Воспитатель

            В конце концов, Тсукишиме пришлось вернуться на работу.             Не то чтобы ему хотелось возвращаться к рабочим обязанностям, но те дни, которые он провёл дома, пошли ему на пользу. Он разобрал почту, проверил клиентскую базу, посмотрел список завершённых дел перед отпуском и думал, что втянуться в рабочий ритм не составит особого труда.             Тсукишима не мог не признать, что его привычка фиксировать любую информацию очень ему помогала. В противном случае, ему бы пришлось продлить отпуск, сослаться на плохое самочувствие либо придумать сотню причин, по которым ему противопоказано работать с людьми.             Противопоказано показываться в обществе, в принципе.             До момента, пока он всё не вспомнит.             Он достал свежий костюм, привёл себя в порядок, даже пригладил волосы. Смотря на себя в зеркало, Тсукишиме всё ещё было сложно сказать самому себе: «Это я. Всё в порядке. Я — Тсукишима Кей. Отец-одиночка, а ещё мне нравятся мужчины, и эти два пункта тесно связаны между собой».             Честно, но, узнавая себя всё больше, ему хотелось спрятаться. Сдаться. Умыть руки. Как угодно. Он был отвратительным супругом и плохим отцом, а ещё до сих пор не мог открыться перед лучшим другом до конца.             Тогда, в старшей школе, они действительно не разговаривали с Ямагучи около двух недель.             Воспоминание настигло его во сне, повторно. Тсукишиму тошнило от самого себя, и, в конце концов, он признался Ямагучи, что ему нравятся парни и что он не принимает это в себе. Что это, чёрт возьми, неправильно и что ему нужно лечиться. Он не был до конца честным в том, что ему нравился Ямагучи: достаточно долго, чтобы убедиться в собственной невменяемости.             Чувства угасли со временем, но стоило появиться другому человеку его пола — как внутри что-то тревожно колыхнулось. Искра, обернувшаяся ужасным пожаром, потому что кто-то забыл выключить газовую плиту. Воспламенение, облизавшее жаром внутренние органы, скрутившееся тугим узлом внизу живота.             Он был в растерянности, а тренировочный лагерь стал сущим кошмаром, единственным выходом из которого было признаться хоть кому-то.             Ямагучи принял его, со временем. Не стал задавать лишних вопросов, ставить крест на их дружбе или делать вид, что Тсукишимы не существует. Отнюдь его поразило не признание лучшего друга, а то, что лучший друг столько лет молчал об этом, даже если не хотел принимать правду.             Тсукишима полагал, что Ямагучи закрывал глаза до последнего.             А ещё Ямагучи знал что-то, что послужило причиной, почему Тсукишима пошёл против собственных желаний и связал себя узами с женщиной, которую даже не любил, ещё и зачал ребёнка, которому изо дня в день приходилось пожинать плоды отцовской тупости: мотаться от родителя к родителю, слушать насмешки от одноклассников, мириться с новыми ухажёрами матери, гадать, почему его отец так часто ездит в командировки.             Ямагучи рассказал ему не всё, но Тсукишима не винил его. В мире Ямагучи Тсукишима ничего не забывал, не умирал и тем более не воскресал из мёртвых. Он был потерян, отчаянно пытался наладить личную жизнь и не сойти с ума, а ещё лично знал, каково это — быть на дне.             Те препараты, которые он принимал, оказались сильными антидепрессантами, и пить такие таблетки без рецепта было самоубийством. Когда Тсукишима нашёл их, то почти сразу смыл в унитаз: до последней горькой капсулы.             Работа встретила его натянутыми улыбками коллег и пыльным рабочим местом.             Тсукишима вряд ли бы догадался, что пыльный ужас был его столом, если бы не увидел табличку, на которой была его фамилия. На уборку пришлось потратить около получаса, и лишь после того, когда кипа ненужных бумаг была выброшена в урну, Тсукишима сел за стол и невозмутимо уставился в монитор компьютера.             Когда он разбирал ящики, то обнаружил ежедневник, в котором каждый его день был расписан поминутно: поиск клиентов, звонки, встречи, даже перерывы на обед. Тсукишима быстро пролистал его до последней страницы и недоумённо уставился на два пункта, которые никак не вязались с предыдущими днями.             «Поговорить с Марико»             «Выбросить таблетки»             Эти два пункта не были связаны с работой.             Тсукишима провёл кончиками пальцев по дате. Ровно две недели назад. Прямо перед началом отпуска.             Он нахмурился и вырвал страницу, аккуратно складывая её пополам и убирая в карман пиджака. Если пункт с Марико был зачёркнут, значит, накануне между ними состоялся разговор. Скорее всего, Тсукишима хотел узнать, можно ли ему оставить сына, чтобы… Чтобы что? Развлечься с каким-нибудь хорошеньким парнем? Чтобы сын не застал момент, когда Тсукишима попрощается с жизнью? Чтобы просто отдохнуть вдали от людей и подумать над собственной тупостью?             Первая половина дня выдалась спокойной: Тсукишима следовал привычному распорядку, листал клиентскую базу, обрабатывал запросы и отвечал на письма, пока ему не поступило предложение поработать над делом. Предложение предполагало под собой встречу, и Тсукишима бросил быстрый взгляд на время.             