* * *
Что ж, они начали. И теперь переписывались так часто, что Хейдзо иногда дулся, разыгрывая драматичные сценки по поводу того, что у него уводят его драгоценного Итэра. Последний выписался из больницы и теперь явно чувствовал себя лучше, хотя до сих пор не желал признавать, что нахождение в клинике было для него полезным, потому что я-бы-мог-просто-поспать-дома-и-всё(все определённо его ненавидели за это, но упустим). С выпиской ему помог Хейдзо, а точнее с перевозкой вещей и прочего барахла, которым Итэр обзавёлся за эту неделю. К книге от Кадзухи уже добавились некоторые другие вещи, а именно никому ненужная(вообще-то нужная Хейдзо, но Итэр считает, что никому) коллекция банок из-под газировки, ибо кое-кто постоянно приходил с парочкой, а потом забывал на столике у дивана. Потом была также ваза, — кажется, самое удивительное, что ему вообще принесли. Ещё более удивительным было то, что её притянул Скарамучча, показательно поставив рядом с кроватью, а когда Итэр многозначительно поднял брови в молчаливом вопросе, тот объяснился, упираясь ладонями в бедра. — Во-первых, меня она раздражает и я хотел как-то от неё избавиться, потому что мне это подарили родственники. А тут нарисовался ты, больной и нуждающийся в подарках — начал он, игнорируя то, как фыркнул Итэр. — Во-вторых, вряд-ли кто-то бы принёс тебе букет цветов, как больному, поэтому я решил, что хотя-бы ваза у тебя должна быть. — Как великодушно. — Я знаю, теперь ты мне обязан. — Что?! — Я просто великодушен. Но самое полезное однажды принес Сяо, когда появился перед Итэром и достал из кармана обычную пачку сигарет, наблюдая за тем, как на это реагирует последний. Он знал, что Итэру не позволяют выходить за пределы больницы, поэтому купить себе сигареты, которые и так заканчивались, тот не мог. Так ещё и курить в палате было не дозволено, поэтому думать о том, что чувствует в такой ситуации заядлый курильщик, коем Итэра уже считали практически все, даже не хотелось. Вообще, это были обычные вишневые. Они не обговаривали его любимый вкус даже в переписках, поэтому откуда тот узнал, какие покупать, оставалось только догадываться. На самом деле несмотря на пробел в этой теме, то идей для разговоров всегда было предостаточно. Обычно первым писал Итэр, вкидывая совершенно случайные вопросы по типу: «Твой любимый фильм?» или «Чай с сахаром или без?», на что потом получал своеобразные ответы, например: «Я пью кофе». Конечно, иногда Сяо посещали такие мысли, что выглядит это так, будто ему не интересно, поэтому в конце концов он после некоторых раздумий писал Итэру первым совершенно случайные события. Например, последний часто получал такие сообщения, как: «Еду на работу» или «Сижу на обеде», что иногда даже подкреплялось фоткой, когда стаканчика кофе, а когда просто какого-то мимо пробегающего кота. Последние фотографии нравились Итэру больше всего. На самом деле, описание своих повседневных дел обычно брал на себя именно Итэр, потому что после множества заданных вопросов всегда следовало что-то такое: «О! Класс! Ты смотрел «Миссия невыполнима», мне тоже она понравилась. Жду с нетерпением третью часть, говорят скоро уже должны выпустить. Я заставлю Хейдзо сходить на неё в кино, потому что смотреть «Блондинка в законе» уже в двадцать пятый раз я точно не смогу. Вообще-то, он постоянно врубает что-то подобное. И хотя я не фанат(потому что обычно эту хрень смотрят девчонки, мэ), честно признаться, иногда это затягивает. Я имею ввиду сюжет, он вроде такой тупой, но мне постоянно интересно, чем же это закончится». «Кстати, ты слушаешь My Chemical Romance?». Это стало довольно привычным для них делом, потому что даже тогда, когда они уже вместе находились в одном