***
Жизнь, как струны на гитаре — едва дотронешься, а они уже начинают колебаться. Легче просто прожевать и проглотить это, подавляя рвоту. Это как жизненный урок, который нужно усвоить. Это как… практически догоревшая спичка, которая жжёт тебе пальцы до волдырей с вытекающей лимфой. Просто не нужно было возвращаться слишком поздно от подруги, как будто это какая-то чёртова обыденность, не несущая за собой жестоких последствий. Не нужно было стоять, как какое-то вкопанное дерево, и позволять незнакомому мужчине забирать у тебя первый поцелуй и пачкать чужой кровью свою одежду. Мэдисон даже не подозревала тогда, какой кот в мешке её ждёт. Она буквально поскользнулась и упала в глубокую тёмную пропасть загадок и предположений. И в конечном итоге, спустя нескольких трудных недель ей пришла единственная бредовая мысль. Билли может быть вампиром. Но и в то же время этого не может быть. Это же всего лишь детские страшилки и мифы о существах, которые высасывают из людей кровь. Девушка чувствует себя слабым звеном в этой игре. Она любит его, она никогда с ним не пререкается, она всегда с ним мила и общительна, и ему это нравится до пляшущих демонов на дне зрачков. Мэди всегда ему улыбается, и эта улыбка, как сахар, может в любой момент раствориться в чашке с чаем или с кофе. И, как правило, это происходит, когда он покидает её. Это получается уже рефлекторно. Пальцы разжимаются, дыхание восстанавливается, а кровь перестаёт замерзать в венах каждый раз, когда Билли касался её, либо же целовал своими мягкими хладными губами. Он словно и неживой вовсе. Просто ходячий труп с красивым личиком и очаровательной харизмой. Вот же дьявол… Ей порой хочется расцарапать ему лицо, чтобы больше никто из девчонок в её классе не смел произносить его имя и разговаривать о нём так, будто они не знают, что этот мужчина уже увлечён малышкой Мэди. Хотя они и не знают. Но Бутман, честное слово, грезится выкрикнуть им это в лицо, чтобы даже и не мечтали, что им что-то перепадёт по дикой случайности. Мэдисон даже не понимала, насколько эта «случайность» оказалась реальной. Они с Грейс как и обычно сидят за последней партой и дожидаются учителя, но неожиданно в класс влетает директор с сияющим видом, как будто ему минуту назад объявили, что он теперь мэр города и ему больше не придётся просиживать своё седалище в этой убогой школе. Мистер Флорес растягивает тонкие губы в лучезарной, приторной улыбке, от которой тут же хочется встать и побежать блевать в женский туалет, и начинает свою речь. — Доброе утро, класс, у меня для вас есть довольно приятные новости, — провозглашает директор, осматривая всех присутствующих здесь. — Школу наконец закрывают, и мы отдыхаем? — выкрикивает один из одноклассников Мэдисон и ухмыляется. Мистер Флорес бросает свой взгляд на этого парня и обречённо качает головой, а Мэди замечает, что он едва не закатил глаза. — Не дождётесь, мистер Брук, — уже сурово молвит директор в ответ, и на его лице снова мелькает фальшивая сладенькая улыбка. — Появился человек, который будет инвестировать нашу школу, и многие из вас, наверное, уже в курсе, кто это такой. Мэдисон, услышав это заявление, резко хмурит брови до морщинок на лбу, не подходящих её возрасту, и сжимает пальцами края парты до алебастрового оттенка, появившегося на костяшках. Она кидает взгляд на своих одноклассниц, которые тут же встрепенулись и выпучили свой бюст, и быстро переводит недоуменный взгляд на открывающую дверь. — А вот и тот самый человек, который будет инвестировать нашу школу, — продолжает улыбаться директор, чтобы наверняка ещё больше подлизаться к этому инвестору. В ином случае, она бы в сию секунду бы спряталась, но сейчас её тело словно одеревенело, и девушка не знает куда деться, куда убежать, лишь бы её не заметил её самый страшный и самый сладкий кошмар. Мэди старается не подавать виду, она старается сидеть в самой обычной позе и не демонстрировать остальным своё стальное напряжение. Но её зелёные красивые глазки предательски выдают её. Их взгляды пересекаются и соединяются, как магниты, в одно мгновение. Билли сегодня одет в свой костюм-тройку, его волосы идеально зализаны назад, виски выбриты и на губах сверкает ухмылка, когда он осматривает Мэдисон голодным взглядом. Её желудок жмётся в страхе, и лёгкие сгорают от нехватки воздуха. Мэди просто не дышит. Сидит и смотрит на него, не моргая. Глаза краснеют от сухости, а чужая рука аккуратно ложится на её плечо. — Вот же чёрт, Мэди, — шепчет Грейс, наблюдая, как поведение Мэдисон радикально изменилось. — Это же твой Руссо. Даже смешно звучит… «Твой»… Да, возможно он и её, но внутри что-то плавится от этой мысли, и ей становится больно. Одна из одноклассниц томно вздыхает, пялясь на Билли так, словно он сам пуп земли. Мэди раздражённо фыркает на это и складывает руки на груди, опустив голову. Пусть и дальше смотрит. Ей всё равно. Ей совсем не плохо от этого. Она потом не будет рыдать в туалете, когда Руссо закончит своё выступление перед классом. Вокруг её зрачков плавится яшма, она становится совсем блёклой. Билли поднимает бровь на секунду, до сих пор зрея на неё без всякого стыда или банальной осторожности. Мэди же на него категорически отказывается смотреть, чтобы не выжечь себе глазную оболочку от его сардонической ухмылки на губах. Дыхание перехватывает чем-то тяжёлым. Девушка не дышит — смотрит лишь на свою школьную юбку и чувствует, что сейчас задохнётся и умрёт прямо здесь. Это было бы самой нелепой смертью. — Билли Руссо, владелец частной военной фирмы «Anvil», — представляет его директор и пожимает ему плечо. — Что ж, мистер Руссо, я должен вас покинуть. — Не переживайте, директор, я найду с ними общий язык, — сдержанно произносит Билли, приподнимая уголок губы, чтобы сымитировать хоть какое-то подобие улыбки. Мистер Флорес покидает класс с таким же счастливым оптимистичным видом, как и зашёл в него в начале урока. Руссо поджимает губы и вздыхает, глазами прослеживая, чтобы этот несчастный идиот наконец свалил отсюда. А затем засовывает руки в карман брюк и поворачивает голову к классу. Его малышка Мэди всё также сидит за последней партой с опущенной головой и делает вид, будто не знает его, а рядом с ней — её блондинистая подружка Грейс и испепеляет его хмурым взглядом. На других девушек в этом классе он даже не обращает внимание, потому что понимает, что вместо мозгов у них воздух и лишь одна мысль — привлечь его внимание. — Кто-то из вас вообще понимает, что ваша школа скоро развалится? — он прямолинеен и не хочет разговаривать с ними так, словно они находятся в начальной школе. — И слава богу, — со смешком говорит всё тот же одноклассник Мэдисон. Билли кидает на него свой взгляд и качает головой с усмешкой на губах. — Я смотрю, ты не очень любишь учиться, да? — А кто любит? — спрашивает он так, как будто эта вещь самая очевидная на свете. — Вы вот любили в нашем возрасте учиться? — Сказать вам честно? — усмешка превращается в улыбку, и Билли уже смотрит на весь класс, — ни черта, — отрезает мужчина и делает медленный шаг вперёд. Он издаёт звук, похожий на цок, и начинает также медленно обходить класс кругами. — Я проведу здесь целый день и лучше изучу глобальные проблемы вашей школы, — начинает говорить он монотонно, низким голосом, отчего у некоторых девушек кружится голова. — Итак… может, у вас есть какие-нибудь пожелания или вопросы? — Мистер Руссо, а у вас есть девушка? — игриво спрашивает одноклассница Мэдисон и закусывает свою нижнюю губу. Билли поворачивается к ней на каблуках и вздыхает, а потом на его губах появляется многозначительная улыбка. — У меня есть очень ревнивая девушка, дамы, поэтому не надейтесь, — заявляет достаточно громко и снова начинает наворачивать круги. Мэдисон наконец поднимает на него свой взор и позволяет себе выдохнуть, ощущая, что это может зайти слишком далеко. Билли начинает приближаться к ней всё