небо под твоими ресницами

У Киры Андреевны слабостей нет. Крепкий стан, пальцы в замок, нога на ногу, лакированные острые носки туфель горделиво раскачиваются вверх-вниз под столом, вторя сдержанному такту их обладательницы. Идеальный, выточенный начальник. На ее столе вечно кружка с недопитым кофе, на кромке вечный отпечаток бежевых губ, кипа бумаг в файликах слева, монитор на половину рабочего пространства, различные печати компании, на которые в детстве реагировалось с любопытством и интересом, стационарный телефон из прошлого века справа, единственный лишний предмет в логове строгого и минималистичного кабинета, красками уходящего в цвет Кириных волос. Медведева двигалась быстро, но притом утонченно, кидала на подопечных отстраненные взгляды, в глаза не заглядывала. Если к ней подходили вне ее кабинета, она оборачивалась к говорящему в профиль, отодвигала аккуратные волосы за ухо и только слушала, иногда кивая головой. Взгляда ее мало кто был достоин. Подчиненные перед ней ропщут, хрипоты холодной пугаются, некоторые новенькие пять раз подумают прежде, как зайти к ней в кабинет. Недавно девчонка одна крест на шее чмокнула для храбрости, а затем дверь легонько толкнула и в дебри ужаса влилась. Даже зам Киры Андреевны, чье слово в принятии каких-либо решений имеет значимый вес, в большинстве своем с Кирой соглашается, заполняет отчетную документацию и немного кланяется в знак прощания перед тем, как выйти из кабинета. Подчиненные перед ней ропщут, слабохарактерные даже влюбляются, влюбляются в сдержанную мимику, в острые скулы, в невысокие тонкие каблуки, в карею чернь глаз. Мечтают быть задушены кожаным ремнем, загнаны в угол, уничтожены стрелообразным взглядом. Грезят о том, чтобы Кира Андреевна прошлась по ним своими отполированными туфлями с острым носом. Рядом с кабинетом богини студеного страха стоит столик небольшой. На нем кипа бумаг слева, телефон стационарный справа, все стандартно. По клавиатуре тонкими пальцами печатает девушка только-только лет двадцати, леденец с одной стороны щеки на другой перекатывает, ошибается много, краснеет, но старается изо всех сил. Ее коллектив не понимал и не принимал, на шутки молчаливо реагировал, косился. Многие «своячки» не могли признать девчонки из-за ее моментального карьерного роста. Ходил слух, что у нее образование незаконченное специальное, а с первых дней она уже заняла самое престижное место под солнцем, прямо под чутким каблуком сдержанной начальницы. Многие к Кире Андреевне поближе метили, пусть хлопот много, но зато на отличном счету и зэпэшка повыше. Но каждого, кто многие годы пахал, не покладая рук, обогнала девчонка со стрижкой короткой и сережкой-крестом в одном ухе. Юльке похуй в целом было на мнение большинства. На обедах она продолжала мило предлагать всем леденцы ментоловые, что как будто мешками тащила из дома, не останавливалась шутить что-то на своем молодом и, непременно, своим говором скороговоркой, продолжала задерживаться на перерывах, заигрываясь в очередной катке Бравл Старса. Подружилась она только с несколькими пареньками из отдела айти, с которыми во время процесса можно было обмениваться мемами про миньонов и рассуждать, когда следующий концерт Антохи МС. Только вот даже знакомые пареньки не понимали, почему Чикина в своем деловом выглаженном костюме, мало того, что халатно к времени перерывов относилась, так еще наливала Кире Андреевне кофе в ту же кружку, даже не споласкивая ее водой из крана. Может, насолить хотела, разозлить, вывести на эмоции королеву покер-фейса, а, может, и вовсе за свое высокопоставленное место не держалась? Однажды Сашка новенький из отдела звонков замечает, что Чикина с взъерошенной пшеничной копной на голове к Кире Андреевне на «ты» обращается, а та к ней по имени-отчеству. А та к ней со взглядом долгим и проницательным прямо в глаза. Долгим и проницательным, Сашка замечает. Влюбленным, так и остается незамеченным для его взгляда. На одном из собраний Медведева представила своим подчиненным Юлию Артуровну, к которой обязательно только по