Настоящий роман

1. — Блять, красный кончился. Хёнвон переводит взгляд на Минхёка, который с мрачным видом смотрит на свой шедевр. — Ну можешь просто… оранжевый использовать там… Минхёк поворачивается к нему, сжав губы, и ещё больше хмурится. — Забей. Хёнвон пожимает плечами и отворачивается к городу, что простирается под ними, точно отражение ночного неба, висящего сверху, — искусственный свет мерцает прямо как звёзды. Хёнвон сидит на подмостках за большим рекламным щитом, стоящим на крыше здания. Выше забраться уже затруднительно. Минхёк стоит рядом и вот уже час полосует краской городскую фреску в попытках сделать её более живой. Хёнвон подрагивает от холода. На такой высоте ветер пробирает до костей. Он засовывает ладони под бёдра и скукоживается. — Наверное, всё. Хёнвон поворачивает голову назад. Минхёк всё замазал разноцветными пятнами, а поверх, прямо посередине, вывел своё имя чёрными буквами. — «минхёк»? — Ну да. Он отходит от своего творения и садится к Хёнвону. Тот снова перемещает взгляд в небо. — И в чём смысл? — Смысл чего? Хёнвон морщится, и Минхёку становится смешно. — Ну просто. Все, кто сюда придёт, увидит это. Я увижу. И такой буду думать– о, это я. Я существую в этом мире. — А до этого ты об этом не знал? Минхёк толкает его в плечо, тоже начав подрагивать. — Ты ж меня понял. Хёнвон не понял. Мало кто не знает о существовании Минхёка. Он ужасно громкий и яркий, его невозможно не заметить. Куда не посмотришь — он всегда мелькает перед глазами. Рядом с ним Хёнвон чувствует себя каким-то блёклым. Он будто пустой холст, один из тех, что валяются у Минхёка в углу квартиры. Он не знает, что сделать, чтоб на нём начали рисовать. 2. Когда его прижимают к углу, Хёнвон не отбивается. Знает, что бесполезно — три на одного. Он опускает на землю рюкзак и готовится к боли. Долго ждать не приходится. Удар приходится в грудину, выбивая воздух из лёгких. Хёнвон со стоном сгибается пополам и хватается за живот. К лицу приближается колено, и челюсти сталкиваются с отвратительным стуком. Голова гудит. Хёнвон падает. По рёбрам колотят чьи-то ноги, и ему остаётся только защищать руками голову. Скоро прекратится. Услышав, что они убегают, он всё ещё боится открыть глаза. Выжидает немного на всякий случай. Убедившись, что драчуны уже не вернутся, Хёнвон медленно садится, морщась от боли. Голова жутко кружится, и он ещё некоторое время сидит на пыльной земле. Хорошо хоть рюкзак не тронули. 3. На лице появились интересные узоры. И цвета — зелёные, синие, красные. На груди созвездия из синих и жёлтых пятен. Хёнвон глядит в большое зеркало на своё длинное худое тело. Больно от каждого прикосновения, но он всё равно проводит пальцами по избитым рёбрам и сломанной челюсти. Кихёну синяки не кажутся такими занимательными. Ему глаза застилает ярость, кулаки сжимаются, и он спрашивает: «кто?». Этот ледяной тон не сулит ничего хорошего. В такие моменты рядом со светлым солнцем Минхёка Кихён кажется огромным чёрным пятном. Хёнвон перечисляет имена, заранее зная, что от одного упоминания этих людей Кихён совсем слетит с катушек. 4. Минхёк трогает маленький синяк, что до сих пор не ушёл с челюсти. — До сих пор болит? Хёнвон качает головой. Боль уже прошла. Цвета смылись с тела. Он снова стал пустым холстом, а на чёрном пятне-Кихёне проступают красные прожилки гнева. Но и мягким он быть, конечно же, умеет. Хёнвон вздыхает и прижимает колени к груди. Его вдруг окатывает осознанием, что каждый городской огонёк под ними был кем-то зажжён. — Все друг с другом встречаются. Минхёк наклоняет голову, не сводя глаз с ночного неба. — Похоже. И думают, что мы не видим. Минхёк толкает колено Хёнвона, наконец оторвавшись от