Эрвин махнул рукой им в ответ почти нехотя. Он достал портсигар из кармана и закурил, предложив другим мужчинам угоститься, и те с радостью его приняли. Леви едва мог слышать их разговор из-за тяжелого дыхания Фарлана и неугомонной возни Изабель. Эрвин, казалось, выражал свои соболезнования солдатам, которых сослали на пост, а ведь те могли пить пиво и заигрывать с девушками в Альбертштадте. Они согласились неохотно, ободрившись от его улыбки. — Этот тоже, — сказал Эрвин, кивнув в сторону машины. — Светленький на заднем ряду — сын моей кузины. Я вызывался свозить его за город пострелять, прежде чем его отошлют на фронт. — Ясно. Скоро отбывает? — спросил один из солдат, взглянув на него, и неуклюже помахал рукой; жест, на который никто из пассажиров не отозвался. — В понедельник, — закряхтел Эрвин, делая глубокую затяжку и также медленно выдыхая. — Говорил я его матери, что парню бы напиться до чертиков да засадить какой-нибудь мадам по самые яйца, но разве она стала меня слушать? Солдаты переглянулись и пропустили смешок, словно не верили, что офицер мог позволить себе так выражаться, особенно в присутствии младших по званию, как Леви показалось, пехотинцев. — Боже мой, — выдохнул Фарлан едва слышно на заднем сидении, и Леви обернулся на него, шикнув. — Понимаете ведь, о чем я? — поинтересовался Эрвин у солдат, оба спешно кивнули. — О, да. Еще бы, — согласился один из них, выпуская клуб дыма, — я с вами абсолютно согласен, ему бы нагуляться. Там, куда он отправится, его точно стрелять научат, уж поверьте. С дамочками ситуация, правда, грустнее… Хорошо, если пара-тройка попадется. Эрвин коротко кивнул. — Скажу вам прямо: дрезденские девчонки точно всплакнут, когда меня попрут на фронт из главного управления. — А вы из главного управления, герр штурмбаннфюрер? — спросил солдат, и Эрвин вновь пренебрежительно хмыкнул. — Хотя я должен признать, что с меня довольно плёвой бумажной работы, — сказал он как ни в чем не бывало и продолжил курить. — Было бы славно снова держать в руках оружие, а не ручки какие-то. Но сами знаете: делаешь то, что прикажут, и там, где покажут. Как-то так, верно? Солдаты охотно кивали в ответ на его слова, пока Эрвин не сделал последнюю глубокую затяжку, после чего бросил сигарету в дорожную пыль и раздавил каблуком сапога. Затем он почти устало вздохнул и снова достал портсигар, предложив солдатам еще сигарет. — Берите, на дорожку, — сказал он, и те осторожно взяли по одной. — Жалко мне вас, бедняги. — Спасибо вам, герр штурмбаннфюрер, — ответили оба в унисон, и Эрвин кивнул им напоследок, возвращаясь к машине. Открыв двери, он запнулся внезапно и снова сунул руку в карман. — Парни, я едва не забыл показать вам удостоверение, — сказал он, направляясь к посту, пока один из солдат махнул ему рукой. — Пустяки, — крикнул он, стоя у шлагбаума. — Проезжайте. Эрвин поблагодарил их жестом, сел в машину и завел двигатель. Он медленно проехал мимо блокпоста и начал набирать скорость, как только они выехали на трассу. Леви глубоко с облегчением вздохнул, чувствуя запах сигаретного дыма, который Эрвин принес с собой. — Если бы всегда было так просто, — пробормотал он, сворачивая на проселочную дорогу, — я вас, наверное, до Ла-Манша довез бы. Леви бросил на него взгляд, прежде чем обернулся к Фарлану и Изабель. — Все в порядке? — тихо спросил он, улыбнувшись в ответ на то, с каким энтузиазмом Изабель закивала. — Можно сигарету? — поинтересовался Фарлан, повысив голос, чтобы заглушить рев двигателя. — Пожалуйста? Леви заметил, как Эрвин взглянул на бледное лицо его друга через зеркало заднего вида, прежде чем передать ему портсигар и пачку спичек. Фарлан подхватил их руками, дрожащими настолько, что он едва смог зажечь сигарету. Когда же у него наконец получилось, он после осторожных пары затяжек прикрыл глаза и выпустил дым в салон машины. Изабель закашлялась. — Открой окно, — приказал Леви. Фарлан послушно протер лоб и, почти высунув голову из машины, сделал еще одну затяжку. Изабель придвинулась ближе на заднем сидении и прижалась щекой к спинке кресла Леви. — Эрвин? — едва слышно прошептала она, дожидаясь, пока тот обратит на нее внимание, и следом продолжила: — А как это «по самые яйца»? Рядом с ней Фарлан так сильно закашлялся, что Эрвину можно было не беспокоиться об ответе добрых полминуты. Леви удивился, заметив замешательство на его лице, пока Фарлан не сел в машине как положено, тихо ругаясь. — Сигарету выронил, — пробормотал он, как только Эрвин прочистил горло. — Изабель, не бери в голову, — уклончиво отметил он. — А за свою грубость, раз уж на то пошло, прошу меня простить. Изабель следом повторила свой вопрос Фарлану, но тот был занят тем, чтобы закрыть окно, и не стал ей отвечать. Повисло затяжное молчание. Леви смотрел на пробегающий мимо пейзаж, наблюдал чередование лесов и полей с переменчивым интересом, пока вереница машин мчалась им навстречу в обратном направлении. Ему спустя столько лет вспомнился поезд из Берлина в Дрезден, на борту которого он повстречал Фарлана, в ту пору еще более нервного, пожалуй, чем сейчас. В дороге тогда Леви мало обращал внимание на пейзажи; его голова была занята тем, чтобы построить план до конца жизни: найти работу, ночлег. Случайной встречи с Фарланом было едва ли не достаточно, чтобы Леви вновь поверил в бога, а ведь иначе провел бы он первые ночи в городе где-нибудь под мостом. Проезжая через небольшой городок, они остановились у гостиницы, чтобы размять ноги и сбегать по нужде, хотя Фарлан от всего отказался и остался в машине. Попросил у Эрвина еще одну сигарету и с удовольствием ее покуривал, опираясь руками на раму окна. Леви с Изабель пошли в туалет, и, когда она побежала в женский, он прошел в мужской и застал там Эрвина у писсуара. Услышав, что дверь позади него приоткрыли, мужчина обернулся, запнувшись, и взглянул на Леви. По его лицу сразу стало ясно, что и он вспомнил тот самый случай после миссии. Леви до сих пор об этом не задумывался и вдруг вновь удивился тому, как разнится исход подобной встречи теперь от того, что могло бы быть еще пару лет назад. Он и Эрвин смотрели друг на друга мгновение, выражения лиц на грани смущения и пересмешки, прежде чем Леви зашел в одну из кабинок и закрыл дверь, чтобы облегчиться. Когда он вышел вымыть руки, Эрвин последовал за ним. — Хотел с тобой тет-а-тет поговорить, — прошептал он, его слова едва были слышны на фоне шума воды, и без надобности пояснил: — О миссии, разумеется. — Что с ней? — спросил Леви, пропустив воду через руки. — Не говори только, что опять отбой. — Нет, ничего подобного, — тихо заверил его Эрвин, загнав мыло под