В конце они умрут.

      Рюрико терпеть не могла болеть. Это противное, тяжелое, удушливое чувство, поглощающее тебя с головы до пят, изнуряющее и невероятно раздражающее отсутствием возможности убежать, вырваться на свободу, вдохнуть чистый воздух. В детстве болезнь приносила одну радость – можно было не идти в школу, а валяться в кровати, играться с игрушками, смотреть мультфильмы и получать родительскую ласку, которая обострялась при виде чахнувшего чада. В подростковом возрасте болезнь становится просто приятным дополнением, которое будто нотариус заверяло подлинность односторонней сделки о передышке в повторяющихся буднях. Во взрослом возрасте, болезнь превращается в камень, замедляющий привычный бег во времени и пространстве, не дающий толком выполнить обязанности и поставленные задачи.       Рюрико сейчас относила себя к взрослым, несмотря на свои двадцать лет. А, следовательно, болезнь была для нее знакомой, встречи с которой хотелось избежать, нечаянно встретившись на улице. Говорить не о чем, да и не хочется, честно говоря.       Новость о вспышке новой болезни девушка восприняла поверхностно. Ну, что тут делать? Только недавно прошла эпидемия «чумы» двадцать первого века, загнавшая большую часть населения в квартиры и дома, а другую часть, поменьше – в могилу и печи крематория. Очередное испытание мироздания, не отличавшееся лаской к своим созданиям, оказавшимися настолько уродливыми и неблагодарными, что было бы и не жалко полностью истребить их, отдав несчастной Земле пару тысячелетий для спокойствия и восстановления. Не микробы и бациллы были заразой, а люди, выкашивающее все на свете без специальной терминологии, по типу той же «Чумы». Отсюда и пошли очередные конспирологии, что коронавирус – итог деятельности человека, нашедшего в этом способ поменять типичный уклад жизни и успешно провернуть замыслы великих, стоявших выше остальных людей и обладающих такими знаниями, о которых обыденному гражданину любой страны и додуматься бы было невозможно.       Так вот. Если коронавирус нашел свою родину в Китае, то вот первые известия о новой болезни поползли уже из Кореи. Сначала в местных новостях упомянули о странном инциденте в небольшом промышленном городке: мужчина тридцати лет, возвращаясь домой по оживленной улице, резко закашлял, согнулся по полам, изверг из желудка остатки не переварившейся еды вместе с кровью и какой-то слизью, а после свалился ничком в конвульсиях, перепугав всех людей до криков ужаса, невольно вылетавших из груди. Того быстро госпитализировала бригада скорой помощи, а в больнице уже врачи пытались сначала откачать пациента, после установить, что же с ним стряслось по итогу. И ладно бы – единичный случай, мало ли чего не бывает на свете? Но вот спустя пару дней инцидент был зафиксирован в соседнем районе. Затем подобное происшествие случилось уже в Сеуле, вконец подняв публику на уши и распространив информацию по всему земному шару.       Симптомы болезни у всех начинались одинаково – температура, доходящая до сорока градусов, с сопутствующей ломкой в суставах и общим недомоганием. Кашель, сопровождаемый кровянистыми выделениями. У кого-то в дополнение набухали железы, со временем становящиеся твердыми и попадая под признаки самой настоящей чумы, которую в свое время достаточно красочно описывал в своей книге Альберт Камю. У части отекали легкие и вырисовывались признаки пневмонии, отчего работа врачей становилась все опаснее и опаснее, а невольные зрители лишь сильнее страшились новыми известиями, видя, как быстро распространяется зараза.       Зараженного можно было узнать по сереющей коже, воспаленным глазам, красным и заливающимся синевой пятнам на теле, замедленному движении и моторике. А еще по запаху – едкому и плотному, напоминавшему кисель. Запаху, которым пах труп, пролежавший в естественной середе больше суток.       Возможно, если бы тревогу забили раньше, то катастрофы удалось бы избежать или оттянуть до момента, когда страны могли хоть что-то придумать и создать укромное место для чистых людей. Меньшинство как раз трубило об этом, взывая к благоразумию, пока большинство отворачивалось. Причиной безразличия стало отсутствие желания встревать в новый водоворот мировых событий, от которых люди только-только успели отойти. У всех свои заботы – семья, работа, учеба, кредиты и многое другое, из чего и состояло существование рядового индивида.       У Рюрико тоже были свои заботы, которые концентрировались в университете, прогулках с подружками и в спорте, в который она не особо и горела возвращаться, но учитывая дополнительное поощрение от учебного заведения – заставляла себя идти в спортивный зал и приводить тело в форму, изнывая от усталости и обливаясь потом.       Она была не кореянкой, а японкой.       