ближе и ближе… И буквально через минуту он встаёт между её партой и соседней. — Извините, но можно спросить, почему вы решили инвестировать именно нашу школу? — подаёт свой голос Мэдисон и чувствует, что он снова смотрит на неё свысока. — А почему это вас так интересует, мисс…? — Бутман. — Мисс Бутман… — скалится Руссо, оглядывая её маленькую фигурку ехидным взглядом. — Как мило, мисс Бутман… Должен признаться, вы довольно очаровательная особа. Девушка до крови прокусывает кожу во внутренней стороне щеки и чувствует, что в его глазах искрится огонёк вызова. Она проиграет, и она знает это уже наперёд, потому что он всегда выигрывает эти вызовы. — А вы как думаете, почему я решил инвестировать эту школу? — с искренним любопытством спрашивает Билли, продолжая держать ниточки в своих руках и управлять её эмоциями, как умелый кукловод. Потому что я учусь здесь… — Потому что наша школа больше всего в этом нуждается? — молвит не то, что нужно. Молвит не правду… Билли вновь растягивает губы в улыбке, показывая всем блеск своих белоснежных зубов, и наклоняется к Мэди так близко, что его слышала только она и никто больше. — Моя умница. И это действительно слышит только Мэдисон и никто больше. Даже Грейс остаётся абсолютно безучастной. Где-то на задворках её рассудка что-то надломлено скрипит. Он выиграл вновь, чёрт возьми. Вновь. Бутман теряет контроль над эмоциями в который раз. Она опускает голову, когда чувствует, что её щёки наполняются характерной краской, и выдыхает. — Хорошо, мисс Бутман, — деловито произносит мужчина и отходит от неё. — Кто-нибудь здесь собирается в будущем становиться каким-нибудь дипломатом или мэром? Никто из одноклассником даже и голоса не подаёт. Некоторые лишь пожимают плечами. Билли качает головой и снова выходит к доске, чтобы его видели все. — А кто-нибудь собирается здесь пойти служить своей стране? Его голос приобретает громкость. Весь класс сидит с остекленевшими глазами и молчит. — Парни, неужели у вас нет мужества? Неужели вы не можете взять свои яйца и пойти воевать за свою страну? — Билли определённо не собирается фильтровать свою речь, потому что знает, что эти подростки и сами могут выражаться ещё хлеще него. — У меня отец был морским пехотинцем. Несколько лет назад он в очередной раз ушёл на войну и не вернулся. Нам сказали, что его взяли в плен, а потом расстреляли, — рассказывает одноклассник Мэди, который сидит впереди неё, и Билли внимательно слушает его, покачивая головой. — Я сделал вывод, что лучше не заводить семью, если ты военный. Тогда никто не будет страдать по твоей смерти и никому не будет больно. — Да, ты абсолютно прав, — соглашается с ним Руссо и на секунду замолкает, задумавшись. — Знаете… Многие из вас знают, что я бывший морской пехотинец. И я ушёл из службы не потому, что меня дома ждала любящая семья, а потому что я попал не в то место и не в то время. — Вы сейчас про операцию «Цербер» говорите? — внезапно спрашивает Мэдисон и сразу же осознаёт, что это секретная информация и она не должна была выкрикивать это при своих одноклассниках. Мэди замечает, что его взгляд меняется в мгновение ока. Билли щурит глаза и смотрит на неё исподлобья, словно посылая ей таким образом намёк о том, что ей не следовало это делать. — Да, мисс Бутман, — цедит сквозь зубы Билли. — Не знаю откуда вы узнали об этом, но надеюсь, это останется только между нами, все поняли? — обращается он ко всем и вздыхает, щипая себя за переносицу. — Что ж, таить от вас всё это уже без толку, поэтому у меня не остаётся выбора. Играть на публику у него всегда получалось хорошо, а сейчас просто великолепно, потому что ему нужно спасать свою шкуру. — Нас всех превратили в настоящих киллеров во время этой операции, — поджимая губы, с искренней горечью проговаривает Руссо и на секунду опускает свой взгляд. — Я и мой друг Фрэнк Касл, с которым мы воевали бок о бок восемь лет, не смогли терпеть это и решили, что нужно заканчивать с этим, пока всё не зашло слишком далеко. Блять. Это просто полнейшая херня. Зачем он так публично рассказывает об этом? Какого хуя вообще? Во рту всё сохнет, он сглатывает вязкую слюну и закрывает глаза. Сука, здесь пахнет свежей плотью. Здесь столько людишек… Билли смежает веки, свирепо выдыхает и облизывает нижнюю губу. Его кулаки то сжимаются, то разжимаются. Ему сложно контролировать себя, контролировать свой разум. Он слышит, как по их венам течёт кровь… у каждого из них наверно такая вкусная кровь… Сука! — Мистер Руссо, извините, — сладкий мягкий голосок его любимой девочки доносится до него, и мужчина раскрывает глаза, кидая на неё свой взгляд. — Что такое, мисс Бутман? — Можно выйти, пожалуйста? — практически умоляет его Мэди. — Вам плохо или вам нужно выйти по своей нужде? — хмыкает Билли, снова приходя в своё привычное состояние, и снова засовывает руки в карманы. Одноклассники издают смешки, пялясь на Мэдисон. Билли хочет каждому разгрызть глотку, но он сдерживается, подходя к парте Мэдисон медленным шагом. — Может мне проводить тебя, милая? — склоняя голову к плечу, спрашивает он и облокачивается рукой о её парту, неожиданно переходя на «ты». Девочки завидно зыркают в её сторону, когда он называет её ласкательным прозвищем, и Мэдисон хорошо чувствует это, хотя Билли и закрывает весь взор на класс своим телом. — Мистер Руссо, может лучше я с ней схожу? — предлагает Грейс, решив облегчить ситуацию для Мэдисон. — Нет, сейчас я отвечаю за всех вас до единого, поэтому лучше я провожу её до медпункта и прослежу, чтобы ей помогли, — настаивает Руссо и взглядом приказывает Мэди идти за ним. — Надеюсь, вы додумаетесь сидеть тихо, пока я отвожу мисс Бутман в медпункт, — строго произносит Билли классу, оборачиваясь, когда подходит к двери и подталкивает девушку вперёд, невесомо положив свою ладонь на её спину. Ему нужно перемыть кому-то кости. Ему нужно просто почувствовать человеческую кровь на кончике языка. Хотя бы немного. Хотя бы почувствовать заменитель, который он пожирает изо дня в день, чтобы избавиться от этой жажды. Он чувствует себя долбаным наркоманом, у которого отняли последнюю дозу, у которого забрали последнюю кроху экстаза. И даже секс не нужен. Ему насрать на секс. Билли просто хочет крови. Много крови. И храни, Господь, эту бедную малышку, потому что больше всего ему нравится именно её сладкий аромат. Билли ведёт её отсюда подальше. Возможно, в женский в туалет. Возможно, в мужской. Это просто не имеет значение. Он распахивает первую попавшуюся дверь и пропускает Мэди внутрь, до сих пор не разговаривая с ней, а затем внезапно для неё хватает её невесомое тело на руки и прижимает к стене. Её маленькие тонкие ноги обвиваются вокруг его спины крестом, а её пальчики впиваются в его плечи, но мужчина даже не чувствует этого. Бутман испускает вздох и растерянно смотрит на него, продолжая сжимать его пиджак на плечах своими полупрозрачными пальцами. Его руки крепко держат её на высоте, словно она действительно ничего не весит. Словно она пушинка. Крохотная такая… и милая. Но Руссо ненавидит это выражение её лица. Как будто она не знала, что он провернёт нечто подобное. Прямо сейчас он может разглядеть в её радужках все оттенки зелёного. И все они почему-то переливаются меж собой зависимо от того, какого размера будет зрачок. И чем шире, тем светлее они становятся, а чем уже, тем темнее. И сейчас они тёмно-зелёные, как ночной лес. Билли сжимает пальцами её рёбра и слышит над ухом девичий скулёж. Совсем тихий, чтобы не привлечь внимание. Ей больно. На тех местах останутся отметины в синеватой разливке. Он захватывает её подбородок в свою ладонь и сжимает пальцами щёки, приближая её милое, раскрасневшееся личико к своему — холодному и бледному. — Я тебе весь костюм помну, — робко шепчет девушка, заглядывая в его тёмные глаза, чтобы увидеть его реакцию. Ему абсолютно поебать. Это очевидно, как и очевиден тот факт, что всё