ногти. — По моим расчетам, путь до железной дороги займет около полутора часов. Но чем позже мы подойдем к путям, тем лучше — у врага будет меньше времени убедиться в исправности путей перед отправлением. — Чисто из любопытства, — вставил Леви, — рассчитывал ли ты шансы на успех этой нашей затеи? — Лично я очень оптимистично настроен, — улыбнувшись, сказал Эрвин, — и, конечно, твое присутствие только увеличивает шансы. — Конечно, — зевнул Леви, недовольно усмехнувшись на комплимент. — Полагаю, не стоит воспринимать эту вылазку как отпуск. — А почему бы и нет, — весело ответил Эрвин. — В конце концов, мы сами хотели бы, чтобы все так выглядело со стороны, не так ли? Не вижу причин не вжиться в роль. Леви фыркнул. — Ты-то в роль вживаешься на ура, — сказал он. — Жаль, правда, что мадам тебе по требованию предоставить не получится. А так бы засадил ей по самые яйца для полноты образа, так сказать. — А с тобой все так же весело, я смотрю, — пробормотал Эрвин, выходя из туалета, и Леви последовал за ним. Следующие полтора часа салон автомобиля заполнил живой разговор Эрвина и Изабель, в который порой встревал Леви, пока Фарлан молчал, не то расстроенный, не то уставший. Леви смотрел на него и представлял, каким он, должно быть, был лет десять тому назад, на пассажирском сидении родительской машины по дороге из Берлина в Рюген летом на недельку-вторую. В своем воображении Леви дополнил образ молодого Фарлана книгой немецкой поэзии, которую бы тот уложил на колени, с тайным письмом, аккуратно спрятанным между страниц. Хотелось бы знать, насколько точно ему удалось изобразить эту картину в мыслях, но, глядя на измученное выражение лица друга, Леви решил его не беспокоить. — Кто-нибудь из вас хорошо знает эти места? — внезапно спросил Эрвин, обратившись ко всем. Леви покачал головой; его познания в географии родной страны ограничивалось несколькими районами Берлина и большей частью центра Дрездена. — Я когда-то ходил здесь в поход, когда еще был в гитлерюгенде, — сказал Фарлан к удивлению Леви. — Помню, это в ноябре было, старшие ребята меня раздели догола и не разрешали забраться в палатку, пока я не выучу наизусть первый абзац «‎Майн Кампф»‎. А когда я пожаловался одному из вожатых, то мне сказали, что они хотели преподать мне урок, чтоб знал. На мгновение в машине повисло неловкое молчание. Леви посмотрел, как Эрвин нахмурился и, казалось, размышлял, что ответить. — Когда я переехал в Германию, то по возрасту уже не попадал в югенд, — наконец сказал он, — но слышал, что они таким промышляли. Думаю, с целью отсеять слабаков. Еще один пример, чем чреваты заблуждения нацистской идеологии. — Что вы имеете в виду? — спросил его Фарлан, придвинувшись вперед поближе, чтобы лучше было слышно. — Я о том, что даже без войны общество, которое пытаются построить нацисты, долго не протянет, — пояснил он. — Если Германия выйдет из нее победителем, тысячелетнему Рейху, такому, каким его видит Гитлер, никогда не бывать. Несчастное, враждебно настроенное общество развиваться не сможет, особенно если оно основано на рабском труде, который препятствует прогрессу и изобретательности. Кроме того, общество, которое держится на страхе и контроле, лучше всего функционирует при наличии внешней угрозы. И что это будет, если Советский Союз, Британия и Америка будут побеждены, а фашистская Италия и Испания останутся единственными европейскими странами не в составе Рейха? Африка? Азия? Они слишком далеки, чтобы настроить против них общество так, как это удалось сделать против Красной Армии. Теперь, когда Рейх якобы зачищен от евреев, большевиков и других нежелательных элементов, у нацистов нет никого, на кого можно было бы свалить народное недовольство. — Вынужден не согласиться, — ответил Фарлан после некой заминки. — Не думаю, что сейчас людям плохо живется. На самом деле, кажется, у большинства положение улучшилось по сравнению с тем, что было раньше. Не представляю, почему их мнение вдруг изменится, если вокруг не останется врагов. — Но вы не можете отрицать, что люди напуганы, — спокойно возразил Эрвин. — И люди, постоянно живущие в страхе, никогда не будут по-настоящему счастливы. Когда все наиболее явные инакомыслящие — евреи, коммунисты, гомосексуалисты и прочие — будут устранены, социальный контроль переключится на оставшихся. Людей будут поощрять доносить друг на друга за самые мелкие проступки, что только усугубит чувство страха и настороженности. Люди будут сценки разыгрывать, а не жить по-настоящему. В конце концов, уверен, мы все можем согласиться, что арийского сверхчеловека нет и быть не может, как естественного человеческого вида. Построив нацию на основе заведомо провального плана по достижению невозможного идеала, не выйдет создать самодостаточное общество. — Но вы сами себе противоречите, — возразил Фарлан, придвинувшись еще ближе. — Вы только что сказали, что общество, построенное на страхе, нуждается в угрозе извне, но сам-то этот страх всегда был и есть у людей внутри. — Контроль и страх перед внешней угрозой могут служить залогом существования общества довольно долгое время, — сказал Эрвин, — потому что такое общество основано на двойственности восприятия — есть «свои»‎, а есть «чужие»‎. Наличие угрозы извне людей объединяет, дает им общую цель, общего врага, укрепляя их веру в существующие структуры власти. Однако как только «чужих»‎ не станет, то общество, основанное на крайних формах социального контроля, начнет разрушать само себя, особенно если оно поддерживает общепринятые нормы, которые и без того поощряются правительством, и стрижет всех под одну гребенку так, что чем дальше, тем больше стираются различия между группами населения. Кроме того, государству, которое делает ставку на свою военную мощь, будет сложно взращивать гипермаскулинные идеалы без насущной потребности в обороне. — И снова не соглашусь, — сказал Фарлан, и Леви не мог поверить своим глазам, увидев его улыбку; разговор напомнил ему о посиделках его дяди Кенни с раввинами, вот только ему стало горько оттого, что теперь он понимал едва ли не меньше, пожалуй, чем десять лет назад. — Зачастую, если сказать людям, что им отведена определенная роль, они не расстроятся. Они только будут рады вписаться в шаблон и делать, что говорят. — В этом вы правы, — согласился Эрвин, окинув взглядом дорожные знаки. — Людей можно легко побудить исполнять определенные роли, воспитав в них ожидания и идеалы, а также через социальные связи привить им нормы, которые преобладают в обществе. В этих целях используют искусство, литературу, фильмы, даже рекламу, преподносят их в выгодном свете. Думаю, очевидно, что нацисты