|
Был август, когда Эндрю пожал руку Смерти. Шла вторая неделя нового семестра, а Эндрю уже устал. Еще было лето — сезон самоубийств. Но Эндрю не просил смерти.||
Первым его нашел Кевин. Он яростно стучал в дверь, беспокойство росло с каждой секундой молчания. Они договорились пойти посмотреть шоу, какое-то живое выступление в корпусе Эдена. Но когда Эндрю не ответил ни на первое сообщение Кевина, ни на третий, четвертый, пятый звонок, Кевин начал беспокоиться. Потребовался неловкий момент, чтобы понять, что дверь была не заперта. Когда Кевин обнаружил это, настежь распахнув петли и приоткрыв рот, чтобы пожурить Эндрю за халатность, было почти слишком поздно. У Эндрю не было пульса в течение четырех и девяти десятых секунд. К тому времени, когда прибыли парамедики, носилки почти понадобились и Кевину. Его не переставало трясти, и он подумал, что, возможно, плачет, но он ничего не замечал, кроме того, что его падший ангел лежит без сознания на полу общежития. — Я никогда ему не говорил, — ни к кому не обращаясь, выпалил Кевин, пока один из медиков привязывал тело Эндрю ремнями к поддону. Другой медик пытался заставить Кевина покинуть комнату, но тот не шелохнулся, только пошел туда, куда последовал Эндрю. Он чувствовал себя клише, комедией и трагедией, слитыми в одну ироническую кульминацию, когда он всхлипнул: — Я никогда не говорил ему, что люблю его. Слезы хлынули потоком.III
Передозировка кокаином. Таково было медицинское заключение, которое пришло обратно. Это была ложь, очень-убедительная-хотя-и-не-должна-была-таковой-быть ложь, которая чуть не вырвала сердце Кевина из грудной клетки. Потому что он в нее поверил. Эндрю это помнит. У него нет выбора в этом вопросе. Он помнит слова доктора и задается вопросом: Кто вас подкупил? Сколько вам дали за то, что вы солгали мне, солгали себе? Хуже того, он помнит предательство в глазах Кевина: — Зачем ты так поступил с собой, Зачем ты так поступил со мной, Почему ты делаешь больно всему, к чему прикасаешься? — недоверие из уст Кевина: — Твои глаза, твои глаза, они были черными, ты был мертв, Эндрю, мы чуть не потеряли тебя, я чуть не потерял тебя, — недоверие, с тех пор укоренившееся в каждом действии и каждом слове. Эндрю также помнит, что, возможно, единственный раз в жизни он был невиновен. В какой-то степени он был виноват. Но только отчасти. Как было сказано ранее, Эндрю устал. Очень сильно устал. Устал настолько, что не проверил, перепроверил и в третий раз не проверил содержимое своей бутылки с водой, когда вернулся в общее общежитие. Они отравили его гребаную воду, в конце концов. Крекерная пыль — вот как это называется. Гранулы размером меньше рисовых зерен и поэтому хорошо растворяются. При смешивании с любой жидкостью препарат безвкусен, практически невидим, обнаруживается только с помощью индикаторной полоски лакмусовой бумаги. Всего двух граммов пыли достаточно, чтобы обездвижить человека, вызвав временный паралич на несколько часов. Но еще немного, и наркотик становится смертельным. Адски смертельным. Эндрю проглотил эквивалент трех граммов. Он должен был умереть. С этим не поспоришь. В тот момент, когда почувствовал, как напряглись нервы на руках, как сжалось горло, как затвердели мышцы, он понял, что совершил ошибку. И знал, что это был тот случай, когда он, возможно, не сможет воскреснуть. Когда он очнулся, больше всего удивив самого себя, на той больничной койке, позади которой в слезах метался Кевин (видимо, в наследстве Дэя не было столько денег, чтобы подкупить врачей и позволить ему войти в палату), первой мыслью Эндрю было: Ад выглядит скучно. Второй его мыслью было: «Я ебать как хочу пить». А потом до него дошло. Комната, вода, последний вздох, который он испустил, почувствовав, как мышцы обмякли. Эндрю произнес с болью в горле, что было суше Атакамы: — Мне нужна прибавка. После пришли врачи. Как обычно, они говорили: «Вам повезло, что Вы живы», «Нам нужно проверить такие-то анализы», «Мы поставим Вас на ноги через несколько дней» и т.