Оранжад

Мало кто связывал волну внезапных смертей, которая прокатилась по Хондэ в начале весны, с появлением на Сонмисан-ро нового похоронного зала. Но Чимин, снимавший квартиру как раз напротив по-траурному лаконичной витрины, довольно быстро сообразил: одно следовало за другим и совершенно не в том порядке, в каком следовало. Забросив холст и краски, он взял в привычку, едва приоткрыв жалюзи, наблюдать из окна, кто поднимается по ступенькам, чтобы позвонить в дверной колокольчик. В пятницу, 25 марта, это была госпожа Чхве, чей супруг — владелец магазина экологически чистой мебели на углу — накануне поскользнулся на свежевымытом полу и разбил голову о стол из необработанной древесины. Разбил сочно, как будто та была перезрелой, как тыква. — Ты совсем двинулся, — сказал Тэхен, зашедший на пять минут и оставшийся, чтобы посмотреть, до чего же Чимин дойдет в своей паранойе. — Люди умирают каждый день и не только на этой улице, но никто не бежит в полицию, чтобы обвинить мокрый паркет. — Я и не обвиняю паркет. Только ее, — Чимин против воли ощутил, как дрогнуло в груди, когда на звонок в двери показалась хозяйка похоронного зала — невысокая девушка в черном, до колен платье — и поклонилась заплаканной гостье. Плечи госпожи Чхве содрогнулись, она сразу сникла и поэтому без труда повиновалась спрятанной в длинном рукаве ладони, которая ухватила ее под локоть и сопроводила в казавшийся черным провал зала. Перед тем как скрыться следом, глаза девушки скользнули по стене дома напротив, и Чимин одернул пальцы, позволяя пластинам жалюзи снова сомкнуться. — Бр-р! Ты видел эти глаза? Нереальные. — Чьи? — Тэхен, не страдающий ложной скромностью, выглянул во второе окно. — Там же никого нет. — Значит, ушла… Чимин, будто разом обессилев, плюхнулся в кресло и, вытянув длинные ноги, обмяк. — У меня мурашки по всему телу, — сказал он, совершенно не приукрашивая. — Ты только глянь. — А может, дело совсем не в этом? — с улыбкой заметил Тэхен. — Ты встретил красивую девушку и запал на нее, а все остальное — прямое доказательство того, что регулярный сон — это не роскошь, а необходимость? Когда ты в последний раз спал больше трех часов? — На прошлой неделе. И она не красивая. Она жуткая. — Ага, я так и думал. — Тэхен остановился около незавершенной картины, с которой смотрело юное неулыбчивое лицо. Чуть розоватые щеки, тонкие губы, темные блестящие волосы, перехваченные у шеи и перекинутые на плечо. Бесцветными оставались только глаза, которые Чимин несколько раз перерисовывал, из-за чего казалось, будто их смазали. Это же лицо смотрело и с нескольких набросков, которые закрывали другие — с вазами и фруктами. — Быстро же ты перешел от натюрмортов к портретам. Когда закончишь? — Никогда. — Чимин нехотя повернулся к холсту и поморщился. — Никак не могу схватить этот взгляд. — Так тут через дорогу. Сходить с тобой? — Свали, придурок. Тэхена забавляло все, что так бесило обычно Чимина. Например, привычка ударяться об угол стола. Оставшийся дома зонт, когда синоптики не обещали ливня, а он специально взял и пошел — наперекор всем прогнозам. А еще недовольное ворчание, в которое Чимин впадал каждый раз, когда у него что-то не получалось, — Тэхена это забавляло особенно сильно. А Чимин злился — рисовать в последнее время не просто не получалось. Он топтался на одном месте, выдалбливая в полу окружность, потому что кисти отказывались слушаться. Они делали это не без причины, как не без причины в районе вдруг разом стали умирать малознакомые друг другу люди. И все они, так или иначе, попадали в один и тот же похоронный зал — по Сонмисан-ро, первое крыльцо после книжного магазина «Ян-Пан». Эй, Тэхен, у кого тут паранойя? — А шрам ты не рисуешь из чувства прекрасного или меркантильного? Все-таки продать красотку будет проще… — Какой еще шрам? — нахмурился Чимин. — У этой девицы нет никакого шрама. — Так вот она какая, — почти ласково сказал Тэхен, — влюбленность. Словно слепая сбрендившая курица. Лучше бы она клюнула тебя в зад — скорей бы дело пошло. — Не понимаю о чем ты, лучше помоги. Отмажь меня завтра в галерее, ладно? У меня другие планы. — Тебя уволят, Пак Чимин, и никто не посмотрит, что ты дружишь с сыном своего работодателя. — Слышишь, сын моего работодателя, я закончу эту картину и угощу тебя самым большим стейком, который только можно найти в Сеуле. По рукам? А если смогу ее продать, то ты получишь двадцать процентов от выручки. Выгодная сделка! — Ты плохо кончишь, Пак Чимин. Ты точно плохо кончишь… О хозяйке похоронного зала говорили разное, но неизменно говорили, будь то в очереди в