Велосипед с гитарой

Яша несколько раз выглядывал в окно своего коттеджа. Деревья молчали. Скамейка скучала. Качели висели неподвижно, будто на старой открытке. Бледные лучи обстреливали сквозь голые ветви серую шину-сиденье. Шторы в соседских коттеджах были плотно закрыты. Саша знал, какого числа он приедет, Яша сообщал ему. С его приезда прошло уже три дня. – А где любимчик Сашка? – весело спросила бабушка, поигрывая половником. – Откуда я знаю? – пробурчал Яшаа. Бабушка пошла по дому, продолжая напевать: Ах, как я тихонечко стояла, когда для пацанов ты под гитару пел. Яша вздрогнул. Оказывается, в песне были слова, которые бабушка раньше не пела. Любовь прошла, любимчик Сашка. Ну как дела, любимчик Сашка? Ну как дела? «Но ведь нужно выяснить, что случилось. Так ведь не бывает… НЕ БЫВАЕТ!» – подумал Яша. Но я верю, Сегодняашка, я надеюсь, Еще споешь ты под гитару для меня. – Бабуля, не пой эту песню, пожалуйста! – не выдержал Яша дернул её. – Ты чего? – остановилась бабушка, опустив половник. – Вы поссорились, что ли? – Нет. Он просто… – Что? Ну что? – Что – что? Ничего. Перестал мне писать. – Может, что-нибудь случилось? Хочешь, я узнаю? – бабушка с энтузиазмом закинула длинный половник на плечо, как винтовку. – Нет! Ни в коем случае! – Ну и ладно… Мало ли этих Сашек. Яша вздохнул. «Этих Сашек» мало… Совсем нет. На следующий день бабушка вошла в комнату Яши в темно-вишневом костюме, с блестящей брошкой-цветочком на воротнике. Это у нее называется – нарядиться. В руках – сумочка вместо пакета, в глазах – блеск. Яша лежал на диване с книгой в руке, но смотрел больше в потолок, чем в книгу. – Ты куда это принарядилась? – спросил Яша. – Да я это… В гости. Может быть… – осторожно начала бабушка. – Не хочешь со мной пройтись до бабы Кати? Яша перевел взгляд на книгу, чтобы не выдать себя. Да, он хотел. – Вообще-то, я читаю… Ладно уж, сейчас соберусь, – лениво потянулся он. – Если не хочешь, то не надо. Яша собрался моментально. И вот он стоял на балконе у бабы Кати. За спиной ворковали старушки. (Молоко и сахар, давление, цены, правительство, дети и внуки). Ноябрь выдался приятным, совсем не холодным. Но на балконе сверху не было никакого движения. «И что я здесь делаю?» – спросил себя Яков, стараясь не задирать голову. – Я пойду прогуляюсь? – оглянулся на бабушек Яша. – Иди, иди! – обе старушки энергично закивали. Обе замолчали, выпучив глаза и сложив руки в замочки. Как будто сдерживались, чтобы не выпустить наружу секрет или запретное слово. Смешные. Сидят как две голубки на жердочке. Цвиркунов решил пройтись вокруг Сашиного дома. Просто так. Даже самому себе не хотелось признаваться, что он намерен встретить его. Но что он скажет, если встретит? Почему ты перестал писать мне? А почему люди вообще перестают общаться друг с другом? Да, спросит! И пусть ответит! Честно и открыто, глядя в глаза. Ой, а вдруг он будет не один? Вдруг с девочкой илиу с другом? Ну тогда пусть хоть поздоровается. Интересно, как это будет выглядеть? – Привет. – Привет. – Между прочим, ты перестал писать мне. – Да, перестал. – А почемув? И что на это можно ответить? Можно соврать, чтобы не обидеть человека – попал в больницу, потерял адрес, уехал в горы, жил в диком лесу, письма украли враги, был связан, переломал обе руки, сделал операцию на глаза, уснул летаргическим сном на месяц. Можно выкрутиться – некогда было или надеялся поговорить при встрече. Можно сказать прямо и честно. А что именно? Да ничего хорошего. Яша не стал ждать лифта и поднялся на этаж выше. Он просто посмотрит на дверь. Может, дверь проболтается о своем хозяине. Вот она, квартира над жилищем бабы Кати. Яша тихонько приблизился. Неприятная дверка – облезлое дерево, выкрашенное оранжевой половой краской. Разве за такими воротами живут романтические герои? Дверь молчала, будто ее заколотили гвоздями. Яша спустился вниз и прогулялась вокруг дома. Раз пять прогулялась. Вглядывалась в прохожих. Иногда ему мерещилось знакомое лицо. Тогда он выпрямлялась, поднимала подбородок. Нет, не он. И этот – не