***
Через несколько дней рация загудела и постный голос из неё сообщил, что надо явиться на постоялый двор «Ваншу». Пришли какие-то особо важные письма, которые можно получить только на руки. Рано утром, перед тем, как выдвигаться, коллективный разум трёх застрельщиков решил, что это определённо ловушка. На постоялом дворе же все работники из Цисин. Канал связи отследить не удалось, значит приказ мог быть как от своих, но параноиков, так и от чужих. Тем не менее, ослушаться начальства себе дороже, поэтому они топают к «Ваншу». Ким втаптывает сапоги в землю так, будто хочет ей отомстить. Как назло, они идут по ущелью, в котором скопилась вся сырость за последнюю неделю. Нагревшийся мушкет не помогает, огненный щит сползает сам собой от влаги. Всё это нервирует Кима как стрелка. Он поминутно смотрит вверх, на скалы, держит оружие наготове и напрягается от каждого золотистого блика наверху. Ходят байки, что путешественник не убивает, а калечит, но лучше б убивал. Побитым, как дворовые котята, с оторванными шевронами, от позора им не отмыться. Ким хмурится, очень старается успокоиться, но спина почти горит от чужого взгляда. А зад воспламеняется от чуйки. Роман отстранённый и почти меланхоличный. Почти, потому что медлительность на службе — непозволительная роскошь. Держит посох наготове, прогоняет плотную гео-магию по телу. Тоже смотрит в оба, потому что не настолько силён, чтоб резонировать с камнями и смотреть сквозь них. Путешественника не видно. Пока что. Роман идёт сзади, смотрит в спину Киму. Более интересной картинки, чем эта дёрганная спина, в этой дыре всё равно не найти. Заклинатель задумчиво перекатывает кристаллы на посохе. В ущелье хорошо слышно гулкий звук, с которым из телепорта выпадает путешественник. Отряхивается от земли, видимо, еле держится, чтобы не упасть. Итэра знатно потрепали в руинах, так что Застрельщиков он обходит стороной. Неприязненно, по широкой дуге. Ким пытается подстрелить ослабшего героя, выслужиться. Огонь чиркнул по траве, по скалам выше. Блондин был на удивление резвым. Вильнул в сторону, пригнулся, забежал за уступ и скрылся. И это всё несмотря на кровь, стекающую по челке. Дальше палить и гонять мелких вишапов не было смысла, проблем с ними не оберёшься. Ким раздражённо цыкнул, опустил мушкет, выругался под нос: — Быстрый, зараза. И как он только бегает с разбитой головой?.. — Гидро-магия. Ты не заметил воду вокруг него? — Роман говорит, как ему кажется, очевидные вещи. Анемо борец, который шёл последним, раздражённо вздыхает. Его, кажется, звали Ярослав, но чаще всего его узнавали по хмурому лицу, тяжеленным перчаткам и неожиданно бодрому голосу. — Идём. Наговоримся по дороге, — бурчит он. Они продолжают шагать в направлении постоялого двора. Ким идёт первым, на его повеселевшем лице видно ехидную ухмылочку. У анемо борца голос настолько не соответствует его телосложению мамонта, что аж смешно. Про собственные неестественно-седые волосы Ким предпочитает думать как можно меньше. Старается стуком сапог и мерным ритмом шагов выдавить из головы мысли о том, что его нынешняя шевелюра тоже не вяжется с должностью и характером. Он останавливается на минутку, чтобы снять шляпу и зачесать волосы назад. Пряди, скользящие между пальцев, до вступления в Фатуи были жгуче-чёрными. Потом поседели. — Да чтоб их, в глаза лезут невозможно. — Так постригись или сожги лишнее. А то будет у нас полуслепой стрелок, — беззлобно шутит Роман. Заклинатель такой же белёсый и как будто по той же причине. Хмыкает и хлопает по плечу так, словно прекрасно знает, о чём думает мушкетёр. Мушкет нагревается в такт магии, полыхнувшей в хозяине. Ким, наверное, хотел бы узнать о Романе чуть больше, чем дурацкую детскую песенку, которую тот насвистывает у костра. Заклинатель всю дорогу не изменяет своей привычке и что-то напевает себе под нос. На удивление, мелодично. Да так, что на половине дороги Ким откровенно веселится и подхватывает: — Ничего на свете лучше не-е-ту, чем бродить друзьям по белу све-е-ту! — Отставить! Все хиличурлы- — Тем, кто дружен, не страшны тревоги! — Роман продолжает чуть громче, уже не себе в воротник. — Нам любые дороги