Разбитое зеркало

Суне казалось, что за несколько месяцев, прошедших со дня свадьбы сестры, она повзрослела больше, чем за всю предыдущую жизнь. Пройдя путь от «всё кончено, заверните меня в саван и положите в могилу» до «вокруг существует так много интересного, ради чего стоить продолжать жить», Суна немного успокоилась и научилась воспринимать окружающую действительность философски.   Она с ещё грустной, но всё же улыбкой вспоминала своё состояние после того, как Ферит Корхан отверг её, воспользовавшись глупой оплошностью с кофе. Как ни сложно человеку выйти за рамки своего эгоцентризма, сейчас Суна понимала, что это не её он отверг, а вцепился в сестру мёртвой хваткой — до того захотел жениться на Сейран, что подошёл любой, даже самый идиотский, повод очернить нерадивую претендентку. А она-то убивалась по нему, день и ночь плакала так, что глаза жгло огнём, обвиняла себя во всех смертных грехах, проклиная удачу… Дурёха, настоящая дурёха.   Теперь же она с ужасом думала о том, что могла бы не пролить тот злополучный кофе, и тогда… Тогда, скорей всего, Ферит не нашёл бы предлога сдать невесту по гарантии и получить новую. Тогда бы Суна стала невесткой Корханов и мучилась бы сейчас от измен мужа, странных порядков в их особняке и всеобщего мнения, что это она, именно она — посторонний, по сути, человек без грамма авторитета и какой бы то ни было степени влияния на Ферита, должна перевоспитывать взрослого, состоявшегося, полностью отдающего отчёт в своих действиях парня.   Ах, бедняжка Сейран. Через что ей сейчас приходилось проходить. Вырвалась из лап отца да угодила в умело расставленный капкан бабника: эгоистичного, легкомысленного, жесткосердного. Что бы делала на её месте Суна? Справилась бы с таким человеком?   Она слишком хорошо знала ответ для того, чтобы продолжать свои размышления. Ей было страшно представлять, какая у неё сейчас могла бы быть жизнь. Несмотря ни на что, в данный момент Суна была счастлива иметь то, что получила в итоге.   Отец притащил их с тётей из Антепа в Стамбул вслед за Сейран. Узнав о зяте всякие нелицеприятные факты, господин Казым не без оснований посчитал, что из этого можно извлечь кое-какую выгоду. Поселившись в огромных, неуютных, высокотехнологичных апартаментах с дизайнерским, но безликим ремонтом, отец несколько раз в день менял в голове свои требования, озвучивая Корханам лишь самые продуманные. Участок земли, дом, долю в компании господина Халиса…   Они стали часто бывать в особняке в гостях у Сейран. Суна видела, что никто из сватов не горел желанием тесно общаться с отцом. На их гладких, упругих лицах нет-нет да и проскакивало отвращение, которое они в действительности к нему испытывали, и тогда её сердце сжималось от боли. Конечно, отец не был подарком, и отнюдь не являлся ангелом во плоти, но… Он всё ещё оставался её отцом, и пренебрежение к нему Суна воспринимала и на свой счёт, и на счёт сестры. Они терпели его только на первых порах, пока Сейран переступила порог их особняка носком ещё только одной туфли, пока свежи похождения Ферита, пока история с его спешной женитьбой бросает тень и на него, и на Суну, от которой отказались в самый последний момент.   Выход с приглашением Суны в особняк предложила госпожа Ифакат. Раз уж Фериту захотелось жениться на Сейран, а о её старшей сестре на родине мгновенно поползли грязные слухи, Корханы просто обязаны взять на себя заботу о судьбе бедняжки. Отныне будущее Суны ложится на наши плечи, заявила госпожа Ифакат, говоря от лица господина Халиса. О, как вдохновился отец! Как забегали его глаза, как изменилась осанка!   — Моя Суна получила прекрасное образование в Антепе. Лучшие учителя были к её услугам! Иностранные языки, музицирование, живопись, лепка, прости Господи, из глины…   Госпожа Ифакат кивала и косила на Суну лукавым, чуть раскосым от косметических вмешательств взглядом. Её пугала эта женщина. Она была словно господин Халис в юбке, только ещё страшнее. Та, которая не заявляла во всеуслышание о своём могуществе, но за спиной которой реально была вся власть и деньги Корханов. Которой было подвластно абсолютно всё. Казалось бы, найдёшь общий язык с госпожой Ифакат — и перед тобой раскроются такие головокружительные перспективы…   Суна боялась. Что-то в этой рыжеволосой пышнотелой женщине вызывало у неё животный трепет. Да и Сейран почему-то сторонилась её, должно быть, знала то, о чём не рискнула рассказать даже сестре.    — В особняке у тебя будет своя комната, куда ты сможешь приходить и оставаться, сколько позволит Халис-ага.   — Благодарю, госпожа.   — Гардероб заполнен вещами, лично мной подобранными на случай семейных ужинов, выходов в свет и прочих мероприятий, на которых ты будешь присутствовать с нашей семьёй.   Суна бросила взгляд на внушительный, покрытый блестящим мебельным лаком шкаф.   — Основы этикета, поведение за столом и прочее, думаю, тебе и так знакомы. Я же буду обучать тебя тонкостям поведения, которые приняты в Стамбуле, чтобы ты не чувствовала себя… не в своей тарелке.   Вновь намекает на место её рождения? Задетая гордость заставила Суну вздёрнуть нос. Она любила свою родину и ни на что бы не променяла её, даже на королевский дворец в какой-нибудь европейской стране.   — Примерь вот это, — госпожа Ифакат распахнула дверцы шкафа и извлекла вешалку с убранным в полиэтилен платьем: коротким, ярким, вызывающим.   Неужели Суна сможет всё это носить? Надеть что-то выше колен, чулки, туфли, массивные украшения, притягивающие чужие взгляды к её ушам и шее? Неужели сможет предстать в таком виде перед Корханами и отцом? Что скажет на это Сейран? И как к подобному преображению отнесётся госпожа Асуман?   Да, с женой старшего брата Ферита было всё непросто, хотя Суна, видит бог, не хотела этого.    Впервые она попалась на глаза господину Фуату в тот период, когда ещё страдала по сорвавшемуся замужеству. Ферит казался ей тогда самым весёлым, добрым и милым человеком на земле. Ах, как она могла быть с ним счастлива! Как беззаботна и легка могла быть её жизнь! Суна ходила по особняку Корханов, как тень, то роняя на пол чашки с напитками в лучших традициях самой себя, то норовя уронить собственное бренное тело туда же. Должно быть, в один из таких моментов, подхватив Суну под локоть, чтобы уберечь от падения, господин Фуат и присмотрелся повнимательнее к новой родственнице, оставшись весьма удовлетворённым увиденным. Молодая, образованная, свободная девушка, разгуливающая туда-сюда по дому, видимо, вдохновила мужчину на какие-то одному ему ведомые порывы, и он стал проявлять к Суне повышенное, трепетное и даже выходящее за рамки приличий внимание.   Утешая её, плачущую над очередной разбитой чашкой, господин Фуат брал тонкие нежные руки Суны в свои, чуть больше и грубее, но всё равно не истерзанные непосильной работой. Суна даже застеснялась, не нащупает ли он на её ладонях следы былого физического труда, но господин Фуат был очень занят разглядыванием прекрасных глаз девушки, в которых блестели слёзы.   Конечно, всё это не ускользнуло от Асуман Корхан. Женским нутром безошибочно точно она уловила интерес мужа к провинциальной родственнице. По одному лишь колыханию воздуха в гостиной особняка, где вся семья пила кофе, она осознала весь масштаб ветреной натуры благоверного. А уж застукав Фуата, утешавшего плакавшую над чашкой Суну, не сдержалась и высказала мужу наболевшее.   