не вечно. Билли утыкается носом в её шею и вдыхает её аромат, прикрыв глаза на мгновение. Самый лучший. Самый сладкий. Самый родной аромат крови, которую он не сможет никогда выпить, даже если ему каждый раз приходится кусать локти. Просто не хочется истощать эту девчонку. Просто не хочется убивать её, потому что где-то в подсознании всегда поступает импульс мыслей о том, что Билли может поступать неправильно, что он совершит ошибку, если убьёт свою малышку Мэди. Она касается своими губами участка возле губ, но не целует, и чувствует, как щетина колет её мягкие губы, имеющие пухлость. Билли чертовски одержим ими. Он их просто обожает. Как кровь, как власть, как деньги. Как всё, что он имеет на данный момент. Мужчина приподнимает голову и находит её губы в желании вновь испробовать Мэдисон на вкус. Руссо целует её голодно, жадно, а его язык кружит вокруг её языка в каком-то непонятном танце. Его пальцы сильнее сжимают её щёки, в глазах мутнеет — причём у неё, а не у него. Мэди едва успевает отвечать на его поцелуй, её пальцы скользят к его затылку, а затем касаются волос, и… она вновь цепляется за его плечи, потому что знает, что будет странно, если Билли вернётся в класс с растрёпанными волосами. На него её касания действуют, как валерьянка — на котов. Девчонка готова ломать себе ногти, лишь бы удержаться сейчас и не упасть на пол, потому что он её больше не держит — лишь сильнее вжимает в стену своим телом. — Как же я скучал по тебе, — глухо рычит мужчина, наклонившись к её уху, и прикусывает мочку. Не больно. Но с оттягом. Он тянет нежную кожу своими зубами и тяжело дышит. Ему бы прикусить так её тонкую шейку, а не мочку уха. — У тебя что, месячные? — спрашивает Билли, чувствуя, что с ней что-то не то и пахнет в этот раз острее сладкой девичьей кровью. — Что…? — Мэди непонимающе смотрит на него и приоткрывает рот, не зная, что сказать. — Они ещё вчера закончились… Но откуда ты… — Узнал? Это звучит резко. Даже чересчур. Но такова его натура. Вампирская натура. Он чувствует, что её мозги изламываются от предположений. Мэди рисует в собственном воображении эти бредовые догадки и вновь останавливается лишь на одном. Самом опасном и правдивом. — Как… как ты справляешься с жаждой? — с надломом интересуется Бутман и отворачивает голову, как раз открывая вид на свою шею. Именно там, где находится ярёмная венка. Билли перекладывает ладони на её талию и сжимает её пальцами, сминая школьную блузку, чтобы потом образовались складки. Он проводит носом от выпирающей ключицы до самой шеи ровную линию и вдыхает в себя её запах. — Ты знаешь… — всё, что он может сказать сейчас и зубами сдирать её бархатную кожу до характерного покраснения. — Это были просто бредовые догадки, — выдыхает Мэди, позволяя с собой вытворять такое, и стенания вырываются из её горла. — Мне больно. Достаточно одного слово «больно», чтобы остановиться и заглянуть в её глаза, которые начинают краснеть от подступающих слёз. — Давай представим, что это твоё наказание за то, что ты при всём классе спросила меня про секретную операцию «Цербер», — ухмыляется Билли, проводя ладонью по её бедру, и вжимает её маленькое тельце сильнее в холодную стену, пока её лопатки не треснут от такого напора. — Ты не умеешь хранить секреты или просто продолжала бросать мне вызов? Руссо вдыхает полной грудью аромат её беспокойства, смешанный с фруктовыми нотками парфюма. Он медленно опускает её на пол и начинает поправлять её одежду, ожидая ответа. — Это было очень опрометчиво, Мэди, — серьёзно произносит он, а в голосе сквозит укор. — Никто не должен знать об этой операции для нашего же с тобой блага. Если твои одноклассники кому-то расскажут об этом, то Роулинс нападёт и на семью Фрэнка, и на тебя, а я не могу этого позволить, понимаешь? Мэдисон кивает головой и опускает её. — Ты не сможешь ведь спасти их во второй раз? — негромко спрашивает девушка. Возможно, что-то перевернулось у него внутри в этот момент, но его выражение лица резко меняется. Билли не может забыть, как еле уговорил Фрэнка убежать из парка, пока из-за террора не погибла его семья. И он спас её, потому что это было его долгом — спасти семью друга и его самого. — Я не знаю, детка, — признаётся он, проводя тыльной стороной ладони по её волосам. — Нужно иметь какую-то необычайную сверхспособность, чтобы прочитать мысли этого выблядка и что он задумал на этот раз. Всё, что я могу на данный момент — выпить всю его кровь, пока он не превратится в жалкое подобие человека. Воздух сгущается вокруг них. Билли он не так нужен, как Мэдисон, и поэтому он успокаивающе начинает поглаживать её по хрупкой спине. — Всё нормально, детка, я сделаю всё возможное, чтобы защитить тебя. Мэди верит ему, потому что без веры всё пойдёт крахом. Всё раскрошится, будто этого и не было никогда. И оба знают это и только поэтому всегда выплачивают друг другу взаимными чувствами. Как какая-то подачка, но только это… нечто большее. — Ты расскажешь мне, как ты превратился в это? — на «это» у неё значительнее спирает дыхание тисками. — Не сейчас, — поджимая губы, отвечает Руссо. — Насколько я помню, твоя мама сегодня уходит в ночную смену, да? — теперь его тон приобретает энтузиазм, — думаю, нам стоит встретиться сегодня у меня в баре. — О, — она издаёт этот звук так, словно это предложение могло быть чем-то неожиданным. Так, словно он не должен был предлагать ей это. — Да брось ты, детка, я не лишу тебя девственности против твоей воли, расслабься, — испускает он смешок и захватывает своей ладонью часть её щеки и затылок, приближая её ближе к себе. — В конце концов, как бы сильно мне не хотелось испробовать твою сладкую кровь, я этого не сделаю. Его большой палец рисует круги на её щеке, и он наклоняется к ней так, чтобы их носы соприкасались. — Ты действительно очаровательна, — улыбается Билли, произнося это своим низким, глубоким голосом с хрипотцой, и нагибается ещё ниже к ней, чтобы быть на одном уровне с этой девушкой, — особенно когда ревнуешь, — шёпотом добавляет он и скалится по-волчьи, обнажая свои заострённые клыки, которые сверкают в бликах весеннего солнца, врывающихся через окно напротив. — Ты ревнуешь хлеще меня, Билли, — отзеркаливает атаку таким же шёпотом, как и он, стараясь держаться с ним на плаву, хотя Мэди никогда не умела плавать. Он и не спорит с ней, а улыбка на губах становится шире, практически до ушей. Послевкусие, конечно, хреновое, но Билли не может справляться с этим. Ему просто нужно сделать всё возможное, чтобы никто не смел думать о ней в таком ключе, как думает только он. Пусть даже не касаются и не разговаривают. — Твои одноклассники никогда не обращают на тебя внимание? Бутман смотрит на него, приподняв брови, и закусывает свою нижнюю губу. — Слишком очевидно, — пожимает узкими плечами девушка. После произнесённого она осматривает его и начинает поправлять его пиджак, чтобы ни у кого не вызвать сомнения, что между ними что-то происходило в туалете для… Для кого? Он что, затащил её в мужской туалет? Мэдисон шумно вздыхает и кладёт свои ладони на его плечи. — Ну вот, ты снова одет с иголочки, граф Дракула, — мило улыбается она ему и демонстрирует ему свою истинную тонкую красоту. — Ты что, совсем не боишься этого Дракулу? — язвит Руссо, притягивая её ещё ближе к себе. В каждом слове слышатся эти вампирские нотки и как ему тяжко контролировать себя в присутствии людей. Клыки могут становиться острее рефлекторно. По запаху. По желанию. Просто потому, что эта хуйня управляет им. Никто никогда не управлял им. И Билли не может позволить, чтобы это продолжалось и дальше, чтобы все видели в нём монстра из детских мифов. Мэдисон встаёт на цыпочки и тянется к его щеке, касаясь её своими мягкими губами в невесомом поцелуе, и чувствует, что его руки опускаются на её поясницу и приближают к телу ещё ближе, чтобы расстояния совсем не осталось. Это неотъемлемая часть. Это то, без