Love is a small miracle

      Утро пробирающегося через завешанные шторы четверга не могло не вызвать на лице Геннадия измотанной, но довольной улыбки. Он любил свою работу, не любил начало недели, но обожал видеть результат проделанного в конце. Наверное, поэтому под конец неделя шла, по обычаю, легче.       Мужчина покидает спальню первым, также первым занимает ванну и выходит из неё, собственно, тоже первым. Он всё так же номером один готовит завтрак, варит кофе и сервирует барную стойку, за которой обычно и проходит каждый завтрак. Обеденный стол они накрывают редко, чаще предпочитают остаться на диване с журнальным столиком и шумящим телевизором.       Геннадий Ильич, как его все называют на работе, пританцовывает, хозяйничая на кухне. Сама же хозяйка, по правде говоря, всей квартиры так и не появляется в поле зрения мужчины. Вода в ванной не шумит, тапочки не шуршат по полу, а приятный, по обыкновению хриплый ото сна, голос так и не обрушивается на слух Кривицкого.       Гена оставляет на плите сковороду с очередной партией горячих оладий. Готовить он любит сильно, примерно так же, как она любит есть его блюда и тихо восхищаться его умением внутри себя, произнося только: «Спасибо, Гена». Женщина начинает волновать своим отсутствием, и хирург уже успевает прокрутить все возможные причины такого долгого, непривычного для неё сна. Но, когда он заходит в спальню, волнения довольно быстро покидают больное сердце Геннадия, ведь на их кровати Ирина Алексеевна, полностью погруженная в свое дело, перелистывает уже не первый документ, сверяя что-то на телефоне.       Павлова чувствует взгляд мужа сразу. Поднимает голову, улыбаясь ему вместо приветствия.       — Ты чего стоишь так? Случилось что? — голос действительно хриплый. Гена улыбается.       — Доброе утро, — держится рукой за косяк. — Ты чего не встаёшь? Напугала меня. Я завтрак приготовил.       — Да, я чувствую... — Ирина вдыхает нарочно ещё раз и едва заметно прикрывает глаза. Запах и вправду божественный.       — Ты иди, я щас приду... — её взгляд снова завлекают бумажки, а мужчине остаётся только вернуться к оладьям, пока жена не выключит начальницу и не вернёт их спальное ложе в свой законный вид.       Павлова почти сразу вылезает из постели, на ходу собирая все свои нужные документы. Ванна, тапочки, халат и утренние объятия мужа, в которых она немного тонет, словно камень, медленно опускающийся ко дну. Улыбки, прикосновения и разговоры - их верные спутники сегодняшним утром.       — А ты зачем кофе сварил? — Ирина откусывает новый кусочек вкусного теста.       — Как зачем? На завтрак, Ира, — переводит её вопрос в шутку он. Рука тянется за тарелочкой с вареньем.       — Нет, ну зачем? Тебе кофе всё равно нельзя, у тебя сердце. Забыл? — наклоняет голову, пытаясь заглянуть в лицо собеседнику.       — Зато тебе можно, — делает характерный жест Кривицкий, - вот ты и пей.       — Я не буду, — отвечает она, уже забывая свои же колкости и погружаясь на мгновение в пережевывание особенно вкусного сочетания продуктов.       — Чего это ты не будешь? Никогда не отказывалась, а тут на тебе! Я что, зря варил? — сыпет вопросами муж, конечно же, только играя злость и обиду.       — Никогда, никогда... — бубнит себе под нос зав. отделением, копаясь в тарелке, — А сегодня не захотела! Решила воздержаться пока...       — С чего это вдруг? — шутки шутками, но Геннадий быстро улавливает серьёзность слов женщины. — Со здоровьем что, Ир? Ты с этим не шути!       — Да всё нормально у меня со здоровьем, Кривицкий, не бухти! Спина болит снова, Брагин сказал, что лучше воздержаться на время... Посмотреть, что будет, — инструктирует хирурга она, ловя на себе возмущенный взгляд супруга. Чёрт...       — А ты мне рассказываешь только сейчас? — он хочет разозлиться, отчитать, обидеться на крайний случай. Он имеет право как-никак. Но Гена —человек отходчивый, поэтому напряжение от злости спадает с его плеч быстро, а улыбка во взгляде возвращается. Тема запирается сама собой, разговор идёт в рабочее русло. Совсем скоро им уже необходимо быть на рабочем месте.       