именно этим и занимались с самого начала, не только посредством пропаганды собственного производства, но и ограничивая возможность людей получать доступ к информации, которая как-то противоречила бы их догмам. — Итак, вы признаете, что с помощью эффективной пропаганды можно заставить людей верить в то, что они будут счастливы, выполняя свою роль в обществе, основанном на крайних формах социального контроля? Эрвин надолго задумался над ответом. — Думаю, на какой-то период времени — вполне возможно, — наконец признался он, — но долго такая система не прослужит. Я считаю, что всем людям присуща некая особая, свободолюбивая черта, которая противится любой попытке подавить ее извне. Нет пропаганды достаточно сильной, чтобы ее искоренить, ни в обществе в целом, ни в каждом отдельно взятом человеке. — Мне кажется, вы говорите о душе и, что хуже, о каком-то глобальном сознании, — сказал Фарлан разоблачающим тоном, — а раз так, то, боюсь, разговор стал слишком абстрактным для меня. Эрвин рассмеялся. — Должен сказать, что с тех пор, как у меня была возможность вести такие дискуссии, прошло довольно много времени, — сказал он, улыбаясь. — Я и забыл, насколько любил это дело. — Знаете, просто слишком уж странно слышать, как кто-то вроде вас высказывает такие мнения, — ответил Фарлан и фыркнул. — Это как увидеть Фюрера с пейсами. Эрвин снова засмеялся. — Было бы то еще зрелище, — сказал он, повернувшись к Леви. — А ты их носил когда-то? Леви хихикнул. — Нет, — ответил он просто, пытаясь не обращать внимания на Фарлана, который заерзал на заднем сиденье; они уже давным-давно так открыто не говорили о еврействе. — И что это за вопрос такой дурацкий? — Извини, в самом деле, это было довольно глупо с моей стороны, — сказал Эрвин, извинительно улыбаясь. — В каком университете вы учились? — он спросил следом Фарлана, и тот, кажется, приободрился не только потому, что Эрвин посчитал его образованным, но и из-за смены темы. — В университете Фридриха Вильгельма в Берлине, — ответил он. — Я изучал литературу. — Должно быть, интересно было. Еще и в таком престижном учебном заведении, — сказал Эрвин, опять взглянув в зеркало заднего вида. — Жаль, что вы не смогли закончить учебу. Фарлан отмахнулся от комментария, как-то слишком по-девичьи манерно, чтобы Леви этого не заметил. — Довольно об этом, — едва слышно сказал он и откинулся на спинку кресла. — А мы скоро приедем? — вдруг спросила Изабель, заставляя Эрвина вновь засмеяться. — Скоро, — ответил он ей мягко и взглянул на Леви, который был не в состоянии сдержать улыбку; внезапно все показалось ему настоящим отпуском, или, по крайней мере, таким, каким Леви его всегда себе представлял.

***

Последние десять минут они катились по узкой грунтовой дорожке, которая почти заросла пучками травы и клевера между двух колей, подводящих к загородному дому. Леви увидел фрагменты крыши, поросшей мхом, сквозь кроны по мере того, как они подъезжали ближе, и он едва мог скрыть свой восторг. Он взглянул на Фарлана и Изабель, которая открыла окно и закрыла глаза, вдыхая запах свежего лесного воздуха. Когда Эрвин наконец заглушил двигатель, она первой выскочила из машины, оставив Леви возиться с багажом, побежала через невысокую калитку, на которой кольцом замыкался деревянный забор, окружающий сад, и тут же упала на колени у заросшей огородной грядки, чтобы рассмотреть поближе стебли, которые пробивались из земли. Леви закинул дорожную сумку на плечо и следом взял один из больших пакетов с продуктами, которые Эрвин привез с собой из города. Он передал другой Фарлану, которому не слишком хотелось помогать, но тем не менее согласился, когда увидел, как Эрвин борется со старым ржавым замком на двери. Когда замок, наконец, поддался, Эрвин прошел в дом, пригибаясь в низком проеме, и все остальные последовали за ним, включая Фарлана, который выглядел гораздо менее настороженно, чем Леви ожидал. — Напоминает мне все те сказки. Знаешь, где дети теряются в лесу и ведьмы чуть не сжигают их живьем, — пробормотал он Леви, и тот вздохнул. — Впрочем, все они счастливо кончили, — отметил он, и Фарлан угрюмо согласился, поставив чемодан на пол. Они вошли в некое подобие гостиной, где темные балки скрещивались под высоким белым потолком, а по правую сторону от них изогнутая лестница вела на своего рода балкон, с которого открывался вид на комнату целиком, такую прохладную после душной дороги. Леви насчитал две двери: одну открытую в противоположном конце комнаты, в проеме которой виднелась маленькая кухня, и вторую — в углу под лестницей. Напротив нее был большой камин с английскими кожаными креслами и диваном, а в левом углу стоял шахматный стол и два стула. Несколько простых мягких ковров лежали на темном деревянном полу, цвет которого находил отголоск в облицовке стен в сочетании с полосатыми обоями глубокого зеленого оттенка. Леви и в голову бы не пришло, что это охотничий дом, пока он не увидел на стене рога, которые висели рядом со старой картиной — собаки и группа людей верхом на лошадях, дующих в горны. Леви провел пальцем по начищенным деревянным перилам лестницы, приятно удивленный относительно небольшим количеством пыли, прежде чем прошел вглубь комнаты и бросил сумку на диван. Оттуда он направился на кухню, и Фарлан с пакетом продуктов последовал за ним. Леви поставил бумажный пакет на старую дровяную печь, стоявшую перед той, что побольше, из красного кирпича, и внимательно осмотрел помещение: небольшой прямоугольный стол и четыре стула, треснувшая фарфоровая раковина под тремя подвесными шкафчиками, у окна напротив виднелся люк в подвал, а также полочка для посуды у двери, которая вела в покои горничной с одноместной кроватью. Леви направился к ней и заглянул в темную ванную, у входа в которую темные крашенные доски сменялись каменной плиткой. Унитаза там не было, только простой умывальник с зеркалом, большая латунная ванна вдоль самой дальней стены и дровяной котел в углу. — Ведьм нет, — сказал Леви, обернувшись к Фарлану, который закатил глаза в момент, когда в комнату зашел Эрвин, гулко ступая сапогами по деревянному полу. ​​— Я подумал, что нам бы лучше устроиться сперва, — сказал он. — К тому же, уверен, что не только я хотел бы переодеться. Фарлан молча кивнул, в то время как Леви пропустил смешок. — Смотреть на тебя сейчас — такое себе удовольствие. На мгновение Эрвин, кажется, собирался что-то сказать, но в конце концов он просто рассмеялся. — Нет, я так думаю, — говорит он, слегка нахмурившись. — Что касается спальных мест, помимо этой постели в кухне есть еще две спальни, одна наверху, а другая внизу. Предполагаю, что вы двое