разглядывания звёзд. — Это что за тоска в голосе? Хёнвон молчит. Он хочет проследить каждую красную полоску фонарей внизу и понять, куда они ведут. Ему нравится наблюдать за незнакомцами. Минхёк прикусывает щёку и просовывает ноги под ограду, вытягивая и спуская с крыши здания. — Хочешь, тоже начнём встречаться? Я милашка. У меня никого нет, и я готов дарить свою любовь. Он строит глазки Хёнвону, ткнув пальцем в щёку. — Это не так работает, — пихает его тот. Минхёк драматично валится на спину, а потом заходится в хохоте. Подмостки холодят спину, и он подрагивает. Но теперь ему не нужно вертеть шеей, чтобы поднять голову к небу, поэтому он не спешит вставать. — Прости, но настоящий роман предложить не могу. — Ты уверен, что вообще на такие вещи способен? — Нет. (Может, всё из-за Чангюна, который постоянно стреляет глазами, выглядывая из-за стакана с рамёном, или Чжухона, встрявшего однажды в драку, чтобы спасти его. Может, всё из-за Кихёна, везде таскающего с собой биту и чужие восхищённые взгляды. Может, всё из-за Минхёка, написавшего своё имя на заднике рекламного щита, чтобы оставить след после себя.) — О, смотри. Хёнвон поворачивается к Минхёку и прослеживает направление его взгляда. У горизонта собирается свет. — Не могу поверить, что мы морозили тут жопы всю ночь. Минхёк приподнимается на локтях, чтобы глядеть на рассвет. У Хёнвона захватывает дыхание от розово-жёлтых линий, прорывающихся сквозь темноту уходящей ночи. Они долгое время молчат, а потом Минхёк снова поднимается к нему. И хохочет. — Чего? — Ты бы видел своё лицо. Всё оранжевое от солнца. Минхёка тоже освещает тёплый свет, но опять же, он всегда светится. Хёнвон вытягивает руку перед собой и растопыривает пальцы, отворачивает рукав толстовки, чтобы взглянуть на кожу. Утренний свет придаёт ей тёплое сияние, и оба не могут от него глаз оторвать. — Красота. Хёнвон не знает, это про него или про солнце, так что просто кивает, продолжая разглядывать свою кожу. — Ты как холст. — В смысле? — Да ты ж меня понял. Небо на тебе рисует. О! Я так романтично сказал, правда? — Скорее, слащаво. Минхёк просовывает руку к его боку, и Хёнвон не отстраняется, впивается пальцами в металлический подмосток. Теперь рука в тени. — Не хочу быть пустым холстом. — Вообще-то, пустой холст — это хорошо. Много возможностей. А когда холст разрисуешь, с ним уже ничего не сделать. Мне больше нравится когда есть возможности. — Понимаю. Я в таком ключе об этом не думал. Минхёк укладывается на подмостки и закрывает глаза, позволяя солнечным лучам омыть лицо. Улыбается. — На тебя похоже. Ты всегда такой тёмный ходил, а тут стал жёлтым и оранжевым. Мне понравилось. Но ты и так живой. И совсем не пустой — вон сколько рисунков на коже. — Опять ты эту слащавую херню начинаешь. — Начинаю. Я художник, я так вижу — если хочешь, подай на меня в суд. Хёнвон поворачивается к нему и откидывается на руки, задумчиво глядя вдаль. Кончики пальцев касаются руки Минхёка, и когда тот начинает играть ими, сплетая и разводя в стороны, Хёнвон всё ещё не отстраняется. Может, Минхёк прав. Может, с ним и правда всё в порядке. Оживлённая фреска за ними приобретает новые краски. Хёнвон оборачивается к нему, не разжимая пальцев Минхёка. — А моё имя добавишь? — Что? — Я тоже хочу, чтобы все обо мне узнали. Минхёк улыбается, потягивается и садится, скрестив ноги. У него загораются глаза. — Твоё получится даже лучше, обещаю. 5. Следующий шедевр Минхёк изображает у моста, на столбу, уходящем низом в реку. Портрет. Без подписи — просто набор цветных линий и пятен, складывающийся в лицо, если смотреть издалека. А в отражении воды он мешается, открывает возможность угадать в нём другие картины.