Смена вкуса

Остап Бендер последнее время находился в мучительных раздумьях. Такое состояние, ему несвойственное, было вызвано сильным потрясением – великий комбинатор влюбился. Не подумайте, мой дорогой читатель, что он никогда прежде не влюблялся. О, нет! Нежные чувства Остап испытывал с раннего детства и с завидным постоянством. Объекты его воздыханий быстро сдавались под натиском красоты и обаяния, коими природа сполна наделила мужчину. Бендеру удавалось подобрать ключ к любому, даже самому суровому девичьему сердцу. В ход шли трогательные романсы и письма, танцы (медленные и энергичные), букеты и милые безделушки, походы в рестораны и кино, плохонькие стихотворения и рисунки, которые почему-то так нравились барышням. Но в этот раз Остап решительно не понимал, что нужно делать. Он влюбился в мужчину. Великий комбинатор не переживал о внезапно сменившихся предпочтениях – подумаешь, в двадцать шесть лет всё только начинается! Проблема была в другом: как проявлять знаки внимания, как признаваться в любви? (Не исполнять же романсы, в самом деле.) Ситуацию не облегчало и то, что сын турецкоподданного жил вместе со своим возлюбленным. Это вышло совершенно случайно. Великий комбинатор, проявив чудеса красноречия, получил неплохо оплачиваемое место сценариста в Доме Культуры. На одной из репетиций спектакля по сюжету, позаимствованному из какого-то бульварного французского романа (об этом, разумеется, знал только Остап), между оркестром и хореографическим ансамблем "Ласточки" произошла крупная ссора, дошедшая до рукоприкладства. В дальнейшем причину скандала установить так и не удалось, как не билось руководство ДК. Виноватых тоже не нашли, но было необходимо срочно кого-то наказать. Выбор пал на Сергея Алексеевича Филимонова. Это был высокий, сутуловатый, но красивый молодой человек с то ли печальным, то ли усталым взглядом. Он замечательно играл на скрипке, но был молчалив и держался на некоторой дистанции от людей, поэтому дружный коллектив относился к Сергею с большим подозрением. Все, конечно, прекрасно понимали что Филимонов никого не оскорблял, и уж тем более не бил – юноша обладал мягким и спокойным нравом. Однако никому не хотелось брать вину на себя, и все "Ласточки" с музыкантами дружно заявили, что Филимонов – тот ещё провокатор и бретёр. В качестве санкции скрипача лишили места в общежитии. Сергей оказался бы на улице, не подбери его милосердный Остап. Великий комбинатор сам не мог объяснить своего благородного порыва, просто вечером, уходя с работы, он наткнулся на юношу, сидящего в гардеробе. – Ах, Серёжа! Такой молодой, а уже буяните, – воскликнул великий комбинатор, – а правду говорят, что вы Шарапова смычком треснули? – Нет, что вы, Остап Ибрагимович... Я вообще в тот день опоздал на репетицию, – поспешно возразил Сергей, смутившись. – Жалко, я бы сам его треснул, – вздохнул Остап, – а то, что вы теперь лишены крова? – Это правда, – кивнул скрипач и отвёл взгляд в сторону вешалок. – Послушайте, друг мой, мне очень и очень обидно, что талантливая молодежь вынуждена страдать из-за злобных нравов своих старших коллег. Страна должна холить и лелеять своих учёных, актёров, музыкантов, а не швырять их на улицу! Остапа понесло. Он, не прекращая говорить, схватил Сергея за руку и повел ошарашенного молодого человека в сторону дома. – Особенно государству стоит беречь скрипачей. Да-да, именно скрипачей! Эти пять струн волнуют душу, взращивают в человеке всё самое светлое и чистое... – У скрипки четыре струны, – деликатно заметил Филимонов, продолжая следовать за великим комбинатором. – Точно, четыре. Устал в течение дня, понимаете, столько работы. Да и вы вымотаны, отоспитесь пока у меня, а там посмотрим... Скрипачу было идти решительно некуда, да и товарищ Бендер выглядел человеком порядочным, поэтому Сергей послушно остался ночевать у него в комнате.