предпочли бы первую. Леви посмотрел на Фарлана, у которого брови от удивления поползли вверх. — С чего вы взяли? — спросил он. — Скажем так, — ответил Эрвин, который, кажется, не ожидал, что ему придется объясняться, — в сравнении с другими комнатами, она более укромная, и я подумал, что вам двоим бы это не помешало. Когда Леви вновь взглянул на Фарлана, тот стоял, сдерживая смех, и поджимал губы в улыбке. В кухне повисло неловкое молчание. — А, прошу прощения, — в конечном итоге сказал Эрвин, прокашлявшись, бегая глазами от одного к другому. — Похоже, я что-то неправильно понял. — Я буду спать в кухне, — решительно заявил Леви, когда Фарлан отвернулся, чтобы выглянуть в окно. — Изабель будет приятно в кои-то веки поспать в настоящей спальне. — Нет, пожалуйста, ты у меня в гостях, — поспешил возразить Эрвин. — Давай я посплю здесь. А тебе достанется другая спальня. — У кого ноги свисать будут: у меня или у тебя? Эрвин взглянул на размер кровати и, похоже, передумал. — Ты уверен… — Да, — отрезал Леви. — Довольно суетиться по этому поводу. Я спал в местах намного хуже, чем эта комната, поверь мне. — Раз ты уверен, — согласился мужчина, громко вздохнув. — Думаю, самое время мне пойти переодеться. Как только мужчина покинул комнату, Фарлан повернулся к Леви все с теми же приподнятыми бровями, как если бы он ждал каких-то объяснений. — Я ничего ему о тебе не говорил, — сказал Леви тихо. — Хотя, учитывая то, что он видел, как мы живем, неудивительно, что он сделал подобный вывод. — Не волнуйся, — ответил Фарлан. — Неудивтельно, что мужчина, вроде него, обратил на это внимание. И ты прав — это не беспочвенный вывод, да и он недалеко ушел от истины, в каком-то смысле. — Он почти вышел из кухни, но обернулся в дверях. — Пожалуй, ты не ошибся на его счет. Кто бы мог подумать, что у нас с ним в самом деле намного больше общего. Леви слышал, как Фарлан зашагал вверх по лестнице и принялся раскладывать продукты. Он спустился в неглубокий погреб, куда на полки снес то, что могло быстро пропасть, и бутылку вина, а затем осмотрел шкафчики и нашёл ведро и несколько потрепанных тряпок в том, что под раковиной. Он сразу принялся за уборку, взяв метелочку, и начал с горизонтальных поверхностей. Когда он перешел в гостиную, Эрвин вышел из комнаты под лестницей и мгновенно смерил его хмурым взглядом. — Тебе действительно не нужно работать в эти выходные, — сказал он Леви почти строго. — Мы же договорились, что это будет отдых. — Мне самому приятнее будет, если здесь станет чисто, — ответил Леви, взглянув на брюки и простую белую рубашку, которые надел мужчина, и улыбнулся. — Тогда, позволь мне хотя бы помочь тебе, — настаивал Эрвин, но тут Изабель прибежала из сада с большими коричневыми пятнами на коленях. — Эрвин. — Она запыхалась. — Может, ты сможешь подсказать мне, что это за растения? Мужчина взглянул на Леви, и тот кивнул в сторону двери. — Конечно, — сказал он девчонке и последовал за ней во двор. Леви слушал их разговор, пока протирал подоконники, рассматривая паростки, которые пробивались сквозь сорную траву. После того как он вытер пыль и замел полы, Леви решил прерваться, чтобы помочь Фарлану с готовкой. Вдвоем они вышли во двор через кухню, мимо небольшого колодца в саду, и обнаружили на краю участка рядом с туалетом дровяник. Они набрали в руки сухих полений, после чего вернулись на кухню, где Леви оставил Фарлана разжигать огонь в печи и рыскать по шкафам в поисках кастрюль и сковородок. Сам же он нашел в ванной комнате еще одно ведро, вышел к колодцу и набрал воды, чтобы поставить греться котел, уже мечтая о горячей ванне. Он едва вышел за дверь, чтобы наполнить ведра, как Изабель показалась из-за угла в сопровождении Эрвина, который вызвался ему помочь и после еще пятнадцать минут ходил к колодцу и обратно, пока Леви разжигал огонь, чтобы нагреть воду. Затем они присоединились к Изабель за кухонным столом, где она чистила и резала лук, а Фарлан тем временем ворошил горящие бревна и перекладывал чугунные плиты в печи с места на место, чтобы вода в кастрюле с картошкой, закипев, не полилась через край. Они отужинали, пребывая в приподнятом настроении. Леви, Фарлан и Эрвин пропустили по бокальчику вина, закусывая колбасками, картофелем, жареным луком с не очень густой, но вкусной подливой. Мужчины снова спорили о политике и философии, пока Изабель рассказывала Леви про сад. После ужина Леви помыл посуду, вполуха слушая Эрвина с Фарланом, которые переместились в гостиную не прерывая беседы, где разожгли камин. Изабель взяла старую книгу по ботанике с полки и читала ее, время от времени вклиниваясь посреди реплик Фарлана, чтобы тот пояснил ей длинные слова, которых она не знала. — Спроси у Леви, — наконец фыркнул он, усаживаясь к ним на диван, явно раздраженный тем, что она его без конца перебивала. — Я тоже не знаю больших слов, — ответил Леви честно, ведь он перестал вникать в их разговор, как только тот утратил для него суть. — Не все же учились в университете, знаете ли. — А где ты учился? — вдруг спросил его Эрвин, который, на первый взгляд, был искренне заинтересован; у него щеки раскраснелись от жара огня, и на рукавах рубашки снова проступили темные пятна влаги. — Я умею читать, писать и считать до ста, — сказал Леви, нарочно прибедняясь, и не стал обращать внимание на то, как Фарлан закатил глаза, сидя у Эрвина за спиной. — Что еще кому-то вроде меня нужно? — А ты никогда не думал обучиться профессии? — У моего дяди был маленький магазин в Берлине, — начал рассказ Леви, зная, что в голосе его сквозила горечь. — Он научил меня, как им управлять и как вести учет. Но, так уж вышло, что даже мысль о том, что я перейму на себя по наследству эту замызганную лавку, оказалась несбыточной. — Понятно, — тихо ответил Эрвин. — Наверное, ты и доучиться не смог из-за закона о переполнении школ и университетов. — А мне читать никогда особо не нравилось, — пробормотал Леви, сам не зная, соврал ли. Осиротевший сын шлюхи в жизни далеко не пойдет — Кенни всегда спешил ему напомнить — и о том, что нечего таким, как они, мечтать о чем-то большем, кроме куска хлеба да крыши над головой. Тем не менее, хоть Леви никогда всерьез не стремился чего-то достичь, ему все равно было обидно и горько за то, что его нарочно лишили всех шансов. — А ты, Изабель? — спросил вдруг Фарлан, и Леви показалось, что он просто хотел сменить тему, ведь расспросы Изабель о ее прошлом ни к чему обычно не приводили. — Ты в школу ходила? — Порой, — ответила она на удивление. — В основном зимой. А в остальное время читать и писать меня учила тетя. Она хромая была. — Тебе нравилось в школе? — Фарлан задал еще