д. Дурная слава Эндрю как инвестора Фоксборо в сочетании со вмешательством ОБПА в его дела (по сей день Эндрю так и не узнал всех подробностей того, что именно ОБПА сделала, чтобы убедить власти смотреть в другую сторону), привели к тому, что Эндрю покинул больницу с не более чем шлепком по запястью и обязательным графиком терапии для поддержания видимости. Кроме этого не было ни больничного счета, ни тюремного заключения, ничего. Эндрю по-прежнему требовал надбавки при следующем созвоне с Невиксом. Другое дело — Аарон и Ники. Эндрю отказался рассказать им о масштабах своей работы, особенно учитывая, что по контракту он должен молчать о ней, что только усилила горечь брата и кузена из-за передозировки. Ники неделями не мог прийти в себя, отчаянно пытаясь разобраться в том, в чем у него не было возможности разобраться. С Аароном все было иначе; в течение следующих нескольких месяцев каждый раз при виде Эндрю его лицо принимало выражение, похожее на вину. Ни для кого не секрет, что в подростковом возрасте Аарон экспериментировал со множеством наркотиков, но теперь, видя, что его родной брат был так близок к смерти из-за них (пусть и не по вине Эндрю, но Аарон и не догадывался), Аарон задавался вопросом, не повлияли ли его прежние привычки на близкую смерть Эндрю. После всего этого испытания на него обрушился шквал эмоций. Это единственный способ все описать. Но Эндрю давным-давно дал обещание своей семье, и, как говорится, чем меньше они знают, тем лучше. Рене, конечно, знала правду. Она и Невикс, кем бы, блять, ни был Невикс, были единственными в кампусе, кто когда-либо знали правду. И они, наряду с Бетси Добсон, старшим агентом ОБПА, временно исполнявшим обязанности терапевта в Фоксборо ради Эндрю, были единственными, кто когда-либо знали новую привычку, которую Эндрю выработал после «передозировки»: Вынужденный иммунитет. Он начал с десятой доли грамма. Запив тридцатью двумя унциями дистиллированной воды и наевшись ржаным хлебом для максимального усвоения эффекта, Эндрю страдал лишь от легкого жара и гиперактивности в течение нескольких часов. Затем его вырвало всем, что он съел за последние два дня. Процесс — выработка естественной устойчивости к пыли — был медленный, но сейчас необходим как никогда. Эндрю признался себе, что должен был сделать это много лет назад, когда его впервые предупредили о наркотике, печально известно используемом наемниками и международными оперативниками, столь же подготовленными, как и он, если не более. Но, как и многие другие важные вещи в его жизни, он ждал слишком долго и чуть не потерял взамен все. После того как освоил десятую долю грамма без каких-либо последствий, он стал практиковаться с более концентрированным количеством. И получил пыль от Добсон после тщательной лекции об осторожности и ответственности. Безопасность семьи — все, что Эндрю волновало. И умирать от такой глупости, как отравление, он не собирался. Ему не нравились ни постоянные головные боли, вызванные пылью, ни маниакальный характер, вырывавшийся из психики, когда он выходил за пределы своих возможностей благодаря дозам. Крекерная пыль сначала воздействует на сознание, а затем, при передозировке, переходит к физическому отключению мышц и органов. Эндрю достаточно осторожен, чтобы всегда