Возможно в другой жизни

Алек положил свою руку на плечо Джейсу, это был жест его участи и готовности спокойно поговорить. Вейланд выпустил из своих теплых рук немного ледяные мои, и я вдруг почувствовала, что тепло, которым он со мной делился, постепенно исчезает. Я на мгновение закрыла глаза что бы запечатлеть этот момент, аккумулировать его словно силу для предстоящего диалога с Алеком. Джейс кинул взгляд на парабатая, который будто говорил - «если ты ее снова обидишь, я тебя прибью". Океанические глаза Алека немного сузились. Их немой разговор наводил на мысль, что у этих двоих нереальная братская связь. Джонатан развернулся, и скоса глянул на меня, то ли поддерживая, то ли уверяясь в норме ли я, а затем ушел, прихватив Изабель, которая следовала за братом в оранжерею. Александр, проводил их глазами, после, немного расслабившись, сел на траву около озера, прижав одну голень к себе, а на вторую положив руку, в которой держал стилос. Эта поза была идентичной с позой Джейса, он очень любил так сидеть на полу у меня в комнате, когда заходил поговорить. У меня в голове снова промелькнуло, что они больше походят на родственников нежели я с Вейландом. Последовав примеру Лайтвуда, села на землю обняв руками свои колени. — Каждый раз сидя здесь, я вспоминаю тот день, когда мы впервые встретились наедине, — лицо Алека было спокойным, будто не выражало каких-либо эмоций. Он погрузился в воспоминания, словно нырял в это озеро, возле которого мы сидели. — Верно, прошло не так много времени. Тогда нам удалось поговорить откровенно, — в его голосе были нотки ностальгии. В тот день я рассказала Лайтвуду про то, откуда я и каким было мое детство. Алека тогда удивило, что я не имела родителей, смешно, но не многое изменилось, я до сих пор не знаю точно кто они. Он знал только то, что, я на половину вампир, и это вина Валентина. В моей памяти осталось то, как его позабавило что, я не человек, но и не нежить. Удивительно, но казалось, что его не пугали мысли вроде таких: «А вдруг она укусит меня?». Сейчас же это было не так, он так настойчиво защищает своих младших от меня, словно я самый ужасный монстр… Грустно, и не понятно. Почему он так кардинально изменил свое отношение ко мне? — Я думаю, что должен быть честным, должен кое-что тебе рассказать, — парень не спешил открыть правду, он сомневался нужно ли это говорить, стоит ли игра тех свеч, и это читалось на лице. Всегда уверенный в себе Алек, был растерянный и не собранный, это впервые я увидела его таким. Он сидел совсем близко ко мне так, что мне даже, казалось, я могу услышать стук его сердца и пульсирующую кровь в венах на шее. Будь я тем монстром, которого я видела в своем отражении в его глазах, я б не удержалась и коснулась этой пульсирующей жилки на шее, но человеческая кровь меня некогда не привлекала. Какая же она на вкус, какая кровь сумеречного охотника? Не хотела я б этого знать никогда. Алек никак не обращал на меня внимания, собираясь с мыслями, а я не торопила его. — Похоже, это сложнее чем мне казалось, — он натянуто улыбнулся, — но, пожалуй, ты имеешь право знать правду о себе. Я напряглась. Это уже не тот разговор, которого я ожидала. — Как-то я услышал диалог мамы и Ходжа, они спорили, и зазвучало твое имя… В общем, мне это показалось странным, и я подслушал их разговор. Мама считала подозрительным твой иммунитет к солнцу, и она начала искать информацию о этой особенности. — Но это ведь норма для меня, — воскликнула, перебив рассказ Александра. — Я все же наполовину человек. Охотник лишь хмыкнул в ответ, подняв на какое-то мгновение на меня глаза, а после устремил взор на водяную гладь. — С древних времен иммунитет к солнцу имели только Дневные вампиры, они обладали особенными способностями, были сильнее других своих собратьев. С