Кориолан облюбовал дальний угол гостиной, плечом подпирая болтавшиеся портьеры. По привычке подкатил глаза, как только на горизонте замаячила фигура Иво Барклая. Мужчина, имея и без того впечатляющих размеров плечи и грудину, распрямился и мерил шагами комнату с задумчивостью. Для пущей убедительности он приложил указательный палец к подбородку и периодически вздыхал, досадуя. Торп-младший повел в раздражении носом, поправил съехавший набок хвост и мрачно зыркнул на гостя поместья.
— Так что в твоих интересах, уважаемый мой, — напирая, сетовал отец Бьянки, вдруг глядя в открытую на приосанившегося Кориолана. — В кратчайшие сроки пройти обучение.
Йоко, сидевшая тут же, но между тем в отдалении от Торпа, встрепенулась взъерошенной птицей. Девушка внутренне подобралась и замерла. После неудачного столкновения в комнате Кориолана поговорить нормально им так и не удалось — Танака не могла подобрать слов, чтобы выразить то замешательство, которое тенью залегло на ее лице. Кориолан злился и недоверчиво кривился на каждый выпад нежданного гостя. Их вырвал сухопарый дворецкий, сообщив, что Иво прибыл с необъявленным визитом и намерен провести небольшое, но очень тематическое собрание.
Барклай оказался по виду если не взбешен, то нахмурен, привередлив и сосредоточен. Встретил спустившихся и молчаливых Йоко и Торпа прицельным взглядом, словно освежевывал глазами, предложил занять места в гостиной и пустился в обстоятельные размышления.
— А если я не хочу? — злился Корио, испытывая непривычный жар, похожий на лихорадку. Именно таким образом обычно начинались все его приступы миопатии. — Ну, то есть не успею?
Торп-младший затаил гигантскую обиду на брата, более того, с непониманием относился к равнодушию Ксавьера и испытывал укол вины: а вдруг именно в нем крылась причина, по которой брат отвернулся от Кориолана? Парень, превозмогая растущую скуку и боли в руках, возвращался головой в разговор с Торпом и все чаще бледнел. Погрузившись в пространные размышления. Состояние Ксавьера вызывало много беспокойства — значительно больше, нежели бескомпромиссный взор темных глаз ученого. Кориолан с достоинством выдержал нетерпеливый взгляд Барклая, подтянул выставленную правую ногу к себе и скрестил руки на груди.
— Хм, ты можешь, — чересчур театрально обронил отец Бьянки, кружа около дивана, как стая пираний вокруг добычи. Мужчина с невозмутимым видом разровнял плечи, избавился легко от стерильно белого халата и, обернувшись вполоборота, расплылся в улыбке. — Ты можешь, Корио.
Парень ощутил прилив неконтролируемой паники: ладони покрылись склизким налётом пота, живот прилип к позвоночнику, а глотка стала жечь неутомимой жаждой. Было что-то такое, иррационально-затейливое, подтекстовое в словах поехавшего исследователя. То ли заискивающий тон, то ли глаза, сверкающие черным золотом от бликов огня в камине, то ли величавая осанка. Кориолан был по природе своей не глуп и весьма дальновиден, чтобы понять на все сто процентов, где следовало бы смолчать и проглотить претензию, а где показать зачатки характера, которым Торп лишь начал обрастать. Мужчина с живостью принялся изучать лицо Кориолана.
Он питался его внутренним страхом, как дементор, высасывающий душу, Иво пленительно сжал губы в тонкую полоску — знал, что доля заинтересованности не оставит Кориолана равнодушным. Мальчишка в его понимании еще не созрел для выполнения миссии, но усердствовал знатно, что лично Иво поощрял. По этой же причине он не вызверился ни на Йоко, ни на Торпа. Барклай снисходительно усмехнулся себе в нос, упер руки в бока, имитируя подтягивание штанов, и ждал продолжения. Молодежь совсем распоясалась в последнее время и грозилась сорвать его великие планы, часть из которых уже начала сбываться.
Этого он допустить никак не мог: на кон самим Барклаем были поставлены благополучие Бьянки, его собственная репутация и проект, обещающий стать сенсацией и научным прорывом. Потому Иво хотел их всего-навсего запугать, приструнить, напомнить заносчивым подросткам, кто на самом деле мозг операции. Их кислые рожи походили на раковые опухоли, которые Барклай с кровожадностью мясника удалял.
В идеале Иво рассчитывал за месяц поднатаскать Кориолана по всем фронтам и провести подмену в подходящее время — Ларисса любовно выразила согласие и ждала, пока подвернется случай. Винсент Торп — тщедушный малый, купающийся в золоте и признании миллионов, не должен был стать помехой и наверняка пойдет на многое, если не на всё ради того, чтобы эксперимент удался.
— Смотри, как получается, — щелкнул нетерпеливо пальцами Барклай, приблизившись к Корио. — Доза препарата, который необходим тебе для поддержания нормальной жизни, увеличилась вдвое, а все потому, мой мальчик, что ты показываешь чудеса перевоплощения.
— … чудеса перевоплощения, — горько поддакнул Торп, маскируя презрение в выцветших желто-зеленых глазах. — Какие же?
— Прошелся я по особняку, заглянул в твою мастерскую, точнее то место, где ты обучаешься рисованию. Ты не безнадежен.
— Вот уж спасибо, — безрадостно буркнул парень и переглянулся с Йоко настороженными взглядами. Ничего хорошего лесть в исполнении Иво не сулила. — Что от меня требуется дальше?
—
Рисовать, практиковаться в стрельбе из лука. Наблюдать за поведением Ксавьера.
Кориолана будто кипятком обдали — уши разгорелись докрасна, боль в мышечных отделах усилилась в стократ. Подобных указаний от Барклая прежде не поступало: обычно Кориолан стремился вести себя непринужденно, легковесно и с юмором. Так, точно ничто не предвещало беды. Несмотря на общее напряжение между ними, Кориолан любил брата и с болезненным сердцем выслушивал этот бред. Но на попятную пойти не решался.
— Что это значит? — в диалог влилась Танака, до этого молча пожевывающая соломинку от коктейля с гранатовым соком. Впрочем, парень не был уверен, что то был сок. Впрочем, она в силу возможностей быстро воспользовалась своим подручным браслетом и ввела соответствующий текст.
—
Составь психологический портрет брата. Копируй его повадки, привычки, жесты, особенности речи.
— Зачем еще?
— А как ты собираешься стать Ксавьером? — не без тени лукавости и угрозы прошептал Иво, вырастая над головой Торпа угловатой тенью. Щеки Барклая возмущенно вздернулись, носогубная складка всколыхнулась.
Он порывался вскрикнуть
«Никак!», плюнуть в лицо этому отъявленному мерзавцу, авторитет которого не подвергался сомнениям.
Вслух же он не произнес ни звука: с львиной долей скептицизма глядел на отца Бьянки и зло посапывал, пряча руки в подмышках.
— Он вас понял, Мистер Барклай, — напечатав новое послание, обратилась Танака, болтающая ногой для успокоения. Нервы девчонки напоминали оголенные провода, а лицо исказила гримаса смирения. Очевидно, как рассудил для себя Кориолан многим позже, Йоко не разделяла восторгов Иво, но привыкла идти до конца. Эту внутреннюю несгибаемость натуры парень нашел привлекательной. Он подобным похвастать не мог.