оставаться по ту сторону забора, где речь идет о разуме, не желая повторения больничного опыта. С другой стороны, это означает, что ему часами приходится жертвовать своими ментальными барьерами. Эффект может длиться от часа до двух дней в зависимости от дозировки, но важным моментом является то, что Эндрю делает успехи. Если Добсон провела свое исследование правильно, то Эндрю — одни из двенадцати известных зарегистрированных людей в мире, способных переваривать два грамма крекерной пыли и не испытать притом никаких признаков паралича (рекорд принадлежит ныне покойному филиппинскому агенту, который переварил пять целых две десятых грамма и в конце концов умер от длительного воздействия пыли. Поди разберись). Это большое достижение, но Эндрю еще далеко не готов. Но это работает. Теперь, шесть месяцев спустя, Эндрю способен без проблем проглотить полтора грамма пыли; два грамма — с головной болью и легкими невротическими симптомами; два целых две десятых грамма — с температурой и психическим расстройством. В настоящее время он работает над достижением двух с половиной, но ему нужно быть осторожным, чтобы снова не отправить Кевина по спирали. В более низких дозах пыль придает глазам красный оттенок, похожий на кровоподтек; в более больших зрачки расширяются, пока вся радужка не станет черной — те самые глаза, которые невидяще смотрели на Кевина, наткнувшегося на тело Эндрю в общежитии, — и Кевин уже давно знает, что в глазах надо искать признаки «привычек» Эндрю. Окна в душу и все это дерьмо. Кевин понятия не имеет об истинной причине налитых кровью глаз Эндрю и его неуравновешенной улыбки, которая появляется и исчезает произвольно. Эндрю не хочет даже начинать объяснять, в чем дело, потому что это повлечет за собой признание во всем — в том, что касается ОБПА, контракта Эндрю, его миссии, — и он не уверен, что Кевин когда-нибудь простит Эндрю такой секрет. — Цель оправдывает средства, — сказала Рене, но при этом нахмурилась. Она презирала правду сильнее Эндрю. Обещание есть обещание. К черту любые препятствия, стоящие на пути Эндрю.IV
— Пусть Макиавелли сосет, — бормочет себе под нос Эндрю, взвешивая теперешнюю дозу на весах. Две целых три десятых грамма. Он мог бы настоять и на большем количестве после того, как уже разобрался с двумя целыми и двумя десятыми, но даже самое незначительное увеличение на этом этапе приводит к тому, что Эндрю начинает заигрывать с вероятностью быстро переусердствовать. Кроме того, они с Аароном должны встретиться чуть позже, и Эндрю знает, что у него не хватит времени, чтобы оправиться от такого количества пыли. Нет. Сегодня лучше перестраховаться. Два грамма конечны. Он не понимает своей ошибки. Нет, пока не становится слишком поздно. Он высыпает, как ему кажется, необходимую дозу в свою бутылку с водой, и в течение часа, выполняя последнее задание, Эндрю самостоятельно вводит себе наркотик. Он еще не дошел до момента, когда два грамма легко переносятся, и уже чувствует, как поднимается температура. В какой-то момент Эндрю откладывает ручку и отворачивается в сторону. На стене висит серебряное зеркало, которое несколько месяцев назад повесил Аарон, — подарок от его партнера. Эндрю изучает свое отражение в стекле, прежде чем его чуть не выворачивает наизнанку от внезапного, неимоверного хохота. Волосы взъерошились, пиджак съехал набок, губы потрескались, будто он прошел через метель. Он выглядит ужасно, и это, возможно, самое смешное, что он видел за весь день. Но это не смешно, успел подумать Эндрю быстро теряя сознание. О, еще как смешно. Цифровые часы на комоде отбивают новый час. Звук похож на неисправный магнитофон. Он