течением времени таких вампиров осталось очень мало, — продолжил Алек. — Мама начала искать древних вампиров, как Камилла, ведь предположила, что ты кровная наследница одного с них, а это делает тебя более… — Опасной… — закончила я, и он опустил глаза снова на ноги. Он казался подавленным, но тем, кому следовало ощущать себя так была я. Это от меня скрывали правду, это под мое происхождение копали информацию, это я та, кого считали каким-то древним и непонятным зверем… — Как долго ты знаешь об этом? — мой голос звучал куда холоднее, чем я этого хотела. Александр поднял взгляд на меня, он не ответил, только смотрел на мою реакцию, а я не пыталась разглядеть в его глазах чувства. Я все так же сидела, и смотрела на озеро. Во мне взрастали злость, обида, непринятие и еще множество эмоций, которых я сама не была способна понять, они вылились в единственную реакцию, на которую я была способна – слезы. Я чувствовала, как они собирались в уголках глаз. Я, почувствовала прикосновение к руке, легкое и осторожное, такое не присуще Алеку, и посмотрела на парня. Его глаза были наполнены виной. Сейчас, ты сейчас пытаешься меня утешить, после того, как сотни раз приносил боль? — Это…— он начал подбирать слова, но мне уже было всё равно. — Алек ты не понимаешь, для тебя может это просто информация, но для меня это шанс найти своих родителей, или узнать о них хоть что-то. Как долго ты собирался скрывать эту информацию? Слова застревали как жаркий ком в горле, не давая и вдохнуть, а на ум ничего не приходило, все мысли улетели. Я-то думала, Алек пришёл чтобы извиниться, но он здесь не за этим. — Каждый раз я оправдывала твои действия, прощала тебя, каждый раз, когда ты делал мне больно. Не знала почему ты мне не доверял, но все равно… Что ты хотел от меня? Что ты сейчас ожидаешь от меня? Я вырвала свою руку из-под руки Лайтвуда. — Хватит. Я ухожу. Слезы еще большим ручейком пошли, протаптывая себе дорогу на оледеневших щеках. Срываясь с места, я поспешно уходила с оранжереи. Единственное, что успел сказать Алек, было «прости», но этого уже я не слышала. Я и не могла услышать, ведь быстрые шаги перешли в бег, стук сердца ставал громче и громче. Да, я убегала от него, от своей боли, от себя самой… Позади оставались звуки моих шагов и капельки слез. Лишь переступив порог своей комнаты, я полностью освободила все, что было внутри, сняла маску взрослой и отважной женщины, и взвыла, словно раненый зверь. Мои ноги подкосились, не выдержав груз чувств, и я свалилась на пол. Я была обманута, унижена, предана. Во всем мире не существовало для меня никого, кто бы смог разделить со мной эту горечь. Обида переросла в ярость. Я ненавидела себя, Лайтвуда, Маризу и всю его семейку, это место, и весь мир… Аккуратные стопки книг, которые я ранее перетащила с библиотеки, посыпались на пол, словно карточный домик, все, что было на постели, вместе с одеялом оказалось на другом конце комнаты. Я могла лишь хватятся своими руками за волосы. А после пришла растерянность, пустота, все иссякло, и я доползла к тому самому отброшенному одеялу, кутаясь в нем, ища какую-то защиту и тепло. Я начала думать, что делать дальше. Я знала ответ, но отчаянно искала причины остаться и не искать правду, свое прошлое, следы своих родителей. Забыть, простить, перестать быть наивной… Сердце неистово шептало: «Иди, ищи, не держись за эти слабые и ненадежные связи». Я послушалась его, вытерла остатки слез на щеках, поправила волосы, и решительно пошла искать бумагу и что-то, чем можно было писать. Я лихорадочно выводила линии слов в письме, которое было адресовано всем, но понять его глубину мог лишь один человек в этом Институте. Закончив краткое послание, я бегло осмотрела угловатые буквы, и решила дописать последние слова:«Dum spiro, spero».