Я не умею улыбаться

Кира сидит прямо рядом с подъездом на промёрзлой деревянной скамейке, бордовая краска которой уже давно слетела в некоторых местах и теперь, скорее всего, останется на штанах. Но её это мало волнует. Голову задрав наполовину, смотрит в пепельно-серое небо, которое, казалось, вот-вот заплачет. Опускает глаза на обшарпанный подъездный козырёк, обводя взглядом каждую из многочисленных трещин на нём, находит в этом что-то родное и знакомое. Выдыхает густой дым, тянущийся вверх, и тушит сигарету, скуренную до фильтра, о край. Она сгорела так же быстро. Сидит ещё немного так, бесцельно блуждая взглядом по асфальту, потеряв счёт времени. Суёт руки в карманы шерстяного пальто, поджимая ноги под скамейку. Ёжится сильно, почти дрожа, поднимает ворот от резких ударов ледяного ветра, продолжает испытывать себя на стойкость, делать всё, лишь бы почувствовать больше, чем просто мурашки по коже от холода. Думает, что со стороны выглядит до невозможности жалко. Ранние заморозки пришли быстро в этом году, и суровые потоки вихря принесли с собой первый снег, давая октябрю последнюю возможность. И Кира хочет исчезнуть вместе с этой уходящей осенью. Поднимается по ступенькам она не торопясь — ей спешить некуда. Еле перебирает ослабевшими ногами, иногда запинаясь и чуть ли не ударяясь носом о выступы. Но невозмутимо выпрямляется, вздыхая негромко, продолжает идти дальше, поправляя полупустой рюкзак за спиной. Думается ей, что было бы неплохо, если бы лифт всё же работал. Нужный седьмой этаж всё так же неизменно загажен светло-жёлтыми разводами на бетонном полу и несколькими мешками мусора, что валяются бесцельно у какой-то из квартир. Медведева переехала сюда буквально недели две назад, — сняла однушку у милой старушки, — и ещё не успела познакомиться с соседями из двух других квартир на этаже. Хотя, по правде говоря, и не горит желанием. Лишь каждое утро, как только она уходит на работу, пересекается мимоходом с приветливой брюнеткой у подъезда, лицо которой расписано, подобно иконе, а широкая лучезарная улыбка в знак приветствия вызывает лишь недоумение у Киры. Медведева кратко кивает в ответ всегда, но первой на контакт не идёт. Подрастеряла она свои навыки непринуждённого общения за этот последний год. Ей хватает общения с людьми и на работе. Тусклая квартирка, что озарялась лишь блеклым светом уже выглянувшей луны из прикрытых тюлем окон, вновь встречает своим могильным холодом и приевшимся запахом сырости вперемешку с пылью. Еле заметные с порога очертания холодильника с маленьким обеденным столом на кухне и шкафа-купе и одинокой кровати в комнате навевают на мысль, что всё не так уж и скудно. — Зато недорого, — озвучивает шёпотом вслух свои мысли Кира, бросая рюкзак на прихожую и скидывая с себя ботинки. — А с тараканами можно и подружиться. Бредёт в комнату, оставляя пальто на шатком крючке. Даже не хочет заглядывать в холодильник — кроме мыши на верёвке там ловить нечего, Кира это знает. Плюхается на жутко скрипучую кровать, подпрыгивая на ней пару раз, пока пружины окончательно не прогибаются под её весом, и прикрывает глаза, устремляя взгляд мысленно в себя, в раздумья о своём прошлом. Ведь всегда, когда она размышляет об этом, она начинает чувствовать. Тяжесть, отвращение и тошноту. И пусть лучше будет так, думает Кира, чем чувствовать ничего. А уже привычные мысли о том, что было бы неплохо перестать потреблять кислород, сделать планету чище, избавив её от одного человека, пропажу которого даже никто и не заметит, с каждым днём становятся всё весомее, всё больше подталкивают к действию. Она задумывается на долю секунды: открыта ли крыша этого дома? А лезвие ножа достаточно острое? И выдержит ли её эта люстра, что над ней? Приподнимается, принимая положение сидя. Опускает голые ноги на холодный пол и бровью не ведёт. В кой-то веке думает, что сейчас точно сделает всё правильно. И маленький огонёк надежды, что до сих пор смутно тлеет где-то под толщей льда, начинает всё больше угасать, оставляя еле заметную светящуюся пылинку. Сидит в таком положении минуту, уперев руки локтями в