***
«С ними всё хорошо. С ними всё в порядке – и это главное» - глаза Лизы покраснели от прошедшего разговора, но она давит в себе запоздалые сожаления. Чувств так много, они такие противоречивые – что от этого захлебнуться впору. Андрющенко считает, что всё уже взяла от проекта. Зачем ей забивать собой эфирное время? И, что не менее важно… Собственные установки Лизы на грани провала.«Ты сюда не дружить приехала, не интриговать с другими, Лиз» - шепчет подсознание строгим голосом (напоминая материнский), - «пьянки, гульбища и прочий треш – просто не про тебя. У тебя есть цель»
Индиго не со зла отгораживалась от девочек. Для неё подобное – лишь возможность самоконтроля, глубинной проработки. Она плохо шла на контакт намеренно. И едва ли бы призналась кому-либо в том, что почти в каждый момент совесть говорила с ней голосом родной матери.«Не будь невоздержанной. Никто из них тебя не поймет. В конце концов, ты другая, понимаешь? Слушай, Лиза. Смотри на цель»
Так было всегда. Совесть – мать. Самокопания – Хиккан (Л ё ш а). И, если второго удаётся заглушить, первая сильна, потому что Лиза любит маму. На секунду Андрющенко замирает в тёмном коридоре дома и криво усмехается. Всё это – будто хреновая шутка от съёмочной группы. Вот она зайдет в комнату и ей скажут: «Камон, Лизонька, на выход». Но дом удивительно тих и кажется менее враждебным, чем в первые недели. Индиго качнула головой, шумно вздохнула и направилась вперёд по коридору, завернула за угол… Когда её агрессивно припирают к стенке, боевая стойка (прикрыть лицо) – первая защитная реакция, вызубренная после побоев от Крис. Шума-то, конечно, успокоилась и Лиза её даже не винит, но привычка – никуда не делась. — Еба-ать, - грубоватое фырканье на ухо, - до сих пор на стрёме, кисунь? Натянутые до предела нервы мгновенно ослабляют хватку. Внешность в полутьме слабо различима, но Индиго безошибочно узнает голос и чуть дурманящий запах сигарет вперемешку с мятной жвачкой. Так пахла только Кира Медведева. — Ты из абьюзера в сталкера переквалифицировалась? – запальчиво уточняет Лиза. – У меня сердце в пятки ушло. Кира смеется. Её смех чуть клокочущий, вибрациями отзывается в ушной раковине. Некоторые обижаются на откровенные подъёбы. Лиза, честно, контролит их в себе, но она такая – наждачного типа, может сказать резкое, не желая толком обидеть. Медведева, впрочем (как оказалось на практике) плюс-минус похуистично относилась к подобному. Лишь иногда вскидывала бровь, щелкала языком и медленно водила вытянутым факом перед глазами Индиго, почти задевая кончик носа. Перевод: «перебрала с наездом, кисуль, в следующий раз херану по мозгам». И, знаете, Лизе такое общение по вкусу, она правила игры приняла с готовностью. Ей Медведева не особо-то и нравилась, но если Родительская неделя – оттепель, то Неделя Лидерства – сближение. Андрющенко, наконец, разглядела в Кире твёрдость характера. На резких поворотах норова Медведевой временами всплывали хрупкость и детская непосредственность. Она общалась со многими, но ни с кем крепко не дружила. И это правильно. После проекта жизнь разведёт их по разные берега. — Меньше стремайся, никто тебя не обидит, - Кира качнулась назад, дёрнув плечом, - ты пиздецки быстро сбежала. Мне одной пришлось Настюху утешать. Она-то думала, что с тобой – финита. Только сделай вид, что не знаешь о её рёве. Лиза чувствует тепло. Такое нехорошее тепло, предшествующее слабине. Установка: «не дружить» - по швам трещит, расползается. — Она – скала, она – кремень. А я – могила, - Андрющенко прикрывает рот ладонью, пытаясь скрыть какую-то неловкость. — Могильщик «не сдохнешь – выебу лопатой», - ехидно цокает языком Медведева, а потом вдруг добавляет, - Эй, Лизок. Индиго вскидывает бровь, чувствуя, как ладонь Киры накрывает правую скулу, чуть ущипнув за щёку. — Я, типо, рада, что в нашей команде без вылетов. Харе об уходе говорить, лады? Если учителя оставили – так тому и быть. Хер тебя кто отпустит. У Медведевой шершавые пальцы, но само касание выходит непривычным для Лизы. Любой контакт – расползался сетью дискомфортных уколов по коже. Но с Кирой всё немного иначе. И даже значительное «хер кто отпустит» звучит с очевидным смыслом: мы не отпускаем. Тепло подпаляет края самобичевания Лизы. — Обойдемся без наручников? – хмыкает Андрющенко, направляясь вперёд. Ленивые шаги Киры от неё не отстают. — О? Ну, посмотрим, - хохочет та уже в полный голос, - ебать, переселяйся под мою койку. — Там же Юлька спит? – осторожно припоминает Индиго. — Не стенка – подвинется, - закатывает глаза Медведева. Они, наконец, выходят на свет, и Лиза щурится, оглядываясь на Киру. У той – улыбка во все тридцать два, непривычно довольная. И впервые за последние часы Индиго кажется, что осталась она, на самом деле, к месту. Голос совести примолк, опустившись до выжидающих змеиных позиций.