𝚖𝚎𝚊 𝚌𝚞𝚕𝚙𝚊

      Церковь, попавшаяся им в их путешествии на восток, была древней. Заброшенной, с наполовину разрушенной временем крышей; лишь крест по-прежнему твёрдо стоял наверху. Стоило полагать, что и внутри обстановка будет не лучше — небогатое, увядшее с годами убранство, пустые стены и ниши без изваяний святых. Удивляло, как приземистое строеньице в сердце пустыни до сих пор ни на фут не ушло под песок… Вульфвуд настоял на том, чтобы сделать здесь остановку. Подойдя к фасаду церкви, он поправил лямку «Карателя» и двумя руками открыл деревянные двери — без скрипа. Внутри ожидаемо не нашлось никого. Вэш вздохнул, заходя вслед за Николасом и оглядываясь на предметы вокруг с тихой тоской. Всё-таки церковь оказалась разграблена. Вульфвуд миновал открытые внутренние двери и потянулся к чаше, стоявшей на возвышении справа. Опустил в неё кончики пальцев и сразу же вынул руку. Жест был настолько чёткий и механический, что не оставалось сомнений в том, как часто Ник прежде посещал такие места. С подушечек на пол закапала жидкость. Вэш подумал: неужели здесь всё ещё оставалась вода? — In Nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen. — Пять пальцев одновременно коснулись лба, спустились вниз, по груди — символ сошествия древнего бога на землю. Шорох одежды. Движение — слева направо. Николас склонил голову, осеняя себя крестным знамением. В этой маленькой церкви не осталось ничего, кроме скамей и креста. Она была простой и при этом никогда не принадлежала религиозному культу. Последнее Вэш понял, когда не нашёл характерного для «Ока Михаила» символа на алтарной стене. Он прошёл в среднюю часть, с любопытством рассматривая уцелевшие вещи. Прежде он редко бывал в подобных местах. Когда он повернулся к Николасу в следующий раз, тот уже стоял на коленях перед ступенями, ведущими к престолу с крестом. «Каратель» покорно лежал рядом с ним, словно завёрнутый в кокон младенец. До слуха Вэша доносилось приглушённое бормотание Вульфвуда. — … да сразит его Господь, об этом мы просим и умоляем. А ты, предводитель небесных легионов, низвергни… низвергни… да чёрт тебя подери… Вэш фыркнул, поняв, что Вульфвуд опять позабыл в молитве последнюю часть. Ник почесал затылок в досаде, поднялся, отошёл назад к Вэшу и без зазрения совести плюхнулся на одну из скамей, бережно прислонив к дереву сбоку «Каратель». Обвернув вокруг кулака свой маленький нательный крестик, не убирая его, он достал зажигалку из кармана брюк, из пиджака — сигарету, и медленно закурил. — А я думал, в церкви не курят, — подходя к нему, удивлённо вскинул бровь Вэш. Вульфвуд поднял на него голову и ухмыльнулся. — А я и не курю, — беззаботно пожал он плечами. — Сижу, знаешь ли, пропитываю благовониями лёгкие. Хочешь тоже причаститься? На, мне не жалко… — Вульфвуд! — Вэш укоризненно оттолкнул от себя предложенную сигарету, но улыбнулся, не сдержавшись, когда услышал хохотавшего Николаса. В его смехе всегда было что-то такое, что вызволяло на поверхность улыбку и искреннее желание жить, вопреки всем и всему. Свечи, полукругами стоявшие в церкви, давно угасли, обмякли, облипли кусочками воска. В последний раз улыбнувшись с теплотой Нику, Вэш прошёл вперёд и тоже преклонил колени у подножья престола. Дары богу, его образы давно покинули церковь, но казалось, что некая незримая сила здесь всё же присутствовала, витая над остовами свечей вместе с эфиром. Вэш надеялся, что эта сила донесёт его послание Рем. Он сложил ладони вместе и начал молиться — так, как мог, как умел. За всех ушедших друзей и близких — по-своему. Он молился, а перед глазами между тихим шёпотом слов стояли лица всех тех, кто был дорог когда-то. Лица тех, кто, как ангелы, пал на эту планету — по вине его и его старшего брата... Он помнил их всех. Вэш открыл глаза и тяжело, почти болезненно выдохнул. Он вернулся к Вульфвуду