колени и склонив чугунную голову к низу, пока краем уха не слышит приглушённую размеренную мелодию, отдалённо знакомую. Поворачивает даже голову вправо, подумав, что почудилось. Хмурится, припадая к тонкой стене, и вслушивается. И вправду, слышит умелые гитарные рифы и гулкое звучание струн какой-то до жути знакомой песни, но никак не может понять, какой именно. Звук доносится до слуха настолько отчётливо, что кажется даже, что играют у неё в комнате, рядом с ней. Происходит такое и в последующие дни. Всё, как в самый первый раз: Кира приходит домой, скидывая с себя ботинки, плетётся в комнату, даже не заглядывая на кухню, плюхается на скрипучую кровать, прикрывает глаза, и спустя какое-то время улавливает мелодию знакомой песни. Не замечает даже, как в какой-то из дней начинает покачивать головой в такт, и зычно мычит в тон. И в голове поэтапно начинает выстраиваться смутный расплывчатый образ этой незнакомки за стеной (Кире почему-то думается, или хочется верить, что это именно девушка). Неделю спустя, когда Медведева поднимается по ступенькам, возвращаясь с работы, она вдруг сворачивает со своего привычного маршрута: идёт прямиком к соседней двери, уверенно, активно, так, что каждый шаг глухо отражается от стен. Так же энергично заносит руку и... останавливается. Хмурится, потому что в душе не понимает, что за авантюризм проснулся в ней. И что она вообще скажет тому, кто играет каждый вечер в этой квартире? Кира выдыхает шумно, понурив голову, разворачивается на пятках, но и шагу сделать не успевает, как вновь те манящие звуки магическим образом захватывают разум, затуманивая его, и подчиняют себе тело будто бы, берут в свою власть каждое её движение. Не смея сделать и шагу назад, Медведева смело подаётся вперёд, стучится и покорно остаётся ждать, унимая мелкую дрожь в кончиках пальцев. Мелодия прекращается вмиг, сменяется звуком шаркающих шагов по паркету, что раздаются всё более отчётливей, и дверной замок щёлкает два раза, раздаваясь эхом по всему этажу. Из проёма показывается чёрная макушка и фарфоровое недоумённое личико миловидной девушки. — Привет? — неуверенно тянет она, поправляя свои короткостриженые волосы, и смотрит. Смотрит пустым стеклянным взглядом. Смотрит будто в никуда, сквозь тело Киры, не задерживаясь на нём. Взглядом светло-карих глаз таким же холодным, как погода за окном, и таким же одурманивающим и тягучим, как мёд. Глядит точно в глаза Медведевой, от чего последнюю пробирают внезапные предостерегающие мурашки по спине, вдоль всего туловища. Но шаг сделан, и теперь отходных путей нет. Брюнетка раскрывает дверь пошире, облокачиваясь на косяк, и скрещивает руки на груди, ожидая ответа. — Привет. Я соседка твоя, переехала сюда недавно. Думала, что стоит познакомиться, — без формальностей тараторит блондинка, протягивая руку. — Я Кира. — Лиза, — отвечает девушка, но руку не жмёт. Лишь улыбается приветливо и головой покачивает. Медведева тушуется, опуская ладонь, но замечает каплю сожаления в глазах напротив и поджатые губы. — Прости, не люблю прикосновения. — Не тактильная, значит? — Лиза кивает в ответ. — Ну, ничего. Справимся. И брюнетка отходит обратно в квартиру, жестом приглашая девушку пройти за ней. Они разговаривают. Долго, много и обо всём, попивая чёрный дымящийся чай с какими-то травами, пока ютятся на светлой и просторной тёплой кухне, Лиза жуёт конфеты, уплетая одну за другой, наблюдая за реакцией блондинки, что морщится, глядя на такое количество сладкого, и смеётся с её лица и бесконечных шуток. А последняя за всё это время и мускулом на лице не шевелит. Делает всё, будто на автомате. Говорит, пьёт, шутит. Будто она живая лишь только снаружи, будто может лишь двигаться. Но не чувствовать. И после полуминутного затишья между ними, Лиза, кажется, как локатор, улавливает это, подаётся немного вперёд, щуря глаза. — Можно вопрос? — Валяй. — У тебя всё в порядке? Ты за весь разговор даже ни разу не улыбнулась. Кира выдохнула воздух носом, в тщетной попытке издать смешок, и вторила действиями брюнетке, также наклоняясь к ней ближе. — Считай, что я не умею улыбаться.