один вопрос после минутного замешательства. Девчонка покачала головой. — Я не люблю подолгу сидеть на одном месте, — пояснила она, перелистывая страницы книги. — Мне кажется, это плохо для здоровья. — Думаю, в этом ты права, — поддержал ее Эрвин, потягиваясь. — Я целыми днями сижу в офисе и ничего хорошего в этом нет. — Так по виду и не скажешь, что вы канцелярский работник, — сказал Фарлан, повернувшись к Эрвину, и сделал глоток вина из бокала. — Хотя бы спортом вы же должны заниматься. Эрвин пропустил смешок. — Ну, спасибо. Да, я часто хожу в бассейн. Фарлан молча улыбнулся в свой стакан, но Леви заметил, как он взглянул в его сторону, стоило ему поднять глаза, и нахмурился в ответ на столь неуместное заигрывание. Тем не менее, картина с Эрвином, занырнувшим в бассейн с тихой бирюзовой водой нарисовалась сама собой и Леви не стал отгонять этот образ, наслаждаясь его безупречностью, натяжение водной глади за секунду до погружения, упругость мышц мужчины, выгнутых дугой в прыжке. Возможно, этот образ обосновался в его голове еще много лет назад и вот нашел лазейку, чтобы вырваться наружу. Когда Леви снова взглянул на Эрвина, его румяные щеки раскраснелись сильнее, как если бы он прочитал его мысли и нашел их такими же постыдными, какими они и ему самому показались, и чувства эти, как будто из далекого прошлого. Остаток вечера прошел неторопливо. Ни на стенах, ни на полках часов не было, и Леви захотелось обзавестись собственными, чтобы за этим самым временем следить. Он пытался вдосталь отдохнуть, готовясь к предстоящей бессонной ночи, но, как и Изабель, не мог похвастаться усидчивостью. Со временем Леви начал встревоженно выглядывать признаки усталости своих друзей. Когда Фарлан и Эрвин закурили по сигарете, он ускользнул на кухню, думая о том, чтобы набрать себе ванну и тем самым скоротать время. Он зажег несколько свечей, чтобы в кромешной тьме комнаты появилось хоть сколько-нибудь света, и принялся за работу. Наносить воды быстро не получилось, и к нему пришел Фарлан — помощи своей не предлагал, просто прислонился к раковине и наблюдал за тем, как Леви мотался взад и вперед, взмокший от тепла ночи и физической нагрузки. — Кажется, мне наконец-то удалось рассмотреть то, что ты имел в виду, — сказал он тихо, когда Леви поставил ведра наземь у котла. — В смысле? — спросил тот, и Фарлан молча кивнул в сторону гостиной. — Он напоминает мне о тех людях, с которыми я был знаком раньше, — ответил он, оглядываясь за спину. — Или даже меня самого, того, кем я был. С ним есть о чем поговорить. — А вам бы вот только лясы точить, да? — раздраженно пробормотал Леви, и Фарлан нахмурился. — Ты же не ревнуешь? — спросил он шепотом, голосом, полным искреннего беспокойства. — С чего бы это? — Леви ответил вопросом на вопрос, хоть и нечто в словах Фарлана заставило его задуматься. В самом ли деле он оттого только злится, что ему было отказано в обучении, или же и оттого, как поведение Эрвина в компании Фарлана напомнило ему, насколько все же их жизни разнились? Фарлан пожал плечами. — Не знаю, — сказал он лениво. — Ведь он просто твой начальник, верно? Леви без промедления посмотрел ему прямо в глаза. — Да, — ответил он категорически. — Он просто мой начальник. — В таком случае никаких проблем, — решительно заявил Фарлан. — Постарайся расслабиться, в самом деле. В этом же и был весь смысл поездки. Закрыв за собой двери в комнату, Леви стал набирать воду из котла в ванну и вновь задумался над вопросом, стараясь сохранять ясность мысли. Тем не менее, ему было трудно понять, что именно в поведении Фарлана его так злило, если не его намеки, которые, в добавок ко всему, Эрвин ранее еще и неверно истолковал. Пока он выливал ведра одно за другим в ванну, подставляя лицо навстречу пару, Леви подумал, что его мысли — это все равно, что раскаленное железо у него в руках — как за него не берись, пальцы все равно ошпаришь. Отбросив ведра в сторону, он снял с себя одежду и вдруг замер, когда услышал, как брюки мягко стукнулись о холодную серую плитку. Леви поднял их, сунул руку в карман и достал оттуда бритву. Обнажив лезвие, он осторожно провел большим пальцем вдоль его гладкой кромки. Позабыв про ванну, Леви наполнил умывальную чашу у маленького зеркала на стене и отыскал брикет мыла и помазок в выдвижном ящике тумбы. Он смочил водой лицо, пройдясь руками по едва заметной щетине, после чего взял помазок и нанес щедрый слой белой пены на щеки и шею. Леви поднес бритву к коже, скользя ею по краям, пока капли мыла стекали по его груды и животу, а затем и бедрам, стремительно падая вниз. Лезвие лежало у него в руке как влитое, крайне острое, но надежное, настолько, что ему стало казаться, будто он ни в жизни им не порезался бы, сколько бы не брился. Процесс его успокоил, угомонил даже, заставил сосредоточиться на чем-то понятном и будничном. К тому же ему стоило быть осторожным из-за ссадин и синяков на лице, что только прибавило концентрации, и когда Леви наконец скользнул в ванну, почувствовал остаточное напряжение в мышцах шеи и плеч. Теплая вода окутала его, успокаивая и очищая, и, хотя Леви знал, что, вероятно, позже ему еще придется марать руки, он позволил этой мысли раствориться в кипятке вместе с грязью. Когда он смотрел сквозь воду на свое обнаженное тело, едва различимое в полумраке комнаты, он не мог не задаться вопросом, какая муха укусила его мать в тот день, когда она решила сделать ему обрезание. Разве она в самом деле была так же послушна традиции, после того, как ее отверг собственный народ? Леви слабо в это верилось, ведь чувство принадлежности ему всегда было чуждо, да и он не искал его. Но если резкая смена поведения брата матери, его дяди, о чем-то говорила, так это о том, подумал Леви, что от еврейства так просто не убежишь. Он осторожно провел большим пальцем вдоль шрама. Казалось, будто он касался себя впервые и, как и тогда, остановился, даже не начав, и подсунул руки под мышки, — теперь покой считался лучше всяких утех. Леви просидел в ванне, пока вода не остыла, и вышел из комнаты отдохнувшим, но нехотя, вспоминая свою жизнь в Берлине, где долгие воскресные ванны были едва ли не единственным ритуалом, который Леви соблюдал с почти что набожным рвением. Как только из гостиной послышались голоса Изабель и Фарлана, в Леви вернулось его привычное беспокойство, и он снова стал гадать, который сейчас час. Когда он повесил полотенце, чтобы оно высохло на спинке стула, Эрвин ворвался на кухню из сада — в руках полным-полно дров из дровника. — Подумал, что стоит отнести парочку наверх, — пояснил он, хоть Леви и не спрашивал. — На случай, если ночью похолодает.

