***
В голове всплывали картинки. Сначала она лежит на животе средь золотых красивых лепестков. Нога ноет, чувствуя, как сквозь кожу пробивается странный острый выступ горы, насквозь не прошёл, но всадился, кажется, довольно глубоко. Свитер сильно измялся, руки в огромных красных ссадинах, на правом колене очень противно, хоть и несильно содрана кожа. Из глубин пещеры слышатся торопливые шаги. Чара открывает глаза, но в голову тут же ударяет волна боли. Сотрясение? Перед глазами вырисовываются туманные пятна, но позже и они чернеют, смешиваясь в одну неразборчивую кашу. Кто-то тонко вскрикивает и тут же убегает. По ощущениям проходит не менее получаса, когда зрение вновь становится способно сориентировать тело. Тогда Чара встаёт, очень осторожно, словно хрупкая ваза, готовая при резком движении рассыпаться на множество осколков. Кажется, это действие заняло около пяти минут. Левая нога не слушается, но, похоже, шок во многом заглушает боль. Девочка поднимает лежащую рядом деревянную палку и, пользуясь ею в качестве трости, движется к чернеющему холодному проходу. Уже практически добравшись, Чара, сквозь звоны и боль, улавливает слухом странные шаги двух или трёх существ, тяжёлые, увесистые, кажется, земля содрогается под ними. – Ишь ты! Куда собралась! — кричит один. Чаре прилетает в живот. Она сжимается на земле, корчась от боли, и хватается за ушибленное место. — Далеко ты, калека, собралась, а?! — поддерживает второй. Кто-то крепкими руками хватает её за плечи и чуть приподнимает над землёй. Она упирается, боль льётся по телу рекой, но Чара, будто забывшись, резко дёргается, заряжая правой ступнёй прямо в глаз одного из верзил. Она бьётся, дрожа и извиваясь, вскакивает на ватные ноги и вынимает из кармана старый раскладной ножик. Когда второй верзила с напором бросается ей на плечи, девочка валится на землю, всаживая в печень нападающего острое лезвие. Следующий удар пришёлся по лицу. Из носа хлынула кровь. В ноги, вновь в живот, в грудь. В голову, ещё раз в голову. Уже еле дышащую, но пребывающую в сознании, её вновь поднимают над землёй, Она жмурится: глаза всё равно уже перестали видеть. Чару толкают в стену, точнее, её буквально бьют о стену спиной со страшной силой и поразительным напором, держа за грудки, потом бросают лицом в пол и для убедительности прижимают огромной монстрячей ступнёй к цветам. Лёгкие сдавило спазмами. Всё тело стало огромным параличом. Она пытается вдохнуть. Из груди вырывается отрывистый кашель. Кряхтит, пытаясь хотя бы приподнять лицо, но тут же встречается с тяжестью на своём затылке. Это конец. Конец. Решимость струится по телу, стараясь сохранить ещё маячащие в глубине остатки жизни. Несколько теней кучкуются, оплетая своими маленькими лапками разум, и сознание потихоньку угасает.***
Вскоре силуэты по ту сторону решётки удалились, а низкие басовые голоса стихли в коридорной дали. Наступила кромешная тишина, прерывающаяся разве что редкими осторожными вздохами. Раз все ушли, сообразила Чара остатками ещё работающего подсознания, нужно бы немного осмотреться. Она встала, опираясь на серую стену, её губы сжались от тянущей боли в связках, и провела изучающим взглядом по помещению. Квадратная комната 3,5×3,5 с прутьями вместо одной из стен отозвалась на её действия гнетущим молчанием. Впрочем, лучше уж так, не хватало ещё вести диалог с потолком. Ничего в помещении не было. То есть, вообще ничего: ни туалета, ни койки. Вероятно, сюда она попала ненадолго, и это всего лишь переходный пункт. Со всех сторон раздавались жалобные вздохи, кривые голоса: и детские, и взрослые, встречались даже старческие, голоса были будто сокрыты дымкой, тяжёлой стеной, это были рыдания призраков. Чара, хромая на левую ногу, отдающую