Больное совершенство

      1965 год.

      Густав мечтал заткнуть уши, чтобы не слышать плач Эмили. Она всё не могла умолкнуть, чем неистово раздражала. Орала и орала, сжимая чёрный пояс платья Долорес. Густав наблюдал за сёстрами то ли с жалостью, то ли с равнодушием. По его лицу особо не скажешь.       — Воды принеси ей, — хрипло приказал Чарльз. Он, по-видимому, забыл, что сын после травмы слабо соображает, и даже элементарная просьба заставляет все мыслительные процессы замедлиться. Густав непонимающе заморгал, оглядываясь на хмурого отца.       — Что?       — Густав, твою мать... — Чарльз гневно сверкнул глазами. Густава это не смутило. Он продолжал стоять, потупив взгляд.       Вдоль могил, освещённых лучами жаркого солнца, медленно скользнуло чёрное пятно. Приблизившись к сыну, Кассандра слегка подняла на него глаза. Она хотела тронуть его плечо, но одёрнула руку, когда Густав отшатнулся.       — Эмили чувствует себя плохо, — мягко и тихо констатировала Кассандра. Говоря объективно, она сама выглядела ничуть не лучше. Заплывшие глаза и отеки под ними добавляли ей лишние года. Эта женщина начала стареть очень рано, когда сыновей стали призывать на фронт. Оба вернулись живыми, но это не вернуло краски поседевшим корням волос. — Она охрипнет, если сейчас не выпьет воды.       Густав наконец-то пришёл в себя. До этого момента он в упор смотрел на надгробие, ловя себя на том, что не все буквы ему понятны. Напрягая мозг изо всех сил, смог разглядеть надпись: Итан Швагенвагенс.       От горечи перехватило дыхание, будто страшное событие произошло только что. Густав быстрым шагом пошёл к машине, стараясь избегать фотографий, с которых смотрели улыбающиеся люди. Ещё живые.       Итан на своей фотографии тоже улыбался. Этого не планировалось. На своем индивидуальном снимке каждый член семьи должен был серьёзно смотреть в камеру. Только Густав знал историю, которая стояла за созданием неудачного фото. В тот день Итан не мог закрыть рот и хохотал без умолку. А рассмешила его самая глупая, по мнению Густава, в мире вещь: идиотский пеликан, который издал какой-то звук, похожий на матерное слово. Итана пришлось слегка поколотить, чтобы его смех наконец-то стих и он состроил серьёзно лицо для кадра. В последний момент на лице всё-таки вылезла лыба. Перед фотографом пришлось долго извиняться.       Иногда Густав ощущал себя старшим братом. Теперь так и было.       Шаг замедлился прямо перед машиной. Густав снова забыл, что ему нужно было принести.       Слабый ветер подхватил из укладки несколько волос, скользнул мимо воротника чёрной рубашки, щекоча идеально чистую кожу без единой родинки. Прохлада нежно огладила шрам, который протягивался ровной полосой на горле. Родимых пятен на теле не было, зато были приобретённые. Вышло как-то несправедливо.       Густав открыл заднее сиденье. Взгляд зацепился за стекло, от которого отражалось солнце.       Вода! Точно. Нужно было дать Эмили попить.       Густав очень сильно надеялся, что это поможет ей замолчать. Удивительно, как у отца хватало терпения не срываться. Может, причиной тому были родственники и гости. А может, он просто знал, что Эмили всё равно не замолчит и решил не растрачивать нервы попусту. В семье она была самой маленькой, самой непокорной и эмоциональной. Единственная, кто к восьми годам ещё не утратил детскую искру в огромных голубых глазах.       До этого дня. Точнее, позавчерашнего, когда семейство узнало о смерти старшего сына.       — Эмили, — Густав окликнул сестру, что стояла, прижавшись к Долорес. В отличие от младшей, она держалась почти так же стойко, как и мужчины всю церемонию похорон. Густав невольно проникся уважением к ней. Три года назад, когда он уходил на войну, Долорес выглядела в его глазах глупой дурочкой, что не могла унять истерику от нависшего над ними ужаса.       