чего Билли никак не может обойтись, находясь рядом с ней. Между его и её губами остаётся буквально сантиметров пять, может больше… Сейчас точно вновь поцелует, а затем скажет, что им пора идти. Мэди знает это наперёд и осознаёт, что так нужно, потому что их нет по крайней мере уже минут десять. Скоро закончится урок, а Билли не закончил свою пламенную речь перед её одноклассниками. — Хорошо, что ты решил инвестировать именно нашу школу, — тихо говорит она, когда его губы едва касаются её. И Руссо не сдерживается. Целует её. Вероятно, очень глубоко, с сильным напором. Всё равно. Мэдисон это в какой-то мере нравится, и она позволяет ему целовать себя именно так. Потому что так нужно. Потому что если она отстранится, то он сразу сделает вывод, что ей неприятно. Но ей приятно, и пришло время смириться с этим. Руки продолжают опускаться вниз по её маленькому хрупкому телу. Честное слово, у неё одни кости да кожа. Билли думает об этом часто и не может позволять ей и дальше запускать себя до костей. Он сжимает её зад своими пальцами через школьную юбку и прижимает ещё ближе её тело к себе, чтобы она почувствовала его твёрдый стояк на своём животе. Ухмылка появляется на его губах, когда он понимает, что её рост едва достигает ста шестидесяти сантиметров. Возможно, сто пятьдесят восемь. Точно не больше. Она достаёт макушкой до середины его шеи, и он легко может укрыть её своим телом в случае опасности. Что за милашка… Его руки слишком голодные. Они мечтают пролезть за блузку и обледенелой кожей ладоней поцарапать её рёбра и грудь. Пока не время. Руссо это знает и никак не может дождаться вечера в баре. — Сегодня в восемь я тебя жду, детка, — отстраняясь от её губ, говорит Билли и чмокает её в нос. — А теперь нам нужно вернуться в класс. Надеюсь, твои одноклассники не устроили там полный хаос, за который мне потом придётся отвечать, — недовольно бурчит он последние слова и выпускает её из помещения, а потом выходит сам. Они молча добираются до класса, и Мэдисон возвращается на своё место с опущенной головой. Сейчас ей дышится легче, хоть и пахнет здесь какими-то мармеладками и куревом, потому что парни — любители покурить какую-то травку, пока в классе никого нет. Девушка косит взглядом на Грейс и кивает ей, таким образом говоря, что всё в порядке, и переводит свои зелёные глаза на Билли. Мужчина встаёт к доске, осматривая весь класс, и в обычной манере засовывает руки в карманы. Другие девчонки раздражённо бросают завидные взгляды на Мэдисон, и Билли видит это и незаметно хмыкает, делая это совершенно бесшумно. — На чём мы с вами остановились? До конца урока Мэди смотрит на него и слушает с таким видом, словно никогда раньше не слышала его. Как будто он никогда раньше не разговаривал с ней и вообще, он никогда не виделся с ней прежде. От такого осознания хочется смеяться и плакать одновременно, потому что это вынужденный шаг. И только поэтому ей приходится делать вид, что они не знают друг друга. Они просто остаются незнакомцами до конца учебного дня.***
На улице стемнело незримо. Мэдисон готовилась к встрече несколько часов, подбирая себе правильный образ. Она не знала, какой лучше сделать макияж или какой из сарафанов подойдёт ей больше под её белые кеды. В конечном счёте, когда время начало приближаться к восьми, девушка написала сообщение Билли, что немного задерживается, и решилась на единственный вариант — сделать себе обычный макияж: она подкрасила ресницы и нанесла на губы карамельный блеск. Её волосы оставались распущенными, но она их немного завила плойкой, чтобы получились красивые волны, и дала себе минуту на то, чтобы рассмотреть себя в зеркале. Она красивая. Мэдисон не может отрицать это. Она улыбается самой себе в зеркале и быстро накидывает на себя летний сарафан и сверху одевает ветровку, чтобы не было настолько холодно. На улице её уже ждёт такси, и Мэди стремглав садится на заднее сиденье и называет адрес водителю. Её голова сама по себе падает на тонированное стекло, а глаза внимательно наблюдают за тем, как улицы расплываются, как акварель на бумаге, от быстрой скорости автомобиля. Она быстрая, потому что Бутман вежливо попросила водителя прибавить её, когда поняла, что уже опаздывает на десять минут и ей приходит сообщение от Билли. Билли: тебе говорили, что опаздывать некрасиво? Вы: извини, здесь пробка:( Мэди улыбается, когда отправляет ему грустный смайлик, и выключает телефон, снова поворачивая голову к окну. На улице промозглая погода, хотя сейчас начало мая. В Нью-Йорке часто она меняется, как настроение у человека, который имеет биполярное расстройство. Девушка окунается в собственные мысли и даже не замечает, как машина останавливается возле большого здания. Она благодарит водителя и отдаёт ему деньги, а затем выходит из машины и поднимает взгляд на неоновую вывеску бара. Её уши готовы сворачиваться в трубочку от звука шины, скользящей по мокрой дороге. Неприятно, как звук скрежета вилки об тарелку. Мэди вновь поднимает голову на вывеску и плотнее закутывается в свою ветровку. Ветер неумолимо косматит её волосы. Девушка сглатывает вязкую слюну, ощущая, как пахнет чем-то зловещим. Чем-то нехорошим. А что ещё можно ожидать от мистера Билли Руссо? Её ресницы подобают вееру, когда она несколько раз моргает и делает несколько шагов вперёд. До двери осталось пройти шагов двадцать. Может меньше. Мэдисон даже считать не хочет. Почему так страшно? Почему ей хочется развернуться и убежать, не останавливаясь? В размышлениях девушка закусывает нижнюю губу до боли, чтобы отрезвить себя, чтобы наконец сделать шаг вперёд и открыть эту дверь. Что-то сжирает её полностью. Какая-то адская мерзость… Мэди отворяет дверь и ступает внутрь, проходя мимо длинного коридора, пока не доходит до следующей двери и заходит в этот бар. Она здесь ещё никогда не была. Ни разу. Билли рассказывал ей о нём в двух словах, но Бутман даже и не подозревала, что это место может быть настолько… разительным. Она подходит к бару, где выжидающе сидит Билли и потягивает скотч. — О-о-о, малышка Мэди, — язвой обрамляет её слух по обычаю и скалится, обнажая заострённые клыки, как сегодня в школьном туалете. — Я, конечно, понимаю, что ты дама, но все эти принципы, что дамы имеют право опаздывать, я хочу послать нахуй, честно говоря. — Бродвей весь забит пробками, — оправдывается ложью Мэдисон и снимает с себя ветровку. — У нас есть время до семи утра, потом я должна идти домой до прихода матери. И как хорошо, что завтра суббота, а то я бы отказалась от твоего предложения встретиться именно сегодня. Билли издаёт смешок, делая глоток из своего стакана. Это больше похоже на чистую антипатию, но Мэди знает, что это не так. Он просто продолжает быть колким и язвить при каждом случае. — Ты красивая, — сухо признаётся он, обводя своим тёмным взглядом её точёную фигурку, — для меня старалась, да? Стоит ему только это сказать, как Бутман густо краснеет и присаживается рядом на высокий стул. Она ничего не отвечает ему, а только лицезрит то, как он пьёт свой скотч и требует у бармена добавки, когда допивает всё до дна. Вся её стойкость канула, как будто её и не было. Нет, Мэдисон просто изображала её, когда заходила сюда и вставала перед ним с прямо-натянутой спиной. Это просто было демонстрацией того, что она не боится. Но она боится. И это просто человеческий фактор, который невозможно избежать. Здесь умиротворяющая музыка. Красный свет придаёт помещению больше интимной обстановки. Некоторые танцуют медленный танец со своими парами. А эти двое сидят за барной стойкой и смотрят друг другу в глаза, отражая на хрусталике собственные взгляды. Её суетливый — его мутный с оттенком серости. Мэдисон помимо собственной воли облизывает губы, убирая с них лишнюю сухость слюной. Руссо глядит на это, как зачарованный, а затем просто влечёт свои губы в ухмылке и снова допивает до дна свой скотч. Её внутренности