имени-отчеству и с уважением, к которой с пониманием и осторожностью. На первом собрании-знакомстве на начальнице и новоиспеченном секретаре одинаковые галстуки, одинаковые свободные рубашки, строгие черные пиджаки, от которых пахнет одним и тем же кондиционером. У обеих идеально начищенная полированная обувь. Два изваяния искусства. Чикина краснеет на первом собрании, заусенцы на пальцах ковыряет, губы кусает, вздыхает нервно и успокаивается моментально, когда на своей спине ощущает теплую руку Киры, приободряюще поглаживающую. Когда Кира безукоризненным тоном наставляет коллектив Юльку не обижать, уважать, холить и лелеять. Когда Кира на Юльку взгляд быстрый кидает и только для нее улыбается. У Киры Андреевны слабостей нет, кроме Юлии Артуровны. Только Юлия Артуровна видит, с какой аккуратностью и нежностью по утрам требовательная начальница выпаривает свой костюм, как выглаживает воротник, как зачесывает платиновые пряди, как протирает лакированные туфли до блеска, с какой внимательностью подходит к выбору сережек. Только Юля видит, как требовательный руководитель по утрам, кроме своего галстука, затягивает другой только уже на Юлиной шее. Только Юля знает, что Кира не видит смысла по новой мыть кружку после чая или кофе, если сразу туда вливается новая порция. Лишь для Юли строгий начальник дома готовит горячие бутерброды в микроволновке и подзывает смотреть через стекло, как медленно плавится сыр. Только для Чикиной открывается вид на перепачканные в соусе губы Киры, которые та размашистым движением ладони неохотно вытирает, а затем и Юлины вытирает, даже если та не измазалась, но дотронуться очень хотелось. Юле нравится жить с их маленькой тайной, в которой умещаются сразу четыре персонажа: строгая начальница, старательная секретарша, а также шумная и домашняя Кира в растянутой футболке и Юля, которая дома может целовать свою шумную и домашнюю без страха, что кто-то что-то заподозрит. Только Юля видит, с какой ненавистью ко всему миру вскакивает Кира, когда просыпает третий будильник подряд и собирается впопыхах. У Юли вторую пару ее кожаных ботиночек просит, которые и без ежедневной чистки выглядят опрятно, шнурует наскоро, в губы целует несколько раз своими поцелуями клевками и обещает, что ругаться на работе не будет, если Чикина решит припоздниться, и вызывает такси. Юля на Киру смотрит жалостливо, кисть, татуированную, в свою берет, пальцем большим тыльную сторону ладони оглаживает, затем ее же к своей щеке прижимает и истину изрекает: — Кирочка, ты пиздатый начальник, ответственный, трудолюбивый, исполнительный. Неужели ты правда думаешь, что кто-то посмеет тебя осудить за опоздание? Ну начнется у них рабочий день позднее, ну попиздят между собой подольше, ну чего же страшного? Медведева смотрит в голубые океаны напротив и понять не может, за что ей счастье такое в жизни встретилось. В груди растекается щемящая нежность. — Спасибо, солнце, за поддержку, — у Юли самая красивая улыбка и самые красивые мешки под глазами. — Знаешь, что? Поспи еще пару часиков и приезжай, выспись. Скажу, тебя по поручениям отправила. — Не хочу без тебя спать, — тянет серьезно Чикина и за край пиджака Киру держит кончиками пальцев. Медведева ухмыляется, в дверях мяться уже времени нет, перед таксистом неудобно, перед подчиненными неудобно. Точеное чувство долга перед работой и коллективом заставляет чувствовать стыд, душащий, перед собой в первую очередь. Кира еще раз целует свое самое драгоценное и оставляет Юлю на пороге. Чикина лишь вздыхает Кириной обязательности и начинает в своем темпе собираться на работу. Спать без Медведевой не хочется взаправду. Лишь с ней больше не снятся страшные сны. Лишь с ней даже после семичасового сна Юля просыпается выспавшейся и готовой жить эту жизнь. Только Юле достаются самые теплые поцелуи в щеки, на которых отпечатки бежевой помады выглядят, как влитые. — Юлька сегодня опять опаздывает, Кира Андреевна, — хлопочет около рабочего стола самая зрелая работница из отдела финансов, которая, наслушавшись слухов о пустом месте