Завела ее на чужбину воля отца, что был юристом – человеком видным и уважаемым среди населения, то ли за знания, то ли за деньги, которые так и падали на голову взрослого педантичного мужчины. Профессия вынудила его в начале прошлого года переехать в другую страну к новому филиалу его компании, а для красоты - прихватить выпустившуюся со школы дочку, пристроить ее под боком в престижный институт, полностью обеспечив хорошим образованием и беспечной жизнью, от которой щеки у той стали в пару раз больше, как и в целом телосложение. Такаяма-сан порой беспокоился, что мог уж слишком избаловать своего ребенка, но жена, в разговорах по телефону, уверяла, что поступает он правильно и лучше так, чем вынуждать девушку проходить через трудности, с которыми столкнулись они сами в ее возрасте.       Только не думайте, что Рюрико прям совсем была с золотой ложкой во рту. Девушка понимала цену деньгам и каким трудом они были заработаны, не видя взрослых дома глубокой ночью и прислушиваясь к шарканью шин на подъезде к их дому в Йокогамме.       Благо, что дома она была не совсем одна. Собака породы Акита-ину, за свою расцветку прозванная Тсуки – Луна, такая же белая и светлая, - охраняла сон и отгоняла одиночество ребенка, примостившись под боком и кряхтя, двигая лапами и хвостом. Тсуки осталась компаньоном и при переезде в Корею, как одно из условий, при котором Рюрико согласилась променять Токийский университет на то учебное заведение, которое приметил острый глаз отца. В последующем, когда события превратятся из мирно текущей реки в бушующий поток необузданной стихии, та пожалеет, что забрала с собой престарелого друга, обретя его на смерть, которую он не заслуживал за свою великую преданность и ласковость.       В целом, после событий, начало которых было описано выше, произошло достаточно потерь и потрясений, от которых бедное сознание не отошло до сих пор, выражаясь в тоске и непрошенных слезах, скапливающихся в глазах каждый раз, когда память решила напоминать о том, в чем сейчас состоит цель существования молодой девушки. Вернуться домой, в Японию, которая, как она надеялась, не была заражена той самой заразой, воспринятой обществом как проходная болезнь и ставшая выражение бича божьего над самонадеянными людишками, осознавшими свои ошибки слишком поздно, так и не успев отмолить все свои грешки. Увидеть маму и подруг, встреча с которыми стала приютом мягких и сладостных грез, ради которых избитое тело поднималось, - с каждым днем все тяжелее, - с импровизированного ночлега, переставляло ноги по запыленным дорогам, вынуждало пригибаться и прятаться, избегая опасности, которой остались все те же люди. Те же люди, что были разносчиками заразы не хуже крыс, только принявшими еще более уродливое обличие, которое кинематограф множество раз пытался изобразить, а массовая культура нарекла их коротким названием «Зомби».       Первые месяцы своего выживания Рюрико не помнила вовсе: видимо, сознание пыталось заблокировать травмирующие события, чтобы девушка в конец не сошла с ума и не погибла от собственного паралича. Дальше она вышла на людей - первых и последних, с которыми провела шесть долгих месяцев, отбиваясь от ходячих мертвецов, набирая с пустеющих полок магазина еду и медикаменты, стараясь выжить во внутреннем колизее и надеясь как можно скорее отправить на восток, к морю, найти там катер или другое плавающее средство и направиться прямиком к берегам Родины, чей облик теперь ассоциировался со своеобразным Раем-приютом. Небо там было лазурным с пробегающими великанами-облаками, под ногами стелился ковер зеленой сочной травы, которую колыхал мягкий летний ветер, а шум рядом находившегося моря ласкал уши и баюкал не хуже колыбели. И птицы там пели, и собаки громко-заливисто лаяли, кошки прижимались своей чистой шерсткой к оголенным ногам, и люди не знали бед, наслаждаясь природой во всей ее красе.       Закрывая глаза после каждого изнуряющего дня, девушка вспоминала родной дом, прижимая к грудной клетке исхудавшие острые коленки, пытаясь согреться. Дом ее был большим, светлым, всегда залитый солнечными лучами и чистый. В нем всегда пахло уютом и летом, даже когда снег набрасывал свою белую вуаль на все в округе. А особенно дом оживал, когда в нем собирались друзья семьи, приезжали родственники, наполняя дом внутренним светом и делая его таким живым, что казалось будто здание само по себе было одушевленным. Рюрико терялась в событиях, сначала получая похвалу от бабули и дедули, от теток, а потом беснуясь с двоюродными братьями и сестрами, пока за ними носился пес, тыкаясь мокрым носом в подставленные руки, купаясь в человеческой доброте и нежности. И все казалось вечным и правильным, что даже мысль о чем-то ином не проскальзывала в голове. Ничто не могло разрушить приют ее грез.