— Сделаю, — расторопно вмешался Торп, скукожившись.
Барклай удовлетворенно хмыкнул. Одному Дьяволу было известно, что задумывал этот сумасшедший, гигантоподобный мужчина, потирающий мозолистыми пальцами свой секретер. Кориолан надеялся на то, что хотя бы шпионить за Ксавьером ему не придется — иначе это будет верх низости и предательства. В красках представил Торп то, как страдает брат от рук этого деспота, и поежился, отгоняя наваждение прочь.
— Чудно, — нараспев откомментировал мужчина, приседая близ Корио. Ледяные пальцы гостя поймали без труда его подбородок и зафиксировали в одном положении. — Ты бледен, мой мальчик. Ты ешь красную рыбу, пьешь вино?
В голосе Барклая зазвучали нотки беспокойства, смешанные с плохо скрываемыми интонациями триумфа. Кориолан чувствовал себя под перекрестным огнем двух взглядов: томительно-сожалеющего от вампирши, уничижительно-ласкового — от ученого. И от одной, и от другого он порывался сбежать, но, дернувшись, потерпел неудачу.
— Да, все хорошо, — твердым голосом заверил Кориолан, избегая смотреть в пропасть черных глаз исследователя. — Спасибо, вы с отцом очень любезны.
— Ну-ну, — насмешливо отутюжил словами Барклай, в шутку хлопнув парня по щеке. Тот зажмурился. — Ты не злись на Винсента, он хочет, как лучше. Для вас же.
В подтверждение этих слов находчивый ученый устроил целое представление, рассчитанное на то, чтобы склонить чашу весов в свою пользу. Барклай встал на ноги, испытывая предвкушение, велел внести проектор в гостиную. Кориолан поморщился еще сильнее — по правде он и не ожидал, что обычная беседа затянется на пару часов томления и отвращения. Собственно, Торп и не скрывал растущей неприязни. По всем сторонам в гостиную потянулись алые плащи прислуги, снующей туда-сюда в ускоренном темпе. Десятки рук размахнулись, помогали сколачивать шоу, участвовать в фарсе.
Йоко, привыкшая быть одной из первых в такого рода мероприятиях, вздрогнула, поднимаясь с кресла, но была категорично остановлена рукой Иво:
— Они сами все сделают, иди сюда.
Девушка переместилась на длинный, увитый шкурой соболя, диван и сложила руки на коленях. Торпу показалось, что вампирша чувствовала себя в крайней степени неуютно и как-то чересчур безлико, в то время как он сам едва ли не подпрыгивал от переполняющих эмоций. Настолько сильно захлестывающих, что боль в мышцах отошла на задний план. Он чувствовал, как выпрыгивало и рвалось из груди беспокойное сердце, как комната заполнялась травяным ароматом — не то фиалы, не то шалфея. Как будто из гостиной задумывали создать курительную комнату. Йоко сидела по правую руку от Торпа — образец сдержанности, напряженности и фальшивого радушия — по ее губам змеилась улыбка на реплики Барклая.
Кориолан глядел на нее искоса, заталкивая муки совести куда поглубже, ведь с Танака они поговорят обязательно из его инициативы, но страх, что курился под ребрами у девушки, оставил Торпа без выбора. Он аккуратно, прощупывая подушечками пальцев, изящные руки Йоко, коснулся ее, сохраняя безмятежность в глазах. Даже не поворачивая головы, выписывал узоры на коже в знак поддержки. Внутри него расстелились давно угасшие трепет и радость. Ничего подобного с Корио не случалось — эти новые эмоции не шли ни в какое сравнение с объятиями матери, похвалой отца и общением с Ксавьером.
— Итак, — громогласно отвлек Кориолана Барклай, щелкнув пультом. Перед лицом присутствующих завальсировали тени. Разноцветные и броские, выжигающие сетчатку глаз. — В моей лаборатории установлены камеры слежения, поэтому я покажу, ради какой цели мы с вами делаем то, что делаем.
Кориолан нацелился на экран сосредоточенным взглядом. Конечно, ничего хорошего он не ожидал увидеть, исходя из слов Барклая, однако не хотел упускать какие-то знаковые детали. Несусветно сильно напряглась и Йоко, надвинувшая на глаза очки от солнечного света — в повседневной жизни Танака практически всегда пользовалась ими, но в тишине и полумраке особняка в том не было необходимости. Сейчас же она стушевалась и обезопасила себя столь бесцеремонным жестом.
— Кориолан, прежде чем ты начнешь проклинать Винсента или меня — досмотри историю до конца. — Замечание не осталось парнем незамеченным, он еще увереннее воззрился на картинки, мелькающие по проектору, жующему вставленную кассету.
— Благодарю. — Съехидничал он, убирая руки от Йоко. Та лениво перевела на него взгляд.
Изображения сменяли друг друга. Камера, установленная вероятно в стенах «Песни утра», зациклилась на одном особо интересном событии — черно-белые пятна поползли по стенам лаборатории, кадры приобрели четкость. На них Торп различил обеспокоенную, не на шутку встревоженную, обезумевшую Лариссу Уимс, которая вволокла Ксавьера в помещение. Движения ученика Невермора показались его брату механическими, словно заведенными, взгляд потухший, незаинтересованный. Волосы сальными нитями тянулись по лицу Торпа. У Кориолана обмякло тело, холодный пот заструился по линии позвоночника, на лице застыла маска удивления и кипучей ярости. Кориолан стиснул челюсти, невольно поддавшись вперед, чтобы разглядеть все.
Кориолан ничуть не обрадовался, когда Ксавьера мешком взвалили на металлическую кушетку, влили насильно в рот какую-то гадость и усыпили: к этому выводу растерянный и обозленный Торп пришел, наблюдая, как Ксавьер на несколько минут выпал из реальности. В мозгу взвинченного, не по годам обиженного жизнью Корио наслаивались мысли одна другой жутче: ему становилось ясно, почему брат не испытывал прежней радости при виде него, не отпускал шутки, не проявлял интереса, а проматывал жизнь так, будто та ничего не стоила. Гнев забрезжил на тщательно выбритом лице Кориолана, на глаза навернулись слезы. Но избавиться от ощущения, что кино нужно было досмотреть, парень был не в состоянии. Винсент и Иво задумывали нечто масштабное, дергали за ниточки его выдержки, как умелые кукловоды, и Торп не желал демонстративно устраивать спектакль. Желваки заиграли на щеках парня. Йоко придвинулась ощутимо ближе и широко распахнутыми глазами следила за разворачивающимися на экране действиями.
— Смотри, смотри до конца, Кориолан, прежде чем выплеснуть свой неуемный запас боли и справедливости. — Прогнусавил Барклай, вцепившись пожелтевшими ногтями в секретер. На нос мужчина с заумным видом водрузил очки.
Кориолан весь издергался, как на иголках, когда на скрытой съемке Иво показал то, как осуществлял забор крови брата, как уверенными движениями измерял давление, как отпускал прочь. А затем лента пленки или точнее записи двинулась в обратном направлении: Корио воочию наблюдал за тем, как отметка в четыре минуты стремилась к нулю. И когда она достигла этих значений, Барклай со страждущим превосходством включил новую запись.
— Это что? — шевеля одними губами, промолвил Торп, уставившись на гостя. Йоко непривычно затихла и погрузилась точно в себя, взбираясь на диван с ногами. Укрылась и спряталась ото всего мира.
