Свеча во тьме

Глава 1. Вестница Андрасте

18 Драккониса, 9:41

Было утро, когда Антония Тревельян проснулась и почти понимала, что делает. Это было большим достижением, чем казалось на первый взгляд: с тех пор, как она упала из пролома в небе, в её жизни произошло много перемен, и она многому научилась, и Антония возвращалась сюда, в свою хижину, и плакала от разочарования и страха чаще, чем когда-либо. Она полагала, что довольно хорошо скрыла это от всех — за исключением Варрика, чьи проницательные глаза, казалось, иногда заглядывали ей в душу. Но он ничего не говорил, за что она была благодарна. Одевшись, она вышла из хижины, направляясь в церковь Убежища. На улице, как всегда, было холодно, хотя в остальном Тедасе, как она думала, сейчас весна, и солнечное тепло просто пробуждало растения к жизни. Казалось, что Убежище каким-то образом существует вне времени. Она слышала обрывки разговоров, когда пробиралась через лагерь: «Правда? Я не слышала», и «Что это в котле?», и «Ну, я этого не потерплю», и «Смотрите, это Вестница Андрасте!» Антония, наконец, перестала оглядываться по сторонам, когда услышала этот титул, задаваясь вопросом, где могла бы находиться эта благословенная Вестница. Ей было трудно поверить, что к ней прикоснулась Невеста Создателя, — она была всего лишь мелкой аристократкой из Оствика, помогающей Конклаву на церковной должности. Не то чтобы в этом было что-то не то. Она гордилась своим семейным наследием и учёбой, которые сделали её полезным членом Конклава. Повзрослев, она довольно долго оставалась одна в семейном поместье за городом и коротала время за учёбой. Будучи самой младшей в своей семье, она всегда знала, что её роль заключается в том, чтобы быть частью Церкви, если только для неё не удастся устроить чрезвычайно выгодный брак. Когда она была маленькой, отец сказал ей, что он хочет, чтобы однажды она стала храмовником, и именно так молодая представительница знати Марки обучалась владению двуручным мечом у одного из величайших фехтовальщиков Вольной Марки. К тому времени, когда она была подростком, разговоры о том, что она станет храмовником, утихли, но к тому времени она полюбила свои поединки на тренировочной арене, используя свои мышцы в дополнение к мозгу и научившись другому виду концентрации; поэтому она продолжала в том же духе. Ирония того, что единственным выжившим в Конклаве оказался кто-то, кто учился и по книгам, и по сражениям, не ускользнула от Антонии — но поверить, что Андрасте каким-то образом выбрала её на эту роль, означало поверить, что Невеста Создателя также каким-то образом намеревалась уничтожить Конклав, а вместе с ним и стольких хороших людей, и желала, чтобы этот хаос обрушился на мир: и этого Антония не могла представить. Ей было намного легче поверить, что её жизнеспособность и метка на руке, которая каким-то образом связана с разломами в небе, были совпадением, и что она все ещё была человеком, как и все те, кого она встречала на своём пути каждый день. Но она не могла спорить с каждым человеком, который обращался к ней по титулу, и пришла к пониманию мудрости того, что утверждали её советники, — что люди должны верить, независимо от того, верила она или нет. Людям нужно было думать, что Андрасте заботится о них, и что она послала Вестницу в Тедас, чтобы заверить их, что так или иначе всё будет хорошо. Отбросив глубокие мысли, Антония подняла взгляд. Она улыбнулась, когда увидела Каллена, командующего силами Инквизиции, ожидающего её снаружи Церкви. — Ты здесь для того, чтобы проследить, чтобы я не споткнулась и не заблудилась по дороге в ставку командования? — спросила она. — Вовсе нет. Ты никогда не казалась склонной ни к тому, ни к другому — не недооценивай себя. — Он шёл рядом с ней, на подходе придержав для неё тяжёлые двери церкви с учтивостью, которая была неотъемлемой его частью. Когда Антонии впервые показали Убежище и рассказали о её роли в Инквизиции, она сопротивлялась и была подавлена, всё ещё борясь с тем, что казалось её судьбой. Лелиана, возглавлявшая шпионский корпус Инквизиции, была непреклонна в своём настоянии на том, чтобы Антония приняла свою роль; её глаза сияли рвением истинно верующей. Если Лелиана и не верила, что Андрасте прикоснулась к Антонии, то она очень хорошо притворилась. Кассандра, которая была неофициальной тюремщицей Антонии в те первые дни, когда они всё ещё не были уверены, что с ней делать, и стала её наставницей и компаньонкой в последующие, сыграла важную роль в формировании Инквизиции — если Лелиана была истинно верующей, то Кассандра была близка к тому, чтобы быть фанатиком. Не было возможности скрыться от пристального взгляда ни одной из них, не было возможности расслабиться или времени смириться с тем, как она, Антония, могла вписаться в роль Вестницы. Жозефина Монтилье, антиванка, чью семью Антония немного знала, курировала дипломатию Инквизиции, и у неё редко находилось времени больше, чем на короткую беседу. Именно Каллен находил время для Антонии, чтобы продолжить боевую подготовку, которая помогала ей сосредоточиться; Каллен отвечал на её многочисленные вопросы, Каллен следил за тем, чтобы она находила время поесть и поспать в своём напряжённом графике. Антония была благодарна ему: если у него когда-либо и возникали сомнения в её пригодности для той роли, которую ей отвели, он никогда не выражал их ни словом, ни делом, и его непринуждённая теплота и уверенность во многом помогли ей чувствовать себя комфортно в Убежище. Если бы не Каллен и Варрик, она бы либо с криками бросилась вниз по склону горы, либо совсем сошла с ума, думала она. — Что у нас сегодня на повестке дня? — спросила теперь она Каллена. — Думаю, как обычно — шпионы, дипломаты и солдаты. Иногда мне кажется, что это что-то вроде детской стратегии. Ты когда-нибудь играла в такие вещи в детстве? Антония покачала головой. — Большую часть времени я была одна. Полагаю, я могла бы сыграть против самой себя, но перед кем бы я ликовала, когда выиграла? — она улыбнулась, радуясь ответной улыбке Каллена. Он был склонен к серьёзности, но по мере того, как Антония начала чувствовать себя с ним всё более комфортно, она обнаруживала, что его беззаботная сторона выглядывает наружу в ответ на её случайные