Разбитое зеркало

Вспоминая испуг Суны во время переодевания, Ифакат часто посмеивалась. Как же это, оказывается, будоражаще — завести себе подобную игрушку для развлечений, живую, со своими мыслями и чувствами, на которые без труда можно было повлиять. Ифакат нравилось, что Суна заглядывает ей в рот, внимает каждому слову. Иногда ей казалось, что она может вложить в эту хорошенькую головку всё, что пожелает. Суна была породистой. Не яркой, не броской, а именно привлекательной той интеллигентной привлекательностью, которую Ифакат считала единственно верной. Дутая, бутафорская красота социальных сетей раздражала её — неужели эти одинаковые женщины с одинаковыми губами, бровями, скулами не понимали, что рано или поздно состарятся — некрасиво, с отёками, отвисшей кожей и шрамами? Неужели не задумываются, что теряют индивидуальность, а значит и самих себя, растворяясь в скоротекущей моде ради лайков и нездорового интереса абсолютно посторонних людей? Подобный ужас захлестнул не только большие города, и Ифакат радовалась, что сёстры Шанлы были изолированы от сверстников и разлагающего окружения во время взросления. Мысль о том, что они остались бы при своём, даже если бы ходили в нормальную школу и общались с друзьями и подругами, не закрадывалась ей в голову. Ифакат и сама смирилась с изоляцией. Она тоже не знала, каково это — обладать в юности хоть каким-то минимальным набором прав. Выросла с авторитарными родителями. Была отдана замуж в семью Корхан, за младшего брата Халиса-аги, а после внезапной смерти мужа… Она не любила вспоминать тот период жизни. Считала себя обворованной, одураченной, обведённой вокруг пальца. У неё украли честь и достоинство, похоронив в этом помпезном особняке заживо. Не пробыв в браке даже года, Ифакат была вынуждена надеть траур и предстать перед деверем для серьёзного разговора. Халис был взрослым, почти разменявшим пятый десяток мужчиной с двумя сыновьями и уже двумя внуками — Ферит только-только родился, все домашние стояли на ушах, нянчась с младенцем, и не замечали, как Ифакат потихоньку скатывалась в свой личный ад. — Я хочу, чтобы ты меня выслушала очень внимательно, Ифакат. Тогда он впервые обратился к ней только по имени, без всяких родственных приставок, и она каким-то шестым чувством поняла, о чём пойдёт речь. — Ты больше никогда не сможешь выйти замуж. Корханы, овдовев, хранят верность ушедшим супругам до конца жизни. Очень сложно было, будучи девятнадцатилетней девушкой, поверить в то, что всё это происходило с ней на самом деле. Вся её жизнь, ещё вчера казавшаяся детским рисунком, который можно раскрасить в любые яркие цвета, сейчас чётко и планомерно заштриховывалась чёрным грифельным карандашом. — Я понимаю, каково тебе сейчас, Ифакат, — Халис встал и положил крупную ладонь ей на плечо. — Думаю, понадобится не один день или даже месяц, чтобы ты приняла мои слова и осознала их… Она вдруг ощутила, что его пальцы сдавили кожу чуть сильнее, чем того требовали обстоятельства. — Мы ещё поговорим об этом. Позже. Он пришёл к ней в спальню уже через неделю. Ифакат была одинока, сломлена, без опоры в жизни и, казалось, без будущего. Халис-ага предложил ей то, в чём она тогда действительно отчаянно нуждалась — себя, человека, способного взять на себя все возникающие заботы в её жизни и указать путь, по которому ей следует идти. Взамен он хотел всего лишь одного… Так вот ты какая, верность «по-корхановски»… Корханы никогда не могли насытиться женщинами. Ифакат не знала, кто первый из семьи подцепил это проклятие, какой далёкий предок разгневал судьбу, предписавшую им не познать удовлетворения в браке и любви, но чётко знала, что каждый мужчина в особняке будет испытан воздержанием в браке и испытание это не пройдёт. Ни один из мужчин-Корханов не сумел сохранить верность жене, и ни одна из женщин особняка не смогла этому воспротивиться. Таково было истинное положение вещей. Можно было сколько угодно оправдывать это тем, что семья подыскивала себе невесток на свой вкус, порой даже не ставя счастливого жениха в известность — факт оставался фактом. Когда Халис-ага овдовел, то охладел к Ифакат. Словно его потребность в ней держалась на запрете, который со смертью жены растворился, что было отнюдь не так. Что было бы, если бы правда об их отношениях всплыла наружу? Но господин перестал приходить к ней в спальню ещё когда его жена болела и больше не вспоминал дорогу туда. Это укололо Ифакат. Значит теперь, повзрослевшая, отяжелевшая, она была уже не нужна Халису? Теперь он вызывал её к себе только чтобы посоветоваться по вопросам, связанным с семьей и бизнесом? Халис посадил её за семейный стол от себя по левую руку и стал смотреть, как на партнёра, а не женщину. Именно тогда Ифакат позволила себе впервые оглядеться по сторонам, хоть её выбор был ограничен четырьмя стенами особняка Корханов. И именно тогда она впервые обратила внимание на горящий интересом взгляд сына Халиса. Орхан был несчастлив в браке. Как и любой другой представитель его семейства, сведённый под одной крышей с малознакомым человеком, он был зажат тисками возложенных на него отцовских надежд и несбывшихся собственных ожиданий. Он тяготился