На этих душераздирающих кадрах ночного видения хорошо был заметен Ксавьер, ловко размахивающий руками, как плетьми. Он перемещался со скоростью света по площадке под открытым небом, щурил глаза и обозленно взмахивал кулаками, точно бросался в атаку. На поле их оказалось двое — Торп и Кент.
Кориолан с недоумением пялился на некоторое подобие монитора, лицо Танаки вмиг преобразилось: из насмешливо-разнузданного превратилось в ожесточенное. Она посильнее зарылась носом в колени и припрятала руки среди складок одежды. Естественно, Йоко прекрасно знала и помнила о событиях, происшедших в рамках квеста. На видеозаписи вампирша заприметила лишь две знаковые фигуры без посторонних, и ее сердце ушло в пятки, когда Торп отполз в темноте в сторону и, покачиваясь, замахнулся на силуэт ее друга. После трансляция оборвалась, Танака заелозила пятой точкой по шкуре животного, не зная, куда спрятать лицо и как можно тише обратиться в невидимку. Кориолан пребывал в полнейшем смятении: увиденное настолько сильно потрясло его изнутри, что парень счел это дурным знаком и неволей сравнил с разрушительным цунами. У него скопилась масса вопросов, озвучить которые он не решался. Торпа опередил отец Бьянки, сияющий хлеще серебряного пятака из редкой коллекции.
— У кого-то есть вопросы? Или сомнения в увиденном?
«Да, — протестовал неунывающий Корио, памятуя о том, что его брат не отличался кровожадным нравом. Ересь какая-то, чушь подложная!».
— Нет, — собравшись с духом, оповестила вампирша с помощью голосового робота, избавляясь от очков. Карие глаза с сожалением уставились на Торпа и полыхнули в свете тлеющих каминных угольков. — Я помню ночь квеста. Точнее, ту ее часть, о которой без умолку галдели студенты Невермора.
Чем больше Торп слушал речи Барлая и сидящей локоть к локтю Йоко, тем отчетливее в нем зрело пламя ненависти и нетерпения, больше напоминающего по силе ненасытно горящий факел. В голове набатом стучали тревожные мысли, копошились на подкорке, как гнилостные черви, заставляя Корио морщиться и без конца ерзать. Понурый его вид, должно быть, многократно вдохновил Иво, так как сложил руки вместе и ждал реакции от своего подопечного.
— Мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит, твою мать!? — он в раздражении стукнул раскрытой ладонью по подлокотнику и, не глядя, затрясся от бессилия. Дрожь произрастала откуда-то свыше, природу которой разгадать Кориолан не торопился. Гнев обуял его от макушки до кончиков пальцев на ногах, тело стало напоминать один единственный напряженный канат, растянутый по периметру цирковой арены.
И Иво Барклай мигом оживился, приказывая увеличить количество освещения в гостиной. Йоко же проигнорировала бурный всплеск Корио и притихшим призраком внимала следующим словам ученого:
— Тише-тише, — обманчиво приветливым тоном осадил Иво, выставляя вперед руки. — Всё проще простого: первая запись была сделана мной в подземельях Невермора после того, как обессиленный своими демонами Ксавьер почувствовал себя плохо. Я вколол ему успокоительное, сонный транквилизатор, усыпил этих тварей.
— А вторая? — с красноречивым недоверием и прохладцей перебил Корио, выравниваясь.
— Второе видео было сделано несколькими днями ранее на квесте во время бала вампиров, где твой брат одержал победу.
Корио крепко призадумался, испытывая колоссальную тревогу за будущее Торпа-старшего. И речь едва ли заходила о Винсенте, который не показывался последние двое-трое суток. Очевидно, был занят более важными делами, чем благополучие сыновей.
— И где Ксавьер убил своего одногруппника. — Мрачно подытожила Танака, насупившись. Ее пальцы так и застыли над циферблатом устройства. В свете золотистых брызг огня ее черные волосы напоминали бескрайние морские волны в ночи, а губы, смазанные сливовой помадой, в напряжении сомкнулись. Торп не брался отвечать, тем не менее обвинение в адрес брата он воспринял болезненно.
— Ну, нет, — помотал головой, сокрушаясь, Иво. — Кента убил не Ксавьер, это уже доказанный факт.
Кориолан просиял, но на долю секунды, хотя настроение у него получилось скверным и непостоянным. Еще более рассинхрованным, чем до встречи с гостем.
— Но Торп принимал активное участие в убийстве Роуэна Лэслоу.
— Врешь!
Кривая ухмылка поползла по лицу Барклая. Мужчина сохранял ликующе-надменный вид, отпустил несколько минут на то, чтобы Кориолан как следует выпустил пар. Йоко вросла позвоночником в диван и боялась пошевелиться — все-таки отец Бьянки внушал ей вселенский страх, который усиливался с каждым брошенным в неосторожности взглядом.
— Ни в коем случае, — прямолинейно сказал Иво, поднимаясь с дивана, кряхтя. — Твой брат действительно был пойман с поличным на месте преступления рядом с Уэнсдей Аддамс.
Кориолан похолодел, как только визитер с привилегиями назвал треклятое имя девчонки из кошмаров. Дрожь, которая по-прежнему не отступала, охватила парня по новой, поколотые шприцевой иглой пальцы вцепились в обивку дивана, взгляд Торпа рассеянно блуждал по фигурам стоящей прислуги, затем по Иво Барклаю. Они все разом окрасились в охристое пятно, превратились в бесформенное размытие, отдаленно напоминающее медузу. Осуждать брата, отчитывать, строить козни Корио не собирался, но не разделял интереса Ксавьера к этой мрачной ведьме с двумя торчащими косами.
Женевьева год за годом бодро нахваливала старшее чадо Аддамс, оттого и слух у него категорически не воспринимал Уэнсдей как таковую, а новость, что Ксавьер добровольно вляпался в историю из-за нее — не добавляла энтузиазма. Брата Торп вознамерился спасать и как можно скорее.
— Понимаешь, его сила вышла из-под контроля, — как бы нехотя с видимым огорчением поделился Иво, складывая оставленный лабораторный халат на диване. Он припрятал его в закромах личных вещей и подмигнул Йоко. — Фрагмент с квеста — лишь самое начало проделок его темной стороны. За последние несколько дней Торп сидел в изоляторе, был вызван в кабинет директора и не отличался образцовым поведением.
— Дважды нарушал дисциплину, — дала знать Йоко, роняя лицо в ладони. Кориолану показалось, что до этого вампир пару мгновений размышляла перед тем, как что-нибудь ляпнуть, и все же сдалась на милость взбодрившемуся доктору. Очевидно, сценарий складывался в его пользу.
— Расскажи нам, пожалуйста, Мисс Танака, что тебе довелось узнать о Торпе за время пребывания на уроках и в целом, академии.
Девушка ощутила себя наиболее уязвленной, словно ужаленной в ребра обидной фразой — не привыкла она играть в поддавки и мало-помалу соображала, к чему всё идет, в особенности во враждебной игре, которую затеял отец ее подруги. Замешательство и сомнения заметил в перемене вампирши и Кориолан: он старался ее не смущать чересчур пристальным вниманием, хотя оставался в курсе, что новая информация не принесет ему радости.