кассу или за соседними столиками в уличном кафе. Всякий раз, выходя из дома, Чимин натыкался на очередной слушок или сплетню, и к исходу нескольких недель, прошедших с появления подозрительной незнакомки, знал о ней больше, чем мог захотеть. Она была странная. Настолько, что вконец ополоумевший к старости дядюшка Чимина, который попал в психушку за то, что разговаривал со стульями, показался бы милым чудаковатым стариком, не более. Она носила только черное, на улице появлялась исключительно под зонтом и не открывала рук, даже когда протягивала их священнику. Да, она ходила в католическую церковь по воскресеньям и занимала место только на передней скамье, хотя на ней давно застолбили места местные набожные матроны. И никогда, никогда не отводила взгляд первой. — Приехала откуда-то с севера, — слышал Чимин на остановке. — У ее отца был бизнес — что-то связанное с удобрениями, — но прогорел, и тогда тот пустил себе пулю в лоб. Прямо на глазах у девочки. — Да нет же, все дело в несчастном случае. Когда ей было пять, на нее бросилась собака — вот откуда эти ужасные следы на лице. — Не могу разобрать ее акцент. Может, детство она провела в Китае? Откуда? — задавался вопросом Чимин. Откуда они брали все это, если хозяйка похоронного зала никогда и ни с кем не болтала на улице? Она чинно ступала по тротуару и ни разу не останавливалась, даже если с ней здоровались больше, чем просто кивком. Невозмутимая и абсолютно невозможная, как персонаж из мистического вебтуна, только издали похожий на реального человека. — Саванна. Так меня зовут, — сказала она однажды, когда Чимин этого совершенно не ожидал. Они столкнулись у лавочки господина До, который каждое утро развешивал на уличной витрине свежую прессу, как будто та была только что испеченными тонкими лепешками. Сверху — что-нибудь легкое, про актеров и айдолов, посередине — тяжеловесы вроде «Сеульского вестника» и «Чосон ильбо», а внизу — жареное. Чимин как раз делал вид, будто разглядывает пиксельную грудь какой-то китайской актрисы, а на самом деле пялился на ботинки с квадратными носами, которые остановились рядом с ним и замерли, словно чего-то ждали. — Как обычно, госпожа? — спросил старик, и Чимин невольно поразился, ведь за несколько лет, которые он сам обитал в соседнем доме, никакого «как обычно» в его отношениях хоть с кем-нибудь на этой улице не сложилось. Каждый раз его обслуживали, как впервые, а эта девица умудрилась сохранять отстраненность и все равно стала для кого-то постоянной переменной всего за несколько недель! Саванна — поправил он себя, чувствуя, как плывет разумом, потому что она сказала это не господину До, а… ему. Чимину. Он медленно перевел взгляд выше, на изящные колени, которые не скрывал кружевной подол. На ладонь в перчатке, которую она протянула ему, заложив второй под локоть какой-то красочный журнал. — Вам стоит больше спать, иначе вы изведете на круги под глазами всю черную краску с вашей палитры, — снова заговорила Саванна, и Чимин заметил на указательном пальце колечко с темно-красным камнем, который сверкнул, словно пытался подмигнуть. — Разве вы не чувствуете усталости?.. Чувствовал. Такую, что хотелось опуститься прямо на тротуар и уткнуться лицом в колени, чтобы картинка перед глазами перестала подрагивать. Вырываясь из фокуса и снова собираясь воедино, она не давала рассмотреть все, что находилось выше бледно-коралловых губ, которые так блестели, словно Саванна то и дело их прикусывала. Как он вообще собирался закончить картину, если не мог даже посмотреть в глаза этой странной, пугающей девушке? — Думаю, вам стоит хорошенько отдохнуть, прежде чем вы снова станете самим собой, — этот голос был мягким, словно скользящая по песку волна, которая всегда искала, что бы утащить за собой на дно. Тихо, как настоящий хищник, она выжидала, а потом выплескивалась на берег и хватала добычу, чтобы выпустить ее и снова, через пару секунд, схватить. На этот раз окончательно. — Кажется, у меня есть то, что вам нужно, пойдемте. И Чимин понял, что он на крючке, потому что, когда она ушла, распространяя вокруг себя холод, он взял и направился за ней. След в след, не в силах оторваться от стройной линии ног, даже когда она скрылась за дверью похоронного зала, к которой вели пять каменных ступеней. Пять ступеней — пять шагов, на которые нужно взять откуда-то силы. Первый — как первая линия на рисунке, всегда оказывающаяся неправильной. Второй — как попытка найти нужные пропорции. Третий… Не выдержал, сломался. Откуда она вообще знала про палитру и черную краску? Откуда она знала, что он рисовал по ночам?..