непочтительности. Она не могла пребывать в постоянной серьёзности — даже в те мрачные дни, которые они переживали, Антония чувствовала, что им нужен юмор, чтобы напомнить, за что они борются. До сих пор Каллен и иногда Варрик были единственными людьми, с которыми она чувствовала себя комфортно, демонстрируя эту сторону, и когда они отвечали тем же, она на мгновение чувствовала себя той Антонией Тревельян, которую знала. Когда они вошли в ставку командования, Лелиана и Жозефина стояли, склонившись над длинным столом и напряжённо обсуждая какую-то проблему. Они подняли головы, когда она вошла, и на мгновение Антония увидела себя их глазами. В свои двадцать шесть лет она была намного моложе всех остальных в комнате: хотя у неё никогда не хватало смелости спросить, она знала, что Жозефине было за тридцать, а остальные казались примерно ровесниками антиванки. В дополнение к своей молодости Антония была худощавого телосложения, с узкими плечами. Она носила коротко подстриженные волосы, и они имели склонность взъерошиваться — она больше не походила на аристократку, и уж точно на воина. И, к сожалению, Антония хорошо знала, что её большие карие глаза и открытое лицо были слишком выразительными для любого вида компетентного шпионажа. Именно в такие моменты, стоя под пристальным вниманием людей, которые действительно знали, что делают, она меньше всего чувствовала себя избранной. — Вестница, почему бы тебе не взглянуть на план укрепления ворот? — сказал Каллен, приходя ей на помощь, как он часто делал раньше. Она последовала за ним, склонившись над планом и нахмурившись. Чтение планов было ещё одним навыком, которым она никогда раньше не обладала, но научиться изучать их и находить недостатки было задачей, которая ей нравилась, как и искусство владением мечом. К тому времени, когда они с Калленом закончили рассматривать и доводить план до совершенства, атмосфера в ставке командования изменилась на нечто более коллективное, и все они смогли продолжить собрание. В конце встречи Антония почувствовала, что настало время уходить. Кассандра проводила её, оставив Каллена, Лелиану и Жозефину за столом. Трудно было решить, как она к этому относилась. В некотором смысле Антонию возмущало, что с ней обращаются как с ребёнком. С другой стороны, она понимала — в конце концов, она упала с неба при довольно загадочных обстоятельствах, и они ещё толком её не знали. А ещё она была рада. Если бы она настояла и попросила большую роль в принятии решений, это сделало бы всё это очень реальным, закрепив её становление Вестницей Андрасте, а она просто ещё не была уверена, что готова к этому. Позже, после долгого обеда с Варриком и Кассандрой — которые постоянно огрызались друг на друга, но, казалось, наслаждались их взаимной враждебностью, — Антония переоделась в боевое снаряжение и направилась на тренировочную площадку. Крики были отчётливо слышны в чистом, холодном воздухе вокруг Убежища. Мужчинам нравилась работа, которую они выполняли, и они верили в своего лидера. В свою очередь, Каллен очень серьёзно относился к своим обязанностям по отношению к ним. Казалось, что их было больше, чем она помнила, что подтвердил Каллен, когда она присоединилась к нему. Местные жители Убежища и даже некоторые паломники из других частей Тедаса приходили присоединиться к ним каждый день. Антонии оставалось только гадать почему. Что привело их в это холодное, негостеприимное место в глухомани, чтобы последовать за молодой девушкой, которая имела не больше представления, чем они, о том, что она там делает? Каллен повернул голову, уголок его рта приподнялся. — Должен сказать, настолько эффективным появлением, как ты, никто похвастать не может. Она улыбнулась. — Что ж, на меня действительно обратили внимание. — Определённо. — Он двинулся к мужчине, который протягивал ему переплетённый пергамент, разговаривая на ходу. — Я в Инквизицию попал ещё будучи в Киркволле. Там как раз был мятеж магов — я своими глазами видел, какой разгром вышел из этого. Ты можешь как-нибудь спросить Варрика, если тебе нужен отчёт из первых рук. Он умеет рассказывать истории. — Каллен взял пергамент и быстро просмотрел его. Коротко кивнув, он вернул его обратно. — Кассандра пыталась что-нибудь придумать. Когда она предложила мне роль в Инквизиции, я покинул храмовников ради нового дела. И я рад, что сделала это — теперь, похоже, мы столкнулись с чем-то более скверным. Антония кивнула. — Конклав уничтожен, в небе гигантская дыра — всё выглядит не очень хорошо. — Вот почему мы нужны, — сказал Каллен. — Церковь потеряла контроль как над храмовниками, так и над магами. Теперь там спорят, кому быть новой Верховной жрицей. А Брешь никуда не делась. Инквизиция может действовать, пока бездействует Церковь. И наши последователи будут причастны к этому. Ко всем нашим грядущим делам… — Он оборвал себя, указывая на её тренировочное снаряжение. — Но ты всё это знаешь, ты ведь не лекцию мою слушать пришла. — Нет, — согласилась Антония. Она улыбнулась ему. — Но если ты готов и лекцию прочесть, с удовольствием послушаю. Каллен рассмеялся. — Всё-таки в другой раз. Они посмотрели друг на друга, и что-то повисло в воздухе между ними. До этого момента Антония видела в нём наставника, взрослого мужчину, который был добр к ней как друг. Теперь, взглянув ему в глаза, она с некоторым удивлением поняла, что Каллен был довольно привлекательным мужчиной, и почувствовала, как по ней разливается тепло, которого она совсем не ожидала. О чём бы ни думал Каллен, для него это оказалось такой же неожиданностью, потому что он отвёл взгляд, нервно прочистив горло. — У нас ещё… столько работы впереди, — сказал он, но его голос почему-то звучал мягче, чем минуту назад. К счастью для душевного спокойствия Антонии, и, как она полагала, для Каллена тоже, их прервал докладывающий разведчик. Каллен приподнял брови в её сторону с лёгкой улыбкой. — Вот, а я что говорю. — Он ушёл с разведчиком, оставив Антонию благодарной за то, что он, казалось, был готов проигнорировать всё, что только что произошло между ними. Она вышла на тренировочную площадку со свирепой интенсивностью, пытаясь убедить себя, что сейчас не время и не место для подобных чувств, но глубоко внутри неё это тепло всё ещё оставалось.

