SKZombieland

      Лёгкая щекотка на шее, горячее неровное дыхание и тяжесть чужого тела. Хан Джисон готов хоть всю жизнь проваляться в этой постели, чтобы только чувствовать губы Лино на своей коже. Ли Минхо просто обожал поцелуи. Ему всегда особенно нравилось целоваться, его затягивал этот процесс, ему нравилось облизывать, посасывать кожу, кусать и просто чувствовать её жар на своих губах.       Прошлые партнеры не понимали его этой любви к прелюдиям, не понимали и давили, а у Минхо и желание сразу пропадало. До Джисона у Минхо были половые партнёры, Ли даже пытался ввязаться в отношения, но не срослось.       Джисон же обычно был слишком нетерпелив, он никогда не мог усидеть на месте, казалось, что он вообще не сможет вытерпеть такие долгие минуты, чтобы не наброситься на Ли, но сейчас он с наслаждением принимал ласки, не торопя хёна. Наоборот Минхо видел, как крепнет возбуждение, Джисону тоже это нравится. Джисон выгибается в спине, с его губ слетает вздох. Его глаза слезятся, пальцы на ногах поджимаются. Он так красив. Такой гибкий, красивый, горячий. Минхо знал, каким обжигающим может быть Джисон.       Пальцы Хана на голове Ли, но парень не давит, не дергает волосы, даже не направляет голову в те места, где хочет почувствовать губы; Минхо и так за несколько месяцев их отношений узнал все чувствительные зоны Джисона.       Шея была одна из них, очень нежная, мягкая, будто бархатная кожа, кадык, который по форме почему–то напоминал Минхо сердце. Когда Минхо поднимался к уху, Джисон всегда тихонько смеялся из–за теплого дыхания и какой–нибудь смешной вещи, которую Минхо бросит, чтобы Джисон немного расслабился.       Уши не были чувствительной зоной у Хана, но, например, у Минхо уши были ярким показателем смущения. Джисон это заметил довольно быстро. Даже если лицо Ли холодно и не выражает никаких эмоций, его уши выдают его с потрохами. Именно Джисон частенько дразнил старшего, покусывая мочку уха, играясь языком с серьгой.       Следующей чувствительной зоной Хана, как это не удивительно, были плечи и руки до локтей. Возможно дело было в том, что мышцы в тех местах особенно напряжены из–за работы, которую Джи выполняет в лагерях. Хан всегда громко стонет, почти что скулит, когда Минхо сжимает его плечи, мнёт их, кусает, целует.       Грудь была эрогенной зоной у Минхо. Джисон тоже знал, как приносить удовольствие одними поцелуями и укусами, поэтому грудь Минхо была одной из первых на очереди.       Нежная кожа была у Минхо в месте шрама, на животе, Джисон ещё не знал его происхождения, но он видел и слышал, какое удовольствие Хо испытает, когда Джисон просто касается того места кончиками пальцев, они лежат после тяжелого дня вместе. Джисон за эти месяцы изучил таким образом всё тело Хо, узнал даже о тех родинках, о которых Лино и не ведал.       Талия Джисона была такой тонкой, что Минхо мог обхватить ее одной рукой. Наверное самой нежной областью на животе Джисона была кожа чуть выше пупка. У Хана был пресс, он даже стал тверже после жизни в лагере, но живот всё ещё оставался незащищенной зоной.       Под животом так же была очень яркая зона, но туда губы заходили уже в самом конце.       Бёдра. Вот они вот были чувствительными сразу у обоих парней. Минхо любил целовать Хана в опасной близости к мужскому органу, дразня этим Джи, но это далеко не означало, что Ли скоро его коснется, несмотря на мольбы Ханни. Поцелуи — вот главный возбудитель Минхо.       Что можно сказать о бедрах Лино? Джисон от них без ума. Мышцы не исчезли с ног бывшего танцора. Голый Минхо походил на статую какого–то древнегреческого олимпийского чемпиона. Его мышцы перекатывались так красиво, что Хан частенько зависал.        Пускал бы он слюни на мышцы Чанбина или Чана, если бы увидел кого–то из них голым? Совершенно точно — нет. А Минхо, это Минхо, это его Минхо, он идеал, произведение искусства, статуя, картина «Падший ангел» Александра Кабанеля, Джисон очень любил эту картину.       