      Смогло.

      После людей, с которыми она кантовалась полгода, вздрагивая больше от страха получить нож в спину, чем укус от пропащего существа, та сбежала. Да, именно сбежала, а не ушла или покинула их компанию. Потому что тюрьма больше подходила под описание той обстановки, в которой она выживала. И если в начале она себя осуждала за подобные мысли, скидывая все это на ее непривычку быть самостоятельной и следовать правилам других людей, то в последующем она осознала, что предосторожность не была беспричинной. Помимо того, что еду она всегда получала последней, так как была японкой, то на нее и на похожих на нее салаг более старшие и влиятельные скидывали грязную работу, отправляли в разведку на дальние участки района и открыто говорили, что жалеть их нет смысла - толку от молодых нет. Ну, только если тело, которое можно использовать, чтобы снизить уровень стресса. Это был один из способов, второй - алкоголь и сигареты. Последнее Рюрико впервые попробовала там, приняв наполовину скуренную штучку из рук мужчины, который отдаленно напоминал ей отца. Единственный, кому она доверилась, чью грустную историю выслушала и чьи наставления впитывала больше остальных, особенно тогда, когда он учил ее самообороне и рассказывал, как стрелять из пистолета. Был он следователем, чья жизнь оборвалась не в толпе зомби, а от топора одного из уродов, что исподтишка вонзил его в черепушку господина Пака прямо на глазах побледневшей и оцепеневшей от ужаса Такаямы. После - тот взялся за нее, пытаясь изнасиловать.       Судя по тому, что Рюрико сейчас была жива - ему это не удалось. Удар нанести она успела первее, чем его мерзкий хер вошел в девственное лоно. Кривой удар прошелся по глотке, разрезая мягкую кожу в районе сонной артерии. Сначала - ничего не было, оба представителя умирающего человечества замерли, пытаясь осознать произошедшее. Затем кожица стала расходиться в сторону. После вырисовывалась красная полоска - подступающая кровь, что в следующую секунду брызнула вниз, заливая одежду и лицо бывшей студентки, с широкими глазами наблюдающей как жизнь с противным бульканьем и хрипом выходит из тела бывшего соратника. Мужчина завалился назад, хватаясь рукой за порез, в попытках остановить кровотечение, и глядя обезумевшими глазами на полуголую девицу, которая с нездоровым интересом смотрела на его мучения, держа в окровавленной руке нож, что полчаса назад ей всучил в руку уже остывший господин Пак, напряженный поведением третьего лица в их компании. Полумертвое тело распласталось на грязном полу заброшки, подергивая ногами и источая смрад - это отходы, не сдерживаемые мышцами, вылились наружу.       В тот день она не вернулась обратно. Механическими движениями натянула обратно трусы, заправила в штаны футболку, забрала из рюкзаков провизию и запихала их в собственную сумку, накрыла обезображенную голову, из которой вытекли мозги, платком, сложила руки в ладони и поклонилась, а после направилась прочь, сжимая в руке ножик. Через пару дней она отыскала биту, намотав на нее проволоку. Через неделю - нашла в разоренном оружейном магазине патроны для пистолета макарова, который господин Пак носил в кобуре до того, как огнестрельное оружие вытащила дрожащая рука японки.       Возможно, если они встретятся снова - она выстрелит в него, чтобы наконец-то подарить мужчине покой окончательно, потому что даже после смерти тело поднимается и бредет по миру в безумном желании утолить голод, который напоминал тень - никогда не покидает.       Два месяца она провела в одиночестве, направляясь небольшими шагами в сторону востока, прячась от толпы мертвецов и избегая скопления диких животных, которые решили заглянуть в место обитания человека. Вместе с тем, чтобы сохранить физическое здоровье, Рюрико старалась не утратить рассудок, изнывающий от одиночества.       Человек - социально существо, которое не может жить вне общества. Это девушка усвоила еще в школьной программе, выдолбив где-то на корке мозга.       И, если человек долго не общается с себе подобными - он медленно сходит с ума. Сначала это никак не проявлялось, только неприятное опустошение внутри и желание выговориться кому-то кроме пустых бетонных джунглей и выдуманного собеседника, принимавшего обличие покойного отца, подруг, одногруппников и даже господина Пака. Последнего она, правда, старалась не вспоминать, поскольку рисовался он таким, каким она его видела в последний раз - с раскрошенной черепушкой, внутри которой виднелась засохшая лиловая субстанция, именуемая мозг. Створки головы опасно накреняются в противоположные стороны, а уродливый разрез, будто молния, грозился разъехаться в стороны и явить "внутренний мир" человека во всей красе. В общем - мало чего приятного.       