What Doesn't Kill Me Makes Me Want You More

Во всем была виновата она. Во всем. Он, черт побери, сходил с ума — из-за нее. Одно движение, одна секунда, один удар сердца — и его мир рассыпался в крошку, как теплое печенье. Они только что закрыли дело, но это не избавило Локвуда от кислого привкуса в горле и прикушенного языка. Он не сказал ей ни слова, пока они ехали домой на такси. Джордж и Холли вели себя непривычно тихо, будто ощущая нависшую над Люси угрозу. Такси едва успело притормозить на Портленд Роу 35, а Холли уже быстро распрощалась со всеми и побежала к себе домой. Джордж же поспешил подняться к себе в комнату, не сказав ни слова. Все когда-то происходит впервые. Локвуд и Люси остались на кухне одни. Он стоял молча, ждал, наблюдал, надеялся, что она извинится первой, что ему не придется ее отчитывать. — Ну? — она скрестила руки на груди. Очень вызывающая поза, учитывая то, что именно она облажалась и именно она чуть не завалила дело, — Черт возьми давай, Локвуд. Говори уже всё что собирался. Не хочу торчать тут всю ночь. — Ты, блять, серьезно? — первым сорвалось с языка, — Мы почти провалили это дело, почти разрушили тот дом из-за того, что ты потеряла контроль, и тебе еще хватает наглости так разговаривать? Люси так сильно закатила глаза, что Локвуд удивился, как у нее не закружилась голова. — Я не потеряла контроль. Я знала, что делала. — Тебя чуть не сбросили с балкона. — Но я в порядке. Я не потеряла контроль, честно, не потеряла. — Это не имеет значения. Ты пошла на неоправданный риск. Мы договорились, что ты больше не будешь общаться с призраками, так как это слишком рискованно, мы договорились, что сосредоточимся на твоем Осязании и моем Зрении. А потом ты все равно начала Слушать и увлеклась. Ты ослушалась приказа! Снова! Теперь он кричал. Знал, что кричал. Локвуд слышал свой голос, эхом отдающийся в голове, но этого было недостаточно. Ведь ему никогда не удавалось заставить Люси услышать. Она продолжала рисковать-рисковать-рисковать, снова и снова, подвергая опасности не только свою жизнь — что ужасно само по себе — но и жизни всех остальных в агентстве. — Но я должна была попытаться, верно? — она упрямо выпятила подбородок. — Нет! Тебе, блять, не нужно было пытаться! Не было ни единой причины. Мы уже почти закончили, даже знали уже где Источник. Черт возьми, ты была просто безрассудна. Ты подвергаешь риску себя и окружающих. Он и сам был безрассудным, да он, черт возьми, был идеальным определением слова «безрассудство». Локвуд знал — многие говорили, что он «жаждет смерти». И, возможно, даже были правы. Наверное, он действительно большую часть времени не слишком заботился о собственной шкуре, но никто не посмел бы упрекнуть его в том, что он не беспокоится о своей команде. В особенности о Люси. Когда он был с ней — даже сейчас — все, чего ему хотелось, это жить. Просто быть с ней рядом, укутаться в ее присутствие. Но он не собирался говорить ей об этом. Особенно сейчас, когда был так зол на нее. Люси снова закатила глаза, развернулась и открыла холодильник. — Я приготовлю бутерброды. Будешь? — Я не голоден. — Хорошо, — она вытащила хлеб, ветчину и сыр. Люси наклонилась над ящиком в холодильнике, чтобы достать салат и помидоры, и взгляд Локвуда, казалось, магнитом, притянуло к изгибу ее бедер, очертаниям задницы. Он не мог отвести глаз — как будто попал в Призрачный Захват. Почувствовал себя пойманным в банку призраком. Он никогда раньше не осознавал… не замечал… да черт. Это наглая ложь, а сейчас он не мог врать самому себе. Локвуд обращал внимание на ее изгибы, на то, как свитера очерчивали контур высокой груди, на эти блядские леггинсы, плотно обхватывающие ноги… Но никогда не смотрел. Не мог позволить себе такой роскоши, да даже признать эту тягу в самом себе не мог, ведь это бы означало, что он больше не сможет отмотать время назад, не сможет больше притворяться, что его не влечет к