***

Прошло еще несколько часов, прежде чем Фарлан стал клевать носом на диване с краю и устало поднялся по лестнице. Изабель пошла за ним хвостиком. Оба перегнулись через перила, желая спокойной ночи тем, кто остался, и скрылись в спальне. Рядом с Леви Эрвин тоже зевнул, его полуприкрытые глаза уставились на тлеющие угольки в камине, но, несмотря на тепло и уют, Леви чувствовал себя бодрым, как никогда, время от времени нетерпеливо поглядывая на наручные часы Эрвина. — Тебе бы тоже отдохнуть, — прошептал мужчина вскоре после того, как Изабель и Фарлан покинули комнату. — Пойди поспи несколько часов. Я разбужу тебя, как придет время. Леви покачал головой. — Я не устал, — едва произнес он, и Эрвин не стал настаивать. — К тому же, судя по виду, тебе отдых нужнее. Эрвин хихикнул. — Да уж, — пробормотал он, — должен признать, что прошлой ночью мне поспать не удалось. Леви выгнул бровь, вспоминая, как Лилиан запрокидывала голову, когда смеялась. — В самом деле, — сказал он и фыркнул. — Хочешь спать, так иди. Мужчина, кажется, обдумал все варианты, но следом снял наручные часы и передал их Леви. — Если через три часа я не проснусь, приди и разбуди меня, — сказал он и, поднявшись на ноги, скрылся за дверью под лестницей. В его отсутствие Леви попробовал прикорнуть на диване, но не мог глаз отвести от циферблата, все наблюдал, как ускользают секунды, старался не думать, но тщетно: о миссии, о спящих Изабель и Фарлане, об Эрвине, который тянул Лилиан за платье, целовал ее, смазывая помаду губами, подталкивал ее к постели, как он некогда делал с нацистским офицером. Та ночь казалась Леви теперь очень далекой, хотя с тех пор прошло всего несколько месяцев. Он оторвал взгляд от циферблата, чтобы снова осмотреть комнату: темную деревянную мебель, рога на стене, тусклый блеск перил на лестнице, — и резко встал на ноги. Он обошел дом при свете свечи, сначала рассматривал книги на полке, затем снова позаглядывал в шкафы на кухне, и даже спустился в подвал, а после вышел в туалет облегчиться. Он беспокойно блуждал вокруг дома, под раскидистыми ветвями яблонь в саду, и, заглянув в черную глубину колодца, вернулся внутрь и продолжил свои беспокойные метания, насколько хватило выдержки. Леви осторожно и тихо открыл дверь в спальню, прежде чем войти, мгновенно прогорклый запах сна окутал его. Он мог видеть силуэт Эрвина на постели, его тихое дыхание, которое было отчётливо слышно в тишине. Леви подошел ближе, сквозь темноту разглядывая его грудь, которая размеренно вздымалась и опускалась; волоски под его рукой; выразительные черты лица, спокойные во сне. Он медленно опустил руку ему на плечо и прошептал его имя низким хриплым шепотом. Эрвин тут же распахнул глаза, они мгновенно сфокусировались на Леви, который нехотя отдернул руку. — Который час? — спросил Эрвин, садясь на кровати и потирая глаза. — Только час ночи, — ответил Леви тихо. — Мы можем выдвигаться? Мужчина задумался, потягивая забитые мышцы шеи, и простонал. — Нам нужно еще подождать, — ответил он. — Чем дольше мы будем отсутствовать, тем скорее твои друзья… — Плевать, — сказал Леви, зная, что ему бы стоило побеспокоиться. — Я хочу идти сейчас. Эрвин посмотрел на него сквозь темноту, нахмурив брови, словно рассчитывая возможные результаты, но вскоре медленно кивнул. — Хорошо, — согласился он, поднимаясь на ноги, и, порывшись в своей кожаной сумке, достал оттуда две темно-зеленые рубашки — одну для себя, одну для Леви. — Надень это. Белый будет слишком просто заметить. Леви потянул за белый ворот, снимая шведку через голову, прежде чем надеть другую — с рукавами по самые кончики пальцев. — Ох, прошу прощения, — сказал Эрвин, смущение и смех переплелись в его голосе. — Размер снова… — Не волнуйся, — перебил его Леви, закатывая рукава до предплечий. — Это всяко лучше тех шмоток, что ты раздобыл мне в прошлый раз. Они бесшумно покинули дом после того, как Леви быстро черканул послание Фарлану и Изабель на всякий случай — записка, в которой было написано «Оставайтесь здесь» и ничего больше. Эрвин подошел к машине и взял рюкзак из багажника, и вдвоем с Леви они направились к лесу, в тиши которого был слышен только тихий шелест их шагов. Штанины у них промокли и настыли от росы, они шли через поляны и луга, молча шагали, пока Эрвин внезапно не остановился у подножия небольшого холма. Леви мерещилось, будто они в пути уже по меньшей мере несколько часов. — Скоро мы подойдем к путям, — мужчина прошептал в темноте, вытирая лоб рукавом. — Я пойду вперед посмотрю. Ты оставайся здесь. Уставший, Леви повалился с ног и возражать не стал, когда Эрвин достал пистолет из рюкзака и протянул ему — взял его в руки и кивнул на вопрос мужчины о том, умеет ли он перезаряжать его и стрелять. Когда Эрвин ушёл, Леви прислонился к стволу большого каштана, опустившись ниже в ложбинку между корений, и вдохнул насыщенный запах влажной земли, подрагивая от пронизывающего предрассветного холода. К тому времени, как Эрвин вернулся, Леви стиснул зубы, чтобы те не тарахтели, и, когда ему передали флягу, с жадностью сделал глоток спиртного. — Нам нужно подождать еще час, — сказал мужчина шепотом. — Из того, что мне удалось рассмотреть: пути не сторожат, но расслабляться нам нельзя. — Поверь мне, я бы сейчас захотел — не расслабился, — угрюмо ответил ему Леви, приобнимая себя, чтобы согреться, и Эрвин пропустил смешок. — Необычное местечко, — задумчиво произнес он, отпив глоток из фляги, и окинул взглядом высокие деревья вокруг. — Для тебя, наверное, и подавно, — Леви сказал вслух, выпивая еще, и не сразу набрался смелости спросить: — Там, откуда ты, совсем все по-другому? Эрвин задумался на мгновение. — И да, и нет, — наконец ответил он. — Зависит от региона. Но природа, в целом, похожа. — Тоскуешь по дому? — теперь спросил Леви, силясь рассмотреть выражение лица Эрвина, но краем глаза уловил лишь его размытый профиль. — Сейчас уже не так сильно, как раньше, — ответил мужчина, и они оба замолчали, пока Эрвин вновь не подал голос: — Прости меня за сегодняшнее. Я в самом деле зря предположил… — Ничего страшного, — Леви прервал его. — Между нами ничего нет, но никто тебя винить за то, что ты так подумал, не будет — ни я, ни он. — Хорошо, — прошептал Эрвин, сунув флягу в рюкзак. — Догадка, однако, чертовски глупая, — возразил Леви, заставив Эрвина обернуться в недоумении. — Ночью улизнуть