Йоко уткнулась носом в голосовой помощник и стала резво водить кончиками пальцев по сенсорному экрану, набирая строку за строкой. Когда Танака нажала заветную кнопку «озвучить», Торп закрыл глаза. Дыхание его участилось, руки от бессилия разжались. Кориолан напоминал сам себе тряпичную куклу, из которой выкачали остатки воздуха. Иво Барклай, напротив, проявил огромное участие в прослушивании:
— Мы с Ксавьером общались раньше намного лучше, — девушка, сидящая по-прежнему между мужчиной и Кориоланом, переводила глаза то на одного, то на другого. Роботизированный голос тем временем гнул свою линию дальше: — когда он был с Бьянкой...
Торп в отчаянии заскрежетал зубами — не понравилась ему интонация или формулировка, или и то и другое сразу, брошенные в адрес Ксавьера. Как будто мир обязан был крутиться вокруг Бьянки и вся ее свита непременно следовать с ней или за ней по пятам. Эту колкость парень благоразумно стерпел, не поднимая головы. Из пучка выбились волосы, оттеняя выражение Торпа.
— ... он расстался с Бьянкой по непонятным причинам. — Передернула плечами Йоко, открывая на обозрение неудобную правду. Она уверилась в том, что причиняла своими словами Кориолану боль, так как хрупкий, высветленный образ брата рассеивался, взамен появлялась правда.
— Продолжай, — полушепотом подстрекал Барклай, вздыхая. Кориолан видел краем глаза, насколько показательными были эти вздохи-полунамеки.
Йоко бросилась печатать продолжение, периодически останавливаясь, чтобы перечитать написанное. Видимо, подбирала обороты получше. Корио уставился на змеевидные всполохи огня в камине с рыжими хвостами, парализованной марионеткой вслушиваясь в скрипучий ненатуральный голос машины.
— Я не знаю, что между ними произошло, но Бьянка плакала неделю по ночам в подушку. Извини, Кориолан, — выдавленное сочувствие от девушки изводило его, поэтому Торп не шевелился, размышляя о том, насколько красив узор в камине. Но мысли так или иначе скакали вокруг этой щекотливой темы — как будто лично Кориолану душу наизнанку вытрясли. Они бы еще в трусы Ксавьера залезли, добродетели хреновы. — Мне правда жаль.
— А дальше? — свой голос парень не узнал поначалу. Он показался сиплым, чужеродным. Кориолан рывком принял вертикальное положение и почесал левую щеку.
— Бьянка очень испугалась. Она сказала, что не видела Ксавьера настолько... — в устройстве закряхтели помехи, превращая слова в неразборчивые. — Злым. Он был как само зло, и глаза черные.
Кориолан колебался: сомнений в том, что говорила Йоко, у него не было никаких, он чересчур живо, если не идеально, помнил то каким непривычно одичалым, звериным выглядел Торп во время расставания. Казалось, все случилось так давно, а на деле миновал лишь месяц. Сил слушать гневные тирады и нелепые россказни фанатика научного мира у Корио не осталось. Все присутствующие провожали его с нахмуренными лицами, каменными взглядами. Натренированные руки охранника тут же подхватили Торпа под локоть, от изумления парень застыл в тишине. Лишь поленья трещали и заунывно скрежетали ставни оконных рам.
— Кориолан, демоны Ксавьера — это не шутка и не миф, к сожалению. — Вмиг посерьезнел гость, копируя его позу точь-в-точь. Хотелось бы Торпу, чтобы и в это мгновение отец Бьянки слукавил, но нет — мужчина оставался запредельно тихим и решительным. Из-за бронзового отлива кожи глаза Иво напоминали Кориолану две мутновато-белые планеты, вылезшие из красных орбит капилляров. Барклай вгонял Торпа в смятение, подавлял его волю и тут же мог спасти взмахом руки или по щелчку пальцев.
— Решайся, ты поможешь или нет?
Кориолан, задетый плечом амбала, который бесцеремонно вторгся в его личные границы, вытянулся так, что и без того большой рост сделался великаньим. Насупился, дважды обвел глазами гостиную. Вдохнул с опаской томительный аромат разнотравья. Вспомнил как нельзя кстати отсутствующий взгляд брата, когда они связывались в последний раз, и потер ладони друг о друга. Если предыдущие десять дней показались Корио испытательным сроком, несмотря на изнурительные тренировки, то отныне при условии, что он скажет «да», назад пути не представится.
Холодный пот выступил на висках, окончательно расплелись волосы Кориолана, глаза распахнулись шире, а озноб взял в плен его немощное, исхудалое тело. Ксавьер нуждался в помощи, но такой ли ему судьбы желал младший брат? Всплески агрессии, что чаще проявлялись в натуре Ксавьера, настораживали Кориолана. Парень пришел к умозаключению, что, конечно, старший представлял угрозу для общества, тем более — его необузданная, немыслимая по мощности сила. Но Корио не без неудовольствия решил, что не доверяет Иво Барклаю. И будет всячески огораживать брата ото всего, что увидит. Разумеется, в плачевном будущем. В нем же, Кориолан свято надеялся на это, он на коленях вымолит прощение у брата. Когда придет Ксавьеру на помощь и когда этот фарс подойдет к своему завершению.
— Я в деле, но...
Барклай расплылся в медовой улыбке, сделал знак охраннику отступить в тень.
— Все «но» оставим на потом, хорошо? Разговор и без того затянулся. Вам пора отдыхать, время позднее, за полночь. Впрочем, я желаю, чтобы мы приступили к исполнению нашего плана через неделю.
— Нет!!! — испуганно вытаращилась на него Танака, по инерции нажимая на кнопки с восклицательными знаками. И Торп, и ученый как по команде раззинули рты.
— Я не согласен, — поддел гостя Корио, понимая, что ему выгодно оттягивать время как можно дольше и для оттачивания навыков, и для благополучия Ксавьера. — Месяц.
— Три недели, — неугомонно настаивал Барклай. В его картине мира дела обстояли таким образом, что к эксперименту готовились сотни инициативных ученых, которых томить лирическим ожиданием, было бы преступлением и ударом по репутации главы «Песни утра».
— Нет.
— Хорошо, — показательно сдался Иво, кривя полные губы. — Две недели и точка.
— Через две недели Кориолан заменит Ксавьера в Неверморе? — переспросила механическим голосом Танака, шмыгая носом.
— Да-да, твоя задача, Йоко, незаметно адаптировать Кориолана в ваше закрытое студенческое общество.
Засуетился гость, в одной руке держа незаменимый секретер, в другой — больничный халат. Кориолан отпрыгнул, когда Иво резво прошмыгнул мимо. Йоко даже не двинулась с места с титульно вымученным выражением. Кориолан застопорился, когда шлейф резкого парфюма Барклая обдал его с головы до ног. Отец Бьянки возвратился в особняк с уже опустевшими руками за одним исключением — в его мясистых пальцах зашелестела бумага. Танака вытянула шею. Корио надвинул брови к переносице.
— Закрепим наше деловое сотрудничество? — он шустро сориентировался и подал парню ручку — «Parker» c позолоченным тиснением букв.
У Кориолана вспыхнули жаром щеки, взялись бесконтрольным тремором руки, когда он выводил аккуратную каллиграфическую подпись. У него закрались смутные подозрения в том, что Барклай обвел вокруг пальца, однако того и след простыл, как только их тайная работа была отмечена чернилами.