сводит истомой от его вида, и она ещё раз внимательно оглядывает его с ног до головы. Ботинки, штаны и чёрная футболка. Как всё кардинально поменялось… Сегодня днём он был в своём костюме тройка, а сейчас Руссо сидит в повседневной одежде, которую носит только по вечерам. И как ему удаётся владеть и «Anvil», и этим баром? Неужто он вообще не устаёт? На самом деле Билли устаёт каждый божий день до ноющего комка, застревающего поперёк горла. Он просто сглатывает его каждый раз, и кадык дёргается так, словно он проглотил нечто склизкое и тяжёлое. Это сжирает все силы. Руссо остаётся без топлива, но в то же время осознаёт, что он теперь бессмертный и хрен сдохнет, даже если усталость будет такой, что её нельзя будет сравнить ни с чем. Такое могло происходить ежедневно вплоть до того, как он обратился в это существо с каменным сердцем и ледяной кожей. Билли слегка морщит лицевые мышцы и оглядывается по сторонам. Сегодня тихий вечер. Определённо созданный для них обоих. Он снова поворачивает к ней голову и смотрит исподлобья, сузив глаза. По-хищному. Так, как способен только он. Мэдисон пододвигается к нему ближе, когда находит внутри себя силы побороть эту боязнь, и рисует светящуюся улыбку на пухлых губах, покрытых карамельным блеском, который едва отблёскивает в красных переливах цветов прожектора. — Моя любимая песня… — прислушиваясь, выдаёт она тихим голосом, и кажется, что паранормальный холодок начинает расползаться по её конечностям и проглатывать каждый спинной позвонок, пока её тело не содрогается. — Мне всегда нравилось, как Эми Уайнхаус исполняет её. Это ноющее чувство сдавливает грудную клетку. Билли очень хочется позвать её потанцевать, но всё, что он делает — смотрит на неё заворожённым взглядом и глотает скотч, как потенциальный алкоголик. Не теряй времени. Пригласи её. Голос разума твёрд и настойчив. Билли не может не подчиниться ему, склонив свою голову. — Потанцуем? — откровенно говоря, звучит как утверждение, нежели как вопрос. Его рука тянется к ней и тянет за собой на танцпол, где уже танцуют несколько парочек. Было ли это поспешным решением? Просто плевать. Ему сейчас не до деталей. Билли кладёт одну ладонь на её талию, а другой держит её изящную ладонь в своей, и начинает медленно двигаться с ней в этом танце, пока прилив музыки ореолом укрывает их. Карминовые тени прожектора шамают их тела в своём тусклом свете. Глаза соединяются друг с другом. Мэдисон смотрит на него непорочным взглядом изумрудов в глубине своих радужек и приоткрывает свои уста, двигаясь точно в таком же темпе как и он.We only said goodbye with words
I died a hundred times
Её взгляд чиркает по его отточенной скуле, и то, как его щёки затемняются от такого солового света, под её кожу поступают приятные вибрации. Мэди ощущает, как он крепче прижимает её к себе, чтобы стать одним целым. Чтобы не быть подобием расколотого сердца. Другие парочки, танцующие вокруг них, кажутся тенями, простым мутным воображением. Они здесь словно одни.You go back to her And I go back to...
После первого припева Билли перекладывает свою ладонь на её поясницу и приближает её ближе, чтобы девчонка даже дышать не могла. Чтобы она чувствовала только его запах. И эта скрупулёзность вымораживает. Его запах всё такой же: холодная вишня и едва уловимая нотка табака с ванилью.Идеально. Мужской запах, который ей нравится до одури. По сравнению с ним она пахнет ну уж совсем по-детски. Слишком приторно. Слишком тошнотворно. Даже запах её крови такой же. Медный, фруктовый. Как услада, распространяющаяся по всему животу. Как бабочки, порхающие там — в этом тесном уголке. Мужчина наклоняется к ней и касается носом участка возле уха и виска, обводя им маленький круг на её коже. Когда начинается второй припев, Билли наконец понимает, что эта песня не совсем подходит для медленного танца, и всё же… Они танцуют. И не только они, но и другие ополоумевшие влюблённые парочки, у которых чувства связаны лишь одной линией хорошего будущего с комфортными отношениями. А вот у них с Мэдисон такого может и не быть. Рано или поздно она начнёт стареть, а он так и останется на веки вечные красавцем и будет наблюдать за тем, как его любимая девочка умирает от какой-нибудь болячки, которая чаще всего бывает у пожилых людей.We only said goodbye with words I died a hundred times
— Расскажешь мне, как это произошло? — шёпотом спрашивает Мэди, касаясь своим горячим дыханием его уха. — Как ты стал таким ледяным… Как стал таким… бессмертным…You go back to her And I go back to…
Её горячий, сладковатый шёпот бьёт под дых. Руссо сжимает крепче её поясницу одной ладонью, а другой — тонкую, костлявую, но живописную ладонь. В её теле исключительно всё острое, тонкое, как лезвие. И Билли боится, что порежется когда-нибудь так сильно, что даже его гипотетическое бессмертие не поможет. Боль любит, когда её чувствуют. И ей насрать, живой человек или нет. А Билли просто живой труп, у которого остались всё те же человеческие повадки и прежняя боль, выжженная кислотой на сердце недоматерью.We only said goodbye with words I died a hundred times
Билли кажется, что он делает правильный ход, когда кладёт свою ладонь, которая до этого спокойно лежала на её пояснице, на её щёку, и чувствует, что его кожу шпарит от тёплой температуры девичьего тела. И он наклоняется ниже, на уровень её округлившехся от внезапности губ, и целует Мэдисон так, словно завтра уже не наступит, целует так, словно он видит, что в будущем произойдёт страшный казус, после которого половина людей исчезнут с этой планеты, в том числе и эта девушка.You go back to her And I go back to…
Остальные даже не смотрят на них. Как будто хозяин этого бара стационарно с кем-то целуется во время медленного танца, пока вокруг него скапливается столько людишек. Как будто это какая-то традиция, к которой уже все привыкли, в особенности — постоянные посетители этого заведения.Black, black, black, black, black, black, black…
Бутман хочет от стыда сшить себе губы нитками, когда вернётся домой. Билли отстраняется от неё с трудом, снова выпрямившись во весь рост, и Мэди видит, что его глаза стали абсолютно мрачными, словно в него вселился морок. Он голоден — и это проблемно для неё. Люди, слава богу, не смотрят на них и не смотрели, когда они сливались в минутном поцелуе. Уже что-то успокаивает её внутреннего параноика. Мэдисон прикладывает голову к его груди и поглощается в мрак этой песни, у которой смысл полностью подходит для женщины, решившей перейти на тёмную сторону. Она только сейчас понимает, что никогда не слышала ритм сердца за его грудиной, когда обнимала его или же прислоняла свою ладонь к его груди. У него сердце не функционирует. Билли лишь подобие человека с теплом в душе. У него отняли это, и кажется, что он даже не горюет по этой утрате. Руссо не хоронит себя, а продолжает примиряться с таким раскладом дел в его жизни. Продолжает просто существовать, ходить по этой земле и поглощать в себя человеческую кровь. — Т…ты ведь… — она задыхается, словно её снова пронзил сонный паралич. Мэдисон едва может что-то говорить или связывать слова в привычном порядке. — Ты ведь… — сглотнув, снова повторяет девушка и ощущает, как его руки приближают её к ледяному телу ещё ближе, — до сих пор любишь меня? «Блять» — единственное, что ему хочется выдохнуть вслух, но Билли молча кладёт свою голову на её макушку и усмехается значительно громко, чтобы это услышали и другие люди здесь, кроме Мэди. Это всегда сулит что-то ужасное, что-то омерзительное. Но сейчас это сулит лишь привычную однозначность. Конечно, он её любит, просто произносить это вслух не хочется, точно его язык иссохнет от этих слов или же скукожится так, словно его пронзило током.I go back to… I go back to…