офисе или даже в одном кабинете, Итэр не упускал возможности прислать какую-то жизненно необходимую информацию по типу: «Умираю, хочу кратошку фри», или хотя-бы обычную картинку смешного кота. И несмотря на то, что это должно было казаться навязчивым, Сяо быстро привык, а Итэру просто нравилось кидать краткие взгляды через весь кабинет, наблюдая, как его собеседник по переписке открывает телефон и реагирует на его новое сообщение. На самом деле, Хейдзо обычно тоже заваливал Итэра подобными сообщениями, совершенно не связанными между собой, но на них последний отвечал раз в неделю, говоря: «Извини, мне было лень». На это Хейдзо просто показательно его блокировал(правда потом всё возвращал, потому что слать такие же сообщения Янь Фэй не было прям уж лучшей идеей). И хотя это казалось дурачеством, но их переписки, действительно, упрощали жизнь, а особенно работу, потому что теперь Итэр часто получал поручения через телефон. «Спуститесь вместе с Хейдзо на первый этаж». «Едьте сразу к центральной площади, мы все здесь, едем на еженедельное дело». И тому прочее, что и правда экономило время и силы. — Перестань пялиться в телефон, глаза испортишь, — иногда фыркал Хейдзо, закатывая глаза, потому что фраза о том, что у него уводят Итэра теперь не казалась ему смешной. — Ой, брось, — отмахивался тот и снова возвращался к телефону, из-за чего пару раз получал поучительный подзатыльник и угрюмое молчание. Однажды Хейдзо обиделся по настоящему, даже не включив магнитофон с кассетой Spice Girls, что явно настораживало, и на каких-то пару часов перестал с ним разговаривать. Тогда Итэру пришлось отвлечься от своих переписок, потому что молчание начинало его, действительно волновать. Наверное, с того момента их переписки слегка даже утихомирились, потому что они оба понимали, что тратят на это больше времени, чем нужно, что, помимо пользы, доставляет также и своеобразные проблемы. Тогда Хейдзо завалился у себя на кровати с каким-то недавно купленным журналом, поставив рядом с собой банку энергетика. Хотя-бы в этом они со Скарамуччей были даже похожи, потому что оба довольно часто злоупотребляли этими напитками, но не Итэру было их судить, особенно после того, как он пару раз пойдёт и затянется на балконе. Он постучал в дверь перед тем, как войти. У них обоих были свои замашки и даже несмотря на то, что стук в дверь перед входом казался важным, но не смертельно нужным, для Хейдзо это было как раз последнее, поэтому дождавшись, когда тот фыркнет что-то из глубины своей комнаты, Итэр вошёл, медленно заглядывая внутрь. Он планировал поговорить с ним и всё решить, потому что его обиженность казалась Итэру даже глупой, из-за чего эта ситуация его и раздражала. Но видимо другой её участник считал совсем наоборот. Хейдзо продолжил молчать даже тогда, когда Итэр приземлился на его кровать, немного поодаль откидываясь спиной на одеяло. Наверное теперь, он и впрямь чувствовал на себе какую-то вину, наблюдая за тем, как Хейдзо тихо хмурится, перелистывая уже вторую страницу, совершенно не вчитываясь в текст. Он выжидающе сглотнул, наконец решая, что пора бы что-то сказать, потому что и дальше так продолжаться не могло. Итэр перекатился на живот, упираясь локтями в постель, чтобы прямо уставиться на Хейдзо, который не выдержал и бросил на него короткий взгляд, сразу возвращая его к журналу. — А... — протянул Итэр, на мгновение замолкая, уперев язык в щеку, чтобы собрать слова в одно, потому что он на самом деле не знал, что ему говорить. Хейдзо даже затаил дыхание, когда он начал говорить, но глаза от страниц так и не отвёл. — Слушай, если ты на меня обижаешься, я бы хотел решить эту проблему, потому что это не дело и... — Я не обижаюсь, — буркнул