Есть ли у Джисона какие–нибудь кинки, связанные с бёдрами Минхо? Возможно. Но воплощение фантазий Хана произойдет только через пару лет, сейчас еще, наверное, парни слишком неопытны, чтобы предлагать что–то новое. Их первый секс произошел не так давно, эмоции еще яркие, поэтому даже самый обычный контакт, просто смотря на испарину на коже, заказывающиеся от наслаждения глаза, приоткрытые для стонов губы, всё ещё самый лучший.       В первый раз безусловно было страшно, когда они избавились от одежды, то просто лежали в обнимку несколько минут, стараясь привыкнуть, боясь напугать и сделать больно. Минхо был достаточно опытным, чтобы действовать, как надо, а вот Джисон оказался девственником, он даже в нормальных отношениях и не состоял никогда. Минхо был первым и единственным партнером Хана, первой и единственной любовью, он любил настолько, и его любили настолько, что временами казалось, что он спит, ведь такого не могло быть в реальности. Просто не верилось, что по земле ходит человек, настоящий человек и мечта одновременно, идеальный. И этот человек любит. Его любит. По–настоящему.       Его глаза горят любовью лишь для одного, для Джисона. Его губы стонут лишь одно имя, имя Джисона. Он одержим, и эта одержимость, эта страсть взаимна.       Джисон всегда думал, что похож на растрепанного кота из одного мема, когда просыпается. Минхо же видит совершенство. Заспанные глаза, сухие губы, такая смешная улыбка и хриплый голос, шепчущий: «С добрым утром, Линоринг, я так проголодался». Он стесняется, когда Минхо рассматривает его, он прячет лицо руками, смеется от попыток его пощекотать и поцеловать, но потом всё же сдается и тает, тает, как восковая свеча под жарким пламенем. И огонь совсем не страшный, от него не больно, он и сам потухнет, когда свечи не станет.       Ягодицы. Джисон прячет лицо в подушках, когда приходит время целовать его ягодицы. Наверное Джисон из прошлого ни за что бы не поверил бы, если ему сказали, что его в буквальном смысле будут в зад целовать. От одного только нахождения Минхо, в опасной близости от точки удовольствия, Джисон теряет голову. Минхо кусается, оставляет красные следы.       Одержимость Минхо задом Джисон заметил почти сразу, да даже если вспомнить их первый поцелуй тогда, в машине, руки Минхо неосознанно сжимали две половинки. Хан не мог похвастаться спортивной задницей, однако Минхо был без ума. Даже вне постели Минхо не упускал случая, и его руки всякий раз оказывались на попе Хана.       –«Попный маньяк, не иначе», — всякий раз ворчали парни, когда Минхо с широкой улыбкой шлепал Хана по этому месту, в любой ситуации, в любом месте.       –«Что? Вы завидуете? — Смеялся Минхо, — Хотите тоже, мои малышки? А ну–ка!..»       Во время секса и Джисон, и Минхо чаще всего до ужаса были ванильными. Первый год их отношений в принципе был очень сладким. Нежность. Со страстью их нежность и мягкость сочетались ничуть не хуже, чем страсть сочетается с огнем.       Касания кончиками пальцев, лёгкая щекотка, сильные руки, до боли, до покраснений, синяков сжимающие тело. Джисон любил руки Минхо. Ладони обоих парней были достаточно маленькими, но несмотря на это они уж очень сильно отличались. Ладони Джисона были скорее милыми. Хоть кожа со временем и огрубела, прикосновения этих пальцев было всегда мягким.       Руки Минхо — ещё одно произведение искусства. Они крепко держали, сильно сжимали, вызывая стон боли и наслаждения. Кожа на них не была грубой, Минхо ведь занимался всегда очень тонкой работой. Вены на руках. Кто бы не завис на эти руки, когда увидел Минхо после тренировки?       — «У меня был сегодня день рук, Чанбин меня знатно помучил. Чан ещё говорит, мол давай вспомним старые добрые», — Сперва Джисон, зная как это трудно заниматься вместе с Чанбином, разминает массажем плечи, слушая мычание и вздохи, которые случайно слетают с приоткрытых губ. Минхо знает, что Джисон долго не сдержится и поцелует их, поцелует каждый миллиметр кожи, каждую морщинку, нос, щёки, веки. Похоже, Минхо заразил любовью к поцелуем. Джисон ложится рядом, под бочок, долго играется с ладонью в какую–то неизвестную Минхо игру, а потом кладёт её себе на макушку.       — «Погладь. Сегодня я очень скучал по тебе»       Сожми в объятиях, сделай больно, сделай приятно, кусай, целуй, шлёпай, лижи. Слова любви совсем не нужны, когда язык тела изучен двумя в совершенстве. …       Минхо потерял свою душу, он умер в тот день, Минхо хранил прах своей души, зная, что больше не получится коснуться её и пальцем, даже во сне, Минхо бы поверил бы во всех богов, если на той стороне он сможет еще раз коснуться Джисона. –––       — Минхо аджосси? — Совсем ещё юный мальчишка поднял свои растерянные круглые глаза, а потом всё же так нежно улыбнулся, как и раньше, как и в будущем, — Вы что–то хотите?       — Мне кажется, этот старик что–то недоброе задумал, — Фыркнул сидящий недалеко младший Минхо. Его взгляд прожигал старшего. «Моё, не отдам», — Так и читалось во взгляде. –––       Быть зажатым двумя телами не очень весело. Особенно, когда после напряженного дня весь общественный транспорт превращается в какой–то бутерброд. Фелиса часто путали с девушкой, к нему прижимались, в него дышали перегаром, но чья–то рука всегда спасала его, выискивая из этого ада.       — Ликси, ты домой? Я тоже. Нам ведь в одну сторону. Давай я провожу тебя, счастье моё.       Его снова прижали, но в этот раз к стене. Хван Хёнджин превратился в щит, закрывая Ли собой от других людей, злых и недовольных, похотливых и грубых.       — Но ты ведь в другой стороне живешь, разве нет? — Отвечает Феликс своим бархатистым мягким голосом. Феликс пахнет сладостями, он будто бы действительно состоит из конфет. Конфеты он достает и из кармана школьного пиджака.       — Да мама попросила заскочить к тёте, забрать какие–то вещи по дороге домой, — Хёнджин открывает предложенную конфету, наблюдая за тем, как Феликс прячет свой леденец во рту.       — О, может тебе помочь, Джинни?       — Ох, нет, это мило с твоей стороны, но не надо, спасибо.       Хван Хёнджин отчаянно не хотел, чтобы кто–то, а тем более Феликс знал о его этой жизни. Его мать экономила абсолютно на всём. Именно поэтому Хёнджин и его сестра донашивали одежду за своими двоюродными братьями и сестрами. Именно поэтому Хёнджин после школы гонял во всевозможные благотворительные фонды, постоянно просматривал полки в магазинах в поисках просроченной продукции, чтобы дома только была еда на столе.       В школе он всё ещё играл роль принца, который после учебы уж точно шастал по клубам, а не зарабатывал мытьем туалетов, кассиром, официантом…       Ему стало определенно легче, когда он сбежал. Съехал вернее. Старенький домишко, в котором живут одни старички. И очень красивый качок–сосед. Хёнджин совершенно случайно узнал о его существовании, тот почти всегда пропадал на работе или на учебе. Впрочем, как и сам Хёнджин. Они пару раз сталкивались в лифте, но разговор всё никак не шёл, хоть Хван и замечал, как этот парень украдкой смотрит в его сторону.       — Это же Ваш этаж.       — Что? Ох, да, да, спасибо, я что–то задумчивым стал, кхм! Вы просто очень красивый, я задумался.       — Меня зовут Хван Хёнджин, 2 курс ****** университета.       — Ох, я — Со Чанбин. Вот–вот закончил ******.       — Ох, так Вы меня старше? Рад знакомству, Чанбин хён.       — Взаимно.       На что была похожи были их отношения до того самого дня? Ну, их общение состояло из лёгких подколов Хвана и смущённо–милых ответов Со.       — Цветочки? На свидание собираешься, хён?       — Да они просто красивыми показались. И пахнут вкусно. Хочешь?       — Ох, спасибо, мне впервые дарят цветы.       — А разве актёрам не дарят цветы после их выступлений?       — Что? Я не актёр, — Засмеялся Хёнджин.       — И не модель? — Недоверчиво спросил Хёнджин, подняв бровь.       — И не модель. Художник.       — А художникам дарят цветы после написания картины?       — Нет, вроде бы.       — Ну, тогда они пригодятся тебе для натюрморта.       — Спасибо, Бинни хён.        Хёнджин никогда не интересовался цветами, но сейчас даже в интернете прошерстил, пытаясь узнать, что же это за растение такое и что оно означает.       