секретаря, что с громом разнеслись среди коллег, пришла изливать душу молодой начальнице. В народе грузная женщина была прозвана «бесстрашной», поскольку одна из немногих не виляла хвостиком перед Медведевой. — Мы всем коллективом возмущаемся, как такая безответственная сотрудница все еще занимает такой высокий пост? Это разумно, как считаете, Кира Андреевна? Кира поправляет выбившуюся платиновую прядь, вздыхает раздраженно, круто оборачивается на стуле и строго утыкается взглядом в суетливую женщину. — Жанна Васильевна, а давайте с сегодняшнего дня вы будете Жаннкой? — Кира приподнимает густую бровь со шрамом, морщит лоб, выпуская изо рта своих ядовитых змей, об иллюзорном существовании которых знал абсолютно каждый работник. — Неужели не понравится? Уверена, что нет. Так вот и вы имейте уважение к моему секретарю и называйте ее тем образом, каким я наставляла. Заметьте, не просила, — язвительно, — здесь даже выбор не предполагался. — Но… Кира Андреевна, поймите, мы же тоже не слепые котята, которые ничего не замечают. Мы хотим вам только помочь. Мы же знаем, что эта малолетка, то есть, конечно, Юлия Артуровна, без образования и подобного опыта работа… — Честно, сейчас я не посмотрю, что вы старше меня на несколько десятков лет и пошлю нахуй из кабинета, если не прекратите поливать грязью неповинного человека, — Кира взрывается, по столу ладонью бьет, кольцом серебряным на большом пальце сверкает, готова в хамку папку с файлами бросить. — Это я поручила Юлии Артуровне утреннее задание. Я знаю, что она придет позднее, незачем сообщать мне об этом повторно. Секретарь меня устраивает, Жанна Васильевна, все свои прямые обязанности она выполняет исправно, никаких претензий к ее труду я не имею, наоборот, довольна усидчивостью и старанием. В ответ грузная сотрудница в обтягивающем сером платье с брошью на груди только моргает быстро нарощенными ресничками, на которых Кира заостряет свое внимание. Она вспоминает свои родные, мягкие и бледные, которые сейчас наверняка слипаются в сладком сне на теплой домашней постели. И вообще, под Юлиными ресницами целое небо. — И вообще, вы, кажется, заикнулись такой фразой, как «малолетка», — язва покрывает всю мимику Кириного лица, злая улыбка ползет по лицу. — Я ее на четыре года только ведь старше. Так что, Жанна Васильевна, начальство оскорбляете? Хуево как-то получается, вам не кажется? — желваки ходуном у Медведевой. Еще хоть один недовольный клерк изъявит свое недовольство по поводу веселой и дружелюбной Чикиной, которая всей душой старалась блеснуть своим остроумием, добротой и харизмой, чтобы такая, как Жанна, улыбнулась ей утром на приветствие, Медведева собственноручно задушит гада и не пожалеет потом сесть за тяжкие телесные. Пухлые ноги под платьем переминаются обеспокоенно, нервно, их хозяйка полушепчет: — Ничего такого ввиду не имела, за Юлию Артуровну прошу прощения. Видимо, мы правда не замечаем ее ответственного отношения и стараний. — А вам и не нужно замечать, анализировать чужую работу. Этим я занимаюсь. Лучше следите за своими заботами, — уже менее гневно произносит Медведева и демонстративно отворачивается обратно к экрану компьютера, призывая сотрудницу ретироваться по-хорошему. С Юлей они познакомились пару лет назад, когда Кира в этой фирме занимала лишь место посредственного старшего менеджера, у которого зарплата на пятерик выше, а обязанностей в десять раз больше, чем у остальных. На дворе стоял студеный ноябрь, когда лужи по колено, а дожди безостановочно. Когда сапоги сзади все в грязных шмотках осени, а в подошве надоедливая листва. Впервые Медведева увидела Юлю под ярким зеленым зонтом у здания их серого и холодного офиса. Девчонка крутила в красных пальцах сигарету и быстрым-быстрым ритмом наговаривала что-то типа молитв в голосовые. Она выглядела так, будто непогода ей к лицу, а яркий зонт к сердцу. Кира докуривала свой злосчастный Кент и убегала дальше решать вопросы по организации поставок с въедливыми мыслями о том, что зеленый зонтик видит не в последний раз. — У меня зажигалка