В голове шестерёнки работали медленно, но верно, и чем больше Тсукишима погружался, тем отчётливее вспоминал: манеру речи; методы, которыми он пользовался; от каких дел он отказывался, даже не вдаваясь в подробности, а над какими сидел часами, думая о лучших стратегиях защиты.             Ещё он помнил коллег, которые смотрели на него: то с презрением, то с жалостью.             Помнил, что любые разговоры обрывались на полуслове, стоило ему пройти мимо места для курения, и шёпотом разбивались об его удалявшуюся спину. Ему было некомфортно среди людей, с которыми он работал, но он ничего не мог поделать.             Если ты работаешь хорошо — к тебе всегда будут вопросы.             «Хочешь подняться по карьерной лестнице и утереть нам нос? Не зазнавайся. Да, ты хороший адвокат, но мы работаем здесь гораздо дольше тебя, так что даже не смей думать, что ты лучше нас. Тебе просто повезло».             «Хэй, а я его видел на днях… Он обжимался с каким-то мужиком в подворотне. Как думаешь, наш босс будет в восторге, если узнает, что его любимый сотрудник долбится в задницу? Пусть только попробует пристать ко мне, и я тут же доложу на него».             «Он же был женат, разве нет? Я знаю, что у него есть маленький сын. Честно, мне его жалко. Если бы я узнала такое про своего отца в детстве, то вряд ли бы выросла нормальным человеком. Это же ужасно».             Тсукишима откинулся на спинку стула, снимая очки. Голова раскалывалась на части, а руки дрожали, из-за чего очки чуть не выскользнули из ослабевших пальцев и не упали на пол.             Что, если главными виновниками были его родители? Что, если всё заключалось в воспитании, из-за которого Тсукишима не мог принять себя и был вынужден стать «нормальным»? Что, если ему пришлось выбрать девушку, которая целиком и полностью бы устраивала его родителей, и родить ребёнка, тем самым доказать, что с ним всё в порядке?             Тем самым он обрёк себя на страдания, бесконечные таблетки и беспорядочные половые связи, не беспокоясь о том, какими могут быть последствия.             Коллеги пускали про него слухи и относились к нему не самым лучшим образом, бывшая жена до сих пор испытывала обиду и злость, а сын боялся поговорить с ним о проблемах, которые его беспокоили.             Ямагучи тщательно фильтровал речь, избегал темы, которые могли бы усугубить состояние Тсукишимы, и делал вид, что всё нормально, но, самом деле, он беспокоился за него и не знал, как ему помочь.             А Куроо Тетсуро… Был ли он тем самым человеком, из-за которого Тсукишима утратил надежду на то, что его «недуг» может быть временным?             Непринуждённая улыбка и приятный до мурашек голос; нелепая причёска, закрывавшая половину привлекательного лица; крепкие и сильные руки, которыми тот показывал, как лучше всего ставить блок, если хочешь остановить противника.             — Смотри, когда хочешь заблокировать атаку, чуть наклоняй их вперёд… Вот так…             Тсукишима внимал каждому его слову, использовал полученные знания в играх и, несмотря на то, что Куроо часто прибегал к манипуляциям, чтобы до него достучаться, испытывал к нему большую благодарность.             Ему нравилось, что Куроо интересовался его жизнью, приглашал в Токио, чтобы провести время в компании других игроков, «обменяться опытом», выпить пиво и съесть вредную еду, от которой ужасно крутило живот.             Тсукишима восхищался им, пусть и ни разу не сказал этого вслух (а стоило бы).             То, что он чувствовал к нему, всё ещё было неправильным и бесконечно ужасным. Это была болезнь, которая мешала ему мыслить здраво, но Куроо не стал кривить лицо, когда Тсукишима не выдержал и признался, что к нему чувствует. Он надеялся, что тот перестанет ему писать, и когда они будут пересекаться на играх, то не станут провожать друг друга долгими взглядами в спину, но всё вышло из-под контроля.             И это стало главной причиной, почему Тсукишима сломался. Не справился с давлением со стороны и заставил себя отказаться от всего, что ему нравилось и что его вдохновляло.             Что, если ему не зря поручили задание? Что, если воспитание ребёнка было не злой шуткой, а самой настоящей подсказкой, чтобы всё исправить, пока ещё не поздно?             Но разве уже не поздно?             Тсукишима медленно поднялся из-за стола, надевая очки.             Коллеги переговаривались между собой, собираясь на обед, и он притворился, что очень занят работой, чтобы не вызывать подозрений со стороны. Когда офис опустел, он сгрёб нужные документы со стола и убрал их в пластмассовую папку, после чего предупредил начальство, что у него назначена встреча.             И даже не соврал.             Направляясь к выходу, Тсукишима достал телефон и зашёл в журнал входящих и исходящих вызовов, доходя до номера, который так и не добавил в телефонную книгу. Но в этом не было нужды, так как он понял, в чём заключалось его главное задание.             Набирая номер Куроо Тетсуро, он чувствовал себя, как никогда, нормальным и верил, что поступал правильно.