— Знаешь, Мэди, — говорит он так, словно ему приходится вырывать из себя слова, как больной зуб, — любовь — слишком громкое слово для меня, но как бы мне не хотелось этого говорить, я ощущаю её к тебе, несмотря на мою заледенелую душу. Пока не наступит заключение песни, они должны просто побыть в молчании. Билли хочет этого и вжимает её ближе, пока у неё не начнёт спирать дыхание, и продолжает вести её в этом медленном темпе танца.We only said goodbye with words I died a hundred times
Поцелуй в волосы. Ещё одна улыбка на её сладких карамельных губах.You go back to her And I go back to…
Билли слизывает со своих губ остаток её блеска и хмыкает. И вправду сладкая херь.We only said goodbye with words I died a hundred times
Весь её ужас кроется в недрах осознания, что ему нравится, как пахнет её кровь. И он даже учуял, что у неё были месячные, которые кончились буквально вчера. Плохой знак. Просто ужасный. Молчание, сохраняющееся между ними, тяжёлое. Оно давит хуже осознания. Её кожу жжёт от его льда. Это больно, но терпимо. Словно Бутман упала в сугроб без зимних штанов и куртки, защищающих нежную кожу.You go back to her And I go back to black
Она отрывает голову от его груди и смотрит на Билли ещё пару секунд, пока он снова не наклоняется к ней для поцелуя. Завершающего танец поцелуя. И теперь многие смотрят на них. Смотрят, как Билли приподнимает её, смотрят, как он кружит её, продолжая целовать, а потом, спустя какое-то время, опускает её на пол, и наконец его губы расплываются в ехидной улыбке. — Надеюсь, тебе понравилось, — произносит Руссо, заправляя её выбившуюся прядь за ухо, и наклоняется к её уху, чтобы продолжить говорить, но только уже шёпотом, — твоя кровь сладко благоухает, ты знаешь? Конечно знает, чёрт возьми. Иначе бы не тряслась бы сейчас, как осиновый лист. — Что я вижу, — наигранно-ласковым тоном язвит Билли, — моя драгоценная пташка боится. Издевается, ублюдок. Но Мэди боится огрызнуться в ответ. Она просто молчит, её руки трясутся, как и всё тело. Она словно замёрзла от его поведения. — Расслабься, детка, я ни за что не высосу твою кровь, — его голос наконец посерьёзнел, когда Руссо обнаружил, что напугал её до трясучки. — Пойдём. Мужчина приобнимает одной рукой её узкие плечи и медленно ведёт за собой, цокая в такт музыке, заигравшей после их танца. Подойдя к бару, он сажает девушку на высокий стул, и встаёт рядом, а потом просит бармена налить ему что-нибудь выпить — только не скотч, ибо тот ему заурядно поднадоел за сегодня. Билли поворачивает голову к Мэдисон и выдыхает, облизывая губы. — Что-нибудь хочешь? — интересуется он, пока ждёт, когда бармен нальёт ему виски. Девушка наклоняется к нему, мазнув тёплым дыханием его щёку. — У вас есть что-нибудь безалкогольное? — бормочет Мэди, едва двигая своими губами. Её голос кажется совсем тихим и неуверенным, как будто она громко подпевала своей любимой песне и сорвала его. Бутман вновь отстраняется, но между ними всё равно слишком маленькая дистанция. Слишком маленькая. Билли кивает, размяв свои мышцы на щеках, изобразив подобие улыбки. Но улыбаются не так. Когда он действительно улыбается, то у него улыбаются не только губы, но и глаза. Тогда уже видно, где искренность, а где фальш. Но Мэди не думает, что он собирался улыбаться. Он просто продемонстрировал своё негодование. Хотя… о чём она вообще думает? Это мог быть обычный жест и всё. — Да, конечно, тебе могут сделать любой вид кофе или налить чай, — беззаботно отвечает Билли. — Мне зелёный чай, — говорит Мэди бармену и слегка улыбается ему, чтобы казаться доброжелательной, но он смотрит на неё так, будто она не из этого мира. — Что я такого сделала? — спрашивает она уже у Билли, вновь наклонившись к его уху, чтобы её больше никто не услышал, кроме него. — Он не привык, чтобы сюда заходили такие милые девушки и просили у него таким вежливым тоном сделать им чай. Мэдисон почему-то хочется сразу же извиниться, но она тут же отказывается от этой идеи, когда понимает, что не виновата в том, что бармен практически никогда не видел таких девушек, как она. — А… твои подчинённые знают, что ты вампир? — на последнем слове Бутман чувствует, что опять начинает задыхаться, и берёт себе паузу, отвернувшись от Билли. — Только те, кому я доверяю, как себе, — выдаёт Руссо твёрдым голосом и пару раз медленно моргает, изучая внимательно свой стакан, наполненный жидкостью, а затем косится на Мэдисон, и ухмылка появляется из ниоткуда на его губах. — Догадываешься, почему я тебе доверился? — Многие считают нормой доверять тем, кому ты небезразличен, — сухо отзывается девушка, благодарно улыбаясь бармену, когда он ставит перед ней стакан с ароматным зелёным чаем. Он пахнет жасмином, как она любит. — Расскажи наконец, как ты стал таким. Билли опускает веки, как будто задумавшись над чем-то, складывает руки на груди и поднимает голову вверх до значимого хруста шейных позвонков. Сука, почему так сложно? Следует высечь из себя это. Следует рассказать так, словно это не имеет значение. Возможно, это и так, но Руссо до сих пор верит в то, что независимо от того, кем он является сейчас, в глубине его замёрзшей, окаменевшей души всё равно останутся проблески человечества, как долгожданные лучики солнца после долгой ночи, которую нужно пережить. Это действительно больше походит на рассвет. — Всё довольно типично, — на секунду вскинув брови, изрекает мужчина и делает глоток… виски или коньяка? Господи, просто насрать. Ему бы рассказать ей всё без запинки и спокойным голосом. — Улица. Глубокая ночь. Человек спокойно направляет домой — в свой пентхаус, чтобы наконец отдохнуть от всего этого дерьма, но неожиданно на него налетают со скорости света и въедаются клыками в шею, — разглагольствует он, проведя двумя пальцами по тому месту, где раньше был укус, но, по всей видимости, он затянулся уже давным давно. — Этому человеку было настолько больно, что даже боевые ранения во времена службы казались ему пустяком. Превращение шло день, примерно, может больше… Но единственное, что он может сказать на этот счёт — лучше бы его никогда не превращали в это хреново существо без причины. Лучше бы я оставался человеком, Мэди, — подытоживает Билли, подняв на неё глаза, и теперь она видит, как тоска по-прежнему расплывается у него в зрачках. Мэдисон не замечает, как её чай оказывается выпитым ею, а руки тянутся к нему, и она мягко притягивает его ближе к себе, обнимая так, как никогда не обнимала прежде. Она чувствует, что слёзы выжигают ей глаза, но ей запрещено плакать по той причине, что тушь может омрачить её румяные от эмоций щёки и все её старания пойдут коту под хвост. — Мне всё равно, кто ты, — всхлипнула она в его плечо, ощущая его большие руки на своей спине, которые невесомо поглаживали её, доходя до поясницы и возвращаясь обратно. Его нос касается того самого местечка на шее, и он глубоко вдыхает в себя её запах, чувствуя кончиком носа её сердцебиение. Из его груди лезет наружу глухой, совсем тихий рёв, но Билли сглатывает его обратно, крепче сжимая девушку в своих руках. — Блять, — испускает вздох, сжимая материю её платья в своих руках. Представь, что это чья-та плоть. Людская. Покрытая кровью. Вкусная, самая вкусная на свете. Но только не её. Ты, блять, любишь её, не смей. — Мне нужно сожрать кого-то, иначе моим ужином станешь ты, — рычит он в её ухо и прикусывает клыками. Незначительно, но угрожающе. С предупреждением. — Я не выдержу, Мэди, мне нужна кровь. Жажда режет и истязает его ножами вампирской, сука, сущности. Руссо надеется, что оно не поглотит его полностью. — Я не хочу умирать, — жалобно сипит девушка сладким голосочком, не переставая прижимать его к себе, — я не хочу, чтобы моей смертью стал ты, — продолжает она всё также, смотря куда-то вдаль помещения, оглядывая каждого присутствующего человека. Он не хочет делать ей больно. Он её не убьёт. Бутман касается губами его подбородка, царапающегося колючей щетиной, словно маленькими, заточенными иголками. Её поцелуй ощущается как лепесток розы, как нежное пёрышко, как