и сел рядом — немо, без каких-либо слов. Николас, заметив перемену в его настроении, сместился ближе и чуть ли не вплотную придвинул к нему своё расплывшееся в дерзкой ухмылке лицо. — Хочешь излить мне свою душу, Тонгари? — спросил он с задором, несильно пихнув его в бок. Вэш посмотрел на то, как их колени соприкасались, разделяя тепло. Он понимал, что вопрос был задан в шутку, для того, чтобы расслабить его, разрядить обстановку… Но сейчас, сидя в забытой миром крошечной церкви, так близко к богу, который, наверное, был, ему впервые не хотелось лгать. Говорить, что всё нормально, что всё хорошо. Поэтому он глухо ответил: — Вообще-то да... Да, хочу. Вульфвуд слегка отодвинулся, перекатывая сигарету в другой краешек губ. Уточнил, чуть сдвинув очки: — Ты ведь помнишь, что я не священник? Вэш перевёл на него серьёзный нахмуренный взгляд, и Ник, вздохнув, небрежно отмахнулся, давая добро. — Ладно, вперёд, развлекай меня, иглоголовый. Должен же человек за шестьдесят миллиардов хоть как-то отработать свою цену. Вэш криво улыбнулся на шутку и осторожно переместил ногу, соприкасавшуюся с чужим угловатым коленом. Тепло исчезло, оставив после себя одинокое ощущение холода. — Я испытываю сильные чувства к мужчине. На секунду церковь полностью ушла в тишину. Затем Вульфвуд хмыкнул и отвернулся, ничем не выдавая своего отношения к сказанному. — Вот так вот сразу? Ну ты, шипастый, даёшь. Неожиданно, должен признать... Я знаком с ним? — Ты видишь его каждый день. Ник вскинул вверх брови, вновь повернувшись лицом. — Серьёзно? Вэш молчал. Долго. — Да, — наконец выдал он. — Ты видишь его, когда начищаешь «Каратель» до блеска — так, что на какое-то время его поверхность превращается в зеркальную гладь. Вэш закончил говорить и затих. Под конец его речи Николас уже не смотрел на него, закинув голову кверху и усиленно дымя в потолок. Он молчал, но их колени вновь привычно соприкасались, и это странным образом успокаивало Вэша. Он не ждал от Вульфвуда ничего в ответ на своё глупое, неуклюже завуалированное признание. Он чувствовал небольшую вину за то, что всё-таки рассказал это Вульфвуду, поставил в неловкое положение своего хорошего друга… И всё же на душе теперь стало спокойнее. Поэтому уже в следующий миг он спросил простодушно, прямо и действительно с интересом: — Никогда не задумывался об этом, но могут ли священники заводить семью? Разрешено им хотя бы… влюбляться? — Я уже говорил тебе, что я не священник, а простой похоронщик. — Вульфвуд взглянул на него тёмным, нечитаемым взглядом. — А если бы даже и был им, плевал я на эти устои с самой высокой из октоварнских колоколен. Это понятно, Тонгари? Вэш внимательней всмотрелся в чужие глаза, неотрывно смотревшие теперь на него, и, кажется, понял, что скрывал в себе этот взгляд. Напряжённый, жаждущий, ждущий… Внутри вспыхнуло греющее пламя надежды. Он немного несмело улыбнулся застывшему Вульфвуду, аккуратно накрывая его левую руку своей. В голове всплыла вдруг старинная формула, прочитанная некогда в книге — то ли на Гансмоуке, то ли в то давнее, счастливое время, проведённое на корабле SEEDS. Вэш наклонился, поднося губы к намотанному на кулак Ника крестику. — Mea culpa, — лёгкий поцелуй у креста, — mea culpa, — указательный, затем средний палец. После — на выдохе, полушёпотом, прислонясь лбом и подушечками пальцев к руке: — Mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa… Вульфвуд неспешно потушил окурок о скамью впереди, затем полностью развернулся к Вэшу, склонившемуся у сжатой ладони. Бережно поднял его голову, глазами в глазах выискивая робко трепетавшую душу. Зрачки расширены, их лица друг в друге. Мягко отняв ладонь, он поднял её, чтобы обеими руками обхватить чужое лицо. Со всем доверием в мире Вэш смотрел на него. — Amen, — прошептал Ник и сократил последнее разделявшее их рты расстояние.