Глава 2. Начало эпического романа

7 Волноцвета, 9:41

Мягко закрыв за собой дверь в обеденный зал Церкви, Антония вздохнула с облегчением. Это была долгая, утомительная трапеза, во время которой она застряла между дворянином, пересказывавшем все кровавые подробности каждого боя, в котором он когда-либо участвовал, откусывая огромные кровоточащие куски своего редкого стейка, и дворянкой, тщательно проверявшей каждый кусочек, который она откусывала. Антония не была уверена, что именно она искала. Ни один из них не способствовал тому, чтобы Антония наслаждалась собственной едой. Она была очень счастлива, когда Жозефина подала ей знак, что ей пора уходить, — некоторое время назад они пришли к выводу, что присутствие Антонии не всегда способствует хорошей дипломатии. Аристократам было трудно вести деловые разговоры в своей невыносимо извилистой манере, когда присутствовала сама Вестница, а у Антонии не было таланта к таким разговорам. Она знала, как это делается, это было частью её обучения в детстве. Однако она никогда не находилась на том уровне, на котором была Жозефина, а это было то, что требовалось в их нынешней ситуации. Когда она проходила мимо входа в гробницы, которые одновременно служили винным погребом, громкий «тс-с-с» привлёк её внимание, и из тени появился Варрик. Что-то звякнуло у него под одеждой, и он поспешно прикрыл это рукой, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, не услышал ли кто-нибудь. — Хорошо, — сказал он. — Я долго тебя ждал. Пошли, мы опаздываем. — Опаздываем на что? — Нет времени на разговоры, Вестница. — Он поднял на неё взгляд. — Ты мне доверяешь? — Полагаю… да. — Тогда пошли. Заинтригованная, она последовала за ним из Церкви. Они резко свернули налево, к скоплению хижин; в одной жил мастер зелий, в другой — Солас, и Дориан, как она слышала, занял третью. Именно к ней привёл её Варрик, и она была удивлена, услышав смех, доносящийся изнутри. — Что это? — Ты всегда задаёшь так много вопросов? — Варрик постучал в дверь особым образом. Дверь открылась, и Антония с Варриком оказались в тёплой комнате. Оглядевшись, Антония увидела Дориана и Вивьен, а также Железного Быка, растянувшегося поперёк кровати Дориана из-за отсутствия подходящего стула. — Что вы все здесь делаете? — Мы подумали, что нам всем не помешал бы перерыв, — сказал Варрик, доставая из-под одежды несколько бутылок вина. Антония узнала некоторые из них: они были из личной коллекции Жозефины. — К счастью, винные бутылки не чувствуют того же, — ухмыльнулся он. — Все? — спросила Антония, оглядываясь по сторонам. — Ну… Я спросил Блэкволла, и он посмотрел на меня так, как будто не понимал значения слова «вечеринка», и ушёл, качая головой. Ему же хуже. — Дориан вздохнул, откупоривая бутылку вина и наполняя кружку. Он предложил её Антонии. Почему бы и нет, решила она и приняла её, сделав благодарный глоток. Отличный вкус. — Я разговаривала с Сэрой, — сказала Вивьен, — и она сказала что-то, что могло быть на Общем, а могло быть и на… — она оглядела собравшуюся компанию и закончила: — ривейском. Я поняла, что она имела в виду: она считает нас всех очень скучными. Поблагодарим за это Создателя. — Она приняла кружку и вдохнула аромат вина с блаженной улыбкой на лице. — Смеюн, — сказал Варрик, указывая на хижину Соласа, но используя своё любимое прозвище для эльфа, — сказал, что он, вероятно, увидит некоторых из нас в Тени позже, если мы «сохраним достаточно сознания, чтобы пройти туда», — закончил он, сносно подражая эльфу. Все трое повернулись, чтобы посмотреть на Железного Быка, который выглядел смущённым. — Я… не спрашивал Кассандру. — Он поднял глаза. — Ладно… она меня пугает. Теперь вы все счастливы? — И, конечно, весь триумвират слишком велик и величественен для такой простой маленькой попойки, — сказал Варрик. Казалось, он очень внимательно наблюдал за Антонией, и она решила не вставать на защиту Каллена. Во всяком случае, Каллен всё ещё был на том очень скучном званом ужине, любезничая со множеством скучных дворян ради дела, которым она руководила. Это был не подходящий для него тип мероприятий, но время от времени появлялся бывший солдат, на которого он должен был произвести впечатление, и собеседник Антонии по ужину был одним из них, так что Каллен застрял на всю ночь. На мгновение она подумала о том, чтобы вернуться и спасти его, но все остальные, казалось, хорошо проводили здесь время, и возможность расслабиться действительно казалась приятной. — Что натолкнуло тебя на эту идею, Варрик? — спросила она, садясь на стул, на который тот указал. — Здесь всё так серьёзно. Все только и думают что о гибели, мраке, чести и самопожертвовании. Это чертовски угнетает. — Он сделал большой глоток и протянул свою кружку, чтобы её снова наполнили. — В Киркволле мы могли сходить в «Висельник» — все знали Хоук до того, как она стала Защитницей, и это было единственное место, где мы все могли расслабиться. — Здесь такого места нет, — сказал Дориан. — Куда бы ты ни пошла, моя дорогая девочка, люди исчезают, как будто боятся запятнать тебя, если хотя бы подышат в твою сторону. Это было правдой, размышляла Антония. Всякий раз, когда она входила в комнату, все разговоры прекращались. Это было очень неприятно. — К нам, как к твоим спутникам, относятся так же. У нас мало шансов провести время вместе без того, чтобы остальная часть лагеря не ловила каждое наше слово, уверенные, что мы оброним какой-нибудь намёк о вас, или относительно целей Инквизиции, или внутренней работы, — вздохнула Вивьен. — Так что мы подумали, что нам следует собраться вместе, и так уж случилось, что у Венато… э-э, у Дориана было здесь место, — Бык проглотил всё содержимое своей кружки, как показалось, одним долгим глотком. — Это очень дорогое вино, мой дорогой. Ты должен наслаждаться им, — сказала Вивьен. Он хмуро уставился в кружку, явно пытаясь