***
Слышится плеск воды, тонкий вскрик и глухой стук, а после доброе ворчание Василия Степановича. Серёжа поджимает ушки и хвостик, смотрит на мужчину виноватыми-виноватыми глазами и прячет обожженные ладони за спиной. Не маленький уже, и сам справится с ожогами, а выслушивать снова, какой он бедовый Серёжа уже устал. — Горе ты моё луковое, — качая головой, пожилой омега проходит в кухню и поднимает оброненный им ковш. — Уж и не знаю, как твой альфа с тобой сладит. Только терпения ему пожелать могу... Ладони обжёг? Кто же за горячую посуду открытыми руками хватается, скажи? — И вовсе я не горе, и не луковое совсем, — фырчит Серёжа и хвостиком недовольно машет, прислушиваясь к словам старшего об альфе. Тело его растёт, расцветает и постепенно познаёт свои желания, и об альфе мечтать становится особенно сладко. И слушать об альфах тоже хочется почаще: какие они сильные и смелые, какие у них крепкие плечи и цепкие руки, как один альфа может поднять не одного, а даже несколько омег и, конечно, мечтать со сверстниками о том, как они могут любить. — Мой альфа хороший наверняка. Он бы поцеловал мои ладони и помог бы вылечить ожоги, — трепетно вздохнув, решил Серёжа и, воображая каждую деталь, как это могло бы быть, невольно поглаживал себя по кончику подрагивающего хвостика. — Иди-ка ты лучше, Серёжа, крупу перебери. Всяк полезнее, чем стоять и размышлять, как оно было бы, раз с готовкой не управляешься, — один Василий Степанович теперь занимался его воспитанием, ибо был уже Серёжа совсем взрослый. Шестнадцатая весна пошла — оглянуться не успеет, как лето наступит последнее его в этих землях. — Всё бы тебе в облаках витать. А альфе хозяйственный омега нужен, чтоб домашний очаг поддерживал, понимаешь? — Понимаю. Как не понять? Да только я для красоты создан, для любви. Чтоб взглянул на меня альфа и весь мир вокруг сразу неважным стал... Как думаете, косу лучше на правое плечо, али на левое? — глядясь в зеркало, висящее аккурат над умывальничком с холодной водой, Серёжа перекинул роскошную косу за спину, чтоб волосы не замочить в воде. — Или лучше вовсе распустить, а? — Ну вздумай! Ишь ты чего удумал. Косу только при альфе своём распускать имеешь право, не учили тебя что ли? Боги, простите мою грешную душу, — запричитал Василий Степанович и шлёпнул Серёжу полотенцем по ногам. — В кладовую шагай. Нече прихорашиваться раньше времени! Ойкнув и звонко рассмеявшись, Серёжа вмиг домчал до кладовой, прячась от праведного гнева воспитателя своего. Тот бывал не в пример строг, а Серёже временами не хватало Сашки и Алека, которые терпеливо учили его рукоделию и наведению порядка в доме. Да только на кухне от него и впрямь не было никакого толку. Зашибётся скорее, чем съедобный ужин приготовит, так что все прочие омеги уже и смирились давно, только Василий Степанович никак не уймётся. Уму разуму учит, как малолетнего щенка. А Серёжа уже не маленький, он уже даже знает, что такое течка. Со сверстниками, бывало, сядут рядышком, вышивая, и общаются о том, о сём. Елисей от взрослых омег слышал, что альфы делают с омегами, оставаясь наедине — это называется словом «секс», а Рома узнал, что пары в это время абсолютно нагие друг перед другом, Костя, что целуются при этом и гладят друг друга. Так и собирались слухи в их общине, по сусекам, от кого-то. Иначе ни от кого конкретного столь щекотливую информацию и не выведаешь целиком. Взрослые, уже бывавшие с альфами омеги, наотрез отказывались разговаривать на эти темы с молодняком, а у молодняка кровь кипит, любопытство так и валит из ушей, а утолить его лишь такими посиделками и получается. И ни шагу за территорию! Отчего, и дураку понятно, но ведь тянет так, что мочи нет.***