сломалась, — доносится до ушей Медведевой в преддверии декабрьской стужи. Все те же серые двери черного входа их здания, все тот же отдел распределения поставок, все то же желание прыгнуть выше головы и не занимать заебистую нишу, где твой труд не ценится, все те же красные пальцы и все то же миловидное лицо, которое отчего-то не запомнилось пару недель назад. Девушка со вздернутым носом и перекошенной шапкой угробила не только свою жигу, но и проебала где-то свой эпатажный зонт. У нее глаза голубые, как безоблачное небо в июле, когда деньки отпуска проносятся безбожно быстро. — Зонт тоже? — Кира протягивает огонек и снова встречает въедливые мысли о том, что одна встреча — случайность, две — судьба. Они видятся каждую пятницу, а затем каждую пятницу, субботу и иногда по вторникам, когда у Чикиной нет подработок. Она рассказывает о том, что в серое здание офиса часто заказывают доставку из Теремка, в котором она и офиком хуярит, и доставку организует, и иногда толчки моет. А еще в шараге она учится на финансиста, еле закрывает сессии и также еле-еле сводит концы с концами, не выдерживая московской деньгокачки. С родителями она созванивается редко, а в разговорах уверяет в том, что денег хватает и волноваться не стоит. У молодой восемнадцатилетней Юли стремление добиваться всего, чего она хочет своими силами и только своими руками, убиваться в слюни и спать по пять часов, но находить средства на жизнь без родительской помощи. С Кирой они съезжаются спустя несколько месяцев. Медведева буквально выкрадывает подростка из зашарпанной обшаги и предоставляет и ежедневную горячую ванну, в которой можно отмокать, сколько влезет, и мягкую постель без острых пружин в спину. Кира избавляет Юлю от ночных кошмаров, обнимает во сне, а когда та просыпается с криком, в поту и с напуганными глазами, просит рассказать, что снилось, и затем превращает сюжет кошмара в добрую сказку, в которой монстр, что бежал за Юлей по темным коридорам, на самом деле хотел угостить ее Красным Бархатом, который купил по скидке. Чикина смеялась с Кириной манеры избавить ее от плохих мыслей, переплетала с ней ноги и вновь засыпала, но уже с улыбкой. Кира делится с Юлей тем, что начальство на работе топит их фирму в консерватизме, тем самым теряя возможность подкупить современных клиентов. Объясняет, что все, чем они сейчас дышат, лишь постоянники, которых все устраивает, но ведь не вечность же постоянники будут заниматься евроремонтами квартир. Медведева рассуждает о том, что на месте руководителя пересмотрела весь план конструирования и переувольняла бы нахуй весь дизайнерский отдел, который, видимо, до конца века собирается декорировать стены аля кирпичной вкладкой. Кира Медведева идейная, блещет свежими мыслями, мечтает о развитии и достойном заработке, а еще в Юлиной голове очень похожа на строгую и сучковатую начальницу. — Ты погляди на себя, Кир, — усаживает перед зеркалом девушку Юля и встает у нее за спиной, распускает ее платиновые волосы из постоянного хвостика, заправляет за уши, целует в макушку. — Ты выглядишь, как настоящий диктатор. С твоим руководством люди бы зиговали. Кира смеется с нелепого сравнения себя с Адольфом, но под Юлиными длинными пальцами в собственных волосах крепче задумывается о должности руководителя. Через пару месяцев Кира каждый вечер корпит над новыми планами того, как видит рабочий процесс, ищет сторонние компании, в штате которых присутствуют проектировщики и конструкторы, словом, налаживает связи на будущее, параллельно собирая необходимые документы о том, что нынешнее начальство не справляется со своей работой. Юля помогает с чертежами нововведений в планировке комнат в квартирах, подкидывает новые идеи и всецело окутывает Киру заботой, любовью и огромной поддержкой в тяжелом решении единолично пойти против руководства со своими прорывными намерениями. Медведева не спит ночами, трет красные глаза за столом, сгорбившись в три погибели, в одиночку побеждая целый мир. Юля накрывает ее плечи пледом, запасает чаем в термосе, настаивает на передышках