решить, стоило ли смаковать. — Может быть, я просто выпью ещё немного. Вздохнув, Вивьен протянула ему бутылку. — Ну или так. — Как тебе удалось заполучить хижину в своё распоряжение, Дориан? — спросила Антония. — Я вошёл и потребовал. Как же ещё? Кое-кто был очень удивлён, когда вернулся домой и обнаружил меня здесь, но мы… пришли к соглашению. — Он многозначительно приподнял бровь. — Он имеет в виду, что заплатил бедняге, — поправил Варрик. — Итак, что насчёт этого, Вестница? Ты готова выпить немного спиртного, немного посмеяться… — Немного потанцевать, немного заняться любовью? — закончил за него Дориан. Все четыре лица удивлённо повернулись к нему, и он пожал плечами. — Что? Мы все думали об этом. Кто-нибудь хочет поставить монету на то, кто будет первым… «Совокупляться», полагаю, причудливая фраза для этого? — Дорогой, — Вивьен улыбнулась ему. — Если бы ты когда-нибудь побывал в Орлее, ты бы знал, что Жозефина и Лелиана уже опередили всех нас в этом вопросе. — Неужели. — Единственный оставшийся глаз Быка расширился, затем закрылся, и по его лицу расплылась улыбка, которая не оставляла сомнений в том, что он представлял. Вивьен преувеличенно вздрогнула. — Ты отвратителен. — Хочешь посмотреть, насколько сильно? — Бык ухмыльнулся ей. — Дети, дети, успокойтесь, — сказал Дориан, махая рукой им обоим. — Антония, дорогая, есть ли что-нибудь, чем бы ты хотела заняться в свой выходной вечер? Она вздохнула, откидываясь назад и позволяя теплу, вину и дружбе в комнате сделать своё дело. — Я провожу весь день либо сражаясь, либо задавая людям вопросы. Думаю, если вы не возражаете, мне бы больше всего понравилось просто сидеть здесь и слушать. — Как пожелаешь, — Дориан отвесил учтивый поклон, по крайней мере, настолько, насколько мог в сидячем положении. — Тогда, я полагаю, мы должны быть весёлыми. Мы с Вивьен умеем показывать фокусы, Варрик умеет рассказывать истории… — Он посмотрел на Железного Быка, вопросительно приподняв бровь. С дикой ухмылкой Бык сел и принялся самым впечатляющим образом играть грудными мышцами. — Дамы и господа, это наше шоу на вечер, — сказал Дориан. — Пожалуйста, чаевые официанту. — Варрик так и сделал — наклонил бутылку над своей кружкой, чтобы снова наполнить её. — Варрик, расскажешь нам о Защитнице Киркволла? — попросила Антония. — Ты хочешь услышать о Хоук? Я думал, ты прочитаешь мою книгу. — Я думаю, мой дорогой, что она хотела бы услышать несколько историй, которые не вошли в книгу, — сказала Вивьен. — О, это. Что ж… всегда найдётся время, когда Хоук обнаружит в своём гардеробе подглядывающего вуайериста, — Варрик усмехнулся про себя, прежде чем приступить к рассказу. Несколько часов спустя Антония поднялась со стула. Она ограничила потребление вина, поэтому относительно твёрдо стояла на ногах — как и Варрик, заметила она. Железный Бык храпел в постели Дориана, в то время как сам Дориан задумчиво смотрел в огонь с последней бутылкой вина в руке. — Я не знаю, что такого в тевентирцах, и вине, и каминах, и задумчивости, — прошептал Варрик Антонии. — Фенрис тоже делал это в течение многих лет. Я всегда думал, что ему это надоест, но, похоже, этого так и не случилось. Вивьен уже ушла, желая вернуться в свои покои в Церкви до того, как приезжие аристократы закончат свои послеобеденные переговоры. — Может, нам… укрыть их или что-то в этом роде? — прошептала Антония Варрику, наблюдая, как Дориан начал клевать носом, не выпуская, однако, бутылку из рук. — Нет, с ними всё будет в порядке. Пойдём, Вестница, я провожу тебя. — Когда она, казалось, собралась возразить, он ухмыльнулся ей. — Моя палатка примерно в десяти футах от твоей двери — я не то чтобы утомлюсь. — Галантно сказано. — Это я, последний из шевалье. После жары в хижине Дориана ночь снаружи была освежающе прохладной. Антония подставила лицо ветру. — Извини, я не смог уговорить Командира, — неожиданно сказал Варрик. — Что? — Так, Вестница, не притворяйся. Я узнаю страстные взгляды, когда вижу их… я определённо насмотрелся на них между Хоук и Задумчивым. Восемь лет или какая-то нелепая цифра в этом роде. — Он покачал головой. — Я надеюсь, ты знаешь, как вести эпический роман лучше, чем они. — Варрик, у меня нет намерения вести роман, эпический или какой-либо другой. — О, это ты так сейчас говоришь. Она действительно говорила это сейчас — она говорила это себе перед зеркалом каждое утро, пытаясь убедить себя, что трепетание её сердца и затруднённое дыхание в определённые моменты, когда Каллен смотрел на неё, были мимолётными фантазиями и исчезнут, если она будет игнорировать их достаточно долго. До сих пор ничего не помогало. Дело было не только в том, что он был привлекательным мужчиной, хотя именно им он и являлся. С тех пор как Антония впервые заметила это, она, как Антония надеялась, тайком изучила вопрос и пришла к выводу, что он действительно очень хорош собой. Но он также был добрым, и забавным, и умным, и радушным, и внимательным, и скрупулёзно выполнял свои обязанности по отношению к своим людям. Каждый день она находила в нём что-то ещё, что ей нравилось. Варрик понимающе глянул на неё, и она покачала головой. — Ты знаешь всё, что здесь происходит, Варрик? — Только то, из чего получаются хорошие истории. — Увидев, что она нахмурилась, он поспешил успокоить её. — Никто никому ничего не рассказывает, Вестница. Пока ты сама не позволишь. — А… кто-нибудь ещё… — Она не хотела сказать «знает», потому что на самом деле знать было нечего, кроме того, что она по глупости не могла сосредоточиться на поставленной задаче. — Насколько я могу судить, нет. Хм, возможно, Посверкунчик, — его прозвище для Дориана, — но ты ему нравишься; он ничего не скажет. Ты нам всем нравишься, Вестница. — Варрик остановился и посмотрел на неё с редкой серьёзностью на лице. — Я знаю, ты думаешь, что не справишься с этим, что ты недостаточно