Эпоха зверобогов

      Улегшись на вершине пирамиды и сомкнув веки, прежде чем позволить себе наконец-то отключиться, мы направили чувства импульсом вовне, желая знать состояние ближайших корневых троп Иггдрасиля в настоящий момент. Отклик показал, что торопиться особо некуда, всего к Трейхорму тянулось с дюжину корней, семь миновало границу угодий и только один из них прорастёт уже где-нибудь на следующей неделе. С этого шустрого пострела и начнём, когда очнёмся, часиков через пять.       А сейчас, баиньки…       ***       Предо мной высился симметричный круг из прямоугольных мегалитов, воткнутых в твердь полуострова посреди подземного озера. Оно находилось в безмерной каверне, чей низкий свод, поддерживаемый редкими сталагнатами, сверкал несчётными флюоресцирующими крапинками, после отражавшимися на зеркальной водной глади переливами приглушённого мерцания.       Сознание затопило впечатлениями: сила, бурлящая в могучем теле расплавленным золотом, уверенность в собственной правоте, но вместе с тем удушающее разочарование, смешанное с утратой и горечью.       Моя голова обернулась на длинной шее.       Там, позади, находился виновник этих негативных чувств. Белый мохнатый паук с алыми отметинами, чьи восемь немигающих глаз насмешливо таращились нам в спину. Рядом у его ног рыдала полулёжа на земле среброволосая дева в простом балахоне, кажущаяся на фоне гигантского хищника такой крохотной. Её нежный лик тоскливо провожал нас вслед, а талию с запястьями плотно обвивала нить паутины, не давая и шанса отойти далеко от хозяина.       Разум пронзила вспышка тихой ярости. Ничего я не желал сильнее, чем накинуться на ублюдка, разорвать на части, целиком затопить выдохом кипящего металла! И тут же сдвоенный посыл участия с поддержкой вернул мне ясность мысли. Нельзя, это лишь навредит ей, лишит будущего. Но однажды… Да, однажды мы вернемся!       Продолжая удаляться прочь, я пересёк черту круга камней. Вспышка…       ***       Долгий бой завершился. Враг лежит искалеченный, лишённый жвал, всех своих лап, пригвождённый насквозь к поверхности пещеры пальцами наших крыльев, нашими пастями прижатый ниц, но до сих пор живой, едва. Именно как и задумывалось нами.       Со стороны из-за глыб без спешки приблизилась стройная фигура в лёгком доспехе и капюшоне с копьём в руках. Это произведение искусства: бритвенно-острый наконечник на четверть длины, чьи немного вогнутые грани украшает резьба с тонкой вязью символов; рукоять идеально ровного древка, набранная из костяных колец; противовесом же выступало дополнительное острие меньшего размера. Мимолётного взора на оружие хватает для понимания — в определённых обстоятельствах оно способно убивать богов.       Но закалено в реках их крови ради иной цели.       Откинутый капюшон явил испещрённое морщинами лицо седой, смертельно усталой женщины, почти не сохранившее следов былой красоты. Казалось, будто она готова рассыпаться пылью от дуновения ветра. Однако внешняя дряхлость не помешала ей ловко вскинуть копье и молниеносным выпадом глубоко вонзить в морду обездвиженного паука. Агонизируя, тот задрожал, постепенно издыхая.       Воительница посмотрела в нашу сторону, выражая глазами сожаление и грусть с робкой тенью надежды, обхватила ладонями торчащую часть древка, ходящего ходуном. Её мягко улыбнувшиеся губы прошептали слова прощания, а затем она рывком нанизала собственную грудь на подток прямо сквозь сердце, погибнув мгновенно.       Вдоль оружия с обоих концов навстречу заструились кровавые ручейки, в итоге слившись колыхающейся сферой, которая мигнула алым светом и сгорела без остатка. Единовременно мёртвые тела опали хлопьями истлевающего праха, а не нужное более копьё со звоном рухнуло наземь.       Отчаянным хором с двумя остальными голосами я издал протяжный вой скорби, сотрясающий камень вокруг. Теперь всё…       ***       Запорошенное снегом, избиваемое вьюгой, наше тело на вершине пирамиды не шевелилось уже бесконечно долго. В движении нет ни крупицы смысла. Редкая пара моих слегка приоткрытых глаз направлена к горизонту на потускневший, жухлый, почти безжизненный контур Древа Мира, чьи корни обвалились когда-то трухой. Очнётся ли оно? Засияет ли вновь? Дождёмся ли мы этого дня? Может быть, само наше существование противно ему, даже мешает Древу выйти из спячки…       Не лучше ли сдаться, окончив пытку одиночеством навсегда?       Безмолвным согласием возник ответ, лишённый эмоций.       