— Ты, Серёженька, красив да молод. Альфа твой на руках тебя носить будет и в ножки целовать, — обещал Василий Степанович, помогая мыться к предстоящему. — Совсем взрослый уж стал, а я же тебя ещё щеночком помню, несмышлёнышем. Какой красавец вырос... Какой красавец... Чужие, знакомые до каждой морщинки, руки омывают стройное юное тело, пока Серёжа с блуждающей улыбкой вновь мечтает о своём альфе. Сердце в груди трепещет ответно. Нет уж сил терпеть разлуку и скорее к лесу хочется, к неизведанному. Не укрывается это от мудрого Василия Степановича, смеётся он добро, но строго велит сидеть покойно. — Расскажите мне, милый Василий Степанович, что ждёт меня там? — жалобно приложив ладони к груди, просит Серёжа и смотрит в глаза воспитателю. Коли сердце старческое смягчится, может, и полегче ждать станется? — Нет. И не проси! Ты сам должен узнать это. Должен чистым оставаться до последней секунды здесь и помыслы твои должны быть чисты: семейный очаг, да щеняток полон дом. Уяснил? — на медные влажные локоны полился пахучий мыльный отвар, а руки Василия Степановича нисколько не ласково опустились на голову омеги. — Уяснил, как нет? Я и семейный очаг сберечь смогу, и щеняток тоже... А до того что же будет? — едва не шипя, вскидывая руки, чтобы защитить нежные ушки, расстроенно уточнил Серёжа, получая лишь новые неприятные ощущения вместо ответов. После мытья и просушки шерсти с волосами, сидел Серёженька, закутанный в халат свой тёплый, и всё снова пытался допытываться до Василия Степановича. Авось сдастся да расскажет? А времени до того самого мгновения оставалось всё меньше. Уж и солнце ближе к лесному полотну опустилось, прошёл обед. Настала пора одеваться к предстоящему. Да много одеваться-то и вовсе не пришлось. Лишь сорочка белая, кружевная, всего на фалангу ниже колен, и совсем без исподнего. От бесстыдства этого алели щёки, но Серёжа не смел ничего говорить. Знал, для чего это, почему белья не надобно, но чтоб сразу в лес вот так идти? Подозрения закрадывались нехорошие и он гнал их от себя, гнал, да безуспешно. — Будет что странное с организмом происходить, ты не пужайся. Всё то от природы твоей, всё нужное да правильное. Позволь этому случиться и сразу легче станет, вот увидишь, — наставления Василия Степановича лишь больше пугали трепетное сердце, да только назад дороги не было и больно уж было любопытно, как же его альфа найдёт его, каким же он будет? Вот бы нежным и сильным, чтоб любил и внимания не обращал на то, что муж его в готовке полный валенок. — А у вас тоже такое происходило? Странное... — позволив себе полюбопытствовать, да не особо надеясь на ответ, Серёжа хотел лишь от тревог своих отвлечься. — Куда без этого? Было, голубушка, было и не один раз. Ты поймёшь. Лучше, чем понял бы из объяснений. И там уж со своим альфой больше не будет страшно никогда, — и загадочно замолчал, вновь отказываясь отвечать на любые другие аккуратные вопросы Серёжи. Однако это не удивляло уже, не злило больше, лишь расстраивало. Пускай и до встречи с суженым оставались считанные минуты в неведении и одиночестве, Серёже утомительно было дожидать это время. Живое, горячее сердце требовало вырваться из плена и скорее пуститься навстречу своему счастью. А с альфой у них непременно будет счастье, как же иначе?***
Община провожала их торжественной грустью. Ведь не свидятся больше, а сколько годков вместе прожили, бок-о-бок. Серёжа обнимал своих тёплых знакомых, к щекам щекой прикладывался и с трудом сдерживал порыв скорее выйти за пределы земель. Ни разу не ступала его нога отсюда, что же там его ждёт? Альфа родной и семья, да где же он, что же не выходит встречать, али не любопытно самому на мужа поглядеть? — Идите! Идите и отныне будьте верны своему альфе, будьте покорны и принесите жизнь нашей земле, да пусть земля отплатит нам своими дарами! — повелительно взмахнув посохом, звякнув бусами браслетов и амулетами, изрёк ведун и заиграла музыка прощальная, провожающая их в новую жизнь. Плечи прямые, ровная осанка и тонкий стан. Серёжа с уверенностью шагнул прочь из родных земель. Зашуршал лесной покров под босыми его ногами, откликнулись в ответ такими же звуками все прочие омеги, последовавшие каждый в разные стороны. Не было над ними боле повелителей, нянек да воспитателей. То мгновение, что идут они по лесу навстречу своей судьбе, ничьи они. Кто заплутает, навек здесь останется, между двумя мирами: миром Альфа и миром Омега, и не найдет своего покоя и после кончины своей голодной. Останется душой неприкаянной и будет отныне зваться Кайра́, что бродит ночами и завывает от горя своего, принося беды беременным омегам. Ёжась от мыслей этих, Серёжа потёр озябшие плечи под тонкой льняной тканью. Уж больно не хотелось ему для себя судьбы такой, а потому чем дальше забредал он в чащу лесную, тем страшнее ему