особенна, что ты не готова; но мы все тебя знаем — и мы тебя прикроем. Ты справишься. Антония сморгнула слёзы от его неожиданной поддержки. — Спасибо, Варрик. — В любое время, миледи. — Он склонился перед ней. — И теперь, полагаю, мы у твоей двери. И правда; она даже не заметила. — Варрик. — Хм? — Что бы ты сделал на моем месте? — О, это сложный вопрос, Вестница. Возможно, стоит быть более конкретной. — О… том, о чём мы только что говорили. — Она была уверена, что её румянец был виден всему лагерю. — Ах. Извини, Вестница, я не из тех, кто даёт романтические советы. Я сплю с арбалетом, помнишь? — Правда? — Лучше, чем с плюшевым мишкой, — Варрик подмигнул ей, затем вздохнул. — Но если ты действительно хочешь знать моё мнение… — В конце концов, ты сотрудничал с Защитницей, и она… Ну, когда человек находится в моём положении или в её, и на её руках лежит ответственность за жизни стольких людей, имеет ли она право… — Нести ответственность за свою собственную жизнь и счастье? — закончил за неё Варрик. — Точно. Разве мои потребности не должны быть на последнем месте? — Если так будет, ты перегоришь сама. Послушай, то, что произошло в Киркволле, медленно, но верно отняло у Хоук всё, что она ценила. Единственное, что она по итогу получила взамен, был Фенрис. И, возможно, меня. — Конечно же, тебя; я уверена, что ты был для неё так же незаменим, как и для меня, — Антония с нежностью улыбнулась ему. — О, ерунда, мадам. — Он демонстративно ковырнул замёрзшую грязь носком ботинка. — А если серьёзно, если ты не уделяешь время чему-то, что делает тебя счастливой, чему-то, что важно для тебя, то однажды в тебе не останется достаточно сил, чтобы заботиться обо всём остальном. Антония кивнула. — С этой стороны я об этом ещё не думала; мне придётся немного поразмыслить над этим. — Она повернулась к своей двери. — Спокойной ночи, Варрик. — Вестница? — Что? — Она оглянулась на него. — То, что я сказал о том, что делает тебя счастливой… Прежде чем ты решишь, что это Каллен, убедись в этом. Он через многое прошёл, и… ладно, называй меня болваном, но я бы не хотел, чтобы кто-то из вас обжёгся. Я не знаю, сможет ли кто-нибудь из вас вынести это, и почти уверен, что Инквизиция не сможет. Это был новый удар по её надеждам — как раз в тот момент, когда она начала позволять им крепнуть. В Каллене была уязвимая сторона, которую она замечала лишь изредка, когда он касался определённых тем в разговоре, и она не хотела бы причинить ему боль или потерять лёгкий дух товарищества между ними. — Я бы ни с чем не торопилась, имея столько на кону, — сказала она. — И я ни за что на свете не причинила бы ему боль. Варрик улыбнулся. — Начало эпического романа. Спокойной ночи, Вестница.

Глава 3. Тёмная тень

28 Утешника, 9:41

Это был далеко не первый раз, когда Каллен готовился умереть. Это практически вошло в привычку. И он, конечно, не возражал — эта жизнь была не настолько прекрасной, чтобы он сожалел о том, что отказался от неё, чтобы присоединиться к Создателю, — по крайней мере, не слишком сильно. На этот раз он сожалел о том, что всё, ради чего они все работали в Хейвене, тоже погибнет, а вместе с тем, возможно, и последняя надежда на мир в Тедасе. С большой неохотой он отдал приказ отступать к Церкви при появлении великого дракона. Предоставленный самому себе, он бы стоял и сражался до последней капли крови, а не бежал. Но люди, сражавшиеся под его началом, отдали всё, что могли, — они не могли сразиться с этим драконом и заслуживали, по крайней мере, шанса выжить. Он представлял, что никто из них не был так готов расстаться со своей жизнью, как он. Большая часть Убежища собралась в Церкви, за исключением Вестницы и небольшой команды, которая была с ней, и они были в безопасности за воротами деревни до того, как он пришёл в Церковь. Она была там, когда Каллен вошёл в главный зал, и он попытался подавить немедленный прилив облегчения. Он не удивился, увидев, что она собрала из деревни столько отставших, сколько смогла; она заботилась о людях, которые составляли Инквизицию. Он видел, как она обходила деревню, разговаривая с людьми, на что ни ему, ни Лелиане, ни Жозефине никогда не удавалось выкроить время. Каллен знал, что Антония не считала себя важной частью руководства Инквизиции, но она не понимала, как люди смотрят на неё, когда она решает, что делать — и не только из-за метки на её руке. — Вестница, — сказал он, привлекая её внимание. — Положение тяжёлое. Сначала время удалось оттянуть, но теперь дракон свёл всё на нет. Затем заговорил странный дух Коул, стоявший на коленях рядом с раненым канцлером Родериком. — Однажды я видел архидемона. Это было в Тени, но он выглядел так. Для Каллена не имело значения, был ли дракон на самом деле архидемоном или нет. В любом случае, он должен был уничтожить Убежище. Время, чтобы побеспокоиться о том, что это было, будет после того, как они решат, как с этим бороться. — Плевать, как он выглядит, — отрезал он. — Он открыл путь для армии. Они перебьют всех в Убежище! — Старшему не нужна деревня, — сказал Коул. — Ему нужна только Вестница. Антония, казалось, была так же раздражена намёками мальчика, как и Каллен. — Если ты знаешь, зачем я ему нужна, просто скажи. — Я не знаю. Он слишком громкий. Мне больно слышать его. Он хочет убить тебя. Остальные не нужны, но он их всё равно убьёт. Мне он не нравится. Каллен отчаянно пытался составить план. Это было то, в чём он был хорош, и именно поэтому его назначили командовать армиями Инквизиции. Предполагалось, что он сможет найти способ бороться с этой тварью. Но Убежище было в значительной степени беззащитно, окружено снегом, и они были одни против вторгшейся армии, которую у них просто не было сил остановить. — Вестница, боюсь, никакая тактика нас не спасёт. — Слова показались ему кислотой на языке. Он потянулся за последним оставшимся оружием. — Пока что