было бы тогда намного сложнее. Мужчина притих немного, а затем рассмеялся. — В самом деле, я не подумал об этом, — признался он застенчиво. — Полагаю, из-за того, что ты не слишком охотно согласился на эту поездку, мне хотелось как-то скрасить твое пребывание здесь. Леви фыкнул, но не стал ничего говорить, чувствуя укол вины за то, как скоро позабыл причину, по которой хотел отказаться. — Мне кажется, вы все замечательно справились, — мягко сказал Эрвин. — Знаю, что сейчас не самое подходящее время, но я бы с удовольствием как-то послушал историю о том, как вы все познакомились. — А там рассказывать толком нечего, — ответил Леви, поджав пальцы ног в кожаных рабочих ботинках. — Мы с Фарланом познакомились в поезде на Дрезден — я сразу подумал, что он уклонист, потому что кривился так, будто сейчас в штаны наложит, стоило кому-то в форме мимо пройти. А Изабель с нами живет года полтора от силы. Она милостыню на улице просила… — В Дрездене? — спросил Эрвин, и Леви кивнул. — Знаешь, как она сюда попала? — Нет, — признался Леви тихо. — Она редко говорит о прошлом. А почему ты спрашиваешь? — Ей пришлось преодолеть немалый путь, — сказал мужчина. — Она довольно неплохо говорит по-немецки, но, если прислушаться, становится понятно, что это не её родной язык. Я заметил это сегодня в саду. Она не знает названий многих растений, которые в ее возрасте знал бы любой носитель языка. — Как думаешь, откуда она? — спросил Леви, гадая, а не потому ли им с Фарланом ни разу не удалось определить ее акцент. — Не могу сказать наверняка, — сказал Эрвин. — Поначалу казалось, что слышу славянские обороты в ее речи, но что-то в этом не сходится. И даже так, это нисколько не сужает круг поиска. Леви согласился, хмыкнув, и они замолчали на время, пока Эрвин не толкнул его в плечо, а сам не поднялся на ноги. Леви последовал его примеру, едва не позабыв пистолет, который он отложил на землю. Теперь они ступали и того тише, стараясь по возможности обходить заросли кустарника, и незаметно пробирались сквозь темноту. Леви уставился себе под ноги и то, что они вышли на край рощи, застало его врасплох. Лишь тогда он наконец поднял глаза и увидел, что Эрвин остановился и присел в кустах на корточки. Тропа пролегала перед ними в нескольких метрах, а следом открывался вид на гряду холмов вдали. — Прикрой меня, пока я буду заниматься путями, — сказал Эрвин, роясь в рюкзаке, и Леви перехватил пистолет. — Я скажу, если мне понадобится твоя помощь. Леви кивнул, и вдруг тревога дала о себе знать, сковав его по рукам и ногам, стоило им выйти из зарослей к железнодорожным путям. Оглядываясь по сторонам, Эрвин шел, светя фонариком в землю, пока не остановился и не присел на корточки, заметив металлическую накладку, прикрученную к рельсам на перепутье. Он опустил рюкзак и тихо принялся в нем рыться, пока Леви стоял начеку, пытаясь смотреть вдоль путей как можно глубже вдаль. Он оглянулся на Эрвина. К тому времени тот уже достал лом и большой гаечный ключ и стал откручивать болты, на которых держалась металлическая накладка, тяжело дыша, ведь ржавые гайки сопротивлялись его попыткам их ослабить. Сердце Леви бешено стучало в груди, пока скрип металла, казалось, разносился по всей округе в тишине. Пытаясь разглядеть что-то в темноте, он вскоре обнаружил, что другие его чувства обострились. Он слышал каждый стук и звон гаечного ключа, чувствовал аромат сырой древесины и мокрой земли и вскоре даже запах пота мужчины, а также прохладу, которая витала в воздухе, но более Леви не дрожал, так сильно его разгорячило волнение. Его глаза внимательно осматривали кромку рощи, беспокойно перескакивая от тени к тени, и все деревья, казалось, сливались в единое целое. Он щурился, стараясь услышать хоть что-то сквозь гул крови в ушах, но то и дело отвлекался на тяжелое дыхание мужчины, который изо всех сил старался раскрутить болты. Как и тогда на станции с Майком, Леви быстро потерял счет времени и вскоре подумал, что Эрвину потребовался целый час, чтобы расправился с четырьмя болтами, но нельзя было сказать наверняка, насколько сильно он ошибался. Периодически он оглядывался на Эрвина, который вспотел так, что промочил насквозь рубашку, судя по темному пятну на спине. Запах его тела теперь перебил все остальные, и Леви видел, как он отчаянно вытирал лоб, чтобы пот не заливал глаза. Он из последних сил схватился за один болт обеими руками и выдернул его, присев затем у путей, чтобы перевести дыхание. — Смени меня на минутку, — сказал он, запыхавшись, и перенял у Леви пистолет, чтобы заступить в дозор. Леви схватил гаечный ключ, насадил его на один из двух оставшихся болтов, но стоило ему рывком потянуть за рукоять — болт даже не скрипнул. Он сменил позицию, толкнул шафт, навалившись на него всем весом, и ему удалось прокрутить ключ до самой земли, усыпанной гравием. Повторив так еще несколько раз, он, уже окруженный собственным запахом, бросил взгляд на Эрвина, гадая, насколько сильными должны быть его крепкие руки; самому Леви удалось вытащить болт из скобы всего наполовину. Он сцепил зубы и продолжил работать, пока не почувствовал, что его легонько потрепали по плечу. Вновь сменив ключ на пистолет, он стал в полный рост и проморгался, пока пятна света плясали перед глазами. Затем снова наступила темнота, еще более глухая, чем он ее помнил. За его спиной Эрвин продолжал работать, кряхтя и задыхаясь от напряжения, пока Леви пытался заставить свои уши сделать невозможное — различить слабый шорох чьих бы то ни было шагов за нескольких сотен метров. Когда он наконец услышал металлический стук и удовлетворенный хрип Эрвина, он облегченно выдохнул, и воздух застрял в его горле, стоило ему заметить искру света в лесу — мгновенная вспышка, которая только попалась ему на глаза и тут же исчезла. На несколько секунд Леви замешкался, гадая, а не затуманила ли кровь, что гулко стучала в висках, его зрение. — Кажется, я что-то видел, — наконец шикнул он Эрвину, который как раз вытянул последние гвозди из шпал. Леви опустился рядом с ним на колени и махнул рукой в сторону леса. — Свет, прямо там. Эрвина спокойно осмотрел окрестности и вновь приступил к работе, раскрошив доску, чтобы загнать лом под головку гвоздя. — Продолжай следить, — пробормотал он. Леви медленно встал, придерживая пистолет обеими руками, его дыхание участилось, и колени стали сдавать под его