Йоко поспешила удалиться восвояси — слишком много пережитых потрясений выпало ей за один вечер.
* * *
Пять дней спустя
Сливочное пирожное, щедро сдобренное сверху несколькими слоями сгущенки, безошибочно угодило в рот. Причмокнув губами от счастья, Энид облизала кончики пальцев, пока никто не видел, и наклонилась через весь стол с заинтригованной мордочкой. Перепачканной кремом и каплями лакомства.
— Диабетическая кома тебе гарантирована, — без энтузиазма выпалила Уэнсдей, уткнувшись в стакан с дымящимся какао.
— Пф-ф-ф, — подкатила глаза Синклер, давясь от нетерпения. — Зато вкусно.
— Впрочем, кома — это интересное научное состояние, мне нравится.
Девушка стоически уводила разговор на более отвлеченные темы, так как гиперактивный оборотень в розовых рюшах грозился стать для Аддамс личным Дамокловым мечом. Ее заинтересованности и навязчивости мог позавидовать любой желающий, он бы, по мнению самой Уэнсдей, застрелился бы враз. Лучезарное сияние на лице Энид пожухло, зато обозначилась уверенность, о чем соседка по комнате поспешила сообщить.
— Чем вы с Торпом занимаетесь пятые сутки подряд по три часа на моей половине комнаты!? — нетерпеливо взвизгнула блондинка, в интонациях которой зазвенела не то печаль, не то радость.
Аддамс показательно скривилась и тут же покосилась на остальных студентов, подыхая от неловкости. В знак протеста она каблуком пришпорила ногу Энид и подалась через весь стол, шипя, как экзотическая змея.
— Еще раз заорешь, мой какао станет прекрасным дополнением к твоим тошнотворно розовым теням. — Синклер опустила растерянный взгляд на прозрачную емкость с пузырящимся напитком и отдалилась. — Ты знаешь, Энид, я в состоянии.
Остаток ужина они провели в гробовом молчании, которое Уэнсдей приняла за благодать подземного Царства, ведь ученики мало-помалу расползались по комнатам перед отбоем, а Энид дрожала как осиновый лист. Если бы не тихие поскуливания над ухом, Аддамс бы вернулась в Офелия-Холл в приподнятом настроении. Как только подруги вышли из столовой, Аддамс спохватилась первой и, глядя в разные стороны, с прискорбием вздохнула.
Синклер оторопело соскользнула со ступеней столовой и, пискнув, отбежала прочь от посторонних глаз. Хватка у Уэнс оказалась железная, а угольные глаза напротив вынуждали сворачиваться клубком. Не то чтобы Аддамс несла потенциальную угрозу жизни Энид, но была настроена решительно, потому блондинка никоим образом не препятствовала соседке по общежитию. Они остановились в закатных сумерках под кроной раскидистого дуба, сраженные усталостью. Весь предыдущий день студенты академии прилежно учились, затем по распоряжению Уимс с готовностью бывалых моряков начищали до блеска свои обиталища, из-за чего Синклер и устроила переполох. На ее идеально радужной стороне обнаружилась неутешительная находка — резинка для волос, принадлежащая Ксавьеру. И не просто где-нибудь, а в самом сердце разноцветной лихорадки — на кровати девушки.
Уэнсдей, здорово приложившая соседку к дереву, встряхнула ее за плечи и неестественно нахмурилась — сказывалось напряжение, собирающееся в вышине. Лениво наползающие солнечные лучи золотили верхушки леса, отчего волосы Аддамс подкрашивались сиянием. Энид прыснула от смеха, но тут же мгновенно побледнела, глядя на суровую подругу.
— Мы с Торпом проводим один весьма ценный эксперимент, исход которого еще до конца не определен.
Синклер в изумлении вытаращила глаза, а после добродушно и звонко рассмеялась.
— Не знала, что это теперь так называется. — И сказочно сияя, утерла рукавом замерзший кончик носа. Аддамс обозлилась еще сильнее и клацнула зубами.
Едва ли то, на что они в действительности тратили с Ксавьером время, могло бы заинтересовать подростков в период пубертата. Уэнсдей, принюхавшись к веяниям прозрачного и какого-то сладковатого на вкус воздуха, шагнула назад и ссутулилась — она решительно отказалась от идеи посвящать Энид в свои каверзные, местами неоднозначные планы.
— Хорошо, — со вздохом призналась Аддамс, испытывая унизительную робость от того, что собиралась произнести: — мы с Ксавьером… ну..
— М?
— Я и он…ну мы…
— Ну-у-у? — заливистый смех соседки вспарывал ушные раковины Уэнсдей своим звенящим переливом. Она испуганно отпрянула, складывая руки в замок и обязательно за спину — гигантское волнение накрывало Аддамс с головой.
Отчасти Уэнсдей самостоятельно признавала природу чувств к Торпу, даже пару раз репетировала сцену необязательного, до позорного вытья признания. Несколько минут уделяла на то перед собственным отражением в зеркале, чтобы сложить слова в предложение: «Я тебя люб…» — весьма категорично и громогласно; «ты мне нра…» — как-то получалось обыденно и бестолково; «терпение — колыбель счастья» — именно эту фразу по роковой случайности обронила Аддамс, когда навязчивые эмоции вновь одержали победу над ее разумом в присутствии Ксавьера.
Он со скептицизмом повел бровью и, осторожно прокладывая дорожку из легких касаний по ее плечам, привлек к себе. Распахивать же душу перед Энид Уэнсдей не торопилась, хотя была уверена, что, к несчастью, люди не слепы и рано или поздно Невермор наводнят слухи. Лучше уж она сама сделает контрольный выстрел в голову шальной публики. Момент настал.
—
Вы вместе? — имитируя соединенное сердце пальцами, блондинка подпрыгнула на месте и озарила улицу улыбкой.
По шее Аддамс пронеслись красные пятна, она опустила карие глаза вниз, тщательно двигая пальцами. «Какой вездесущий Ад!» — в сердцах думала и распиналась Уэнс, стоя около столовой. Хвала Темнейшему почти никому до них не было дела. Девушка, робея, кивнула.
—
Да.
— Уи-и-и-и-и, — смертоносный вихрь из всех оттенков окружил Уэнсдей. Набросился с объятиями. Она молилась, чтобы асфиксия пришла незамедлительно — тогда Аддамс могла умереть и не лицезреть это жалкое зрелище человеческих слабостей.
— Энид, мы договорились? — наставническим тоном чеканила Аддамс, сдерживаясь.
— Да, конечно, Уэнсдей. Только потом расскажешь мне все в мельчайших подробностях!
Уэнсдей в непонимании скривилась.
— Я уйду на всю ночь, Аддамс! — включила режим охотника Синклер, нападая на совершенно растерявшуюся соседку по комнате. — Но больше не пытайтесь влезть под мое тончайшее нежное одеяло!
Уэнсдей захлопала глазами, как крыльями феи, и сконфуженно отступила. Е й было не столь важно, что могла подумать Энид, главного Аддамс добилась блестяще — их с Ксавьером операция по поимке преступника в Неверморе продолжалась и набирала обороты. Они могли бы без зазрения совести занимать комнату Торпа, но были осведомлены, что в «Нибелунг-Холле» установили камеры.