его задержал только оползень. Мы можем перевернуть оставшиеся требушеты и окончательно обвалить склон. Антония нахмурилась. — Нам ведь некуда уйти. Завалит часть их армии и всё Убежище. — Ты права, так и будет. Мы всё равно погибнем, но можем решить как. У многих и этого выбора нет. — Ему было невыносимо говорить это такой молодой и многообещающей женщине, у которой вся жизнь впереди. Она была всего на десять лет моложе его, но ему казалось, что за эти десять лет он прожил целую вечность… О чём он напоминал себе каждый раз, когда смотрел в её большие карие глаза и ловил себя на мысли, что хочет того, о чём ему думать не следовало. Коул снова вмешался в разговор от имени Родерика, и канцлер объяснил о скрытом пути из Убежища. — Что скажешь, Каллен? — спросила его Антония. — Получится? — Возможно, если он покажет путь. Но… как же ты? — Они не смогли бы продолжать существование Инквизиции без неё. Она отвела от него взгляд, и холод поселился в его сердце. Она всё равно пошла бы, даже зная, что выхода нет. Конечно, она бы пошла — она встретилась бы лицом к лицу со Старшим и его драконом и позволила бы остальным сбежать. И причина, по которой она должна была это сделать, заключалась в том, что он, Каллен, чьей обязанностью было обеспечить ей армию, которая могла бы защитить её, потерпел неудачу. Он хотел настоять на том, чтобы она позволила ему остаться; по крайней мере, тогда он мог бы сам защитить её. Но высшее благо требовало, чтобы он увёл людей в безопасное место и придал смысл её жертве. — Может… заставишь его врасплох и где-нибудь спрячешься… — Но это было в лучшем случае маловероятно, скорее всего, невозможно, и он никого не убеждал, и тем более Антонию. Он убедился, что все на ногах, и последовал за канцлером Родериком, который прихрамывал, закинув руку на плечо Коула. Как только он увидел, что люди уходят, он снова повернулся к Антонии. Группа солдат выбежала, чтобы в последний раз зарядить требушеты. — Постарайся удержать внимание Старшего, пока мы не доберёмся до границы леса. Антония кивнула, расправляя свои узкие плечи. В ней не было ни капли нерешительности, и он восхищался этим и в то же время приходил в отчаяние. — Если у нас и есть шанс… Если у тебя есть шанс, — надежда, за которую он будет цепляться так долго, как только сможет, — пусть эта тварь услышит тебя. Её прекрасные глаза расширились, она снова кивнула. На мгновение ему показалось, что она собирается что-то сказать ему, и его сердце подпрыгнуло, несмотря на ситуацию, в которой они оказались. Затем она отвернулась, готовясь встретиться лицом к лицу с драконом. Каллен оставил её прежде, чем смог оттянуть момент и рассказать ей о чём-либо из тысячи вещей, которые она заставила его почувствовать. Он поспешил прочь, пока ещё мог, призывая Инквизицию собраться за спиной канцлера Родерика и двигаться во имя Создателя. Это последнее, что он мог сделать для неё. Стоя над линией деревьев и наблюдая, как лавина накрывает всё, над чем они работали, Каллен почувствовал, как тёмная тень, которая тянулась, чтобы коснуться его своими холодными пальцами, снова отступает. Сначала во время Мора, когда Герой Ферелдена освободил его из темницы демонов; затем в Киркволле, когда Хоук защитила их всех от безумия рыцаря-командора Мередит; и вот теперь в Убежище, где новая героиня отдала свою жизнь за их безопасность. Сколько ещё раз ему удастся вырваться из этой тени, прежде чем она, наконец, сомкнётся над ним? Следующее утро застало его за сбором припасов. К нему подошла Лелиана. — Каллен, зачем ты это делаешь? Она погибла; никто не смог бы пережить это. — Она пережила Конклав; мы не можем знать наверняка. — Он взвалил рюкзак на плечо, решительно взглянув на Лелиану. — Она осталась там, чтобы мы могли сбежать; я не оставлю её одну, если есть хоть малейший шанс, что она всё ещё жива. — «Не тогда, когда она там только потому, что я подвёл её», — подумал он, но не сказал этого Лелиане. — По крайней мере, я могу найти её — её тело — и должным образом проводить её к Создателю. — Там снежная буря! Как ты хоть что-то увидишь? — А как она увидит? — возразил он. — Командир? — Поодаль от них стояло несколько солдат, с тревогой глядящих на него. — Вы идёте за Вестницей? Мы идём с вами. Раздался хор согласных голосов. Оглядевшись, Каллен увидел магов, храмовников, Искательницу Кассандру, гномов, эльфов, людей, большого Кунари Железного Быка и его наёмников, Дориана тевентирца — всех, готовых отправиться с ним. Пожертвовав собой, Антония Тревельян создала Инквизицию там, где раньше была лишь небольшая группа серьёзных людей, практически не имевших ничего общего. Теперь они все собирались вместе с одной общей целью. Он надеялся, что у неё будет шанс осознать, что она сделала. Он выбрал нескольких самых крупных и сильных, чтобы они пошли с ним. Идти, несомненно, было тяжело, резкий ветер бил в лицо, снег был таким глубоким, что с каждым шагом они прокладывали новые тропы, а видимость была плохой — снег, сошедший лавиной, всё ещё оседал. Затем он увидел что-то впереди и поднял руку, призывая всех остановиться. Его сердце бешено колотилось, в то время как более рациональный мозг подсказывал ему, что это, должно быть, волк или какое-то другое лесное существо. Но носили ли волки двуручные мечи, которые сверкали сквозь кружащийся снег? — Там! Это она! — Он бросился бежать изо всех сил. Она пробиралась к ним, но её шаги замедлялись, и когда он подошёл ближе, она упала на колени, не в силах идти дальше. Каллен уронил свой рюкзак, подхватив её прежде, чем она успела полностью рухнуть в снег. Её голова откинулась назад, её прекрасные карие глаза затуманились, когда она взглянула на него. Он подумал, что, возможно, она что-то сказала, может быть, даже его имя, прежде чем полностью потеряла сознание. Он сам отнёс её обратно в лагерь беженцев, а все её люди последовали за ним.