одновременно и противным зудом и резкой режущей болью, побрела ближе к прутьям. Она несколько раз спотыкалась, валилась на холодный совершенно не мягкий пол, вновь вставала, каждый раз наблюдая новый оторванный кусочек штанины, и продолжала путь. За прутьями же картина была уже в разы разнообразнее: прямо напротив её камеры располагалась, очевидно, запертая железная дверь, охраны не было, лишь левее от выхода стоял странный деревянный офисный стол, на котором чуть подрагивал огонёк от недавно зажжённой (она была практически целая) свечи, стол этот находился в небольшом расширении после двери, его ближний к Чаре край стоял прямо у угла, от которого влево уходил, вероятно, длинный коридор (его конца Чара не могла разглядеть со своего положения). Но даже если там и находились несколько камер (как оно обычно бывает), они явно сейчас пустовали, выдерживая в гнетущей тишине души охающих погибших заключённых. В помещении было влажно и сыро, стоял едкий запах гнили. Чара убрала прилипшую от крови чёлку с глаз, дабы картина стала чуть яснее. Детский взгляд уже не отдавал той невинностью и наивной надеждой на хорошее, как у других ребят, холодно и расчётливо она ловила глазами каждую деталь: там, в углу, пристроилась мышиная нора, а здесь, рукой можно дотянуться, валяется кусок грязной ткани. Чара напряглась, вслушиваясь в тишину, после чего резким движением притянула ногой ткань ближе к себе. Она вновь схватилась за прутья, чувствуя, как ватные размякшие конечности вот-вот перестанут держаться, присела на корточки и несколько раз провела по найденному ладонью. Ткань, казалось, была от чьего-то свитера, полосатого пушистого свитера тех же зелёно-жёлтых цветов, что и на ней. Хотя, впрочем, доподлинно сказать, разглядев через все те слои грязи цвет, будет очень сложно. Ноги вскоре ослабли окончательно, и девочка повалилась на бетонный пол. Она скривилась, хватаясь руками за вытянутую кровоточащую рану на левой ноге, и сквозь проступившие слёзы зарыскала глазами по помещению. Боль отдавалась по телу со страшной силой, будто во все конечности вбивались одновременно сотни иголок. Нога горела, словно в жарящем огне, и становилась непосильной тяжёлой ношей для ослабшего организма. Перед глазами забегали круги, путаница волос вновь прилипла ко лбу, свет потихоньку гас, а в голове поднимался неумолкаемый шум. Девчонка свернулась на земле не в силах предпринять хоть что-нибудь, но не издала ни писка. Ткань так и осталась в стороне. Вскоре дверь распахнулась. Двое здоровенных лбов, важно вышагивая по бетону, протиснулись в узкий проём и встали у камеры Чары. Они были раза в два выше обычного человека, наряжены в странные чёрные балахоны с не менее странным знаком с левой стороны груди: это был круг, рядом с ним повисли два ангельских крыла, чуть ниже – три равносторонних треугольника, два из них кончиками указывали вверх, а третий, что лежал чуть пониже, но притом между теми двумя, указывал вниз. Девочка лежала без сознания, с лица стекали солёные капли пота, смешивающиеся с кровью. Нога заметно побледнела. Один из зашедших осторожно скинул мантию, погрузив её рядом с погасшей свечой, сделал пару неспешных шагов к клетке, с неуклюжестью нащупал в кармане одёжки ключ, ещё пару минут возился с ним, пытаясь своими огромными ручищами втиснуть маленький предмет в замочную скважину, вновь боком, сжавшись, забрался внутрь камеры и медленно, будто драгоценность, поднял девчонку с пола. Второй молча уставился на него то ли с осуждением, то ли с любопытством. Монстр, снявший со своей головы капюшон, оказался довольно симпатичным, он обладал выраженными заячьими чертами и свойственными его виду длинными ушами. Он приветливо улыбнулся еле дышащему телу и, осторожно перебирая ногами, поплёлся к выходу. Чуть помедлив, второй направился за товарищем, прихватив с собой и оставленный первым балахон.***