Люси. Никогда не сможет отступить и продолжить лгать себе об истинных мотивах некоторых своих поступков, как например когда он приглашал ее пофехтовать вместе в подвале или же сидел рядом с ней на диване во время интервью с потенциальными клиентами. Он больше никогда не сможет вернуться к установке, что каждое их прикосновение априори — невинное и платоническое, абсолютно нормальное для двух хороших друзей. Не сможет вернуться. И не смог. Он разваливался на части, тонул, утопал, отчаянно пытаясь всплыть. Схватить бы ртом воздух, но вода вместо него была такой прохладной, почти успокаивающей, и все, чего он мог хотеть — это продолжать тонуть, пока все вокруг не померкнет, пока не останется ничего, кроме биения его сердца. Пока все прочее не исчезнет. Ох, он и правда никогда не сможет вернуться к своей бережно хранимой иллюзии, в которой Люси была просто другом, коллегой, сотрудницей… Локвуд схватился за край стола, вцепился в него, как в спасательный круг, но взгляда не отвел. А его мозг продолжал подкидывать образы, мысли, идеи, которые он обычно отбрасывал подальше. Ведь в них фигурировала очень голая Люси, очень голый он и очень пустой дом. Как легко было бы подойти к ней, схватить за бедра и развернуть к себе. Как легко было бы смять ее губы, вжать ее в холодильник и прижаться вплотную к мягкому, теплому телу. Как легко было бы залезть ей под юбку, сдернуть эти чертовы леггинсы вместе с нижним бельем, пока ее маленькие руки боролись бы с пряжкой его ремня и пуговицей на брюках. В своей голове Локвуд уже толкался в нее, все еще впечатанную в холодильник, и она стонала от вторжения. Ее пальцы впивались ему в плечи, пока еще не оставляя отметин, а ее губы были мягкими и податливыми под его губами. Мысленно он был глубоко внутри нее, его бедра рвано двигались, ноги Люси крепко обхватили его за талию, а ее глаза уже закрылись от удовольствия… А потом Люси обернулась, сжимая в руках кочан капусты и помидоры. Дверца холодильника захлопнулась, и Локвуд вывалился из своей фантазии обратно в реальность. И реальность эта показалась ему совсем не такой, как пять секунд назад. Когда их с Люси взгляды пересеклись, Локвуд был уверен, что она знает, точно знает, о чем он только что думал. Как тут не догадаться? Его бесстрастное выражение лица развалилось и исчезло, и его мысли и желания наверняка читались не хуже любовного письма. Она знала. Она точно знала. — Ты уверен, что не хочешь бутерброд? — спросила Люси, приподняв бровь, — Ты выглядишь немного… неуверенно. — Я в порядке, — буркнул он, внезапно почувствовав огромную благодарность к столу за то, что он был таким высоким. Пока его бедра плотно прижаты к нему, он спокойно мог притворяться, что все вокруг — сплошь радуга да солнце. Люси не выглядела особенно убежденной, но продолжила собирать свой бутерброд. — Ты хотел сказать что-то еще? — Что? А. Ах, да. Он ведь ругал ее. И ему бы продолжить в том же духе, но ход мысли был совершенно потерял. Все, о чем он мог думать — каким мягким и теплым будет ее тело рядом с его собственным. — Нет, — наконец сказал он, — Нет, думаю я сказал все, что собирался. — Отлично, — ответила Люси, — Уверена, к утру ты найдешь на что пожаловаться. — Можешь на меня рассчитывать. Он вышел из кухни и поднялся по лестнице с ощущением, что хоть какая-то часть достоинства осталась при нем. Чего он действительно хотел прямо сейчас — горячий душ. Но была одна проблема. Ведь он точно знал, что произойдет, как только дверь в ванную закроется и громко зашумят трубы, заглушая все звуки. Но душ все-таки был ему необходим. И поэтому он проскользнул в ванную. Закрыл за собой дверь, запер замок, включил душ, чтобы вода нагрелась, и сбросил одежду на пол. Шагнул в старую ванну, бездумно подставил голову под струи воды, на автомате взял в руки гель для душа. Но даже натираясь мочалкой он не мог выбросить из головы свою маленькую фантазию. Он отчаянно хотел