собственным весом. Он осмотрел на нерушимые тени деревьев в неподвижном ночном воздухе, но при каждом лязге за спиной Леви мог поклясться — они шевелились. Он услышал, как Эрвин громко прорычал, когда ему наконец удалось просунуть лом в зазор между рельсами, и навалился на него всем весом, чтобы развести их еще на несколько сантиметров. Леви пытался уловить какой-либо другой звук, но его собственный пульс, казалось, заглушал все, чего не заглушали тяжелое дыхание и хрипы Эрвина. Он переместил палец на курок пистолета, с прищуром вглядываясь в ту сторону, где он видел свет, пока на глаза не выступили слезы от напряжения. От выстрела тишина зазвенела, и пуля, промахнувшись, с треском влетела в рельсу на расстоянии вытянутой руки от Эрвина. Прежде чем мужчина успел обернуться, Леви уже стоял перед ним; рука с пистолетом вдруг перестала дрожать, дыхание выровнялось, замедлилось, он смотрел в чащу, ничего не видя, кроме черноты, как через две секунды в ней что-то ожило, принимая на себя все тени. Лишь отчасти осознавая свои действия, Леви прицелился и нажал на курок, затем немного опустил ствол и выстрелил снова. Хоть Леви и едва слышал эхо выстрелов, он мог различить каждый шелест кустарника, пока неземная тишина не воцарилась вновь, и всё закончилось. — Подсоби мне с этим, — сказал Эрвин, и, не теряя ни минуты, ухватился за лом, который он загнал в щель на стыке. Леви мгновенно присел, отбросив пистолет, и, упершись ногами в целый рельс, схватился руками за противоположный у маленького зазора. По команде Эрвина он начал толкать, постепенно выпрямляя ноги, пока металл не поддался под их напором. Когда Эрвин посчитал, что изгиб достаточный, он вогнал изогнутый лом между рельсами, чтобы тот на добрые двадцать сантиметров торчал из земли и непременно встрял в колесо поезда. Тяжело дыша и вытирая пот со лба, Леви почувствовал запах пота Эрвина, когда тот прошел мимо, направляясь в лес. Он медленно последовал за ним и встал рядом, выглядывая сквозь заросли мертвое тело юноши, который распластался на спине с широко раскрытыми глазами, глядя в ночное небо. Леви не сразу разглядел его форму, но как только ему это удалось, он понял, что вид мертвеца не вызвал в нем никаких чувств. Казалось, кроме оцепенения, ничего не было, ни сожаления, ни раскаяния, лишь инстинкт — кто кого. — Ты в порядке? — спросил Эрвин, и Леви спокойно кивнул, прежде чем подойти к трупу; пуля прошла навылет через голову и грудь, именно так, как он того и хотел. — Должно быть, кто-то слышал выстрелы, — сказал он. — Не знаю, как мы с ним поступим, но мы должны предпринять что-то прямо сейчас. Эрвин тяжело вздохнул. — Скорее всего, теперь они еще раз проверят пути, особенно если этот товарищ не вернется с обхода, — сказал он устало. — Но, думаю, наши шансы на успех будут выше, если они найдут его не здесь. — Что ты предлагаешь? — спросил Леви, разрядив пистолет за то время, пока Эрвин обдумывал решение. — Отнесем его к реке, — сказал он, — а здесь по возможности прикроем следы крови. Леви снова кивнул, наскоро расстегнув китель солдата. Он разорвал ткань его рубашки сначала на две, а затем на четыре тесемки, заткнув ими все отверстия от пуль, и вытер руки о солдатские брюки. Эрвин подхватил тело и оттащил его на несколько метров в сторону. Затем вместе с Леви они посрывали ветки и разрыхлили почву, чтобы присыпать ею лужу крови и брызги, которые в темноте походили на пролитое машинное масло или чернила. Обратно они шли в тишине. Тело потешно раскачивалось взад-вперед на плече Эрвина, в такт его шагам. Они останавливались несколько раз, чтобы перевести дух, сменяя друг друга под ношей. Много времени не потребовалось, чтобы кровь из тела просочилась сквозь тряпки, и, когда они достигли побережья реки, к пятнам пота на рубашке Эрвина прибавились и другие. Леви упал на траву, уставший и насквозь промокший. Эрвин аккуратно уложил труп на землю и сел рядом. Оба смотрели на Эльбу, воды которой спокойно утекали, отражая глубину лазурного неба. Они ни словом не обмолвились ни о теле молодого человека, лежащего рядом, ни о миссии в целом. Леви глубоко дышал в предчувствии рассвета, который вновь опустошит и обновит этот мир. Он думал о том, стоило ли ему винить себя или хоть как-то порицать, но глупо было пытаться разыскать то, чего в нем не было и в помине. По крайней мере он не радовался. Рядом с ним Эрвин с трудом встал на ноги и равнодушно посмотрел на тело. — Ты в это место целился? — спросил он, и Леви повернулся взглянуть на молодое тело с кровавыми следами на лбу и груди. — Да, — ответил он так же безразлично, чувствуя, как Эрвин кивком высказал некое одобрение. — Его стоит сбросить подальше от берега, — прошептал он, наскоро раздевшись, и понес тело к воде. Леви смотрел, как Эрвин отдалялся с каждым взмахом руки, а сам стоял неподвижно, пока запах собственного тела не стал невыносимым. Он скинул одежду рядом с вещами Эрвина и зашел по пологому берегу в воду. Прохладная, она, казалось, очищала его ничем не хуже горячей ванной. Он следил за Эрвином, ступая глубже, прощупывая ногами камни на дне, и плеснул себе воды на лицо, руки и шею. Леви все еще мылся, когда мужчина вернулся, вышел из воды и растянулся на берегу, нагой и утомленный. Леви не смотрел на него, из уважения или приличия, или по какой-то совершенно иной причине, даже когда улегся с ним рядом, чтобы одеться. Только услышав, как Эрвин заерзал на земле, он поднял взгляд и увидел, что щеки у мужчины раскраснелись, в то время как причина его смущения стремительно налилась кровью в паху. Оба смотрели друг на друга несколько напряженных секунд, прежде чем Эрвин вновь поднялся на ноги и пошел обратно к реке. Леви не сводил с него глаз, пока он не занырнул, как только вода дошла ему до пояса, а сам, благодарный за то, что его оставили одного, с трудом пытался влезть в собственные штаны. Ни один из них не проронил ни слова по дороге обратно. Тишина увязалась за ними до самой кухни, где Леви переоделся в чистую рубашку и, присев на маленькую кровать, простонал, стоило Эрвину сказать, который сейчас час. — Я займусь завтраком, — сказал мужчина и улыбнулся. — Постарайся немного поспать. Последним, что Леви отметил про себя, засыпая, был едва слышный грохот, но в его затуманенной голове было не разобрать — сошел ли это поезд с рельс где-то в дали, или Эрвин возился с печью, разжигая огонь.