— С ума сойти, — осчастливленной пустоголовой дурой верещала Энид, добираясь до общежития вприпрыжку. — Уэнсдей Аддамс устраивает ночные свидания! Да Бьянка лопнет от зависти как рыба фугу. — Сейчас, я только вещи на ночевку к Аяксу соберу…
Синклер мурлыкала, как мартовская кошка с холеной шерсткой, паковала свои две пижамы и полотенца минут пять, из-за которых у Аддамс вскружилась голова от переизбытка информации.
— Энид! — когда терпеть стало невозможно, Уэнсдей, расположившись грациозно на краю своей постели, открыто взглянула на нее: — не стоит раздувать сплетни и говорить чешуйчатой. Это ниже моего достоинства.
— Да все и так видели на балу, что язык Ксавьера побывал в твоем… ой!
Синклер едва успела отклониться от летящих аккурат в нее ножниц — Аддамс оставалась непреклонной и непоколебимой. И даже визг волчицы ничуть ее не тронул. Заслужила сполна.
— Хорошо, я буду молчать.
Через пару минут Энид выпорхнула за дверь, придерживая вещи свободной рукой, а Уэнсдей принялась ждать оговоренного времени — восьми часов вечера, когда по Невермору еще не прозвучала команда отбоя и студенты могли быть предоставлены сами себе. Торп, как всегда, мог припоздниться, что нестерпимо бесило Аддамс, поэтому вскоре комната наполнилась звуками чарующей скрипки.
* * *
Развенчивать миф о том, что Уэнсдей и Ксавьер сблизились в кратчайшие сроки, никто не стал. Педагогический совет Невермора практически во всех случаях закрывал глаза на любовные похождения своих воспитанников, Энид сделалась непривычно тихой и непритязательной, Бьянка в своем стремлении разнюхать что-либо о жизни Торпа потерпела поражение, и даже друзья молча и угрюмо кивали головами. Уэнсдей же начисто игнорировала любые поползновения сверстников в свою сторону. Торп последовал ее примеру и, соблюдая меры предосторожности, из ночи в ночь подсовывал Мисс Торнхилл плитку альпийского шоколада или выращенного своими руками растения в ее оранжерее, и тогда для Ксавьера открывался путь в общежитие девочек.
Скрипнула дверь, и макушка Торпа появилась в проеме, за ней показалось все тело. Уэнсдей прекрасно слышала парня, имея с рождения феноменальный музыкальный слух, и не дернулась, поигрывая смычком по струнам. Ее стан завораживал — аккуратные плечи подрагивали в такт мелодии, мышцы спины вздувались и опадали от напряжения, лебединая шея девчонки вытягивалась, как если бы стремилась угодить в небеса. Ксавьер опоздал. Неприлично задержался по вине Лариссы Уимс: директриса точно чуяла, куда он собирался, и утомила его поучительными речами.
— У меня будет новый сосед через две недели, — с порога искрометно поделился он, замыкая на щеколду дубовые двери. Уэнсдей, поразительно четко услышавшая голос Торпа, прекратила игру. Но не обернулась.
— Какая досада.
Ксавьер ухмыльнулся и по обыкновению взялся за спинку стула, подтягивая его в центр комнаты, там, где проходила разделительная полоса. Уэнсдей затянула новую партию мелодии, многозначительно вскидывая бровь. Гость, спешивший из раза в раз в комнату девочек, как бывало, не препятствовал игре. Ксавьер заслушивался то высокими нотами, то нотами пониже, отдающими трауром и точностью. Попросту говоря, Торп не мог отвести взгляда от нахлобученного вверх воротника Аддамс, ее идеально ровного пробора на голове, легких подрагиваний от парящих движений смычком. Она пропадала в музыке, отдавалась без остатка, а Ксавьер, положа подбородок на ободок спинки, закрывал глаза и погружался в транс.
— Летаргический сон — весьма спорное научное открытие, — пришла к однозначному выводу Уэнс, когда ей надоело водить рукой по струнам. Девушка ощущала то, как обжигало затылок пристальным взглядом сидящего Торпа. И несвойственно себе робела, всячески открещиваясь от того, чтобы обернуться.
— М?
Ксавьер распахнул глаза, повозившись на своем месте, и мелкая сеточка морщинок на щеках тотчас же разгладилась, являя очаровательную улыбку с ямочками. Уэнсдей втащила инструмент с балюстрады и, требовательно оценив комнату, взгромоздила его на подставку в ближайшем углу. Парень спохватился поздновато, почесывая затылок и плюхаясь тут же обратно. Аддамс скрестила руки на груди.
— Ты длительное время не подавал признаков жизни. Это состояние ошибочно можно принять за летаргический сон. — Передернула плечами Аддамс, как будто порыв ледяного ветра сорвал с нее платье; на деле же девушке было унизительно не по себе. В самом кошмарном понимании этого слова.
— Я задумался, — Ксавьеру было в стократ неловко: отчасти потому, что Уэнсдей перед носом являла собой идеал серьезности и уверенности, он же на детективном поприще мог влёгкую оказаться профаном.
— О нашем расследовании, я надеюсь? — категорично отрезала Аддамс и в спокойной манере величавой тенью проплыла к кровати, по-хозяйски взбираясь на нее. Ксавьер подавил слюну, ставшую помехой в горле, его кадык нетерпеливо дёрнулся.
— Да-а, кхм… да, Уэнс…
— Уэнсдей.
— Уэнсдей. — По слогам повторил Торп, и на щеках Уэнсдей зажегся пунцовый румянец, который девушка постаралась мастерски скрыть за маской равнодушия. — Я узнал кое-что. Немногое.
— Для начала давай вспомним, что мы ищем и ради чего всё начали.
В глазах Аддамс блестела такая сокрушительно живая мысль, что при взгляде на нее у Ксавьера отнимался дар речи. Уэнсдей как бы между прочим слезла с постели и, не изменяя себе, резко сорвала с установленной доски для расследований грубую суконную ткань. Торп оставался неподвижен и без устали следил за девичьими манипуляциями. Он надеялся, что последнее слово окажется за ним, но просчитался — всем своим арктически обжигающим видом Уэнс показывала, чтоб парень не медлил с рассказом.
— Что тебе удалось добыть за это время? — начала сыпать наводящими вопросами она, по-детски хмуря брови. Ксавьер примостил подбородок на ободок сидения заново.
— Я встречался с Таем во Флюгере после занятий. — Уэнсдей категорически отказывалась впутывать в дело кого-либо еще. По правде, она и Торпа бы с превеликим удовольствием ни во что бы не ставила, но Ксавьер оказался замешан в этом, будучи по локоть в крови.
По этой причине Аддамс выказала огромное разочарованное бормотание, больше похожее на классический ведьминский заговор:
— Это имеет отношение к расследованию?
— Самое прямое, — подтвердил он, посматривая на Уэнсдей с опаской. Косы растрепались, глаза заискрили угольными всполохами нетерпения. Аддамс стояла у доски, нахлобучившись. — Я спросил его, сколько на данный момент в Джерико проживает хайдов. Он покрутил пальцем у виска и… короче, ему мой вопрос не понравился.
— Какого Дьявола тебе понадобилось знать, сколько Хайдов живет в академии и городе, если мы выяснили, что Роуэна убил и записки с угрозами оставлял тебе, и даже, раздери тебя лошадь, взрыв в комнате устроил сам Тайлер по приказу Лукаса Уокера! Что нам дает добытая тобой информация?