поворачивается всем телом в сторону шума, но кажется, что он исходит одновременно отовсюду и ниоткуда. Он снова смеется. Бип-бип, как горн. Гудок издает звуковой сигнал, и человек падает… Перестань смеяться. Мы все падаем… Лондонский мост падает… Эндрю взвесил два грамма, да? Он изо всех сил пытается вспомнить. Начало всегда самое плохое, но это кажется еще хуже самого плохого. Но раньше он справлялся и с большим. И сможет с этим справиться. Да? Да? Но это чертовски больно. Боль боль Б-О-Л-Ь боль как от стекла не того что в коже Кевина… Это было не стекло это был нож это был мой нож… Сколько я, блять, принял? … это был мой нож? Я не хотел причинять ему боль он это знает? Он знает что я причинил ему боль… Ты причинил ему боль ты причинил боль всем ты причинил боль теперь тебе больно это больно… Что это, блять, вообще значит — причинить боль. Часы снова пищат, и Эндрю пытается встать, но падает со стула. Бумага, над которой он работал, падает на пол вместе с ним, лист сминается под его рукой. Голова ударяется о край кровати, но он не встает. Мысли теперь под контролем, как и всегда, когда он принимал пыль. Ты заслуживаешь боли ты заслуживаешь чувствовать я просто хочу чувствовать что-то я просто хочу чувствовать… Два грамма, да? Может, было больше. Два целых и одна десятая? Два целых и одна десятая грамма. Два, запятая, один. Два-один. Двадцать-один. — Мне двадцать один, — выдавливает Эндрю. Он не знает, что и это значит. Ты взрослый ты ответственный взрослые всегда за все отвечают они в этом хреновы и ты в этом хренов. — В чем? — требует от себя Эндрю. В том чтобы жить дышать защищать обещать держаться выдерживать давай Эндрю это всего лишь два и один грамма ты должен выдержать. — Выдержать. — Эндрю поворачивает голову в сторону, царапая кожу по дереву стойки кровати. — Выдержать, выдержать, выдержать. — Как мантра, как молитва, как мольба. Нет не молись не умоляй мы не умоляем ты раньше умолял на этой кровати… Не на этой — на другой сколько кроватей было… Кровать умолять умолять кровать слова одинаковые… Две целых три десятых грамма. Эндрю принял два и три грамма. Возможно. Он понятия не имеет. Он не помнит, как решил принять столько, но это единственное объяснение. Он уже принимал более двух граммов, и было не так уж плохо, так почему… — Я счас сдохну, — простонал Эндрю, но прозвучало это как смех, потому что смерть — это смешно, а люди смеются над чем-то забавным. Он пытается найти опору, царапая руками край кровати, но падает на пол. Он упирается лбом в ковер и опять хохочет. Ну разве это не смешно? Кевин найдет Эндрю в том же положении, что и в прошлый раз. Будет сильно грустить, ведь они хорошо ладили в последнее время. Накануне они занимались в библиотеке и сходили на ужин. Он был классным. Эндрю нравились ужины. Эндрю нравится Кевин. Ужин и Кевин? Фантастика. Кевин даже принарядился по такому случаю. Он надел самый красивый блейзер, который у него был, и золотой галстук, который Эндрю купил ему несколько месяцев назад и который чудесно смотрелся со смуглым лицом Кевина. — Ты выглядишь нелепо, — заметил Эндрю, когда Кевин закончил переодеваться. Кевин улыбнулся Эндрю так, словно тот написал ему сонет. — Спасибо. Ты тоже выглядишь хорошо. Эндрю нахмурился. Затем набросился на Кевина и стал срывать с него все слои одежды, потому что на самом деле кто-то такой привлекательный не должен чувствовать себя вынужденным скрываться вот таким образом. Им пришлось перенести бронь. Это было прекрасно. — О, Кевин, — ругается Эндрю, но это похоже на плач. Он ненавидит этот звук и хотел бы вернуть его обратно. Но не может позволить Кевину застать себя в таком