На веки вечные

Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык! Михаил А. Булгаков. Надо было слушать Глеба, отстраненно подумала Таня прежде, чем провалиться в беспамятство. Надо… было… слушать… Глеба. — Я бессильна, — сообщила Ягге. — Дала обезболивающее. Пусть хоть не горячечный бред, а…. спокойствие. Старая богиня поправила подол окровавленного одеяла умирающей и тяжело вздохнула. Жалко было девку. Такая молодая, красивая, сильная… Упрямая. Храбрая. Искренняя. Жить бы да жить, а вот оно как случилось… Неисповедимы пути, оборвала себя женщина. Видела она и других не менее достойных, ушедших еще раньше — да только кому решать, кому задерживаться? Боль-то, от потери любимых, она только для живых, по себе самим: тем, кто в Эдеме или в Тартаре, уже без разницы. — А телепортировать? — с надеждой отозвался Ягун. — Телепортанём в более безопасное место, а там… — Не перенесет такой магии. Если б хоть на полчаса раньше позвали, может, и спасла бы, — глухо ответила старушка. — И не с такими кровопотерями выхаживала, да только жизнь уже почти вся ушла! — Места здесь гиблые, — хмуро отозвался Ванька. — Темные. Сама знаешь, что не спасла бы… Никак! Даже если б мы раньше прибыли и смогли вовремя связаться… Лиза отвернулась и вышла в сени их случайного пристанища: Гроттершу она ненавидела все детство и всю молодость. Теперь-то делить нечего, жизнь давно все на свои места расставила, а все равно, смотреть на скорбь Ивана по этой рыжей тошно. Чем она их всех привлекала-то? Ваньку, Пуппера, Глеба… Блондинка внезапно похолодела. Глеб. Боги, что же будет, когда… Она судорожно вздохнула, всхлипнула и осела на пол. Жить ей еще хотелось, и хотелось весьма. С Глебом Зализина прожила недолго, только узнала его за тот короткий период слишком хорошо. — Где ребенок? — спросила Таня, очнувшись. — Где мой Тантал? — Родился мертвым, — прозвучал приговор Валялкина. — Тело… — Я похороню, — отрезал маечник и отвернулся. Ведьма попыталась пошевелится. — Дайте на него посмотреть. ДАЙТЕ!!! Я все слышала, дайте хоть перед… — Тань… Не стоит, — мягко сказал Ягун. — Уйди спокойно. Там и встретитесь. Эйдос у него чистый, сразу небось прибрали, куда надо… Глаза девушки сияли таким отчаянием, что парень потупился. — Не надо тебе такое видеть в последние минуты, правда. Ну когда я тебе зла желал… Рыжая перевела взгляд за окно. Грозовые тучи все еще закрывали небо; пахло зеленью и озоном… Ей нестерпимо захотелось в лес, ловить ртом мокрые холодные капли, срывающиеся с листвы. В их с Глебом Алтайский лес, мрачный и темный лишь для тех, кто не способен осознать его темную холодную прелесть. Ей хотелось домой. В их дом, который она полюбила, хоть и не сразу. И чего понесло ее экспериментировать… Мысли текли как-то отвратительно вяло. Не коснулась бы артефакта, магия их сына не вступила бы в диссонанс, и не перенесла ее в такую глушь, куда даже стражи соваться опасались… И в какой момент? В тот самый, когда Глеба зачем-то призвали в Тартар! А из Тартара просто так не телепортируешься, там другие господа… Чудо, что до Ваньки докричалась — от отчаяния, наверное… Чудо, что хоть и лопухоидом был, а услышал голос сердца… И что Лизон его согласилась да переместила, тоже чудо. Бесполезное чудо, правда: когда эта парочка появилась, роды давным-давно начались. Преждевременные. — Прощай, Ягге. Надо было сразу тебя кричать, а я… В голове помутилось от страха, — призналась девушка. — Сама виновата. Во всем сама виновата… В том, что ее сын родился мертвым, тоже. Надо было слушать Глеба. Надо было… Богиня покачала головой. — Уйдите все, — попросила Таня. — Ягун, только ты останься… Посиди со мной. — Прощай, девочка, — эхом откликнулась богиня прежде, чем раствориться в искрах телепортации. Ветеринар окинул взглядом бледное осунувшееся лицо, которое он когда-то целовал с отчаянной, детской, светлой первой влюбленностью. Ягге