доро-о-ги! — Прекратить! Вы же не с гитарой у костра- — Между прочим, товарищ, раньше в бой шли с песней. Так что давайте веселее! — усмехнулся Роман, явно довольный своим знанием истории. Ярослав сдаётся, вздыхает и начинает гудеть слова песни. Они не встречают ни одного хиличурла, несмотря на недовольное лицо анемо борца. Только козырнули нескольким таким же солдатам, которые удивлённо смотрели им вслед. По голосу и глазу Романа было понятно, что он улыбался. Посох и глаз горели ровным, ярким жёлтым, но почему-то Ким раздражался, когда смотрел на это. Песочный цвет напоминал ему детство и пыльный солнечный класс, из которого он мечтал сбежать, чтобы носиться по заброшкам. Напоминал неподвижность и бесил тяжестью. А ещё он оттенял буйный характер Пиро мушкетёра и заставлял думать о том, почему Заклинатель такой спокойный. Вообще заставлял много и часто думать о Романе. Они на мосту, который ведёт к постоялому двору. Роман постукивает посохом и сапогами о доски, замечает, что Ким стал только больше дёргаться, когда они спели. Нервический параноик. Впрочем, Роману забавно за ним наблюдать.***
Им пришли несколько совершенно несуразных писем от начальства, мол, вы отслужили, сколько требуется, возвращайтесь в Снежную. Ким сначала тупо моргал, держал в руках письмо и не мог поверить, что всё так просто. Позже хриплый голос из рации приказал перебросить Кима и Романа в Логово Ужаса Бури. Ярослава перевели в Инадзуму. По его скривившемуся лицу было понятно, что место не особо приятное. Тогда Заклинатель кисло ухмылялся и шутил, что хотя бы тройка проклятущих Фатуи сгинет из Ли Юэ. Возможно ему, как гео-магу, в душе нравился местный колорит. Мушкетёру в Ли Юэ только солдатская честь не позволяла злобно материться. Теперь Роман сидит у прогоревшего кострища и завязывает бинты на голове. Митачурл смачно, до разбитого лба и гематомы, приложил его топором. Ким стоит на страже, целится в зад хиличурлу: — Бам, — вздыхает и опускает мушкет. Не стреляет. От скуки он скоро на голубей охотиться будет. Решает проверить своего калечного товарища. — Ну как, жить будешь? — А…да, заживёт. Жаль, никакого гидро к нам не прислали. Он бы вылечил. — Заживёт. Место тут тихое, герой этот не пробегает, рыцарей нет. Остаётся только хиличурлов гонять, но они тупые, даже неинтересно как-то. Мушкет в руках, но смотрит Ким не вокруг, выискивая непонятно что, а на Романа. Тот снял шляпу, положил рядом посох и бессмысленно смотрит на угли. Удар по голове не проходит даром, поэтому он не сразу расслышал вопрос: — Чего ты грустный такой постоянно? Я понимаю, гео-магия — вещь тяжкая, но…В общем, разбитая башка — это не повод говорить “наконец-то тишина”. Ким резко отворачивается и вскидывает мушкет, как будто ему резко стало не до разговоров. Но спина всё такая же нервная и ноги напряжённые. Роман сквозь гул в ушах формулирует ответ: — Ну…скажем так, от хорошей жизни в Фатуи не идут. Но- — Но мы не говорим о личном, я помню. Ким опускает мушкет. Он выдыхает и продолжает уже не так резко: — Так расскажи о чём-нибудь не личном. Я скоро начну плесенью от скуки покрываться. Или поймаю хиличурла и буду учить их язык, чтоб общаться с местными племенами. Роман глухо смеётся и спрашивает: — Могу рассказать, как именно гео-магия ощущается в теле. Только помнишь принцип равноценного обмена? Ты взамен тоже должен что-то рассказать. — С головой, вижу, уже все хорошо, раз ты вспомнил умные слова. Ну давай, жги. — Поначалу была тяжёлой, как будто ты долго спал и только что проснулся. Головная боль, сонливость, медлительность. Потом привык и магия стала просто тёплой. Теперь ощущается как пыльный мешок, надетый двадцать четыре часа в сутки, — хрипло хохотнул Роман. Плечи Кима затряслись от смеха, его мушкет затрещал искрами. — Аха, ну, как моя магия ощущается, ты знаешь. По мне и видно. В самые напряжённые моменты чуть тылы не воспламеняются. Смех Романа переходит в кашель, и только тогда они замолкают. — Так что ты хотел взамен узнать? — Как ты выглядел до Фатуи? — Это разве не личное? — Личное внутри, а внешность снаружи. — Митачурл сделал тебя великим мыслителем? Прям в фонд золотых цитат отправляй. Они опять смеются. Ким говорит, что такие истории надо рассказывать со страшной рожей у костра, так что решено подождать до темноты.***