нелюбимой женой, строгим, всеконтролирующим отцом, проблемными детьми, бизнесом, к которому не лежала душа. Орхан искал выхода своей невыплеснувшейся боли и нашёл. Нашёл Ифакат. Они вцепились друг в друга, как два раненых зверя. Пытаясь зализать каждый свою рану, одни не видели, что только сильнее раздирают их. Греховная, полная отвратительной грязи и падений связь, естественно, не могла вылиться ни во что чистое и светлое. И хоть со временем Орхан принялся убеждать Ифакат в своей любви, она знала, что в нём говорит лишь нездоровая зависимость от их запретных свиданий, и больше ничего. Иногда, в редкие моменты просветления, Ифакат спрашивала себя, что дальше? Куда идёт её жизнь и чем она закончится? Побыв тайной любовницей Халиса-аги, перекочевав в руки его сына, найдет ли она ещё бездны пучины, куда можно будет опуститься? Возможно ли в её положении пасть ещё ниже? Что станет с ней после смерти господина? Она знала, что у Гюльгюн не хватит сил выжить её из особняка. Слабовольный, зависимый Орхан тоже не сможет ей перечить, даже если жена будет подначивать его избавиться от невестки. Дети Орхана? Курам на смех! Ифакат скорее сможет перетянуть их на свою сторону, чем они пойдут против тётушки. В безопасности! Она была обезопашена со всех сторон до того ужасного момента, когда Ферит женился на Сейран. Сыновья Орхана были так пугающе похожи на него, даже несмотря на то, что являлись абсолютной противоположностью друг другу. Тихий, спокойный Фуат и взрывной, неконтролируемый Ферит — как две стороны личности самого Орхана. Старший мог спокойно носить за пазухой камень и так же спокойно, со сдержанной улыбкой на лице, бросить его именно у тот момент, когда этого ожидали меньше всего. Младший творил дичь открыто — был в нём какой-то надлом, какая-то неисправность, не позволявшая делать правильные вещи и жить счастливо. Эта демонстративность Ферита ярко контрастировала с замкнутостью Фуата, но Ифакат научилась и то, и другое использовать в свою пользу. Зная слабые стороны человека, так удобно манипулировать им, не так ли? А кого ещё обвинят в недостойном поведении детей, как не их родителей. В моменты, когда голос Халиса-аги сотрясал особняк до самого основания, отчитывая внуков, Ифакат даже радовалась, что им с мужем не суждено было стать родителями. Как бы господин вёл себя по отношению к её детям? Баловал ли? Или был строг? Любил ли? Или заставил бы почувствовать себя самыми лишними людьми на земле? — В доме должен быть порядок, Ифакат! Они должны знать, что слёзы не помогут! — брюзжал Халис после очередной выходки Ферита. — Скажи Гюльгюн, чтоб не ждала под дверью в надежде разжалобить меня. Я всё сказал! Подобные поручения она исполняла с таким блаженством, словно жила ради одного этого момента. Когда Ифакат выходила из комнаты господина, гордо расправив плечи, с надменностью во взгляде, и смотрела в покрасневшие глаза Гюльгюн, то ощущала себя на седьмом небе от счастья. Власть, безграничная, всепоглощающая власть застилала ей разум. В эти драгоценные секунды Ифакат чувствовала себя огромным каменным грифоном с распростертыми над особняком крыльями, который одним ударом клюва способен расправиться с любым его обитателем. Дети, продолжение рода, наследники… Не только благословение, но и тяжкое испытание, верно, Гюльгюн? Раз Ифакат была обделена судьбой, она решила, что сама, своими руками подыщет себе преемника. Вернее, преемницу… Теперь, когда оба внука Халиса-аги были женаты, можно было ещё раз подивиться разности их судеб. Фуат, связавший судьбу с Асуман по любви, за что был наказан бездетностью, и Ферит, которого женили насильно, несший теперь крест единственной надежды продолжить фамилию Корхан. — Нет. Не будет так. В очередной раз расчёсывая рыжие волосы перед зеркалом, Ифакат пристально вглядывалась в своё отражение, но мысли её были далеко. Бездетность — груз, который не всем под силу вынести в браке. Слабые, сомневающиеся, озлобленные, гордые, подверженные чужому влиянию… Смогут ли такие люди противостоять обстоятельствам? Достойно пережив собственное горе, смогут ли защитить свою любовь от злословия других? Одно наложилось на другое: когда нога Сейран переступила порог особняка, Асуман лежала на операционном столе. Окончательный диагноз жене поставил крест на самых робких надеждах Фуата хоть в чём-то стать Корханом. Губы Ифакат растянулись в пугающей улыбке гремлина. Она вновь подарит ему эту надежду. Вложит в голову мысли, что нужно сделать, чтобы опередить младшего брата, занять место в семейном бизнесе и особняке. Сесть по правую руку если не от Халиса, то от Орхана. Суна… Нет, она не будет готовить её к тому, чтобы выдать замуж за кого-то достойного. Она будет готовить её, чтобы оставить в особняке. Когда Фуат разведётся с Асуман, именно Суне предстоит стать его второй женой и матерью наследника Корханов. Да, Сейран молодая, здоровая девушка, но вот с головой не всё в порядке. Пока они с Феритом разберутся в своих отношениях, пока созреют, пока повзрослеют… Ифакат уже успеет всё обстряпать. Суна станет невесткой дома. Но не невесткой Гюльгюн, нет. Суна станет её, Ифакат, невесткой, и тогда воплотятся все её грандиозные планы.