карамельное мороженое, расплавленное в лучах летнего солнца. Он мягкий, как и её бедное сердечко, бьющееся сломя голову, как будто куда-то спеша. — Я никогда не уничтожаю то, что принадлежит мне, — с обжигающим рыком тихо говорит мужчина, цепляясь слухом за её кровоток в яремной вене, — даже если хочется этого до зуда в дёснах. Билли берёт её ладонь в свою и неспешно тянет за собой, уводя из этого помещения в какой-то незнакомый для Мэди коридор. Она подмечает, что здесь довольно холодно, и накидывает на себя ветровку, которую захватила с собой на всякий случай, если он поведёт её на улицу, но Руссо ведёт её в неизвестность. В устрашающую неизвестность. В самый мрак. В самую обитель зла. Там темно круглые сутки напролет, даже солнечные блики не проникают туда, сталкиваясь с баррикадой промозглой болезненной мглой. Она выжигает глазную оболочку, захватывает пленные тела в оковы страха и безысходности, цепляется словно крючками за всё их естество и уничтожает, превращая в ничто. Таков закон тьмы, что несёт за собой шлейфом Билли Руссо, чьё имя разгуливает по улицам Нью-Йорка и больше не шифруется в военной базе. В досье он описывается, как снайпер и разведчик, служивший в дальней разведке морской пехоты. За всё время его службы было подтверждено только сто тридцать четыре убийства. И больше ни-ху-я. Потому что Билли умеет профессионально заметать следы своим лисьим хвостом. Жизнь преподала ему урок, и он многому научился за столько лет, иначе бы Руссо не выжил. Его жизнь больше не имела мягкости. Единственная мягкость, которая у него была, всегда появлялась перед ним неожиданно… Внезапно… Как ливень в жаркой пустыне, и носила имя Мэдисон Бутман. Она как очаг его человечества. Она может всегда держать его при себе, как цепного пса, но никогда не переходить границу, потому что для неё это не было присуще, как девушкам, которые имеет при себе мужественность и стальные яйца в менталитете. Зайдя в самую глубь, зайдя в подвал, из которого несёт червоточиной и тухлым мясом, Мэдисон тут же жалеет, что пошла за ним и не сказала, что хочет ещё посидеть и попить чай. Девушка сглатывает тошноту, подкатившую к гландам и сохранившую после себя кислое послевкусие, а затем переводит встревоженный взгляд на Билли. Здесь есть ещё люди кроме них. Только они едва живые и больше походят на зомби из всяких мультфильмов, которые она смотрит по вечерам. — Билли, — произносит его имя вслух, не оборачиваясь на шорох сзади. Раздаётся щелчок генератора, а затем затхлое помещение озаряет тусклый свет, и Мэди лучше обводит своими глазами нескольких людей, лежащих на полу. Они находятся без сознания — точно. Но не в мёртвом состоянии. Они живы и дожидаются своей смерти в облике Билли. — Билли, зачем ты меня привёл сюда? — её голос срывается на девичий хрип. — Я… я не хочу смотреть на это… Я не смогу… — лепечет Бутман, мотая головой, словно не веря в происходящее. Он сзади. Дышит ей в затылок и скалится. Мэдисон чувствует это всем своим нутром и тихо хнычет, когда чувствует, что её руки завязывают нечто похожим на кабель. А он ведь ещё и тяжёлый, зараза. Её кожу стискивают, когда Билли сильнее затягивает тонкий кабель на её запястьях и оставляет поцелуй в висок, прежде чем отойти и встать в центр комнаты. Мэди силится поднять на него свои глаза и, к большому сожалению, показать своё истинное состояние. Нижняя губа трясётся, как и всё тело, в принципе. Глазные яблоки из белизны переходят в алый оттенок с тонкими переплетениями — только уже бордового оттенка. Горячая, округлая струйка выскальзывает из-под века и бежит по щеке с медленной скоростью. Билли опускает глаза к её ногам — совсем нагим, трясущимся от подкатившего ужаса и холода. В тусклом переливе лампочки хорошо выделяются старые шрамы на коже, которые он, возможно, не замечал раньше. Или замечал. Уже не помнит. Он никогда не видел её полностью обнажённой, потому что Мэди никогда не позволяла переходить границы дозволенного. Потому что девственное нутро даёт о себе знать каждую секунду. — Откуда эти шрамы на ногах? Теперь его голос звучит мягко и совсем тихо. Билли проводит взглядом каждый мелкий шрам. Они все такие — мелкие, но, возможно, были глубокие, когда она только получила их. И в основном они почему-то доходят до щиколотки и не пересекают черту икр. Мэди катится прямиком в ад. Она знает, что это плохо, что это не должно становиться магистральным пакетом успокоения. Есть и другие способы, чтобы получить достаточно наслаждения, но Бутман какого-то чёрта выбрала именно боль. — Я иногда режу себя, — проговаривает девушка, сохраняя безликую интонацию и долю равнодушия, хотя обжигающие слёзы продолжают стекать на пол, покрытый запёкшей кровью прошлых жертв. — Иногда я чувствую, что мне настолько плохо, что приходится подкупать себя это болью… — Идиотка несчастная, — грубо выплёвывает Билли, рассекая всё её лицо своим хмурым взором. — Вот почему ты постоянно одеваешь гольфы. Чтобы скрыть это дерьмо от чужих глаз. Легче разозлиться на неё, оскорбить, приказать, чтобы больше так не делала. Но это то же самое, что сказать наркоману слезть с иглы. Просто впустую испустить звуки на ветер. Просто впустую самому почувствовать этот раскалённый клинок с огненным кончиком на конце, который заходит в него глубже, словно в жерло вулкана. — Зачем ты связал мне руки? — наконец спрашивает она, сглатывая всю обиду за это обратно, сглатывая эту полую кость, застрявшую поперёк горла. Запястье жжёт от трения. Мэдисон стоит и даже не пытается каким-то волшебным образом развязать узел на кабеле. Жаль, что эта обида, словно нож в её разъезжающихся от боли рёбрах. А ещё запах крови усугубляет состояние. Ещё немного — и её стошнит, даже спорить с этим не нужно. Всё и так понятно, как дважды два. — Чтобы птичка не размахивала понапрасну своими крылышками, — бросает в ответ Билли и подходит ближе к ней, оставляя между телами расстояние в несколько шагов. — Ты же не хочешь, чтобы я их тебе сломал, если тебе внезапно захочется помочь этим беднягам? Мэди чувствует, как нож входит глубже, прорезая лёгкие, и воздух исчезает. Слёзы беспрерывно стекают на пол, щёки пропитаны консистенцией соли, а волосы прилипают к ним и также впитывают в себя влагу. — Пойми, Мэди, им уже ничем не помочь, они ходячие трупы, как и я сам, — уверяет её мужчина, убирая волоски с её щёк настолько заботливо, что даже и не скажешь, что где-то в подсознании он хочет в сию секунду впиться ей в шею клыками. — Ты мазохистка, милая, так почему бы тебе не посмотреть на это зрелище? Я гарантирую, тебе будет так больно, что ты даже и не заметишь, как это смешается с удовольствием, которое ты получаешь каждый раз, когда режешь эти прекрасные ножки. Он снова опускает тёмные глаза на её продрогшие, ватные ноги и через секунду поднимает взгляд, мрачно хмыкая. — Извини, не могу больше терпеть, голод уже сжирает меня, — саркастично склонив голову перед ней, говорит Билли и отходит назад. Целая коррозия в нём проявляется отчётливо и незаметно. И эта блядская вампирская сила заставляет его голос эхом запутываться в её волосах, оседать пеплом на коже. Это пережёвывает всю главную суть игры, которую Руссо подготовил ещё сегодня днём. — Ты когда-нибудь пробовала человеческую кровь? — он спрашивает это так, будто это просто — пойти и убить кого-то, чтобы испробовать настоящий вкус крови. Но точно не для Мэди. Она и не хочет этого. — Нет… — Ну, — выдаёт Билли и подходит к одному из лежащих пленных и берёт его за грудки, приподнимая так, словно он ничего не весит, — никогда не поздно сделать это, верно? Пленный начинает медленно возвращаться в сознание, и это только сильнее ухудшает его положение, но он ничего не может поделать с этим, потому что физиология у всех индивидуальна и кто-то просыпается от любого шороха, а кого-то невозможно разбудить, даже если на нём прыгало бы тридцать человек. На мгновение этот