— Мать говорила, что я красивым был. Ну, оно и понятно, мама другого не скажет, но я помню своё отражение в зеркале и видел фотографии. Волосы чёрные, глаза карие, кожа почему-то смуглая, наверное, от отца. У него южные корни, вроде бы аж из Сумеру. Нос горбатый, я его ненавидел всю жизнь. После полевого ужина у Кима развязался язык. Он рассказывал даже больше, чем хотел, чтобы хоть с кем-то поделиться. Роман слушал и с улыбкой ловил в рассказе нотки самодовольства. — Потом Фатуи, ты знаешь. Вступил в их ряды, получил магию. Это выжгло мне и цвет волос, и глаза, и кожу. Только нос остался, чтоб, видимо, я его дальше ненавидел. Ким потухает на глазах. Сидит в прохладной мондштадской ночи, смотрит исподлобья на костёр, слушает вой ветра и треск горящих поленьев. Роман рассматривает Кима в свете костра. На ночь, если относительно тихо, они снимают защитные повязки с лица. Напротив он видит желтоватую кожу, тускло-оранжевые глаза и грустно повисший нос. Длинный, орлиный. — Ты же солдат, а не девица на выданье. Какая разница, какой у тебя нос, лишь бы стрелять умел. — И то верно. Просто напоминает. Роман вздыхает. — Ну, всем нам отражение в луже что-то напоминает. Более того, люди вокруг тоже посмотрят и скажут, что отражается там негодяй из Фатуи, но суть нашей работы в том, что… — Лужа каждый раз разная? — Именно. А для того, кто смотрит в неё вместе с тобой, она может быть единственной, которую он видит в жизни. Ким криво улыбается. Кивает и снова видит перед собой жёлтый, горящий из под бинтов глаз. Класс с поцарапанными партами и нудной тёткой в свитере сменяется на ослепительное золототе солнце, которое греет бетонные плиты заброшки. Не раздражает тишиной и порядком, а умиротворяет. Греет. За последние недели Киму этого не хватало.***
— Сегодня видел небольшой отряд рыцарей у башни. Двенадцать человек, ни одного с Глазом Бога. Какие-то они...пугливые, — удивленно сообщает Роман. Магия зарастила его разбитый лоб за неделю. Гематома сползла в мешки под глазами, но, в целом, выглядел Заклинатель как огурчик. — Может, новобранцы? Зеленые совсем, вот и трясутся. — Нет, не похоже. Я подкрался поближе и увидел, что доспехи они явно долго носят. Видны царапины и потёртые ремни. И не думаю, что новобранцев пустят в такое место. — Значит, мондштадцы мыслят очень свободно, — язвит Мушкетёр. — Странные они какие-то, не считаешь? До сих пор ни разведчика, ни путешественника, ни человека из гильдии не явилось. Даже на подходах к горам никого не было, мне магичка передавала. Ким по-идиотски гыгыкает, вспоминая, как после электро-цицина у Романа волосы и воротник встали торчком. Даже шляпу не надеть, натуральный частокол. — Зато внимания не обращают. Не так сильно. Мне, например, осточертело в Ли Юэ видеть эти подозревающие глазки повюду. Даже когда я пришёл купить чё-то поесть! Заклинатель вертит посох в руках, постукивает им о камни и хмыкает. Знал бы Ким, как много можно понять по его речи. Особенно, когда тот злой и горит красными глазами как сейчас. Настоящий бандит. Роман наклоняет голову, будто прислушивается и начинает тихо напевать: — Мы просто люди, без фамилий и лиц, нас разъединили затворами границ. Нас разделили на своих и чужих, чтоб за нас счёт удобней было жить...Знаешь такую песню? — Сильно. Неа, не знаю, а что это? — Рок из Снежной. — Так ты у нас, оказывается, рокер? Попался, панк малолетний! Ким наконец-то нашёл, чем себя развеселить: знанием о том, что твой взрослый и серьезный товарищ по несчастью, оказывается, любит музыку погорячее. Роман на это вздыхает: — Я старше тебя на несколько лет. Так что вопрос, кто тут панк малолетний и зелёный новобранец, остается открытым. Вокруг молчаливые руины, пищащие вдалеке маги Бездны и свистящий свежий ветер. Ким перезарядил мушкет, оглядел местность и всерьёз спросил: — Тогда сколько тебе лет? — тут же раздражённо, — Я помню про личное, про обмен, но интересно же. — Тридцать один. Тебе? — Двадцать пять. Шесть лет разницы, получается... Они поворачивают назад. Хрустят