становилось. Много ли времени прошло, али нет, однако услышал Серёжа истошный вой и невольно шагнул прочь. Что это за жуткий звук? Откуда он? Разве в лесу для них не безопасно, почему сейчас сюда набрели волки? Он в ужасе оборачивается, ища глазами опасность, и совсем ничего не понимает. А рычание всё приближается и приближается, звучит в ушах предвестником скорой смерти от волчьих клыков и когтей. Серёжа сразу на бег срывается, не зная пути к своему альфе, и упрямо жмурится, чтобы не видеть волков, чтобы не слышать. Ужас пробирает до костей, сжимает в ледяные тиски горло, а после будто взрывается что-то внутри. Тихое рычание звучит совсем рядом. Звериное, нечеловеческое. Вдалеке слышится вопль ужаса, и Серёжа вскрикивает ему в унисон. Ноги дрожат, слабеют, бежать дальше не получается, а получается только стоять перед огромным, исполинских размеров, волком и дрожать словно кролик. Вот и смерть его пришла за ним. Совсем судьба его не милая оказалась, даже на альфу своего хоть глазочком взглянуть не дала. Голос его родной и ласковый не услышать, не оказаться в руках любящих и не поцеловать хоть разочек. Не будет ему покоя в смерти, останется он веки вечные бродить по лесу, завидуя счастью других омег чёрной завистью. — Не хочу! — топнув ножкой, вскричал Серёжа в отчаянии и такого дал дёру, что собственной прыти сам удивился. Вновь побежал по лесу, раня нежную кожу ног о валяющиеся на земле шишки да камешки, путая волка, пушистым хвостом оставляя везде свой запах. Горя желанием спастись, выжить и любой ценой добраться до своего альфы, чтобы упасть в надёжные руки его, прося защиты. Да только не отставал волк, рычал азартно, дышал шумно за спиной и неумолимо настигал. Он был быстрее. И было Серёже теперь это так же ясно, как и то, что небо голубое, а трава под ногами зелёная. Не было от него спасения, оставалось только отдаться судьбе своей и постараться поменьше вырываться, чтоб поменьше страдать. Но не останавливались ноги, инстинкт самосохранения был сильнее его, гнал вперёд, толкая в спину и не давая продыху. От ужаса кровь стыла в жилах. Казалось, волосы колеблются от дыхания волка позади. И сколь долго эта погоня продолжалась бы — неизвестно, да только устал Серёжа, едва ногами перебирал, заставляя себя бежать. А ноги слушаться уже отказывались, споткнулись о корягу и повалился он наземь, чудом не сдирая кожу с ладоней. И мигом перевернулся, чтоб встретиться со смертью своею лицом к лицу. — Нет, пожалуйста, — умоляющим всхлипом сорвалось с губ, слезы полились по щекам, а трепыхающееся в груди сердце мелкой птицей всё ещё колотилось, горячее и готовое биться до конца. А рычания вмиг становится ещё больше. К одному волку приближается второй, поменьше, но словно бы даже злее. Оба они огромных размеров, один со смоляной густой шерстью, второй охристо-серый, и оба они со столь острыми зубами, что от ужаса сознание мутнеет. Серёжа собирает остатки сил и отползает от них подальше. Те скалятся, рычат угрожающе друг на друга и готовятся вот-вот напасть. В воздухе концентрируется запах их силы и азарта, желания победить, их аромат альфы, и голову теперь кружит именно от этих запахов, а не от недостатка воздуха в лёгких. Серёжа жмурится, тихонько скулит и зажимает рот ладонью, чтобы не услышали. Авось забудут про него и уйдут? Вспоминал молитвы, просил защиты у бога Асмора, что с железным щитом и мечом защищал омег испокон веков. Только б выжить, только б забыли про него волки. А внутри что-то неумолимо менялось, и страшнее становилось ему с каждой секундой. Рыча и воя от ярости, два сильных мускулистых волка сцепились в схватке, не на жизнь, а насмерть. Не поделив добычу, они вцеплялись друг в друга острыми клыками, разрывали кожу в кровь когтями и сбивали друг друга с лап. И никто их не мог остановить, никто не смог бы разнять их друг от друга. А они всё бились друг с другом, вводя крошечного омегу неподалёку в ужас. Тело его совсем не слушалось. Дрожало, трепетало, но подняться не получалось, ноги словно к земле приковало, руки отказывались слушать его. А внизу живота отчего-то жарко скручивало от ароматов, царивших вокруг. Стало ясно, кто победит в этой яростной схватке: смоляной волк, что гнал его вперёд минутами ранее, был крупнее и сильнее другого. Он