была права: когда высшие силы ставят на лицо человеку такую печать, заявляя о своих правах, ее уже не смыть. — Прощай, — выдавил Валялкин и вышел к Лизе. Вспомнив мысли девушки, комментатор распахнул ветхое окно, впуская запах грозы в полуразвалившуюся избу. Какое-то время Таня блаженно вдыхала столь желанные ароматы, а затем повернулась к полубогу. — Ягун, скажи Глебу, чтобы не пытался вернуть, — еле слышно выдавила рыжая. — Он может попробовать. Даже если обманет мироздание… Жить… Жить я теперь не смогу и не захочу. Даже ради него. А если не сможет… — вздохнув, она затихла. — Тань… — Мое слово — нет. То, что держало на этом свете, умерло, не родившись… А виной всему — я! Женщине для счастья недостаточно одного лишь мужчины, — прошептала рыжая. — Я себя никогда, никогда не прощу… Зачем, зачем, зачем, постоянно звучал набат в ее голове. Сердце и душа рвались от боли, а физических мук она, к своему сожалению, не чувствовала. А ведь Тане казалось, что она заслужила полное право мучиться да гореть вечно — в Тартаре! За свою непроходящую глупость, за упрямство… Надо, надо было слушать Глеба. Полубог наблюдал и предсмертную судорогу, и последний выдох, и то, как замер огонек в изумрудных глазах, а после осторожно прикрыл распахнутые веки. Вновь поправил одеяло, убрал непослушный локон с лица… Только после этого стер злые слезы и уткнулся носом в крепко сжимаемую им холодеющую ладонь. — Где Таня? — донесся из сеней голос Бейбарсова. — Где… — Она не смогла пережить роды, — жестко ответил Иван. — Ягге сказала, что ничего не смогла сделать. У некромагов не бывает детей, поэтому естественно, что мертворожденный забрал с собой мать. Ваша магия — зло. Ты ее убил, Бейбарсов, и будь ты проклят. Идиот, только и подумал Ягун. Идиот… Все не так было, он читал мысли и Таньки, и Ивана… Это все — несчастный случай. Злая шутка судьбы, а никак не проклятие некромага. Валялкин искренне возненавидел некромага с тех пор, как в последний момент перед отлетом в тайгу рыжая драконболистка передумала следовать за ним. Да… Многоглазка, действительно, давала чистое знание, но… несколько позже. Это знание, как любое другое, следовало обдумывать и принимать трезвой головой. Осознав свою любовь к Ивану, осознала она и другое. Вскоре осознал и Иван, но от ненависти его это не избавило… Напротив. Ванька, ты ж светом эйдоса главу темной канцелярии изгнал, так зачем же сейчас… По самому больному… — Прощай, Тань, — хрипло шепнул молодой полубог и поцеловал тонкие пальцы. Яростный и черный смерч буквально рухнул на постель рядом с трупом. Сжав в объятиях тело рыжей ведьмы, Бейбарсов… закричал, горько и страшно. Ягун знал некромага долгие годы, но никогда не видел его таким… человечным: Глеб владел силами смерти, но вернуть жизнь был неспособен. После того, как Бейбарсов прекратил кричать от ярости, он поднял глаза на Ягуна. — Когда? — вопросил мужчина. — Когда?! ТОЧНО!!! Когда она…? — Две минуты… Две-три минуты! То, что раньше было Таней Гроттер, окутала волна некромагических искр. И некромаг, и покойная исчезли в вихре телепортации. Молодой человек просидел у окровавленной постели еще несколько минут, после чего выдохнул и, шатаясь, вышел в сени к бывшим однокашникам. — Я к Сарданапалу. Как бы наш товарищ дел не натворил, — буркнул полубог. — Похороните ребенка достойно, а то… Ягун замолчал. Потерять сразу двоих тяжело даже для некромага. Особенно для некромага… До него внезапно дошел полный смысл просьбы Тани. Вскоре после того, как Бейбарсов и Ягун телепортировали, мертвый младенец открыл глаза и пронзительно закричал. Час спустя. Почти час спустя… — Некромаг мертв всегда, — прошептала Лиза и шарахнулась в сторону. — Он же… Ребенок пищал и кряхтел, и ни капли не был похож на зомби. Отродье некромага, с ненавистью думал Иван, наблюдая, как Зализина несмело подходит к младенцу. Нет; сын Таньки…