Глава 4. Придёт рассвет

30 Утешника, 9:41

Антония беспокойно заёрзала на одеялах. Она всё ещё мёрзла и была слаба после долгого пребывания в снегу, несмотря на огненные заклинания Дориана, горячий суп, который принесла ей Жозефина, и тёплые одеяла, с которыми расстался Варрик. Сон в спальниках на открытом воздухе не помогал ни ей, никому-либо из них. Она знала, что Инквизиция рассчитывала на то, что она поведёт их, скажет им, что делать и куда идти, но она понимала ничуть не больше, чем они. А её советники… Она вздрогнула, услышав повышенные голоса. Они опять за своё. — И что мне им сказать? — говорил Каллен. — Мы их не просили о таком. Кассандра огрызнулась на него в ответ. — Не обращать внимания тоже нельзя! Надо что-то придумать! — Вы решили стать за главную? — спросил он. — Нам нужно договориться, иначе ничего не выйдет! Антония приложила руку к голове. Такими темпами никто не сможет заснуть. — Пожалуйста, давайте одумаемся! — взмолилась Жозефина. — Без иерархии Инквизиция связана по рукам и ногам! — Иерархия сама из ниоткуда не возьмётся! — крикнул Каллен. Антония никогда не слышала его таким сердитым, и ей была интересна причина. В конце концов, они все были в одной лодке — солдаты страдали не больше, чем кто-либо другой. Возможно, они были в лучшей форме из-за того, что больше привыкли жить на открытом воздухе. Но у неё вообще не было возможности поговорить с ним, так что, возможно, его гнев был вызван чем-то большим. Он заходил раз или два за последние несколько дней, пока она поправлялась, но только для того, чтобы вежливо пожелать ей дальнейшего выздоровления. У неё даже не было возможности поблагодарить его за то, что он возглавил спасательную группу — если бы он этого не сделал, она вполне могла бы замёрзнуть насмерть там, в снегу. — Она не говорила, что возьмётся! — огрызнулась в ответ Лелиана на Каллена. Антония потёрла лоб, жалея, что не может накричать на них всех, чтобы они просто заткнулись. Кассандра закричала: — Хватит! Так мы ни к чему не придём! — Ну хоть с этим все согласны, — язвительно произнёс Каллен. Антония села, приготовившись броситься в самую гущу спора, но от одного этого движения у неё закружилась голова. Стоявшая рядом с ней мать Жизель сказала: — Ш-ш-ш. Вам нужен покой. И еда. — Она вложила в руки Антонии тёплый кусочек хлеба, обжаренного на сковороде. — Вы должны восстановить свои силы. — Да какой тут покой? — спросила Антония, поглощая хлеб. — Они уже битый час спорят. А есть что-нибудь ещё? Мать Жизель усмехнулась и дала ей яблоко. — Спорят, потому что могут. Враг не двинулся следом, спасибо вам. Когда есть время на сомнения, мы начинаем друг друга обвинять. — Это только вредит. — Да. Боюсь, внутренние раздоры не менее опасны, чем Корифей. Антония потёрла виски. Всё было так туманно; она смутно помнила, как Корифей улетел на своём осквернённом драконе. — Нам известно, где сейчас Корифей с армией? Мать Жизель слегка улыбнулась. — Мы даже толком не знаем, где мы сами. Может быть, поэтому и его не видно. Войск у него осталось ещё много. Или же он уверен, что вы погибли. Или полагает, что без Убежища мы ничего не сможем. Или готовится напасть снова. — Ничто из этого не утешительно, — сказала Антония. С другого конца лагеря Каллен мог видеть, как она увлечённо беседует с матерью Жизель. Он с радостью отметил, что она сидит прямо, и на её лице, казалось, снова появился какой-то румянец. С тех пор как он вернул её обратно в лагерь, он не мог заставить себя подойти к ней иначе, чем на несколько минут, которых требовала вежливость; увидев её бледное, измождённое лицо и услышав её голос, такой слабый, он понял, насколько близка она была к смерти. И это была его вина, потому что он не был готов к встрече с Корифеем. — Каллен, я не знаю, чего ты от нас ждёшь, — сказала Лелиана, возвращая его к текущему спору. — Мы не можем просто сидеть здесь! — Мы знаем, — огрызнулась Кассандра. — Крики о том, насколько плоха ситуация, её не улучшат. — Она смотрела на него оценивающим взглядом, и он задался вопросом, могла ли она сказать, что последствия отказа от лириума в последнее время ухудшились. У него был жар, что всегда служило плохим признаком. По другую сторону костра мать Жизель ласково смотрела на Антонию. — Предводители спорят из-за того, что мы видели. Видели же мы то, как наша защитница схватилась с врагом… и погибла. А потом вдруг снова явилась перед нами. Антония тяжело вздохнула. С неё было достаточно. — Чем грознее наш враг, тем чудеснее выглядят ваши деяния. И тем больше наши испытания похожи на божественный промысел. — Мать Жизель, должно быть, заметила немедленное отрицание, готовое сорваться с губ Антонии, потому что она улыбнулась и подняла руку. — Трудно принять такое, согласитесь? Что ещё «нам» предопределено вынести? Во что «нам», быть может, ещё придётся поверить? — Мать Жизель, меня не касалась Андрасте, и нас не должно быть здесь. Наши собственные действия привели нас сюда — путь канцлера Родерика, способность Коула слышать его мысли и лидерство командира Каллена. — Другим трудно смотреть на это с такой точки зрения — они хотят видеть защиту там, где вы её не видите, видеть упорядоченность там, где вы видите свободу воли. И люди знают, что они видели. — Она подняла голову и посмотрела на Каллена через весь лагерь. Каллен увидел, что мать Жизель смотрит на него, и