услышать тот тихий всхлип, который, он был уверен, издаст Люси, когда он впервые войдет в нее. Услышать ее стон, когда он возьмет в рот ее грудь и подразнит сосок языком. Хотел почувствовать, как ее ногти царапают спину, пока она извивается под ним. Хотел развести ее бедра, уткнуться лицом в промежность и слушать, как в ушах зазвенят ее стоны. Хотел ощутить, как ее пальцы запутаются в волосах, дергая все сильнее по мере того, как она будет приближаться к оргазму, хотел слышать проклятия, вылетающие из ее рта — «блять-блять-блять Локвуд, гребанный придурок, ненавижу, ненавижу, о, Локвуд…» — хотел слышать, как его имя слетит с ее губ выдохом или, может быть, криком. Настоящим криком, который разнесся бы по всему дому, отражаясь рикошетом, пока Локвуд не сможет увидеть его очертания в воздухе. Хотелхотелхотел И прежде чем он успел задуматься, прежде чем даже осознал, что именно делает, его рука уже обхватила твердый член, жестом неуклюжим от нетерпения, но от этого не менее необходимым, приносящим облегчение от мучительной потребности, которая, казалось, вечность, сжирала его изнутри. И, когда его движения уже вошли в ритм, он понял, как сильно ему хочется трахать ее каждый раз, когда она делает очередную глупость, каждый раз, когда подвергает себя опасности. О, тогда бы они никогда не встали с постели. Так даже лучше. Он хотел сорвать то синее платье, в котором она ходила на балы к Фиттис, прямо с ее соблазнительного тела. Эффектное платье, но на полу его спальни оно бы смотрелось еще лучше. А Люси бы смотрелась намного лучше в его постели. Он увеличил темп и почувствовал тянущее, покалывающее напряжение внизу живота. Он хотел захватить ее рот, завести руку ей за спину и расстегнуть это ебанное платье, почувствовать, как оно растечется у его ног, когда соскользнет с ее плеч. Хотел, чтобы ее губы коснулись его уха, прошептали, что она принадлежит ему, что она хочет его, что он — все, чего она когда-либо хотела. Что она влюблена в него, что любит его. Он хотел чувствовать ее дыхание на своей щеке, следы ее пальцев на коже. Он хотел принадлежать ей. И оргазм почти оглушил его. Глаза закрылись, с губ сорвалось ее имя. — Блять, — его ноги дрожали, он растратил остатки своей энергии. Наскоро ополоснувшись, он выключил душ и вытерся. И только тогда понял, что забыл взять из спальни пижаму. Да и не важно. Он аккуратно обернул полотенце вокруг бедер и открыл дверь. Вместе с ним из ванной вырвалось облако пара, и только когда оно развеялось, Локвуд понял, что почти врезался в Люси. Ее лицо было абсолютно непроницаемым. Он мог сосчитать веснушки, разбросанные по ее щекам… — Я… эм… забыл пижаму, — сбивчиво объяснил он, указывая на полотенце. — Вижу, — ответила она и добавила с едва заметной ухмылкой, — Долгий душ. — Ночь была долгой. Но ее ухмылка стала только шире, и он сразу вспомнил тот крик (крик?), который издал в душе. Она же не могла услышать… так ведь? — И правда, — наконец смягчилась она. И добавила, уже проскользнув в ванную, — Кстати, ты звал меня? Пока был в душе? Блять. Блять. Блять. Блять. Блять. Блять. Вселенная, блять, воистину ненавидела его. — Я… эм… нет, конечно, нет. — Окей. Тогда я постараюсь не звать тебя, пока буду в душе. Надеюсь, ты оставил мне немного горячей воды. Ты не единственный, кому нужен долгий душ, — добавила она, а затем дверь захлопнулась у него перед носом. Окей. Она точно слышала. – Но, — размышлял Локвуд, тащась в свою спальню, — похоже не возражает. Кажется, совсем не возражает. И он надеялся — действительно, блять, надеялся — что она выкрикнет его имя. И возможно, возможно, он оставил дверь приоткрытой на дюйм — ладно, на два — и ждал, прислушиваясь изо всех сил. И, сметенный волной желания и удовлетворенности, услышал, как она простонала: — Локвуд… На этот раз не в его голове. Он испытал чувство странной уверенности в том, что между ним и Люси все вот-вот станет очень интересным…