Эмили потянулась за водой и сделала большой глоток.       — Спасибо, — вместо неё хмуро поблагодарила Долорес. Она смотрела на Густава так серьёзно, что ему стало не по себе. Этот взгляд она унаследовала от Чарльза. Должно быть, сейчас последует какой-то неприятный вопрос. — Что-то долго.       Ну да.       — Ты должна понимать, почему. Вроде бы уже не маленькая, — с холодом ответил ей Густав. Долорес была младше на восемь лет, но иногда это теряло значение.       С тех пор, как служба закончилась, прошло всего полгода, за которые Густав заново узнавал свою семью и мир вокруг. Ему было почти хорошо и спокойно, когда он перестал видеть в небе дым и слышать хлопки залпов. Каждый член семьи открылся для него с совершенно другой стороны. Жаль, что это не помогло Густаву начать их ценить.       — Да, точно. Извини. Я на нервах, — в понимании Долорес «на нервах» было весьма странно. Она уронила несколько слезинок, исчезла с кладбища на полчаса и вернулась, как ни в чём не бывало. — Как самочувствие?       — Голова болит, — Густав нашёл пальцами в волосах шрам, который и стал причиной его проблем в своё время.       — Отец позволит тебе отдохнуть?       — Нет, я должен быть здесь, — что было только частичной истиной. Участие Густава достаточно ничтожно. Он просто не хотел говорить с отцом лишний раз.       — Я хотела бы посидеть в машине, — произнесла Эмили, отрывая лицо от плеча Долорес. Густав очень надеялся, что она не обратится с этой просьбой к нему. Хотя это было неизбежно. Сестра подняла голову. — Густав, отведёшь? Пожалуйста. Всего на пятнадцать минут. Тут жарко. Ноги подкашиваются.       Густав едва заметно нахмурился. Жалобный, тоненький голос Эмили заставил внутри что-то колыхнуться.       — Отец это не одобрит. Мы все должны оставаться тут.       Долорес неодобрительно насупилась. Сегодня она была излишне эмоциональной для себя.       — Тебе так сложно? — рыкнула Долорес. Густав возмутился, начиная выходить из себя. Между бровями образовалась складка, а взгляд помрачнел.       — Послушай...       — Пожалуйста, только не сейчас! — пискнула Эмили. — Лоли, всё хорошо! Я потерплю.       — И что здесь происходит? — громким шёпотом спросил откуда-то явившийся отец. Он почти не говорил весь день, только взволнованно оглядывался на гостей, мечтая испепелить их взглядом.       — Ничего, — ответил Густав. Абсолютно пустой взгляд зачем-то упал на Эмили, которая сжалась и испугалась ещё больше тени Чарльза. — Отец, можно я отведу Эмили в машину? Боюсь, она рискует упасть в обморок.       Долорес резко вскинула голову. Светлая чёлка сползла вбок из-за ветра, открывая обзор на бледно-зелёные глаза и пышные ресницы. Она так ими хлопала, что могла взлететь, не иначе.       — Веди, — без пояснений дал добро Чарльз. — Только быстрее.       Густав поманил сестру за собой. Эмили нехотя выбралась из рук Долорес и быстро пошла следом.       Мимо могил они брели в тишине. Только обувь стучала о каменную дорожку. Эмили встревоженно смотрела на плачущих людей над могилой её брата. Сложнее всего ей было видеть мать, которая раньше держала лицо в спокойствии и служила для многих женщин примером стойкости.       Пару дней назад Густав третий раз в жизни увидел, как она, рыдая, умоляет о чём-то Бога. В прошлые разы она так себя вела, когда провожала сыновей на войну.       Эмили снова начинала плакать, но к Густаву за поддержкой и объятиями не подходила. Все члены семьи хорошо усвоили, что прикосновения он не терпел. Даже отец относился к этому с уважением, исключая такие жесты, как похлопывания по плечу, например. Могло показаться со стороны, что он просто его ни во что не ставит, ведь Итана с раннего детства гладили по голове и трепали волосы. А он всего-то был тактильный. К слову, запрет Густава на касания брат успешно игнорировал.       