и курит с ней одну на двоих на балконе, зацеловывая прохладные уши, нос и щеки. Только для Юли Кира падкая на поцелуи. Ради них можно взять передышку и чуть на подольше. К лету тяжелое дело Киры начинает пожинать первые плоды успеха. Пост креативного директора достается почти без хлопот. Радостная Юля визжит в трубку телефона, не в силах угомонить свое счастье. Кира плачет в туалете, не в силах остановиться повторять слова благодарности для Юли, которая ни на секунду не сомневалась в силе своего любимого диктатора. В августе минималистичный кабинет с прозрачными стенами становится полноценным Кириным. А съемная однушка сменяется на просторную двушку рядом с деловым центром. Юля прыгает на широченной постели в их новой спальне, позволяет Кире облить себя шампанским, а затем и стащить в родные объятия с тысячей ласковых поцелуев. — Спасибо, спасибо, спасибо, — произносит Медведева в перерывах между пересчитыванием губами ребер. — Да за что? — только и может с предыханием переспрашивать Чикина в череде беспрестанных поцелуев. — Ты же всего сама добилась. Все-все горы свернула. Только ты. — Не только я. Мы. Под Юлиными ресницами самое красивое небо. Ясное, чистое, безоблачное. Именно благодаря этому небу и сворачиваются Кирины горы. Юля, словно пчелка, кружит с подработки на подработку, зарабатывает копеечную зарплату, просыпается каждый день в ненавистный колледж. Чаще, конечно, не просыпается, а просыпает из-за бешеного ритма жизни. Кира ей предлагает закончить эту безостановочную карусель, уволиться со всех подработок, заняться учебой основательно. В силах Медведевой теперь обеспечивать жизнь их обеих. — Да ты как не понимаешь? Не хочу я быть трутнем, Кир. Хочу приносить в дом золото, пусть пока в небольших количествах, а не в слитках. Я всегда так жила, понять не могу, как можно по-другому. Кира вздыхала, в бледные плечи на ночь целовала и могла лишь договориться с упрямой отказаться от работы по выходным, чтобы были дни для полноценного сна. Юля обещала, честно по воскресеньям свои восемь часов отсыпала, а с понедельника снова разбивалась до крови и пота. — У нас есть деньги, Юль. Если хочешь работать, найди что-то одно с гибким графиком, не напряжное, у тебя мешки под глазами с каждым днем все больше и больше. В конце концов, сил на учебу не останется совсем, — за завтраком нравоучает взволнованная состоянием Юли Медведева, очищая для сонной короткостриженной пчелки вареное яйцо. — Я документы решила забрать, — топором в стол излагает Чикина и спокойно берет в руки кружку с миньонами, которую ей Кира со смехом покупала на Новый год. — Нихуя себе, — ахуевает от происходящего Медведева. — Ты чего это вдруг? Юля улыбается, глаза потирает, по руке Киру гладит, стыдится чего-то. — У меня долгов накопилось. Еще с первого курса тянутся. Я пыталась там чего-то делать, сдавать, вертеться, но, кажись, все. Силы на этом, действительно, кончились. Если отчислят — позорно, поэтому сработала на опережение, так скажем, — смеется. — Так что считай, я почти свободная птица. Кира в нос понимающе целует, глаза, бегающие, в свои ловит, улыбается мягко. Юля — свет, который светит на износ. — У меня секретарь ебанутый, помнишь, рассказывала? — Кира улыбается заговорщически. — Он клептоман. Все знают, но доказать никак не можем. В общем, обещаю, поймаю его лично на этом разок, и место твое. Юля долго еще причитала и отнекивалась, что ничего не умеет такого, нихуя не знает, что слишком это подозрительно, что образования у нее нет, что хуйню какую-то Кира выдумала. Медведева лишь смеялась с несчастной и укутывала в объятия. Когда клептоман был собственноручно пойман на Кириных хитрых глазах, в ящике уже лежали документы на устройство нового способного сотрудника, чье имя Кирой произносилось только с нежностью. Милая сердцу Чикина появляется на рабочем месте раньше предполагаемого. Кира делает вывод о том, что та проигнорировала просьбу выспаться. У Юли в руках пакетик бумажный, а на лице широкая довольная улыбка. В прозрачный кабинет Чикина стучится осторожно костяшками