Следом прошелестел и второй с призраком облегчения.       Тогда решено. В финальный раз тяжёлые веки сомкнулись, а те капли неистребимого упрямства, что поддерживали нашу жизнь, потерявшую всякое значение, истекли вон как вода сквозь пальцы. Разделённый натрое дух ускользал во тьму…       ***       Проснулись рывком. Опять эти сны, отсмотренные не раз, хорошо понятные, насыщенные ощущениями, но подчистую вырванные из контекста. Каждому зверобогу знакомый феномен — довесок к возвышению, клочок наследственной памяти максимум в несколько десятков секунд, по обыкновению связанных с моментом смерти предтечи. Но мы на данном поприще умудрились выпендриться, имея три сознания, сновидений у нас тоже ровно три штуки.       М-да, историки начнут грызть щит в припадке, узнав, что Архипредатель, якобы лично причастный к вымиранию богов прошлого, тронулся кукушкой из-за мутной бабы. Или вовсе не тронулся, ибо безумия там не чувствовалось ни на йоту. Кстати, копьё-то впоследствии известное имечко заиметь успело, очутившись в руках жреца-узурпатора, которого древние германцы величали Одином — Гунгнир. В хозяйстве Хугина и Мунина, скандинавских воронов-близнецов, сысканы весьма точные изображения этого эпичного ковыряльника, чтобы Закат, оные узнав на экране, едва не заплевал тот глотком кофе.       Изгоняя остатки сна, мы размялись напряжением мышц до натуги. И повторно просканировали угодья с целью точное направление припомнить…       Только какого хера, спрашивается?! Как эта блядская коряга за считанные часы умудрилась дотянуться почти до земли?!       Не теряя ни секунды, расправляем крылья вширь. Послушные волевому посылу, на теле проступают потоки кипящей крови, сплетая собой алое полотно между костяными пальцами, сходные перепонки возникли и у хвостовых гребней. Пружиной выстрелившие ноги синхронно порывистому взмаху подбрасывают нас высоко в воздух с места.       И на охоту времени нет, засада скотская!       С напряжением сил мы способны разогнаться в полёте аж до звукового барьера, но даже на такой крейсерской скорости преодоление семи сотен километров заняло бы минут эдак сорок. Однако кругом родные владения, и это кое-что да значит. Хозяину территории, если тот всерьёз торопится, помогает само пространство, неуловимо искривляясь, оно сжимает для зверобога дальний путь в сравнительно короткую прогулку.       Благодаря чему до пункта назначения на юго-западе от Атар-Трейхорма домчали нереально быстро. А там, вдали, с изгибом от небес спускался под углом к пейзажу корень Иггдрасиля, полукилометровый в диаметре и блистающий золотисто-белой сетью прожилок, из-за которых казался обманчиво прозрачным.       Не сбавляя темп, скорее наоборот, поднажав, мы устремились прямиком к наивысшей его точке близ внешнего периметра угодий. Уже за облаками со всем своим громадным весом ударили прямо в оболочку отростка, проломив ту насквозь с оглушительным грохотом бьющегося стекла.       Изнутри корневая тропа имела совершенно иной облик: согнутый трубой пространственный туннель, чьи стенки густо покрыты растительностью, дремучими лесами и полноводными реками. Царящий здесь ночной полумрак озаряла лишь тонкая нить, местный «потолок», ярко пульсирующий в центре на всём протяжении корня.       Дыра за спиной начала стремительно затягиваться, но плевать. Притормозив об воздух хвостом, мы легко изогнули траекторию полёта и за секунды достигли линии из света, продолжая следовать ровно вдоль неё.       Три пасти раскрылись.       Из глоток на добрые несколько сот метров исторгло потоком раскалённую кровавую взвесь с несчётными мышечными волокнами и мешаниной острых зубов, словно кошмарный шевелящийся абразив, что оборачивал эфемерную нить. От воздействия та изодралась на коротком участке, но мы не смыкали челюстей, поддерживая адский выдох, состоящий из нашей собственной регенерирующей плоти, и неслись дальше вперёд.       Наконец где-то минуту спустя корень не выдержал предельного разрушения сердцевины. Труба изнутри вдруг покрылась здоровенными трещинами и резко лопнула, обрушив с огромной высоты дождь из содержимого: воды, травы, деревьев, редких животных — всё беспомощно валилось вниз, на землю. А в небесах позади далеко прочь одёргивало уцелевшую часть отростка, будто порванный в натяжении резиновый шланг. К сожалению, приевшимся зрелищем насладиться спокойно не судьба, ибо внутренний радар возопил — в угодья проник чужак!       Да в рот ебись межконтинентальной ракетой этот охуебищенский день, ну что за пропиздоблядский нахер, а?!       