состоянии. Не снова. Очередной прерывистый хохот вырывается из него при мучительной мысли о том, что Кевин застанет. — Не… хочу… — Эндрю кашляет, пока ему не начинает казаться, что он больше никогда не сможет дышать. Но раз он кашляет, значит, его мышцы все еще работают, и значит, он не умрет. По крайней мере пока. — Не хочу, чтобы они меня видели. В таком виде, — шепчет Эндрю своему отсутствующему богу. Они. Кевин. Аарон. Ники. Рене. Нил. Нил видел Эндрю таким. Нет, не совсем таким. В коридоре, в ту первую ночь. Нил увидел Эндрю на балконе. Нил всегда видел Эндрю, будто смотрел сквозь стекло. Он увидел меня он увидел меня он найдет меня он меня погубит… Он поможет мне он познает меня о боже… Я не хочу чтобы меня знали я не хочу я не хочу я не хочу… Ему кажется, что сейчас он видит Нила, наблюдающего за ним своими ледяными глазами. Пялящегося, хочет сказать Эндрю. Почему ты пялишься? Я должен застрелить тебя я должен заколоть тебя я тебе не доверяю тебя не должно быть здесь ты не можешь здесь оставаться ты можешь остаться лис может остаться… У Эндрю и раньше были галлюцинации, когда он принимал слишком большую дозу. Он проклинает божество, решившее подарить Эндрю видение именно Нила. Галлюцинация наклоняется и касается брови Эндрю, выступа между глазом и костью. — Побочный эффект, — плюет Эндрю в сторону видения. — Ты просто ебаный побочный эффект. Видение хмурится, но Эндрю это не волнует. Глаза его открыты, но мир дрожит, и он больше не может видеть. Даже темнота причиняет боль.V
И снова Эндрю с удивлением обнаруживает, что все еще дышит. Когда он открывает глаза, его встречает полуденный солнечный свет, льющийся из полуоткрытого окна. Он не помнит, как открывал его. — Ебать, — он замерзает, но его голова раскалывается, и ему не нужен градусник, чтобы понять, что у него жар. Требуется еще минута, или две, или пять, чтобы прийти в себя, прежде чем встать. На полпути ему на секунду приходится приостановиться, и еще одна уходит на то, чтобы подавить нарастающую тошноту, но только убеждается, что его не вырвет, он поворачивает голову, чтобы посмотреть на часы. Чуть больше часа дня. Он был в отключке три часа. Эндрю не помнит, как потерял сознание, но потеря памяти из-за пыли не нова. Он бросает взгляд на по-прежнему запертую дверь и приходит к выводу, что в безопасности. Никто — ни Аарон, ни Кевин — его не видел. Спасибо хуеплету за маленькие чудеса. Но что-то определенно не так. Эндрю пытается думать, но думать очень трудно, когда все тело просит вернуться в страну грез. Почему…? Снова тошнит, но Эндрю вспоминает. Эндрю не потерял сознание, когда принял последнюю дозу, точно больше двух граммов. Не страдал от таких буйных побочных эффектов, как сегодня. Что значит… Эндрю, спотыкаясь, подходит к ящику комода, открывает потайную ручку и одновременно сглатывает желчь. Конечно же, секретное отделение пусто. — Дерьмо, дерьмо, дерьмо. — В последнем пакетике, который дала ему Добсон, было два с половиной грамма. Но он думал, что правильно отмерил дозу. Он не должен был настаивать на таком количестве. Еще нет. Словно по команде, Эндрю поворачивается и едва успевает добежать до туалета, как тут же выблевывает все содержимое желудка в унитаз. Ага. Он определенно неправильно отмерил дозу. Ебаный ад. — Это ты виноват, — бормочет Эндрю себе под нос. Он прислоняется головой к фарфоровому ободку и стонет. — Во всем, блять, виноват ты. Очередная ошибка в длинном списке проебов Эндрю. В последний раз он траванулся из-за того, что обленился. Он не проверил свой напиток перед тем, как выпить его, эта мера предосторожности привилась ему с тех пор, как у него, черт возьми, выросли