он… Яна дошёл до белого фургона с розовыми пузырьками. Он был закрыт, бесхозен, запылен. И тогда, глядя на железный замок на дверце железного фургона, Яша понял – это ВСЕ. Дверь по имени «Саша» надо закрыть. Цвиркунов возвращался домой с бабушкой. Шли молча. Бабушка искоса поглядывала на Яшу, будто не решалась что-то сказать. Ну говори, бабушка, говори! – А может… – неуверенно начала бабушка. Нет, не говори, бабушка, молчи! – А может, тут вмешалась его мама, – быстро произнесла бабушка, как бы себе под нос. – Сказала что-нибудь такое…. Насчет писем. – Писем? – остановился Яша – Писем?! – Ну да… – немного смутилась бабушка. – Вы же переписывались. – А при чем тут мои письма? То есть при чем тут мама? Я никому не давал читать его посланий, даже друзьям. И мои родители не лезут в чужие записи. Бабушка молчала. – Ты что-то знаешь, ба? – Нет, нет… Я просто предположила. Ну конечно, предположила. Не с потолка же бабушка взяла маму с письмами! Значит, заботливая родительница перехватывала конверты из ящика… А Саша наверняка думал, что Яша ему не отвечает. О чем он писал? Он писал ему каждый день, но он не помнит, чтобы это было связано с его темами в письмах… Было похоже, что он отвечает на его сообщения? Нет. Он делился каждый раз чем-нибудь новым. – Наверное, матери не понравилось то, что ты писала. Подумала, какая-то развязный мальчик… – А я не матери писал! – возмутился Яша, и его бросило в жар от самой мысли, что егл слова могли быть прочитаны посторонними. – Ну они же вместе… Что – вместе? Вместе живут? Вместе читают? Вместе обсуждают и осуждают? Разве смелый человек, который собирался стать гитаристом рок-группы, и играть суровую музыку, мог сесть рядом с мамой и обсуждать Яшу? Тоже мне, «твой друг Саша». – Конечно, я понимаю, когда ты пишешь, ты же не думаешь, что это кто-нибудь увидит из взрослых.Конечно, не думаю. Если бы я строчила для взрослых, я бы притворялась. Яша представил, что бы он сочинил специально для мамы Саши: Здравствуй, Саша. Извини, но ты ведешь себя плохо. Я не одобряю твоего поведения. Тебе нужно срочно взяться за учебу и перестать дерзить учителям. Сам я никогда себя так не веду. И еще меня интересует, слушаешься ли ты родителей? Когда я приеду, возьмусь за твое воспитание!!! С уважением и надеждой на твою благоразумность, Твой товарищ, Яша. – Может, мне надо было сначала утверждать письма у его мамы? Если одобрит, то отправлять? – Разумеется, нет. Но нам с Катей кажется, что его мать настроила… Вот, еще и баба Катя туда же. Все поучаствовали. Со своими резиновыми сапогами и полосатыми платочками влезли в их отношения. Яша дернул плечом и пошл вперед. Обида захлестнула его горячей волной. Несправедливо. Несправедливо! Яшина обида выплеснулась на того, кто был рядом. – И вечно вы лезете! – бросил он бабушке через плечо. Бабушка догнала Яшу. – Я же не лезу! – бабушка приложила руки к груди. – Я не лезу! Наоборот. Я думаю, хороший мальчик. Пусть дружат. И отец был не против. – Вот спасибо, разрешили! А кто все узнавал и выспрашивал? Кто сплетничал? Бабушка обиженно надула губы и покрутила брошку-цветочек на воротнике. Цвиркунов понял, что теперь несправедлив к бабушке, которая, и правда, совсем ни при чем. Яша примирительно взял ее под руку. По дороге они купили яблок. Яша понюхал яблоко. Зеленое, освежающее. Даже запах у него был зеленым, с кислинкой. Яша вдруг успокоился. – Знаешь, что? Что же он за мальчишка такой, если его так легко настроить? – Да! – подхватила бабушка. – Даже не собираюсь из-за такого переживать. – Еще чего не хватало! – горячо поддержала бабушка. «Трус! Трус ты, Сашка, вот ты кто! – шептал про себя Яша. – Предатель, а не друг! Тоже мне, однолюб!» Взял бы и сказал все в лицо. А то – прячется. Человек в неведении и не знает, что думать. «Хорошо, что я с ним ни разу не целовался», – подумал Яша. От этой мысли он встал столбом, чуть не поперхнулся яблоком. Они же просто дружили, какие поцелуи? Сразу представились сухие тонкие губы. А может… А вдруг все дело именно в этом – они ни разу не целовались?!