Громовым рывком сложив крылья за спиной, мы устремились в пике, набирая ускорение. И ближе к поверхности с переходом к пологому планированию относительно недалеко перед нами показалась кувыркающаяся в падении тушка массивной бурой кошки. Чтобы дюжиной секунд позже вмазаться со всего размаху об верхушку горной гряды, нелепо покатившись под уклон.       Чуть погодя, мы с высечением искр зацепили когти о подвернувшийся утёс возвышенности, решив оттуда изучить противницу в низине, что раздражённо потряхивала головой посреди сошедшей лавины. Сверхъестественное восприятие вторично подтвердило факт — именно «она», то есть богиня. И не унылый кошак, а пафосная мантикора, о чём свидетельствует длинный сегментированный хвост с жалом, как у скорпиона. Сильный, изящный силуэт с ярко очерченными мышцами под шкурой, короткая коричневая шёрстка, нечто вроде каменных наростов розовато-медного цвета вдоль спины и тыльных частей лап. Общее телосложение сквозит принадлежностью скорее к саблезубым кошкам, чем к прочим представителям семейства, и клыки соответствуют. В качестве вишенки — габарит с хрущёвку да вес не особо меньше нашего, на глазок.       Богиня низко рыкнула, прижав уши, её шерсть на загривке вздыбилась, а хвост угрожающе извернулся. Два ярко-жёлтых ока с ответной внимательностью рассматривали уже нас, в них мелькнуло узнавание, крупица страха и разгорающийся азарт.       Ну правильно, ведь словесный портрет внешности Архипредателя — секрет Полишинеля.       Драки не избежать. Никакой зверобог не потерпит на родной территории без приглашения явившегося пришельца, включая товарищей по общему пантеону. Только супруги могут быть исключением, да и то раз на раз не приходится. Всё наше естество сейчас жаждет растоптать нарушительницу границ, рвать её, пока не запросит пощады, и ей это хорошо известно.       Опыта сражений с кем-то равного калибра у нас ноль. Имеется практика выживания в самой ебанутой дыре среди всей Сферы угодий на протяжении нескольких лет субъективного времени. Есть знание наших пределов с уязвимостями, как у любого зверобога в принципе. На данном джентельменском наборе и придётся выезжать.       Странные серые вихри обильно заструились из-под снега рядом с напряжённой мантикорой. Ждать дальше нет резона, и три наших глотки издают рёв, сопровождённый выдохом плоти, а крылья запускают тело в полёт, будто из пращи, за мгновения сокращая смехотворную дистанцию в несколько сот метров. Сорвавшиеся к нам наперерез смерчи, словно мясорубка, секут буйствующее живое месиво и проносятся внизу. Незатронутых областей кровавого потока богиня почти избежала отскоком в сторону, её бок зацепило по касательной, натурально до мяса сожрав кусок шкуры, хотя это и за царапину не считается. Зато нам стало ясно — те вихри состояли из железного песка, занятно.       Земная стихия, значит, не «зажигалка», и на том спасибо.       Мантикора же, не замедляя бег, ринулась к близлежащему каньону. Умница, имеет понимание, что на открытом месте у нас очевидное преимущество, помимо «домашнего поля», разумеется. Вираж наперерез, но не успеть, противница уже юркнула в узость между скал. Оказавшись над разломом, распускаем перепонки, чья потерявшая форму кровь пролилась туда кипящим ливнем, и грузно валимся следом. Пока растопыренные пальцы крыльев тормозят об откосы стен, мы вынуждены уворачиваться от выпада жала, нацеленного в брюхо. И сразу новый выдох буквально затапливает пространство внизу…       Вой агонии обглоданной кошки недолго радовал слух, превозмогая боль, она из прыжка вцепилась клыками нам в правую ногу и принялась кромсать выпущенными когтями всё подряд, где достанет, да жалить беспорядочно хвостом.       Наступил наш черёд страдать от дикой боли.       За секунды сцапанное ею бедро было отгрызено напрочь, спина пронзена жалом множество раз, а наша туша свалилась на дно каньона. По организму расползался кислотный яд, замедляя восстановление. Однако такого рода повреждения для бога вовсе не критичны, а драконьи челюсти уже наперебой кусали мантикору в ответ. Сражение превратилось в кучу-малу. Мы с ней клубком метались по замороженному руслу реки, вокруг кружило торнадо железного песка вперемешку с несчётными жгутиками мышц, конечности отрывались и постепенно формировались вновь…       Вот у основания перекушена шея Восхода, мертвенно обвисшая. Ха-ха, неудачник!..       