мелкими камешками, огибают мага Бездны, из засады кидают камни в хиличурлов. Ким всерьёз задумался о том, по какой же причине можно ближе к тридцати вступить в Фатуи. А главное, быстро подняться по служебной лестнице. С ним самим-то всё понятно: из школы сразу в войска, чтобы не успеть задуматься. А с этим дядькой что? Роман идёт тоже молча. Ближе к обрушенному коридору, возле которого они обосновались, он сбивает кристаллом журавля. Вместе с картошкой из разломанных ящиков он пойдёт на сытный ужин. Вечером, после двух обходов они опять едят и разговаривают. В этот раз их беседа похожа на разговор на тесной, но уютной кухоньке. Только вместо жёлтой лампы, чая и плюшек — горячий костёр, темнота и жареный журавль с картошкой. — Слушай, а ты зачем в Фатуи пошёл? — А какая тебе разница? На этом разговор и заглох. Прямой, как палка, метод Кима не сработал, а Роман от такого вопроса ещё больше замкнулся в себе и весь вечер молча смотрел в костёр.***
Спустя три недели беспросветной скуки и пинания хиличурлов, Роман всё-таки рассказал, в чём дело: — Я пошёл матери назло. После университета, чтобы не слушать дальше её причитания о том, как я буду самым хорошим мальчиком на свете, заведу жёнушку, спиногрызов, и буду работать в одном месте до старости. — Запоздалый у тебя подростковый бунт, Рома. Рок тоже поэтому любишь? — Отчасти. Но ты не дослушал. Потом я понял, что в Фатуи я могу вымещать всю злость на маменьку и её воспитание, и понеслось: командировки, переброски, сражения. Полный набор бунтаря, в общем. — То есть....на самом деле ты не такой уж уравновешенный? Глаза Кима загорелись хитрым красным из-под чёлки. Он отодвинул котелки, грязные после ужина, подальше и злорадно улыбнулся, сцепив руки в замок. Магия горячила кровь и припекало место, которым Мушкетёр думал. — Тогда, раз ты такой мамин хулиган, может, сразимся? Да хотя бы просто на кулаках. — У тебя совсем мозг запёкся? Кругом хиличурлы, маги Бездны и неизвестно, кто ещё. Они все сбегутся на звуки драки, чтобы поучаствовать. — Э, роль нервного параноика моя! Но послушай, за месяц, что мы тут торчим, до нас даже рыцари не добрались. Хиличурлам и то плевать: они спят, жрут или сами друг другу рожи месят! Давай, не придет сюда никто. — Нет, надо сохранять бдительность.***
Спустя пару дней Роман соглашается. Они, как два мелких босяка, валяют друг друга в пыли руин и пытаются разбить друг другу лица. До первой крови, конечно. Жёлтые горящие глаза напротив ослепляют не хуже солнца. Широченный оскал Заклинателя пугает и веселит одновременно. Белёсые волосы грязные от каменной крошки и местами подпаленные. Воняют горелым. Ким не стесняется добавлять кулакам огоньку. Если хватает дыхания — Роман хохочет, как школьник, как пацан, который выдирает волосы другану просто так. Потому что по-другому проявлять любовь не научили, вот он и турзучит друга и не может сказать словами, как тот важен для него. Заклинатель впечатывает Кима в каменную кладку и победно садится на него. Лыбится, тяжело дышит. У Кима в волосах застряли мелкие гео-кристаллики и песок. Он широко улыбается, пытается спихнуть с себя Романа. Не получается. Тот приростает ногами к камням и сдвинуть не выходит никак. — Да слезь, ты ж тяжёлый, как каменюка! — Неа. Я победил, ты теперь лежи, — ухмыляется Заклинатель. Без шляпы и отстранённого лица Роман выглядит моложе. Он мечтательно и мягко улыбается, смотрит вдаль, на закатное солнце, как будто собирается спеть или рассказать стих. Ким бы и под трибуналом не признался, что ему нравится видеть Рому вот таким: с довольным прищуром, лохматого, без форменной куртки. — Слушай, а ведь ты, получается, мой лучший друг. Несмотря на то, что мы только работаем вместе и торчим в этой дыре. Ким лежит, раскинув руки, смотрит вверх, осознаёт. Ему кажется, что небо такое красочное не из-за заката, а из-за этих слов. — Ты для меня, наверное, тоже. Я же только-только взрослым стал, считай, ещё ветер в голове. А тут со мной всерьёз. Спасибо, в общем. А потом его, лежащего на земле, крепко обнимают. Настолько, что не различишь, где чьи седые пряди. Ким стискивает в ответ и выдыхает. Теперь можно надеяться на лучшее.