Тон Аддамс был беспрекословно жестким, волевым и вместе с тем угрожающе тихим. Ксавьер округлившимися глазами смотрел на то, как девушка сжимала в руках указку и долбила ею со всей дури по деревянной поверхности.
— Погоди, Аддамс. — Сокрушился гость, потирая носком ботинка икроножную мышцу. Не то от переизбытка эмоций, не то из боязни, что демоны, дремавшие где-то далеко, внезапно прольются чередой бешенства. — Это еще не все.
— Что-то еще?
— По словам Тайлера, Хайдом является и сама Уимс. А в последние полгода после ее возвращения в Невермор из Берлингтона количество жертв среди местного населения увеличилось.
— Ты хочешь сказать, что Ларисса напрямую связана с убийствами нормисов из Джерико? — Уэнсдей вдохновленно просияла, Ксавьер вторил ее маниакальной улыбке, но больше от того, что нашел ее очаровательной.
— Именно.
— Так, — собравшись с силами, Уэнсдей продолжила, искоса взглянув на доску: — у нас есть четыре ключевые фигуры на поле: Уимс, Иво Барклай, шериф и мэр Уокер. Они каким-то образом связаны между собой и не понаслышке знают обо всем, что творится здесь.
— Пять, Аддамс. Пять фигур. — Мрачно подытожил Ксавьер, в неудовольствии кривя губы. Он встал и, выудив из кармана пиджака фотокарточку, неторопливо, трясущимися руками привинтил к доске. С изображением родного отца. — Винсент тоже замешан в этом дерьме. Я уверен.
Пригоршня горечи осела на душу Уэнсдей, и без того восковое лицо Аддамс приняло бесцветность. Девушка никак не прокомментировала порыв Торпа, лишь пожала вяло плечами и отвернулась. Пророчество из Дневника Фолкнера о том, что Уэнсдей Аддамс своим прибытием запустит механизм уничтожения Невермора, никак не трогало ее. По большей части потому, что учеба в этих стенах больше не казалась Аддамс животрепещущей и ужасающей. Трюк Лукаса с убийством дурака Роуэна оказался открыт, интрига испарилась, и Уэнсдей стало невообразимо скучно.
А вот перспектива разоблачить наверняка коррумпированных до зубов, алчных и жадных людей из круга правящих элит Невермора, сулила массу неприятностей, поэтому Аддамс бросилась в омут с готовностью. Она надеялась, что хоть кто-нибудь из этой шайки ее удивит. Новость о том, что директриса была Хайдом, взбудоражила ее ум. Эта теория имела право на существование, о чем она поторопилась поделиться с заметно поникшим Ксавьером.
— Моя теория в том, что Уимс, будучи Хайдом, убирает всех неугодных ее режиму. — С гордостью сообщила Уэнсдей и отступила в сторону, так как близкое соседство с парнем почему-то выбивало ее из колеи хладнокровия.
— Даже собственных учеников?
— Возможно и их.
— Ну… — Ксавьер растерянно развел руками, уставившись на портретный вырезанный снимок отца, и вздохнул. Смена настроения Торпа не укрылась от проницательного взора Аддамс. — А мотив?
— Территория. Ларисса, находясь в сговоре с мэром, местным меценатом Барклаем и шерифом, могла бы раскрутить настоящий бизнес вокруг темы изгоев и их жертвенности в борьбе против Крекстоуна, а жители Джерико не любят нас. Вот она мстит, истребляет потихоньку.
— Звучит весьма логично. — Поддакнул Торп, возвращаясь в реальность. В последние пять суток он настолько был поглощен в эти все детективные распри, что напрочь забыл об отдыхе и сколько-нибудь нормальном сне. Но времяпровождение с Уэнсдей не ограничивалось обычно обсуждением дела.
Они тратили убойные пару часов на то, чтобы довести до совершенства план расследования — причем от Аддамс исходил основной виток инициативы, Торп оказывался на побегушках и подхвате — а после беседовали на отвлеченные темы на балконе, молчали и наслаждались тишиной. Этот вечер обещал не стать исключением. И мысленно Торп находился на воздухе с кружкой чая и наброшенным на плечи пледом, наброшенным рукой Уэнсдей.
Он проникался симпатией к Аддамс все больше, и ее маленькая фигурка, облаченная привычно в черно-белые оттенки, сопровождала его повсюду — ото снов до губительного настоящего. Черные косы превратились в восхитительную удавку здравомыслия Ксавьера, удушающе прямой взгляд черных глаз — его вдохновением, а поцелуи, сорванные украдкой все на том же балконе, панацеей.
За неделю тесного сотрудничества Уэнсдей позволяла себе класть ноги на колени Торпа, когда читала ему в очередной раз результаты вскрытия Лэслоу, украденные Вещью из морга. Он аккуратно поглаживал пятки Аддамс, словно щекотал их, а девушка, морща нос, продолжала бубнить и нисколько не вырывалась. О тайне их отношений прознал исключительно придаток, который делал все возможное и невозможное для того, чтобы Энид тоже узнала об этом.
Вещь же и подбросил в кровать Синклер забытую Торпом резинку, он же устроил шоу с подброшенным в мусорное ведро презервативом. Позаимствовал из душевой кабинки, когда очередной визит парня к Уэнсдей не ограничился пересказом планов и чтением докладов. Их отношения стремительно набирали обороты, но ни Аддамс, ни Ксавьер не торопились признавать эту действительность. Он — из-за того, что демоны все настойчивее дразнили Торпа по ночам, и все это выливалось в больные, неконтролируемые вспышки агрессии, потушить которые Ксавьеру с первого раза оказывалось не под силу; она — потому что такой социальный конструкт как отношения отталкивал Аддамс и казался навязчивым.
— А еще… — после недолгого колебания опомнился вдруг парень, проведя кончиками пальцев по красной нити, тянущейся через все полотно. — В подземелье хранится о-о-о-чень много человеческих органов.
Уэнсдей начинала ценить те моменты, в которых Торп выражался прямолинейно и не вводил ее в заблуждения — такая модель поведения была ей не чужда. И на сей раз Аддамс припомнила свою первую вылазку вниз, в морг, где были пронумерованы бирки с заспиртованными частями тела и на них же были указаны даты рождения. Сохраняя грациозный вид, Уэнс проскользнула под рукой Ксавьера и соединила две ниточки, связывающие Уимс и Барклая.
Ей было досадно осознавать, что следующий вопрос, который она собиралась озвучить, вызвал внутри твердь разочарования, но тем не менее Аддамс не струсила и с максимально непринужденным выражением поинтересовалась:
— Бьянка не говорила тебе, в каких отношениях состоит ее отец и Уимс?
Их связь было бы глупо отрицать — любая информация могла бы сыграть им на руку, подарить долгожданный козырь. Не зря ведь Уимс на протяжении всего месяца третировала их наблюдением. Ксавьер заломил от перенапряжения пальцы. С Барклай он разговаривал накануне бала вампиров, после — на самом мероприятии, а их переписка была похожа на свод обязательных учебных правил. Поэтому ничего вразумительного Торп ответить не мог, даже если бы очень захотел. Но он чувствовал и замечал, как неестественно выпрямилась девушка, как ожесточилось ее лицо, как сковались движения.
