Трудный период.

Сигарета предательски дрожит в руке, когда ты убираешь палец с зажигалки и вымученно прикрываешь глаза. Ты устала, оттого веки кажутся почти свинцовыми, а пальцы уже не поддаются твоим командам; но все равно куришь, вдыхая горьковатый дым большими порциями. На набережной чертовски холодно, ледяной ветер бьет в лицо; плотнее кутаешься в джинсовку, но не особо помогает. Куда ты катишься, Арбенина? Кажется, еще совсем недавно ты говорила, что всех их переживешь. Теперь ты считаешь дни и пытаешься угадать, какой из них станет крайним. Лена уже шутит, мол, надо место на местном кладбище подыскать. Невольно улыбаешься, вспомнив, как она наорала на тебя пару недель назад, потому что заебалась вытаскивать из состояния полумертвого овоща. Жукова тогда оговорилась еще, что в такой перспективе можно сдохнуть месяца через полтора. Прошел месяц. Осталось совсем немного. Затягиваешься, морщась от отвратительного вкуса. Лена подсадила тебя на эту вишневую дрянь полгода назад, отказавшись покупать ментоловые. Ты раньше и курила-то меньше, однако после ухода Светки полетела куда-то не туда. Сурганова всегда курила только классические «Мальборо», а все остальное не признавала в принципе. — Арбенина, блять, где тебя носит? — в голосе беспокойство и злость. Ленка в последнее время тебя пасет постоянно, видимо, боясь, что снова напьешься и натворишь какой-то хуйни, как это было в сентябре. Ты тогда притащилась к Свете в начале пятого утра. Сейчас не помнишь даже, каким образом оказалась у ее порога; пьяная, не совсем в здравом уме, ты буквально ломилась в чужую квартиру, заранее зная, что тебе не откроют. Она ведь не одна. Она ебётся с Эллой, и ты об этом осведомлена. Идиотка. — Да нормально все со мной. Я уже не ребенок, Лен, — стараешься говорить как можно более естественно. Ей вовсе не нужно знать, что ты опять саму себя ломаешь. — На набережной. Скоро приеду. Сбрасываешь первая, потому что не хочешь слушать ее лекций о правильной жизни. Где-то глубоко в душе понимаешь, что она хочет как лучше, но ты привыкла играть по собственным правилам. Или следовать инстинктам. И тебе это даже нравится. Потому что ты всю жизнь бегаешь от взрослых проблем, наивно веря, что рано или поздно они исчезнут сами по себе. А вы здесь первый раз поцеловались, помнишь? Конечно, ты помнишь. Помнишь так хорошо, что в горле встает ком. Ком из непролитых слез, убитых нервов и воспоминаний, которые не вытравить даже литрами коньяка. Пробовала — не помогло. На ней тогда было темно-серое пальто; вы стояли у воды и пили кофе. Обжигающе горячий, насыщенный, с добавлением корицы. Единственное, чего ты никак не можешь вспомнить, — что именно толкнуло тебя на этот поцелуй. В голове будто непроглядный туман; ты делаешь шаг вперед, кладешь руки на талию и долго-долго смотришь в глаза, а потом — чувствуешь ее губы на своих. Холодные, пропитанные кофеином. Она что-то шепчет, но, сколько не вслушиваешься, ты не можешь разобрать. Это, пожалуй, первый и последний ваш поцелуй, который ты помнишь так болезненно ярко. Позже их было намного больше, но именно этот, на набережной, ты запомнила до самых мелочей, вплоть до того, как она обнимала тебя за шею и как часто дышала. Да что уж, у тебя самой сердце едва не выскочило. — Дин, ты ведь себя так сожрешь, — вздрагиваешь. Ты так глубоко погрузилась в свои мысли, что даже не заметила Жукову, которая, кажется, появилась из ниоткуда. — Или замерзнешь насмерть. — Не сожру, — шипишь сквозь стиснутые зубы — то ли от холода, то ли от гребаной жалости к самой себе. Ты всеми фибрами души ненавидишь эту жалость. — Че ты тут делаешь? Вопрос откровенно идиотский. Лена ведь знает, что оставлять тебя наедине с самой собой намного опаснее, чем в клетке с голодными тиграми. Ты сама похуже тигра, когда в ярости. Закапываешься в свои дурные мысли по самое горло и сама себя изнутри съедаешь, потому что за все эти годы «трудные периоды» переживать нормально так и не научилась, хотя пыталась. — Проверяю, чтобы ты в воду не бросилась, — язвит директор, а сама думает, что, задержись она еще на полчаса, возможно, это была бы уже не шутка. — Поехали я тебя домой отвезу, а? Странно, но ты не заметила даже, в какой момент ее стала так волновать твоя жизнь. В какой момент вы вообще успели так сблизиться? Она и терпела тебя только потому, что вы со Светкой всегда вместе везде таскались. Ей просто пришлось привыкнуть. Это ненадолго. Если быть точнее — на четыре года. Гребаных четыре года. Ее теплая ладонь накрывает твою ледяную, и по телу тут же проходится электрический разряд. Лена слишком долго терпит тебя и твои депрессии. — У тебя железные нервы, — выпрямляешься, бросаешь на тротуар тлеющий окурок, и вы вместе идете к неподалеку припаркованной машине. — Я бы уже послала. — Так я бы и послала, — фыркает Жукова, но все же улыбается. — Прикипела за четыре года все-таки, видать. А ты даже рада, что она все-таки прикипела.