Разница у них была каких-то три года. В подростковом возрасте Итан каждый Божий день доставал Густава, умоляя его обняться.       «— Хохочущий придурок! — кричал Густав, быстро ретируясь подальше от брата».       Густав многое отдал бы прямо сейчас, чтобы Итан снова докопался до него.       Не делай вид, что тебя бы это не взбесило, — хихикал голос в голове. Густав от него отмахнулся.       — Густав... — Эмили спешно стёрла слёзы.       — Что?       — А ты правда от нас уезжаешь? — она захлопала глазами.       — Откуда ты знаешь? — Густав открыл дверь машины. Сестра медлила. Переминалась с ноги на ногу и крутила в руках две тонкие косички.       — Я слышала, как ты говорил с мамой.       — Постарайся не болтать об этом. Да, я перееду, может быть, через полгода. Как пострадавшему военнослужащему выделили средства и жилье, — Густав решил спрятать конкретику от сестры, соврав.       — Оу, — Эмили поникла. — Это так обязательно?       Густав понимал, почему она так этого боится. Они с Долорес останутся с отцом и матерью наедине. Итан всегда прикрывал их. Все шишки доставались ему. Это держало каждого ребёнка в равновесии. Девочки чувствовали себя защищённо за спиной Итана.       Семья разваливалась. Густав сознавал, что не сможет защищать сестёр так, как защищал их брат. Да и вряд ли будет пытаться.       По возвращении Густав застал родителей взволнованными. Кассандра пряталась за спиной Чарльза, пока он ругался с полицейскими. Сквозь зубы. И глаза горели, как у хищника, что вот-вот порвёт добычу, как марлю.       Но, заметив сына, он подозрительно умолк. Они с Густавом встретились глазами.       Атмосфера гнева утихла. Это означало, что либо Чарльз признал свою неправоту (априори невозможно), либо ему в голову пришла идея, что зачастую бывает ещё хуже.       — Густав, можно тебя?       Покорный кивок. Отец спешно пошел к противоположному выходу с кладбища. За то время, пока они шагали под безжалостно палящими лучами солнца, окружённые смертью и тоской, никто не промолвил ни слова. Было дискомфортно.       — Я хочу рассказать подробности смерти Итана. Они тебя заинтересуют.       — В самом деле?       — Постарайся держать нить. Сосредоточься на том, что я буду говорить. Тебе нельзя упустить ни одной детали, — Чарльз развернулся прямо перед обочиной. Густав остановился запоздало, но не врезался. Улизнул. — Сосредоточился?       — Вроде бы да.       — Я знаю, кто убил Итана. Точнее, предполагаю.       За весь день Густав впервые подал признаки жизни на лице. Брови поползли вверх, а губы удивлённо приоткрылись.       — Это фирма, у которой мы принимаем поставки оружия. Я выяснил про владельца, некоторых сотрудников, но имён убийц найти не удалось. Думаю, с такой полицией, как у нас, мы этого и не узнаем.       — И что ты будешь делать с этой информацией?       — Я предлагаю тебе единственный выход, чтобы наказать виновников: отомстить. Неужели какая-то тюрьма может заставить их всех пожалеть о содеянном? Нет, не так. Думаешь, хотя бы кто-то из них в неё попадёт?       Положение отца было неутешимым. Густав лучше других понимал, насколько его бизнес незаконный. Если полиция узнает, у кого семья покупает оружие, дадут срок, в лучшем случае лет десять. А Кассандре с Густавом по пять за покрытие и соучастие       — Нет.       Чарльз одобрительно кивнул.       — Вот именно. Поэтому путь остаётся один. Тебе нужно только сказать: да или нет.       — Да.       Бесспорное, однозначное, без капли сомнения «да». Густаву было плевать, сколько человек придётся положить. За два с половиной года смерть стала тенью, ходящей по пятам и сжирающей гниющую в пепле душу. Густав убеждён, что всё, что он может потерять — это собственная жизнь. А ей он не дорожил.