Грудину противницы насквозь пронзают веером наши пальцы, как шампуры шашлык…       Её жало пробивает нам ребра и, застряв между них, вырывает с мясом штук пять…       Пара оставшихся дееспособными голов раздирает кошачьи лопатки в стороны…       Но жестокий до изуверства поединок не думал утихать. И минут у нас обоих не занимала регенерация кажущихся смертельными ранений, даже долей мозга, измельчённых до состояния фарша, благо нервная ткань исцелялась в мгновение ока. Настоящая битва между зверобогами — это изматывающая гонка на выносливость. У кого раньше иссякнут силы отращивать многократно потерянные части тела?       Для убийства зверя, подобного нам, необходимо уничтожить его в истинном обличи, за краткий миг разметав ошмётками. Или постепенно исчерпать запасы жизненной энергии, что в бою один на один запросто часами дна не обнажат. Первый метод требует чего-то сродни взрыву стратегической боеголовки впритык, как научил нас траурный октябрь девяносто третьего вскоре после побега ельцинской своры из столицы. Тогда в подмосковном Калининце детонация подвезённой грузовиком бомбы на восемьсот килотонн сгубила Дмитрия Исаева, Покровского волка, вместе с десятками тысяч человек. Чёртов золотой выстрел, который разные мрази позже раз за разом пытались повторить из-за ложно сложившегося впечатления, будто атомное оружие может закрыть «проблему» новоявленных богов, шатающих мировой порядок.       Мало того, божественная братия наделена специфической сопротивляемостью против мистического спектра воздействий, кардинально снижая прямой ущерб большинства атак нефизического характера. Нашему коронному выдоху защитный фактор тоже эффективность рубит, хотя и не столь существенно, как песчаным смерчам незваной кошки. Ведь если тебя жуёт аморфная зубастая херня — это обычная физика, помимо прочего…       Счёт минувшего времени успел потеряться, когда битва застыла. Под нашим брюхом лежит на спине ободранная, тяжело дышащая мантикора, чьи конечности надёжно прибиты к земле пальцами крыльев, горло зажато челюстью Полудня, основание жала перехвачено Закатом, а Восход скалился ей в морду. Шкура богини едва затягивается клочьями, сразу по каждому фронту регенерация справлять перестала. Сражаться-то девка способна ещё точно, но уяснила видимо, что живучестью её превосходят кратно. Однако мы сами жутко устали и не имеем никакого желания следовать по стопам одиозного предшественника. Ради сохранения тайны прикончить кошку не мудрено — вспороть брюхо да выдохом изнутри поступательно сожрать, но нет.       Мы вдруг уловили специфическое втягивание её ауры.       Ага, перекинуться хочет. С одной стороны, признание поражения с предложением о переговорах, но вместе с тем и опасность побега. Потому как «смерть» в человеческой форме для зверобога — экспресс-билет до собственных угодий, где тот воскреснет сию же минуту. Сейчас сворачиванию облика кошки препятствует без затей наше подсознательное усилие, очередной инстинкт, особенно действенный в боевой обстановке наравне с предотвращением чужого «прыжка», иначе убивать друг друга зверобоги не могли бы даже теоретически.       Ладно, шут с нею, пускай явит личико. А заодно объяснит популярно, что это за хрень с корнем Иггдрасиля была, ибо не нужны эдакие сюрпризы впредь.       Ощутив разрешение, мантикора направленным внутрь вихрем ужалась до ладной девушки выше среднего ростом с тёмно-шоколадным оттенком кожи, но вполне европеоидной внешностью. Одежда кардинально не по местному сезону: эластичный белый топ без рукавов и бретелек, прикрывающий только небольшую грудь; низко приспущенные на бёдра джинсовые шорты, чьи отрезанные у ягодиц штанины заменяли полоски чёрной ткани, крест-накрест обёрнутые вокруг бёдер; высокие замшевые сапоги чуть выше колен сверкают хромом подкованных носков и вереницами застёжек. Сама атлетично сложена, на голом животе выделяются кубики пресса, но без нарушения эстетики. Финалом образа идут буйные розовато-медные волосы ниже плеч при паре таких же кошачьих ушей, а за спиной покачивался с недовольством отмасштабированный вариант хвоста, увенчанного жалом.       Мимика у неё тоже отнюдь не транслировала радости своими острыми чертами.       — Вал, Грутсланг эт оп май коп хефал, — под нос пробурчала богиня на незнакомом языке, звучанием напоминающем нам разве что немецкий. Разведя руками, перешла без запинки на английский: — Эй, победа за тобой, страшилище, признаю. Знакомиться будем вообще? — И ткнула в себя большим пальцем. — Меня звать Катрайн ван Страатен!