пальцев, боится отвлечь, оторвать от чего-то важного. Медведева нерадивой сотню раз объясняла, что самое важное для нее — Юля, и что она может входить без стука, на что Чикина возмущалась встревоженно и сетовала на непонимание коллектива. — Входи, — встречает взглядом обожания Кира и не может избавиться от мысли подорваться с места и сгрести Чикину в объятия. — Я принесла вкусняшки, смотри, — ковыряется в пакете Юля и выуживает оттуда любимый Кирин пончик с глазурью. — Я сама такой по дороге съела, не утерпела. У Чикиной вздернутый носик, немного торчащие пряди, выглаженный черный пиджак, белесая струящаяся рубашка, о существовании пятна на которой знает только Кира. — Юлечка Артуровна, только вы спасаете от невозможного раздражения, — мурлыкает искренне Медведева и глаз не может оторвать от родного лица, с которого все не сходит самодовольная улыбка. — Поцеловать тебя хочу прямо сейчас. — Чего говоришь, дурында? — хихикает Юля, покрываясь розоватым румянцем. — У тебя стены прозрачные, напоминаю. — Да и похуй. Ты возьми пакетик свой бумажный, и им прикроемся. Чикина смеется в голос, а Кира не может угомонить пламенное и безудержное биение сердца. За окном показываются сумерки, народ медленно собирает свои вещи, кто-то потягивается, кто-то устало перебрасывается шутками, кто-то уже выскакивает за двери здания, кто-то суетливо проверяет отчеты прежде, чем закончить свой рабочий день. Кира лениво через стены оглядывает коллег, каждый из них спешит вернуться к своей жизни, скорее лечь спать, или по пути домой зайти в любимую закусочную. Вадик, по-любому, по дороге домой купит полтораху и перед телеком разопьет ее в гордом одиночестве. Вера дома будет готовить ужин для семьи, хотя очень устала. Жанна, первым делом с порога нажалуется мужу, что ее нахуй послала молоденькая начальница, которая понабрала такого же молодого и глупого персонала. Неприятная дрожь пробегает по позвоночнику. Кира Юлю в обиду не даст. Она за нее в клочья разорвет. И ведь не объяснишь им, что если бы не Юля, так бы и загнивала их фирма в ленивом руководстве прошлого начальства без возможности развития и повышения зарплат. — Не спишь, солнце? — выглядывая из прозрачного логова, интересуется Кира, оглаживая Юлин сгорбленный силуэт. Пиджак тяжелый она сняла, рукава рубашки закатала, в Экселе упорно продолжает строить деловые таблицы. — Поспишь тут, Кира Андреевна, — пыхтит Чикина, вбивая пальцами данные в клавиатуру. Медведева обходит Юлин стол, вздыхает демонстративно, на корточки присаживается, подбородок на столешницу устало прикладывает, в глаза голубые заглядывает. В них хранится Кирино сердце. — Рабочий день кончился, Юль, — мурлыкает ласково, кошкой притворяется Юлиной. — Поцеловать тебя все еще хочу. Чикина взгляд подрывает, оглядывает всех вокруг. Парочка еще толпится у двери, кто-то еще выключает свои компьютеры, кто-то допивает последнюю кружку кофе. Пунцовый цвет на Юлиных щеках Медведева обожает. — На стол бы тебя свой посадила еще, пиджак, видишь, сама уже сняла, умница. — Кира Андреевна, может, потише как-то эти ваши извращения? — хихикает Юля, наконец отрываясь от экрана и показывая Кире лицо в цвет своих пальцев в день их первой встречи. Мало, кто замечает, что не только одежда у секретаря и начальника одним кондиционером пахнут, но и шампунь у них один на двоих, и гель для душа, и ботинки Юлины Кира часто таскает, и сережку с крестом тоже. И привычка стучать пальцами по столу во время стресса одна на двоих, и кружки парные. И приезжают они в одно время, и уезжают тоже. — Домой поедем? У Киры Андреевны слабостей нет, кроме Юлии Артуровны. Кроме запаха ее волос по утрам, кроме ее зонта зеленого, который в шкафу пылится, кроме звука ее пальцев по клавиатуре, кроме глаз ее цвета отпуска. У Юлии Артуровны много слабостей. Ее слабость и звонок неважный сделать, и плиту спичкой зажечь, и упасть в глазах родителей, и лампочку ввернуть без подстраховки. Но главная ее слабость — Кира Андреевна, которая только для нее слабая. Которая только ей разрешает входить без стука.