тот, громко перелистывая ещё одну страничку, якобы демонстрируя то, что диалог его совсем не интересует, на что Итэр громко хмыкнул, обращая на себя внимание. — И что ты хмыкаешь? — А ничего, просто так. — Понятно. И снова молчание. И снова Итэр злится. Он сверкнул глазами, наконец усаживаясь в сидячее положение в позу на подобии лотоса и вырвал у Хейдзо из рук его журнал. — Ты ебнулся?! — вскрикнул тот, наконец-то тоже выходя из себя, на что Итэр даже цокнул. — Я — нет, а вот ты здесь разводишь свои нюни, как будто то, что я переписываюсь с кем-то другим является чем-то просто ужасным! — заявил он, откинув журнал на другой конец кровати, из-за чего тот соскользнул и шлепнулся на пол, на это Хейдзо только закатил глаза. — Ничего я не развожу, — запротестовал он, роняя руки на кровать, когда тоже перебрался, чтобы усесться прямо перед Итэром. — Я, по крайней мере, не переписываюсь со своим сотрудником двадцать четыре часа в сутки, совершенно забив хуй на лучшего друга. — Прям уж там я на тебя забил! Почему я не могу переписываться с тем, с кем мне хочется?! Мы уже взрослые люди, Хейдзо. Ты звучишь, как ревнивый муженек! — Да пошёл ты! Переписываться просто с кем-то — это одно, а тратить на сообщения всё свободное время, даже когда вы находитесь в одной блядской комнате — определённо другое, не находишь?! — Я не!... — Ты да! — перебил Хейдзо и тон его голоса теперь звучал не только гневно, но и, действительно, обиженно. — Я скидываю тебе те же самые картинки с котами, на что ты оставляешь только метку «прочитано», а потом берёшь и скидываешь их Сяо! — Вообще-то!... — Да, общайся со своим Сяо сколько влезет, но ты можешь хотя-бы отвечать на мои сообщения?! — выплюнул он, поджимая губы, из-за чего Итэра окончательно накрыло чувством вины, но он ничего не ответил. — Я понимаю, что может перегибаю и сильно драматизирую, но вообще-то!... Вообще-то, чтобы ты знал, это обидно. Он нервно сполз с кровати, чтобы двинуться туда, где валялся журнал и подобрать его, снова молча заваливаясь на постель, но теперь не читая. Итэр до сих пор молчал, потому что всё это время он чувствовал себя правым, пока Хейдзо не вылил на него свои обиды. Он честно не замечал, что забывал отвечать на его сообщения, но ему это казалось почему-то пустяком, которое не требует таких серьёзных разговоров. Видимо, люди и правда на такое обижаются. Его друг замолк в ответ, из-за чего комната погрузилась в напряжённую тишину, а потом Итэр встал. Хейдзо резко вскинул голову, а когда понял, что тот уходит, разочарованно вернулся к картинкам на страницах. Итэр ушёл без слов, оставив за собой противный осадок брошенности, который Хейдзо ненавидел от слова совсем. Он раздражённо пролистал весь журнал в одно мгновение, снова откидывая его в сторону и одновременно разочарованно прикрыл глаза. Было обидно. А потом он услышал звук сообщения на своём телефоне, который тоже валялся где не попадя, а именно на полу у кровати, чтобы подозрительно перевернуться на живот и свесить руки, чтобы до него дотянуться. Он открыл сообщения, сразу натыкаясь на то, что было отправлено только что. А потом стало приятно, потому что теперь Хейдзо улыбнулся, чувствуя себя дурацким ребёнком, который на самом деле закатил скандал из пустяка. Он вернулся на спину, чтобы поднять телефон над головой и напечатать короткий ответ, показывая, что он прочитал, ещё раз возвращаясь глазами к картинке с обиженным коричневым котиком, которая сопровождалась обычной надписью. Ты. А потом он выглянул из своей комнаты, привлекая внимание Итэра, который напряжённо уселся на полу перед телевизором, обложившись коробками от CD-дисков с фильмами. Когда Хейдзо оказался рядом, он поднял голову, вопросительно хмуря брови и перебирая в руках сразу несколько штук. — Где у тебя был диск с «Блондинкой в законе»? Я не могу его найти.* * *