был неукротим, яростен и стремителен в своём слепом желании скорее добраться до своей заслуженной добычи. И аромат силы, что исходил от его тела был так сладок и желанен, что надышаться им казалось невозможным. Наслаждаться этим головокружительным запахом не мешал даже едкий аромат крови. Краснея и бледнея, Серёжа сдвинул ножки вместе, ощущая постыдную влагу промеж мягких ягодиц. Неужто течка наступила аккурат тогда, когда он сидит в лесу и с ужасом думает о собственной смерти? Не в объятиях альфы, не на пушистых перинах под ним? А сейчас, рядом с разъярёнными волками, что взвыли отчего-то ещё отчаяннее и драться начали ещё яростнее. Зажмурившись, Серёжа закрыл лицо руками, чтобы не смотреть на исход битвы. Он столь молод, чтобы видеть смерть, он омега, в конце концов! Он должен глядеть на своего альфу, любоваться его мощным телом и их щенятами. От несправедливости хотелось разрыдаться, но жар внутри усилился, а дыхание участилось. Серёжа инстинктивно принюхался, вдыхая чужой аромат глубже. Пахнет сильным альфой. Альфой, что победил, выиграл его себе, прогнав мешающую помеху, что скуля и хромая бросился прочь, обратно в лес. А сам теперь он медленно и гордо шёл к нему, распространяя в воздухе свой аромат. Ноги свело от окатившего тело возбуждения. Серёжа заскулил, умоляя о чём-то, чего сам ещё не до конца понимал, и впервые столкнулся с волком взглядами. Пробрало так, что мурашки прошлись по всему телу от загривка к самым лодыжкам. Он убрал ладони от лица и вдохнул уже спокойнее, осознаннее. Приятный запах окутал его с головой, а между ног потекло с новой силой. Волк рыкнул, вмиг оказался рядом, накрывая своим большим телом и отрезая от всего остального мира, ткнулся мордой в шею и заставил перевернуться на живот, толкнув в бок лапой. Серёжа, всхлипнув, встал на четвереньки и поднял хвостик, нуждаясь в том, чтобы почувствовать что-то тем горячим и нежным, откуда сейчас так обильно течёт. Ноги разъехались от ткнувшегося между мягких половинок чего-то невероятно горячего и огромного. Выпятив призывно зад, прогнувшись в спине, омега заскулил от переполняющего желания. А волк широко лизнул его шею, прикусил загривок и начал вторгаться в него чем-то невероятно горячим и огромным. Внутри пульсировало, жаждая этих ощущений, но Серёжа закричал от распирающего чувства. Крепко сжал ствол внутри, вызывая дикое рычание сверху, и захныкал. Волк же тем временем вошёл по мокрому в его нежное нутро до конца и принялся двигать членом глубоко внутри него. Рыча, двигался всё быстрее с каждым толчком, вырывая с губ громкие стоны и хриплые крики удовольствия. Дикого, животного безумия становилось всё больше. Оно заполняло мозг, вытесняя разум, не оставляя ничего, кроме отчаянного желания вязки. Крепко держа его под собой, волк мощно и быстро толкался в него, заполняя до краёв своим естеством, не оставляя ни секунды, чтобы вдохнуть спокойно. Серёжа жадно глотал воздух между толчками, буквально выбивающими из него дух, и стонами, лишающими последних сил. А волк возил его по земле, заинтересовавшись мелькающим перед глазами лисьим хвостиком, и вобрал его кончик в рот, не отвлекаясь от своего главного занятия. Уже едва держась в сознании, инстинктивно вздёргивая бёдра навстречу альфе, Серёжа вдруг почувствовал, что его огромный член внутри становится ещё больше. Это испугало его, заставило затрепыхаться под волком, но тот вновь сжал его загривок в зубах, зарычал, отрезая любое желание противиться. Наоборот, ещё глубже вогнал в него член и замер, изливаясь так глубоко, что никакого шанса остаться не оплодотворённым не оставалось. Серёжа крупно задрожал, ощущая тяжесть естества альфы внутри своего живота, и сам излился на лесную подстилку, потеряв всякие силы даже постанывать. Словно из него выбили всю душу. Голос охрип, натруженное горло теперь долго не сможет вымолвить и слова без лекаря, а сам омега, насаженный на член, чудом не отключился от перегрузки. Столько удовольствия разом он ещё никогда не испытывал. Коснулся животика ладонью, всё ещё ощущая, как волк изливается в него, и с нежной улыбкой представил, как будет его альфа поглаживать этот животик, полный их щенят. Уверенность внутри него появилась. И волк со смоляной шерстью был и правда больше не страшен.