Второе воспоминание, похоже, датировалось несколькими годами ранее. Девочка стоит на мягкой траве, в руках – книга мифов о монстрах. Но она не читает, её рассеянный взгляд устремился вдаль. Там раскинулись широкие огромные сады, дивные украшенные ворота отдавали на солнце характерным золотистым блеском. Издалека ощущается приятный запах вновь приготовленных кушаний. Но её он не манит. Её манит лишь та странная неестественная мистическая аура, исходящая от аккуратно вырезанных святых лиц на стенах храма. Несколько мужчин в фиолетовых рясах строем проходят мимо открытых ворот, сквозь которые девочка ещё способна была следить за происходящим. Она тянется непослушной рукой к силуэтам, кажется, один из них остановился и жестом пригласил наблюдательницу войти внутрь. Чара расслабилась, его мягкие изящные движения казались лишь сонным воображением, успокаивающе плывущим перед усталым взором. А трава всё смягчается, и вот, Чара уже проваливается с головой в зелёную негу, медленно смыкая веки.***
Чара очнулась на койке, судя по капельнице, на больничной. Не размыкая глаз, она лежала, стараясь ощутить хоть что-нибудь. Вокруг слышались диалоги. – Как человеческое дитя? – сухо поинтересовался женский голос. – Стабильно, – отрезал мужской, владелец которого, судя по различным шорохам и звонам ударяющихся стёкол о стёкла, был занят совершенно иными делами, тут же прибавилось: – жить будет. Женщина, стоявшая довольно близко к постели Чары, то ли с удовлетворением, то ли с раздражением фыркнула и, похоже, прошагала куда-то вглубь комнаты. Чара сильнее сжала веки: она наконец проснулась окончательно, и в ноге вновь заиграла ноющая боль, хоть уже и немного ослабившая хватку. – Она в коме? – Нет, спит, – мужской голос уже начинал раздражаться, он отвечал примерно так же безразлично и сухо, как и женский, но к тому же был явно увлечён чем-то другим. Женщина ещё раз бросила взгляд на девочку (это Чара почувствовала своим телом, по которому тут же прокатилась волна мурашек) и зашагала к выходу. На секунду всё стихло, лишь два напряжённых дыхания отдалённо улавливались слухом. – Так ты уже проснулась? – мужчина провёл ладонью по гладкому столу. – Значит, будет куда проще. Чара приоткрыла глаза, над ней возвышался скелетоподобный монстр, его очки угрожающе сверкнули, а на лице образовалось подобие улыбки. Когда он успел так бесшумно подобраться? Чара сглотнула, чувствуя, как холод струится по жилам. Она приподнялась на локтях, вглядываясь в пустующие глаза монстра, но тут же плюхнулась обратно на подушку. – Решительность… – протянул мужчина, он наклонился чуть ниже, всматриваясь в лицо собеседницы, та лишь изучающе бегала взглядом от длинного медицинского халата скелета до его лица, украшенного двумя трещинами. Дрожь ещё раз пробежала по телу. Она увидела, как над грудью вспорхнуло ярко-алое сердечко и тут же повисло в воздухе. Это душа, её душа. Чара знала о существовании душ. Знала и всегда ненавидела свою. — Очень сильное качество… — вновь протянул скелет, и сердечко со странным звуком замигало, а вскоре и вовсе исчезло, опустившись в грудную клетку владелицы. – Гастер. – Чара… Самое краткое на свете приветствие. Скелет холодно улыбнулся и направился к противоположной выходу стене. Там Чара услышала металлический скрежет, после чего мягкие шаги удалились в, видимо, открывшемся проёме. Белый свет помещения неприятно резал глаза. Нога была полностью перебинтована. В левой руке – капельница, правая же довольно свободно прикована цепью к ножке кровати. Так вот они какие… монстры… Что ж, моя работа здесь становится всё интересней.