Обычно люди засыпают, чтобы расслабиться, разве нет? Обычно всё должно быть хорошо, когда ты погружаешься в сон. Ты набираешься сил и просыпаешься с готовностью жить дальше. Даже, когда твоя жизнь подкидывает тебе проблемы, о которые ты спотыкаешься, всегда можно просто уснуть и хотя-бы на каких-то десять часов забыться. Ведь так всегда. Разве нет? Если всё было, действительно, так, почему он иногда просыпался так, будто бежал марафон, дыша так быстро, как только мог, хватая ртом воздух, который казалось, что ускользал из его рук куда-то в бесконечный страх. Это случалось не так часто, но тогда почему каждый раз, каждый гребаный раз, он так пугался, так реагировал, когда всё это посещало его сны, которые назвать снами было всегда всё сложнее. Кошмары. Скарамучча их ненавидел, но и жаловаться не собирался, потому что они же не были ежедневными, поэтому плевать. Да? Так он думал каждый раз на следующий день после очередного такого кошмара, но всегда, когда они случались, ему было страшно. Правда, страшно. Сегодняшней ночью один такой снова посетил его, поглощая в пучину беспроглядной темноты, жуткой тревоги и липкой паники, что окутывало с головы до ног, что пугало и заставляло бояться. Он не выберется. Он не сможет. Кто-то держит его сзади. Ему страшно оглядываться и смотреть. Ему страшно двигаться, чтобы убежать от этого. Ему остаётся только смириться. Только смириться и... Рука дернулась, сжимая одеяло, а внутри внезапно похолодело, когда он сделал резкий и глубокий глоток воздуха, распахивая глаза и бегая зрачками по тёмному потолку, который было еле видно в лунном свете, пробивающемся сквозь шторы на окне. Он сорвался, внезапно поднимаясь, чтобы сесть в постели и на мгновение уставиться в точку перед собой, а потом снова осознать всё. Снова. Это повторилось снова. Скарамучча поджал губы, притягивая колени к рукам, а кистями ладоней больно вдавил глаза, чтобы они, блять, просто не плакали. Чтобы эти ебаные слезы не текли по щекам, чтобы он не чувствовал себя таким тупым и беспомощным ребёнком, коем ощущал себя каждый раз в такие ночи. Это так заебало. Он громко и медленно втянул воздух через нос, чтобы потом быстро и прерывисто его выдохнуть ртом, слыша, как сам он всхлипывает, из-за чего стало ещё хуже. Не плачь, блять. Пожалуйста, не плачь! Ты бесполезный, и тупой, и... — Скарамучча? — он сразу замер, не решаясь поднять голову на того, кто сейчас заглядывал в его комнату, поспешно вздрагивая. — Ох, всё в порядке, — Кадзуха вдруг оказался рядом, сразу присаживаясь на кровать одной ногой, которую он потянул под себя, чтобы быть ближе. — Всё хорошо, ты в порядке. Успокойся. Он никогда не спрашивал. Он всегда утверждал. Утверждал, что Скарамучча в порядке. Он говорил это таким голосом, казался таким уверенным и спокойным, что в это, действительно, хотелось верить. Почему-то Кадзуха всегда слышал, когда к нему приходили кошмары, всегда потом оказывался рядом, из-за чего было ужасно стыдно, потому что Скарамучче не хотелось обременять его, особенно в то время, когда тот мог просто спать. Он чувствовал себя таким тяготившим, таким мешающим, но одновременно ужасно спокойным. Наверное, он был эгоистом. Сегодня ночью было всё также, он оказался накрытый руками Кадзухи раньше, чем успел понять, что тот вошёл в его комнату. Тот ничего не говорил, только находился рядом, придерживая Скарамуччу так, будто не хотел снова терять его в тех кошмарах. Кадзуха никогда не спрашивал, наверное, потому что всегда знал, когда они происходят, но в то же время из его уст Скарамучча никогда не слышал