Уже по истечении месяца она начала ловить галлюцинации, усиливавшиеся на фоне голода и нехватки воды в организме. Дальше, засыпая в укрытии, та порой отходила ото сна из-за шагов, которые тоже были лишь миражом ее сознания. Затем голоса. В первый раз, услышав родной японский говор, та опрометчиво кинулась в сторону источника звука, завернув за угол коридор и едва не став ужином для мертвеца, учуявшим живую душу в лабиринте офисного здания, где Рюрико искала исправно работающие телефоны. Благо, что она успела всадить нож в глотку по самую рукоятку и резким движением обезглавить. Зомби он был давно, судя по тому, как сильно разложилось тело и как легко рвалась плоть, пораженная некрозом. Запах при этом стоял до того мерзкий и невыносимый, что японку тут же и вырвало - прямо на замерший труп. Как она сама на ногах устояла и не завалилась следом - нужно спрашивать у ее силы воли. После голосов наступили вспышки. Их она улавливала боковым зрением и сначала пугалась до ужаса, вздрагивая всем своим естеством и пригибаясь, болтая головой из стороны в сторону и сжимая крепче в руке биту, окрашенную в темный-бордовый оттенок по самое основание. В последующем - к вспышкам она привыкла и не обращала внимание, лишь по ночам дергаясь, приоткрывая покрасневшие глаза и вслушиваясь в зловещую темноту, улавливая движение где-то снаружи и протяжный гул, который был не то ветер, не то зов мертвеца.              Еды не было уже неделю, отчего вставать и идти на поиски становилось все тяжелее и тяжелее. Хорошо, что воду она смогла найти в машине, двери которой были помяты и распахнуты. В бардачке та нашарила зажигалку и сигареты, а также жвачку, срок которой истек, кажется, до катастрофы. Из еды, к сожалению, она нашла только маленький батончик, моментально впихнув в себя и почувствовав, что голод стал только агрессивнее. Живот крутило в спазмах, которые Такаяма не испытывала даже при месячных, которые не шли уже полгода, что, впрочем, не было такой уж и большой потерей. Последнее, чтобы она хотела - бегать по районам в поисках прокладок, привлекая запахом мертвецов, которых с каждым днем становилось только больше, и падать в обморок.       На дворе, по расчетам, было начало октября. Погода была не холодной, но и не теплой - самое то. С утра до вечера не палило знойное солнце и не трепала глотку мучавшая жажда, а ночью не дрожишь от холода, стараясь натянуть грязную куртку до макушки головы, чтобы укрыться хоть немного от низкой температуры.       Если бы не толпы мертвецов, то она бы уже давно вышла на побережье Японского моря. Ну или, как минимум, вышла из этого проклятого города. Было бы славно найти машину с полным баком и ключом зажигания, вставленного в замок. Водить она не умела, хоть отец настаивал на том, чтобы она как можно скорее получила права, но ей уже все равно. Научится на месте. Две педали, коробка передач и руль - этого вполне хватало, чтобы управлять машиной. Проблема состояла в загруженных дорогах и заботливых создателях автомобилей, которые напичкали техникой и системой безопасности все свои новые товары, отчего фишка с двумя проводками, как это показывали в фильмах - не прокатит. Транспорт вообще, наверное, заверещит от посягательства и приманит к себе оголодавшего хозяина и ему подобных, которые разорвут тебя до того, как пятки ботинок засверкают по асфальту.       Тотальный провал.       Конец.       Идея свести счеты с этой жизнью были отвергнуты с самого начала, когда Рюрико впервые увидела, как уже мертвое тело поднимается на ноги, хрустя суставами и костями, издавая скрипучий, пробирающий морозом до самого сердца, звук. Он не был заражен, не подвергался укусам и не пил воду, в которой возможно были бактерии заразы, но он стал одним из этих уродов.       Страх стать похожим превозмогал любые трудности.       Вторым моментом была надежда, которая теплилась рядом с бьющимся сердцем, прячась за ребрами и засиживаясь вместе с сигаретным дымом где-то в легких. Надежда выжить и встретить маму, лицо которой та невольно стала забывать. То разрез глаз в памяти уже всплывает не тот, то форма лица.       Вот если она приедет и не увидит свой дом - только тогда она закончит со всем. Найдет бензин или любое другое воспламеняющееся вещество, обольет себя с ног до головы и подожжет той же зажигалкой, которой она подпаливает сигареты.       