Рабочие будни как штатного хирурга, так и зав. отделением летят быстро и не без усилий. За день Кривицкий появляется в операционной два раза, столько же сообщает родственникам не самые счастливые новости о тяжёлом выздоровлении двоих пациентов. В приемном ещё несколько раз требуются его руки, чтобы нанести швы по его челюстно-лицевому профилю. Вместе с Иваном Николаевичем они идут к ординаторской, чтобы перевести дух за кружкой чая и чего-то съестного.       — Да не говорите глупостей, Геннадий Ильич, — перебивает рассказ собеседника Хромов. — Какой такой «ваш возраст», вам всего сорок шесть лет! Ещё вся жизнь...       — Ну не вся жизнь, — повторяет действия Ивана Николаевича, — Но половина так точно, соглашусь с вами.       Старший мужчина улыбается находчивости товарища и заходит первым в ординаторскую. Геннадий продолжает свою историю, мысленно отмечая, что при их разнице в двенадцать лет возрастной промежуток совсем не ощущается. Разговаривать с Хромовым зачастую приятно и познавательно, слушатель из него отличный, да и сам он рассказчик ещё тот.       Ирина Алексеевна тоже успевает побыть в операционной, но всего раз, потому что поясница решает этот день за неё — явно не в лучшую сторону. Ирина прихрамывает сильнее обычного, но держится на людях, не показывая истинной причины раздражительности. Брагин на глаза Ирины не попадается, поэтому она, уклончиво решив, что это знак, оставшиеся часы рабочего дня проводит, зарывшись в бумажки.       Геннадий заходит за ней за десять минут до окончания смены, пока в отделении тихо и сразу несколько скорых не мчатся к ним с тяжело ранеными. Павлова выслушивает речи мужа с прищуром от усилившейся боли в пояснице, но с открытым сердцем. Видеть его после дня, проведенного один на один с болью, как никогда приятно. Он всегда её отдушина, даже если она ему этого никогда не скажет. Гена и так это знает, поэтому иногда улыбается ей слишком глупо и влюбленно, за что, собственно, и получает: «Гена, ты что, совсем, что ли? Ни разу не видел меня?»       По прибытии домой Ирина проходит в глубь квартиры, буквально сбрасывая с себя плащ и сапоги. И какая муха её с утра укусила, что она напялила обувь с каблуком? Диван манит своей мягкостью, а возможность вытянуть ноги ещё никогда не казалась такой заманчивой.       — Ир, ты чего? — немного обеспокоенно спрашивает Гена, раздеваясь и проходя за ней. Такое поведение жены нетипично, а её прихрамывание и гримаса боли, которую она старательно пытается скрыть от него, наводят ещё большей нервозности.       — Ничего, — не со зла шипит женщина, руками касаясь обивки мебели и наконец принимая долгожданную позу. Блузка вздымается на груди от отдышки.       — Как это «ничего»? Ты что, меня за дурака держишь, Ир? - он подходит к ней и присаживается рядом, касаясь рукой её ноги и начиная гладить. — Рассказывай, — кивает для пущей убедительности.       — Всё это тебе расскажи, — злится Ирина, но запрокидывает голову и прикрывает глаза, давая себе секундочку для расслабления под его простой лаской. Он как успокоительное...       Кривицкий видит состояние супруги, читает его, как кардиограмму сердца, потому что разбирается в ней лучше, чем в медицине. На нём брюки с рубашкой и клетчатый пиджак, который они с Ирой выбирают вместе. Его рука перемещается на её колено, поглаживая, а потом выше на бедро, сжимая его в знак поддержки. Он ничего не говорит на её колкость, потому что это её обычная реакция на любую слабость своего организма или себя. Сложно Ирине принимать это, а уж тем более рассказывать. Но он на то и сидит рядом, чтобы её «тараканы» не загрызли её саму.       Ира возвращает свой взгляд на супруга, а такое выгибание тела назад прежде вообще не радует её спину, отдавая женщине боль в пояснице с новой силой. Она охает, запуская руку назад между спинкой дивана и спиной, глядя на Гену и на выдохе признаваясь:       — Поясница весь день болит, — еле шевеля губами, женщина пытается растереть больное место и хоть немного снизить неприятные ощущения. Геннадий на мгновение сжимает её бедро сильнее, взглядом и действием говоря ей всё то, на что сейчас нет времени. Её состояние стоит на первом месте, оно выше её упрямства.       — Ох, Ира-Ира, — бормочет мужчина, поднимаясь с дивана. — Почему молчала?       Ирина только молча смотрит на мужа, держа руку на том же месте. Ждёт дальнейших действий Кривицкого, передавая ответственность за себя в его руки, доверяя ему сильнее, чем самой себе. Не во вкусе Павловой принимать помощь, но его этот вкус обходит стороной. Он с ней заодно, а она заодно с ним. На то брак и зовётся браком.       — Раздеться сможешь сама? — спрашивает он, уходя в спальню.       — А ты скучаешь по временам, когда не могла? — кричит ему в ответ она, поворачиваясь к проёму, превозмогая боль. Взгляд, который она получает от Гены, заставляет ответить без сарказма:       — Могу пока.       — Давай, вот так, — хирург поднимает рубашку выше, заставляя её придерживать ткань руками. Мазь холодит кожу под приятными массажирующими прикосновениями Геннадия. Когда он заканчивает, то помогает ей избавится от лишней одежды и приносит теплый халат.       — Ужинать будем? — спрашивает Ирина, чувствуя его руки на своих плечах и прикосновение губ к ним.       — Будем, — соглашается Гена, проводя вдоль её плеч ещё пару поглаживаний. — Лучше?       — Да, — тихо отвечает она, впитывая его внимание, как губка. Насколько нежной становится строгая начальница в руках челюстно-лицевого хирурга, насколько податливой!..       Ужинают под какое-то телешоу, которое ни один из них не смотрит по-настоящему. На разговоры сил нет, а поверхностный шум создаёт эффект живого общения. Не всегда нужно разговаривать, чтобы слышать, поэтому дискомфорта их молчание не вызывает.       Ирина собирает оставшуюся посуду со столика и несёт на кухню, где слышится шум воды. Она оставляет грязное возле раковины и ловит взгляд мужа. Через мгновение щекой касается его плеча.       — Как? — спрашивает мужчина, намыливая вилки.       — Меньше болит, — наблюдает за его действиями, уже порядком засыпая. Мозг цепляется за одни и те же махинации, расслабляясь ещё сильнее.       — Но болит... — тяжело вздыхает Кривицкий, убирая очередную чистую тарелку на разложенное рядом полотенце. Почему-то сегодня воспользоваться посудомойкой им на ум не приходит.       — Ген, ты же сам знаешь, что после травмы это не страшно. Сам говорил, — напоминает жена, обхватывая руку мужа, когда тот заканчивает плескаться в воде.       — Помню, помню, — поворачивается к ней во всё той же расслабленной манере. Он устаёт так же, как и она. Добраться до постели сейчас является главным желанием двоих людей.       — Надеюсь, сегодня ночью ты мне дашь выспаться? — уголок губ неприлично поднимается вверх.       — Ты ещё жалуешься, Кривицкий? — возмущается она, ощущая, как ложатся его руки на её талию. Разряды бегут по коже, оказывая на женщину седативное действие. Веки расслаблены, и от полного закрытия их удерживает только нахальное лицо супруга напротив.       — Конечно, жалуюсь, — наклоняется к ней и, пока она не успевает сообразить, что он задумал, крадёт поцелуй. Расслабленный, нежный, немного сонный, завлекающий в иной мир ещё не так глубоко и вязко. Земля под ногами кажется мягкой, пока её губы отвечают на его поцелуй.       — Ты же у меня всю ночь одеяло забирала, — заканчивает свою реплику, касаясь своим лбом её.       — В следующий раз будешь спать на коврике в прихожей, если не нравится, — лучшая тактика — это нападение: Ирина знает лучше любого другого это правило. Её силуэт растворяется в сумерках спальни.       — Нравится, конечно, — вздыхая, бормочет себе под нос Геннадий.       Свет медленно гаснет по всей квартире, унося её обитателей в такой желанный отдых. Следующий день будет похож на вчерашний, и это ни капли не смутит сладко спящую пару. Сентябрь унесёт за собой последние теплые дни, пронося время на неделю вперёд. Но это будет потом, а пока Геннадий Ильич тихо встаёт с кровати, чтобы взять плед из гостиной и вернуться в постель, потому что Ирине одного одеяла на кровати явно мало. Каково же будет удивление женщины, когда, проснувшись ночью по нужде, она увидит своего мужа закутанным в плед!..