Суна, краснея от позора, сбежала тогда и, наконец, смогла стряхнуть с себя это льстивое довольство. Ах, такой мужчина, богатый, знатный, с красавицей-женой, обратил на неё внимание… Тьфу! Куда заведёт её это внимание? Во что она снова чуть не влипла? Ей вспомнился постыдный пьяный поцелуй с Феритом, который и поцелуем-то нельзя было назвать — просто накинулась на парня, застала врасплох, прижалась губами…    На обратном пути в их стамбульские апартаменты, сидя на заднем сидении автомобиля Корханов, Суна вдруг поймала на себе взгляд водителя, брошенный в зеркало заднего вида. Тёмные глаза, секундой ранее явно изучающие её, вдруг упорхнули и вновь уставились на дорогу. Тогда это было в самый первый раз, но потом эти взгляды повторились, повторились ещё и ещё…   — Суна?   Госпожа Ифакат стояла перед ней с недовольным лицом, всё ещё протягивая платье.   — Простите, госпожа Ифакат. Я… задумалась.   Схватив платье, Суна замерла, выслушивая очередные излияния госпожи. Ты ценна для других только когда ценна для себя, и почему кто-то должен любить тебя, если ты сама себя не любишь? Бла-бла-бла… она слышала это уже с десяток раз, и с каждым новым разговором в её душе поднималась новая буря негодования. Она любит себя, любит! Но ровно той любовью, которой научил её отец. Послушна, тиха, старательна? Тогда ты заслуживаешь того, чтобы тебя не ругали. Что нужно было сделать, чтобы заслужить похвалу, Суна не знала. Она пыталась. Правда, пыталась — быть хорошей сестрой, дочерью, свояченицей, но, кажется, её мозгов и сердца было для этого недостаточно.   А уж если совершила ошибку… Суна сама себя наказывала за оплошность, строже любого отца, уничтожая словами и проклятиями.    — Ладно, у нас ещё много работы, — небрежно кивнула Ифакат на платье в руках Суны. — Переодевайся.   Суна сделала шаг по направлению к уборной, но была остановлена не терпящим возражений тоном:   — Нет, переодевайся здесь.   Почему госпожа Ифакат захотела, чтобы Суна оголилась при ней? Этот вопрос лишь бледной искрой вспыхнул в голове и тут же погас. Ей не хотелось этого делать, но противостоять рыжей генеральше она не могла. Не хватило духу сказать «нет». Не нашлось достаточно характера настоять на своём.   Суна послушно развязала ворот платья, стянула его с левого плеча, затем с правого. Госпожа Ифакат не сводила с неё внимательного лисьего взгляда, а её карие глаза горели странным, лихорадочным огнём.    — Под это платье не носят бюстгальтер.   Она больше ничего не добавила, но Суна, как покорная овечка, потянулась за спину, чтобы нащупать застёжку. Как унизительно, как постыдно. Ей вспомнились смотрины в хамаме, когда госпожа Ифакат так же пожирала её взглядом… И где итог? Где её муж? Где семья? Где устоявшаяся жизнь? Ради чего Суна терпела это надругательство над собственным достоинством?   — Я помогу тебе, — женщина медленно приблизилась, как хищник к парализованной добыче. Её холодные руки коснулись разгорячённой кожи, и Суна вздрогнула.   Бюстгальтер оказался у Ифакат, краем глаза Суна увидела, как пухлые пальцы сминают тонкую ткань.   — Одевайся, замёрзнешь.   Ссутулившись, Суна потянулась к платью, и вдруг перехватила выражение глаз госпожи Ифакат в зеркале напротив. Стоя у Суны за спиной, она с вожделением разглядывала небольшую, но упругую грудь девушки с затвердевшими от прохладного воздуха сосками. По затылку Суны пробежал холодок ужаса.    Она моргнула, и морок развеялся — Ифакат в зеркале уже не было.