Тайная любовь, подарок другу, творческому человеку, признание в любви, желание материального благополучия, подарок пожилому родственнику, извинения… Столько значений и совершенно не понятно, что именно имел в виду Чанбин, передавая эти цветы Хёнджину. А может вообще ничего, и Джинни только надеется на всякие знаки?       Букет так и остался в вазе, когда наступил тот самый день, когда Чанбин пришел его спасать.       Встречаться втроем парни стали далеко не сразу. Прошло наверное года два, прежде чем они сделали первые шаги. Признаваться сразу двум — это то, чего никто из них явно не ожидал.       Даже когда Феликс лежал между двумя спящими парнями, он до конца не верил, что они его, а он их. Он любил их абсолютно одинаково. Через время он даже и представить себе не мог, если встречались бы только двое из них.       — Сонни, заниматься любовью сразу двумя — это ведь не должно быть больно?       Джисон подавился водой, его глаза слезились, когда он посмотрел на Ликси.       — Чего? Да откуда мне знать, если я сплю только с Минхо.       — Это в принципе нестандартная ситуация, — Смущённо согласился Феликс, — Но я больше ни у кого не могу это спросить.       — Ну, — Джисон какое–то время просто молча смотрел на своего друга, а потом сделал глоток и смущённо ответил, — Секс — в принципе приятная вещь, если делать всё по взаимному согласию. Да, бывает иногда немного больно в первые разы, но эта боль быстро забывается       — Больно? На сколько сильная боль?       — Ну не так, чтобы слишком, если подготовиться, — Неуверенно ответил Хан, не зная, говорить ли Ликсу, про укусы, шлепки, крепкие пальцы на бедрах, после которых с тела долго не сходят следы, — А так, я же не знаю, какие размеры и какие пристрастия у этих двух в постели.       — Это точно, — Вздохнул Бокки, наблюдая, как Чанбин и Хёнджин недалеко от них спорят о чем–то. Минхо стоит рядом и пытается что–то им доказать, но только в итоге закатывает глаза, когда эти двое превращают спор во флирт и целуются, — Они такие милые, — Улыбается Бокки. Чанбин поднимает Хвана на руки и кружит его, Хёнджин же счастливо пищит, обнимая Со за плечи.       Еще в самом начале каждый из них в их отношениях по правде чувствовал себя лишним всякий раз, когда видел, что остальным двоим очень весело, когда они целуются, флиртуют, признаются в любви. Было тяжело, но они справились, они очень любили друг друга. Не было такого, что кому–то из них достается меньше внимания и любви.       — Ты всю неделю был таким молчаливым из–за этого, мой ангел? — Хёнджин ласково водил рукой по волосам Ёнбока, — Счастье моё, тебе нужно было раньше сказать. Чанбин себе места не находил, как и я. Признаться, я тоже думал о том же, что и ты.       — Я тоже, — Поделился Со, подняв руку. Он поцеловал сначала Ликса, потом Хёнджина, — Если вам страшно быть внизу, я могу попробовать.       — Ты уже был?       — Только сверху       — Я тоже.       — Вообще по нулям, — Смущённо ответил Ликс, закрывая лицо в груди Бина, — Я девственник.       — Ох, — Слышится от старших, — Как тебе было бы не так страшно? В верхней позиции или нижней?       — Я не знаю, — Растерялся Ёнбок, — Я боюсь сделать вам больно и получить боль тоже.       — Тогда, — Со выдержал паузу, — КНБ.       — Ты серьезно? Хочешь, чтобы судьбу наших задов вершила КНБ?       — А что? Монетку подбросить?       — Ну ты и дурачок, Бинни, — Закатил глаза Джинни, но всё же не выдержал и засмеялся, выставляя свою руку, говоря о своей готовности.       Всё оказалось не так сложно, как представлял Феликс. Да, были и свои трудности, но в целом он же получал вдвое больше ласки, нежностей. У каждого из парней оказались совершенно разные пристрастия, поэтому и сексуальная жизнь была очень разнообразной.       И наверное всем троим больше всего нравилось лежать нагими в жарких объятиях друг друга, дарить и получать ленивые поцелуи, водить пальцами по следам их страсти, рисовать узоры, слушать постепенно восстанавливающееся дыхание, переплетать ноги, путаясь, где чьи, а потом тихонько смеяться над глупыми шутками.