***

      - Отпусти оружие, иначе я ему глотку вспорю, - прошипело нечто, напоминающее человека, пока Уён держит его на прицеле винтовки, бросая обеспокоенный взгляд на Минги, который не шевелился, ощущая касание холодной стали к его шее и морщась от боли в грудной клетке и разбитой губе, в которую пару мгновений назад прилетел кулак, стоило ему шагнуть в полумрачное помещение, служившие укрытием Рюрико.              Утро у девушки началось в начале шестого, когда до слуха долетели чьи-то тихие шаги и шепот, заставившие ее распахнуть уставшие глаза и уткнуться взглядом в стену офисного помещения. Та спала под столом, прижав к груди нож и прикрывшись сумкой. Сначала она восприняла происходящее за игру разума, но когда до ушей долетел смех, та вздрогнула. Смех ей никогда не виделся. Привстав на локтях, японка аккуратно выглянула и уставилась на проход в коридор, стены которого уже освещались только-только поднявшимся солнцем. Тусклые лучи ложились квадратными пятнами на белую штукатурку, создавая мнимое чувство уюта и света. Затем до ушей донесся звук треснувшего под чьим-то ботинком стекла, а после тишина, вызванная резким звуком. Незваные гости испуганно замерли за стенкой соседнего кабинета - видимо осматривали комнаты в поисках еды или воды.       Глупо для любого человека оглядывать офисные помещения в поисках перечисленного ранее. Последний шанс, - ответит Рюрико, которая знает, что в магазинах уже ничего нельзя найти, а соваться в жилые корпуса - идти в логово чудовища. Поэтому любое здание в городе, где была когда-то нога человека становится потенциальным источником пищи.       Когда звуки шагов продолжились, девушка уже окончательно покинула укрытие и прижалась к стене около прохода, затаив дыхание. В руке она сжимала затупившийся нож, а рядом поставила рюкзак, чтобы схватить его и сразу кинуться наутек. Бита была рядом на случай, если враг выбьет холодное оружие. Размахивать в крохотном помещении длинной деревяшкой - глупое решение, но для одного точного удара пространства вполне хватит. Тень проскользнула по стене, которая выглядывала из-за открытого прохода. На ней показался широкая мужская фигура, от которой все внутри девушки дернулось, сжалось, а после загорелось от воспоминаний последнего контакта с мужским полом. Женщины и мужчины для нее были равными потенциальными противниками, не уступая в хитрости и алчности, эгоизме. Вот только если женщины могут избить до полусмерти, отобрать все имущество и распотрошить, не моргнув и глазом, то мужчины могут сделать кое-что более отвратительное, чем просто убийство. И этого Рюрико никогда не допустит по отношению к себе. Если она и умрет, то девственницей с честью и достоинством.       В проходе показалась высокая фигура. Глаза парня сразу зацепили темное пятно с боку, однако оно оказалось быстрее, напав первым. Удар пришелся сразу в грудную клетку, к сожалению, не в солнечное сплетение. Защиту парень выставить успел, однако все равно отшатнулся назад, по глупости раскрылся и получил следующий удар кулаком в лицо, ощущая моментальную боль в районе рта, от которой уставший разум поплыл, потерял связь с действительностью.       Оказался на полу, однако, он не сразу.       На мгновение увернувшись от ножа, который мазнул по его куртке, с противным треском разрезая ткань, парень сделал выпад вперед, едва задев нечто по правому плечу. В следующий момент оно юркнуло ему под выставленную руку и сделало подсечку, вкладывая всю свою силу. Секундами позднее противник с грохотом оказался на полу, ощущая как громоздкий рюкзак впивается в спину, а сверху нечто вдавливает его в пол, сжимая ботинком кисть откинутой руки. Рядом валялся его пистолет, который он так и не успел направить на неизвестного, в отличии от Уёна, который держал на мушке черное пятно, заговорившее хриплым девчачьим голосом на едва понятном корейском.