яйца. А теперь снова ленится. Он не смог измерить даже собственную дозу и не напортачить притом. Если бы Добсон положила в этот пакетик еще хоть один грамм, а Эндрю принял бы все… Эндрю вздрогнул. Большую часть саморазрушительных приколюх он оставил позади, когда присоединился к ОБПА. — Если ты не можешь спастись сам, — однажды сказал ему Невикс по телефону, — реши спасти кого-то другого. Он так и поступил. Он дал обещание, продал душу, подписал контракт, но не получил футболку. Эндрю устранил угрозу от Тильды много лет назад — его мать была религиозным фриком и считала, что внушение страха Божьего с помощью огня в плоть было хорошим способом воспитания ребенка. Спойлер: это не так. Оказалось, плоть Тильды была такой же легковоспламеняющейся, и Эндрю очень понравился агностический настрой их с Аароном нового детского дома после ее сожжения. Так было до появления Ники. Но Хэммику было не до огня, он достаточно натерпелся нападок от собственного отца, и близнецы терпели самодельную религию Ники. Все трое парней все еще несут ожоги и шрамы своего прошлого: Эндрю — на груди и руках, Аарон — на шее и плечах, Ники — на руках и сердце. Но если у Эндрю есть право голоса в этом вопросе — а у него оно, черт возьми, есть, его сделка с ОБПА является тому доказательством — Ники и Аарон никогда больше не будут подвергаться адскому гонору, который представляет собой Готкульт. По прошествии, кажется, часов, но, вероятно, всего лишь минут Эндрю поднимается на ноги. Он спускает воду в унитазе, и прислоняется к раковине, и делает очередной вдох, чтобы успокоиться. Каким-то образом он находит в себе силы умыть лицо, прежде чем выпить немного тайленола от головной боли. Видок его отражения не очень приятен, но и не смешон, по крайней мере. Боже, ему нужно отдохнуть от крекеров. Через десять минут, нанеся на лицо немного консилера, чтобы придать себе хотя бы какой-то презентабельный вид, и частично съев энергетический батончик (остальное он не смог переварить), Эндрю переодевается и находит свой телефон, беспорядочно брошенный в угол комнаты. Ему нужно связаться с Добсон по поводу того, что произошло, потому что, что бы это ни было, это нехорошо, а Эндрю действительно не хочет убить себя из-за просчета. В конце концов, это было бы очень неприятно. Он проверяет устройство, и, конечно же, Аарон спрашивает, где он. Эндрю не утруждает себя ответом и выходит из комнаты с сумкой и перчатками, накинутым на плечи пальто и головой, все еще раскалывающейся, как граната замедленного действия. Он оглядывает всех и вся, проходящих мимо него в коридорах, и испытывает некоторое удовлетворение оттого, что его репутация по-прежнему идет впереди него. По крайней мере, так, чтобы заставить быстро отвести любой блуждающий взгляд, когда он идет мимо. Когда он выходит на улицу, глаза жжет от холода, но это, вероятно, еще один затянувшийся побочный эффект. Аарон отправляет очередное сообщение, и Эндрю вздыхает. Это просто еще один проклятый день.VI
Из окна, которое не успел закрыть, Нил наблюдает, как светловолосая катастрофа покидает комнату общежития. Ему повезло, что окна Аарона и Эндрю находится на первом этаже, иначе он бы никогда не увидел зрелище, только что произошедшее. Наблюдать за этим было невероятно больно. Когда Эндрю сначала упал со стола, а затем растянулся на полу, что-то бессмысленно бормоча в воздух. Нила чуть не хватил удар, когда он пытался решить, что делать. Позвонить Кевину? Вызвать скорую? Приложить лед? Но все инстинкты подсказывали Нилу, что нужно подождать. В том, как Эндрю реагировал на то, что принял, было что-то методичное. Нил предположил, что это, вероятно, какой-то