вопросов на подобии: «Что случилось?», или «Это опять произошло?», или «Как ты?». Это всегда было — «Я рядом», «Я с тобой», «Ты можешь плакать», «Всё хорошо». И всё остальное. Это всегда была поддержка и никогда вопросы и осуждения, или раздражение, или усталость. Когда Кадзуха появлялся, Скарамучча никогда не возражал, а подсознательно даже ждал его, сдерживаясь прямо до его прихода, который следовал практически незамедлительно после пробуждения от кошмара. — Опять, — прошептал Скарамучча, утыкаясь ему в плечо, чувствуя, как тот касается его головы, из-за чего он окончательно обмяк, замолкая, хотя мелкая дрожь не прекращалась. — Всё хорошо, — таким же шёпотом ответил Кадзуха, несмотря на то, что в квартире, кроме них, никто больше не жил. В такие моменты он или просто сидел рядом, или просто начинал, о чем-то говорить. О чем-то, что совершенно не касалось ситуации, но, возможно, чего-то более спокойного и нужного сейчас. В этот раз он выбрал второе, одной рукой продолжая придерживать Скарамуччу за плечи, другой зарываясь ему в волосы. — Сейчас пойдём пить чай, ладно? Тебе заварить чёрный? Я недавно купил какой-то, мне сказали, что он вкусный, но не думаю, что чай из ежевики может быть вкусным. Кстати, помнишь, тебе понравилось то черничное пирожное, которое я покупал? Мы можем достать и его тоже. Скарамучче оставалось только молча слушать, усмиряя панику внутри себя и ожидая, пока эти страшные чувства затихнуть, заменяясь тёплым спокойствием, которое передавалось ему от другого человека так, будто укутывало его в тёплый и мягкий плед, ещё пушистый и приятный. Кадзуха казался таким нужным, таким добрым, хорошим и безумно утешительным. Несмотря на противное чувство внутри, что он его обременял, тот всегда заставлял Скарамуччу чувствовать себя нужным, а главное понятым. Кадзуха всегда... просто был. И это всегда просто утешало. Они могли сидеть так хоть до самого утра, никто не возражал, сегодня уже начинало светать, когда Скарамучча нашёл в себе силы отпустить Кадзуху и медленно вылезти из кровати, чтобы позже они оба потянулись на кухню, где он молча бы сидел за столом, смотря на то, как человек рядом с ним заваривал чайник, доставал из холодильника упаковку пирожных, которые аккуратно ставил на стол, не раскладывая по тарелкам только потому, что Скарамучче так нравилось, а потом разливал по кружкам чай, ставя их на стол. Сейчас было лучше. Лучше, чем в кошмаре, да и лучше, чем было раньше, потому что раньше Кадзуха просто позволял ему уходить на балкон и выкуривать целую пачку сигарет, это хотя и помогало, но оставляло за собой горький осадок того, что это никогда не пройдёт, что так будет всегда. Всегда темно и страшно. Скарамучча не помнит, как курение сигарет перетекло в что-то такое. Не помнил, да и вспоминать не хотелось, особенно сейчас, когда его холодные пальцы коснулись горячей кружки, только что поставленной на стол, а глаза коснулись лица человека напротив. Такого спокойного и мягкого. Кадзуха сидел перед ним в пижаме, помешивая ложкой свой чай и с полуулыбкой просто молчал, ничего не говорил и ждал, когда Скарамучча попробует свой. Они наблюдали за друг другом, черпая из этого глотки умиротворения и такой нужной тишины. Черпали друг из друга жизнь, при этом не раня. Они делали это так, будто проживали одну жизнь на двоих, где всегда можно было ею поделиться друг с другом, всегда обратиться и успокоиться. Всегда. Казалось бы, такое неспокойное слово, потому что ничего не бывает всегда, правильно? Но, наверное, сейчас было просто наплевать, потому что сидя вот так на кухне, с двумя кружками горячего чая, в этой утренней тишине, рядом с нужным человеком, Скарамучче казалось, что... Это будет всегда.