отвернулся, чтобы у него не возникло соблазна посмотреть ещё раз. До нападения на Убежище он думал об Антонии как о красивой женщине, да, сильной, умной и отважной, но он не осознавал, насколько важной она стала для него лично, пока ему не пришлось расстаться с ней; пока он не вернулся, чтобы найти её, и не смог представить, что бы он сделал, если бы она действительно погибла где-то под снегом. Теперь он застрял где-то между долгом и влечением, между клятвами, которые он дал Инквизиции, и тем, что он был обязан ей. Он хотел пойти к ней и извиниться, удостовериться, что она оправляется от пережитого испытания… прикоснуться к ней и почувствовать, что она действительно реальна. Но Инквизиция нуждалась в нём больше, и им нужно было, чтобы она поправилась, поэтому он держался на расстоянии, повторяя данную им клятву служить Инквизиции в меру своих возможностей — и ещё больше посвятив себя тому, чтобы то, что произошло в Убижище, никогда не повторилось. А это означало быть где-то в более безопасном месте, чем этот палаточный городок, где-то, где они могли бы защищаться. За свою жизнь Каллен знал изрядное количество женщин — других храмовников, магов, граждан Киркволла, и теперь, конечно же, он был единственным мужчиной в руководстве Инквизиции. Так что ему пришлось привыкнуть проводить время в обществе женщин, но он никогда не чувствовал себя с женщиной так комфортно, как с Антонией, он никогда не получал такого удовольствия от общения с кем-то. Она была очень начитанной, заинтересованной в изучении нового, быстро схватывала новые идеи, а её теплота и юмор отличали её от всех других женщин, которых он когда-либо знал. Было и ещё кое-что, укрепившее его мнение о ней: она решила пожертвовать собой ради их общего блага —без колебаний и сомнений. С тех пор его чувства не позволяли ему отрицать, что они выходят за рамки дружбы. У него не было иллюзий по поводу того, насколько несвоевременными или маловероятными были эти чувства, но он больше не мог притворяться, что их не испытывает. Он снова обратил своё внимание на лагерь, осознав, что теперь стоит один. Жозефина и Лелиана устали от спора, сев вместе. Он никогда не видел, чтобы Лелиана выглядела такой побеждённой. Она сидела, подтянув колени к груди и спрятав лицо в сложенных на груди руках. Жозефина, сидящая рядом с ней, выглядела здесь столь неуместно в своей блестящей атласной блузке — она, должно быть, замёрзла, подумал Каллен. Кассандра стояла над его картами, отчаянно ища ответы. А он? Что ему делать сейчас? Несомненно, было что-то по-настоящему ценное, что он мог бы сделать, но он не был в состоянии нормально соображать — знакомая головная боль сжимала его виски. Затем раздастся шёпот, и тени его прошлого вернутся, чтобы преследовать его; он подумал о коробке, спрятанной среди его вещей. Обязан ли он перед Инквизицией принять лириум прямо сейчас, чтобы работать на пике своих возможностей? Он услышал движение позади себя и, оглянувшись, увидел Антонию — стояющую, впервые с момента схода лавины. У него отлегло от сердца: несмотря на выражение усталости на её лице, было приятно видеть её на ногах. Из-за спины Антонии донеслось пение матери Жизель. Старая песня, которую Каллен не слышал много лет, но она была знакомой и привлекла внимание всех в лагере. Лелиана подняла голову, глядя на мать Жизель, когда та подошла и встала рядом с Антонией; Жозефина и Кассандра тоже подняли взгляд. А затем, ко второму куплету, разнёсся ясный, чистый голос Лелианы, и вокруг Каллена начали собираться люди, голос за голосом присоединяясь к песне. Через разделявшее их расстояние он посмотрел на Антонию; она выжила, напомнил он себе. Что бы ни случилось, она выжила, Инквизиция выжила, и было время заново выстроить нечто лучшее, чем то, что могло предложить Убежище. Он тоже повысил голос и присоединился к песне, и тени, которые сгущались вокруг него, на время отступили. Антония могла слышать голос Каллена, мягкий, глубокий и ровный, превосходящий голоса всех остальных, и она сосредоточилась на нём, чувствуя, как он успокаивает боль в голове и согревает её насквозь. Вокруг них собирались люди, выходя на небольшую поляну перед палатками. И все вокруг встали на колени… перед ней, поняла она с некоторым смятением. Она хотела сказать им встать: не перед ней стоило преклонять колени. Она была всего лишь человеком, таким же, как они. «Встаньте, встаньте!» — подумала она. Но стоявшая рядом с ней мать Жизель жестом велела ей оглядеться вокруг, чтобы увидеть разницу. Они пели; у них появилась надежда и новые силы; и если они, преклонив перед ней колено и смотря на неё как на своего рода лидера, видели шанс добраться до цели, возможно, она должна была позволить им. Отчаянные попытки уцепиться за собственную упрямую веру в то, кто она такая, были важны для неё, но это не помогало Инквизиции. Не сегодня. А потом, краем глаза, она увидела единственного человека, кроме неё самой, который не пел. Солас стоял, наблюдая за ними всеми. Вполне логично, что он мог и не знать эту песню… Но выражение его лица говорило о чём-то большем. От этого по спине Антонии пробежали мурашки, хотя она не могла сказать почему, и ей захотелось обнять остальных членов Инквизиции и притянуть их к себе, чтобы защитить. В этот момент она приняла свою роль; чего бы ей это ни стоило, она станет лидером, в котором они нуждались.