Они никогда не обсуждали предыдущий любовный опыт друг друга, поэтому, расценивая любое упоминание Бьянки как некомфортное для Аддамс, Ксавьер не настаивал на подобного рода разговорах. Ему до скрежета в душе и разлитой теплоты на дне желудка нравилось слушать истории Уэнсдей из детства, вспоминать совместные вечера в особняке Аддамсов или Торпов, когда им было по десять, открывать для себя что-то новое в этой упоительно прекрасной девочке с черными косичками.
Не раздумывая, Ксавьер совершенно инстинктивно по-хищнически захватил губы Уэнс своими, держа Аддамс за шею. Она опешила от такого напора и, вдохнув несколько глотков воздуха, бросилась в атаку самостоятельно. Если им срывало голову от нашествия чертовых гормонов, то каждый поцелуй так или иначе обращался бомбой замедленного действия — губы горели адским пожаром, по силе равном пожару в Лондоне тысяча шестисот шестьдесят шестого года. Он целовал Аддамс так ненасытно и грубо, что девушке казалось, будто тысячи иголок вонзают в плоть, и это приводило ее в экстаз. Губы Ксавьера на ощупь оказались суховатыми, пресными, словно по губам Уэнсдей кто-то кровожадно водил наждачкой. Но это чувствовалось опьяняюще правильным, дерзким и желанным.
— Я так понимаю, наш следующий шаг — узнать то, как связаны Иво Барклай и Ларисса Уимс между собой? — прошептал томно Торп, глядя на потрескавшиеся губы девушки. Она расфокусированным взглядом оценила его взлохмаченную шевелюру и, мрачнея все больше, кивнула. Привязанность к этому человеку играла с ней злую шутку.
— Я даже знаю, что мы сделаем.
— Что?
— Проберемся в спальню к директрисе.
Ксавьер поморщился, Уэнс улыбнулась во все зубы, отчего сердце парня забилось в три раза сильнее. Он догадывался о том, что органы жертв по приказу Уимс и благодаря содействию Уокера, укрывательству шерифа сбывали в лабораторию Барклая, но не мог поверить, чтобы отец Бьянки мог заниматься подобной контрабандой.
Черный рынок или фармацевтическая империя Иво — неважно, все это отдавало чертовщиной, в которой сам Ксавьер увяз по уши. Он не хотел расстраиваться, не хотел, чтобы Аддамс пришла к этом выводу раньше времени, потому что иначе она могла бы нажить себе с полсотни влиятельных врагов. Но всё упорно катилось в Чистилище, и Торп готовился пройти одиннадцатый личный круг Ада у князя Тьмы на аудиенции.
— Ну, Вещь проберется. — Добавила Аддамс, бледнея от перспективы рыться в панталонах и рейтузах Уимс.
— А как только мы выясним, как они связаны, то — что?
Аддамс мягко отпустила ворот пиджака парня из мертвой хватки и, взглянув на доску, скрипнула в раздражении зубами.
— Найдем точки соприкосновения в их работе, выйдем на след, выясним, что они скрывают, а после… мой отец иногда очень убедителен и разборчив в выборе друзей, Торп.
Притворно дружелюбным голосом проворковала Уэнсдей, не скрывая долгоиграющих планов. Девушка спрятала доску под ткань и, стоя к гостю спиной, отчего-то развела лопатки до хруста, словно долго сидела в одном положении.
— Уэнс? Я хотел бы тебе сказать, что у меня есть одно предположение.
Она не шевелилась — так и замерла, обхватывая пальцами деревянную раму. Ксавьер настороженно приблизился к Аддамс и положил руки на талию: тотчас же обоих настиг мощнейший разряд тока. Он оказался по силе настолько огромным, что легкие Ксавьера горели огнем, а черти, будто черви, энергично закопошились внутри и вырвались из изнанки в большой мир. Уэнсдей молча повернулась к парню лицом. Удары током били, как хлыстом, по ребрам, шее, спине, бедрам, но Уэнс не могла оторваться от рассматривания болотно-зеленых, поистине завораживающих глаз, радужка в которых постепенно теряла цвет, заменяясь глубинно-черным.
— Уэнсдей Аддамс, ты будешь моей женой. — Прозвучало утверждение. Уэнсдей поежилась, понимая, что ждала от Торпа чего-то подобного. Они были вместе уже изнурительных, кошмарных, похожих на пытку, семь лет. И как бы она не открещивалась от обязательств перед лицом общественности, ничего постыдного в браке не видела.
— Буду, Торп, только, пожалуйста, не сдавливай так сильно мои ребра. У тебя хватка, как у челюстей акулы — убийственная.
— Спасибо за комплимент. — Прошептал он перед тем, как поцеловать невесту. Взгляд Уэнсдей переместился чуть ниже на грудь Торпа — туда, где по идее должен был болтаться медальон — ее подарок Ксавьеру со времен Невермора.
Видение схлынуло, напряжение между ними ослабло. Уэнсдей обмякла, поддерживаемая руками Торпа, и перевела дыхание. Ксавьер уставился на девушку во все глаза. Они видели одинаковую картинку перед глазами, чувствовали все так ярко, так сочно, что кружилась голова.
— Так…значит… — первым оклемался Торп, опуская плавно руки. Он с трудом сдерживал счастливую улыбку, так и рвущуюся наружу, но Уэнсдей отрицательно вертела головой.
— Молчи, Ксавьер!
Он набрал в грудь побольше воздуха и, скрывая старательно эмоции, пулеметно угождающие в самое сердце, наконец признался:
— Уэнсдей, я хочу, чтобы мы официально стали парой. И плевать, кто что скажет. Я решил быть с тобой и… судя по увиденному, это самое правильное решение.
Уэнсдей попятилась к витражному окну, спиной прижимаясь к его поверхности. В глазах стояли слезы, как будто девушка и впрямь испугалась услышанного, но ни одна из них не пролилась на пол. Страх быть уязвимой, желание обладать Торпом, познать его сполна чудовищно тяготили Аддамс. Она дышала учащенно, испуганно, Ксавьер не предпринимал попыток нагнать девушку. Из его головы выветрились их прочие заботы — обоюдное видение на счастливое будущее взволновало, переселилось и теплилось в груди вместе с ударами пульса.
Уэнсдей молчала, сраженная видением. Разомкнула губы тогда, когда Торп, потоптавшись с полминуты, надумал уходить. Она не привыкла бросать начатое на полпути; и оказывается, представить не могла себе, чтобы Ксавьер достался кому-либо еще. За этот месяц он так прочно вошел в ее жизнь, что у Аддамс млели руки и стыла кровь при воспоминаниях о сирене.
Это все было головокружительно быстро, заманчиво и остро, а значит стоило, чтобы попробовать. С демонами или без них. С расследованиями или без них. На долгие годы или на месяц — этот опыт Уэнсдей была готова принять.
Она сделала робкий шаг навстречу и, заламывая за спиной пальцы, открыла рот:
— Да.
Ксавьер выгнул бровь, усмехнулся.
— Черт возьми, просто подойди ко мне, Ксавьер.
Улыбка озарила лицо парня. В солнечном сплетении девушки взорвался вулкан из самых разнообразных чувств. Он приближался, Уэнсдей затихла, пойманная в ловушку, но эта мышеловка пришлась ей по вкусу.
На тумбочке, скрытой от глаз Уэнсдей и Ксавьера, вспыхнул молочно-белым оттенком медальон, соединившись на две равные части. Сколотая его трещина постепенно затягивалась, образуя единое целое.