наркотик, но то, как Эндрю обращался с ним, выглядело полной противоположностью развлечению. — Иммунитет, — пробормотал Нил про себя, когда Эндрю опустился на пол. Это было единственное, что Нил придумал, что имело бы смысл. Правительственный агент не собирался просто так глотать наркотики, как конфеты; нет, это было сделано целенаправленно. Вопрос был в другом: зачем? От кого Эндрю вырабатывал иммунитет? Насколько Нил знал, Мориямы не действовали с помощью наркотиков и проклятий. Семья была больше похожа на людей, пользующихся пулей в лоб, ножом в горло, кремацией и повторяющейся толпой. Ну, знаете, поднятые руки. Когда стало казаться, что Эндрю зашел слишком далеко, чтобы разобраться в собственных руках, Нил отпер окно (кредитной картой и маленькой пружиной — самый старый трюк в книге) и приоткрыл его так, чтобы проскользнуть внутрь. Он подошел к тому месту, где лежал Эндрю, осторожно, чтобы не задеть груды одежды и разбросанные по полу учебники. — О боже, — сказал Нил вслух. Он присел и посмотрел на уязвимого парня. Странно, подумал Нил. Эндрю был совершенно беззащитен в этом состоянии. Зачем ему понадобилось во что бы то ни стало оставлять себя в таком компрометирующем состоянии, было выше понимания Нила. — Ты выглядишь не очень хорошо, — заметил Нил. Взгляд Эндрю был направлен куда-то за его плечо, и Нил понятия не имел, замечает ли он его. — Ты часто так делаешь? — спросил Нил без всякой на то необходимости. Эндрю был не в состоянии ответить, хотя и попытался. Из его уст вырвались какие-то слова, но Нил не мог их разобрать. Нил осторожно протянул руку и коснулся брови Эндрю, чтобы проверить, нет ли дрожи в коре мышц, сигнализирующей о разрыве нервов. Дядя Стюарт дал-таки Нилу несколько полезных советов. Когда дыхание Эндрю наконец выровнялось, Нил заключил, что блондин полностью потерял сознание. Это немного нервировало, потому что глаза Эндрю все еще были открыты, поэтому Нил осторожно прикрыл веки. — Уже лучше, — сказал Нил. И переместился, чтобы сесть на пол у края кровати, осторожно поднял голову Эндрю и уложил ее себе на колени. — Так мягче, а? Каждые пять минут Нил проверял пульс. Большой палец прикладывался к запястью Эндрю, указательный — к горлу. Пульс был ровным. Быстрее должного, но устойчивым. Спросите Нила, почему он сидел с Эндрю и оставался там около трех часов, пока тот не начал просыпаться, прежде чем выпрыгнуть из окна общежития, и Нил не ответил бы. Может, потому что Нил чувствовал себя виноватым за то, что раньше шпионил за Эндрю — желание восхититься тем, чего у него никогда не будет, перевесило его нынешние меры предосторожности — только для того, чтобы обнаружить блондина в муках, вызванных каким-то наркотиком. Может, потому что Нил чувствовал себя ответственным за стресс Эндрю, чертовски хорошо зная, что его присутствия в Фоксборо хватало, чтобы довести любого подготовленного агента ОБПА до припадка. Может, потому что Нил все еще пробирался на театральные занятия по искусству Кевина как можно чаще, только чтобы обнаружить, что наблюдает за двумя душами вместо одной — за Кевином на сцене, за Эндрю в заднем ряду — а старые привычки умирают с трудом. А может, потому что Нил знал, каково это — лежать в одиночестве каждую ночь и хотеть, чтобы кто-нибудь взял за руку, прежде чем поддастся очередному витку тьмы. Как бы то ни было, Нил старается не слишком много думать о своих действиях, выходя из здания и направляясь к Площади Корта. Он пообещал встретиться с Кевином примерно через час, чтобы позаниматься с ним, и пока Эндрю не вспомнит о Ниле в своей комнате, все будет в порядке. Пока, рано или поздно, не перестанет.