пленный щурится, а затем начинает бойко суетиться в руках Билли. Теперь настала его очередь умирать. И он знает это и поэтому смотрит на него умоляющими глазами и не может вымолвить ни слова. — Эй, тебе не кажется, что ты слишком оживился? — грубо спрашивает Билли и сдавливает ему двумя пальцами сонную артерию, чтобы он снова ушёл в сон. Руссо удовлетворённо ухмыляется, когда пленный обмякает в его руках. Вот так, у каждого найдётся способ, чтобы усмирить противника. Билли ещё пару секунд смотрит на пленного голодными глазами, а затем достаёт клинок из кармана своих боевых чёрных штанов и вонзает его бедолаге прямо поперёк горла. Кровь хлёстко вытекает из пленного фонтаном, и Билли цепляется клыками за его рану, блокируя выход крови из его организма прямо на пол. Мэдисон смежает веки, чувствуя, как они начинают болеть от такого зрелища, и отворачивают голову, издавая еле слышный всхлип. Ей хочется блевать. Она боится крови и Билли. Она боится, что он набросится и на неё — на такую беззащитную, с завязанными руками. Её ноги теперь не властны её рассудку. Они тянут её назад — к стене, тоже пропитанной человеческой кровью. По всему помещению разносится гулкий звук удара тела о пол. Билли стоит, пытаясь отдышаться, и поднимает голову. Девушка ахает, когда её глаза поневоле подвергают его внимательному обзору с головы до ног. Весь его подбородок и губы обрамлены кровью. На футболку, по всей видимости, также попало пара капель, потому что следы хорошо пестрят в тусклом свете. Мысли вязнут меж собой, запутываются в головоломку. Боже… Сущий дьявол, честное слово! Билли наклоняет голову к плечу и улыбается самой оскаленной, самой безумной улыбкой. Его жемчужные зубы покрыты кровью. И руки также. Сука… просто хочется упасть на задницу, сломать себе копчик о каменный пол и потерять сознания от болезненного шока. Он старается стереть кровь с лица окровавленной ладонью, но только сильнее размазывает карминовую жидкость по своим щекам. Пиздец. Руссо опускается к мёртвому телу пленника и вновь берёт клинок в ладонь, а потом… вонзает в бок и разрезает брюхо. Умело. Как мясник разрезает тушку свинины или говядины. Кровь повсюду. Везде стоит эта железная вонь, как от ржавчины. Но это только кровь… Всего лишь кровь… Бордовая, со сгустками. Как и её мысли. Мэди мутит, в прямом смысле. Она зажмуривает лицо, закрывает глаза, не желая больше смотреть на расчленение тела. В горле режет кислотой от предвкушения выблевать содержимое желудка на пол. Ей по-настоящему плохо, у неё паническая истерика. Слёз становятся больше, и скатываются они по её щекам быстрее, как будто боясь не угнаться за другими. Становится туго справляться с собственным сознанием, когда до ушей доносится хлюпающий звук. Бутман раскрывает глаза на мгновение и ужасается. Кишки… И огромная дыра в брюхе… И кровь… Нет, нет… Билли зачёрпывает в ладони чужую кровь и встаёт с корточек, неспеша направляясь к Мэдисон, чтобы не выплеснуть содержимое. Девушка на секунду ощущает себя одинокой ящерицей в пустыне, которая оглядывается назад, а там… пусто. Везде пусто. Нет спасения. Нет надежды. — Пей, — приказывает нечеловеческим голосом и смотрит на неё уже не любящим и не нежным взглядом, как пять или… десять минут назад. Она уже не помнит. Голова кружится, в глазах рябит, Билли раздваивается с окровавленным лицом и кажется мутантом, когда Мэди поднимает на него свой взгляд. Она… не может выпить это… Это не по-человечески. А лёд в чёрных водах глаз Билли ночной Антарктиды щерится. Потому что она загнанная в угол птичка. Хрупкая, беззащитная птичка с завязанными крыльями и обмякшими ногами с острыми коленями и шрамами на икрах. — М-мне п-плохо, — шепчет отрывками и чувствует, как голова сама по себе опускается к его ладоням с кровью. — Я не могу, Билли. Мэдисон как будто сонная. Её тело тяжелеет с каждой секундой, к голове приливает кровь, в глазах крутится качественной плёнкой звёздное небо. И на языке чувствуется вкус железа. Половина лица в крови. Руссо довольно гладит её по шее своими окровавленными руками и улыбается. Наверное. Потому что всё в глазах меркнет. — Моя умница. На самой подкорке сознания это разносится эхом и закручивается в круг, повторяясь ещё несколько раз, прежде чем наступает обычная темнота.***
Всплеск воды. Прикосновение чужих рук. В своём мраке Мэдисон ощущает это сильно и страдает от мысли, что она не в состоянии раскрыть веки. Во рту вкус крови до сих пор осязаем. Она выпила всё, что Билли ей дал. Всё. И потеряла сознание, потому что бедный организм не вынес разрушения своего баланса. Где она вообще? Не умерла ли она? Боже, Мэди, просто очнись и посмотри. Хочется усмехнуться от тупизма своего внутреннего голоса. Агония исчезла. Теперь почти не тошнит и запястья не жжёт от потёртостей. Девушка лежит в тёплой воде с закрытыми глазами и изо всех сил старается открыть их. Правда старается. Кто-то целует её пальцы и прикладывает её ладошку к своей щеке, и Бутман ощущает на своей коже знакомое покалывание щетины. — Т-с-с-с, всё нормально, я не причиню тебе вреда, — его голос пришёл в норму, он говорит как настоящий человек, а не вампир. Он нежен, и касания у него такие же — эфемерные, осторожные, словно боится полностью разломать. А Мэдисон ведь действительно красивая, но полностью разрушенная от пережитого стресса. Она как сады багдады. И сердце у неё, как ватка — впитывает в себя всю боль, всю эту херню, что заставляет мычать. — Мне жаль, детка, мне так жаль, — с непонятной досадой произносит, полагаясь на одно дыхание. Мэди наконец находит силы открыть глаза и посмотреть на него. Билли переоделся. Теперь он сидит здесь перед ней в старой поношенной футболке и в спортивных штанах. А она лежит в незнакомой ванне… голая? О, господи… Девушка чувствует, как её щёки пропитываются краской, а рот слегка приоткрывается, чтобы что-то сказать насчёт этого, но… Что можно сказать? — Где мы? — спрашивает девушка ослабевшим голосом и осматривает всю ванную комнату. — У меня в пентхаусе, — отвечает он, проведя губкой по её шее и отмывая всю кровь на коже. — А… а сколько сейчас время? Билли секунду глядит на неё многозначительным взглядом, а затем приподнимает запястье, на котором у него красуются чёрные наручные часы и, прищурившись, смотрит сколько время. — Почти час ночи, — флегматично говорит Руссо и вновь принимается отмывать её от крови. — Тебе нужно поспать, а потом я отвезу тебя домой, чтобы твоя мать не догадалась, что ты была не дома всю ночь. Мэдисон застенчиво поджимает ноги к своей груди, но позволяет ему продолжать мыть себя. Мужчина делает это так аккуратно и бережно, что создаётся впечатление, будто Мэдисон — его последний оплот. Ей почему-то хочется снова заплакать, прижавшись к его плечу, и выплакать всё, что накопилось за эти годы. Девушка знает, что Билли поймёт её даже без слов. Когда он шумно выдыхает, это щекочет ей кожу и она вздрагивает, сомкнув веки. — Фрэнк знает, кто ты такой? — её голос звучит отстранённо, глаза плотно прикрыты, а его рука резко останавливается, прекращая с заботой отмывать её от крови. — Да, — резко отрезает он, — знает. Больше она не спрашивает. Возможно, боится, а может просто не хочет говорить. Мэди хочет побыть с ним в молчании и полюбоваться на него — такого красивого и сосредоточенного. А Руссо оглядывает глазами её тело от тонкой шеи и до таких же щиколоток и хмыкает, облизнув нижнюю губу. Эти блядские щиколотки сводят его с ума. Непременно. Билли хочет вцепиться в них пальцами и притянуть девчонку к себе в своей постели, а затем просто трахать её до изнеможения, до трясущихся ног и слёз удовольствия. Билли не замечает, как сжимает в руке губку и из неё резкой струйкой вытекает алая вода. Из губ вылетает мычание, и он опускает голову вниз, чтобы не смотреть на неё, чтобы не мечтать о ней, будто он не может просто взять, перебросить её через плечо и отнести в спальню. Нет, всё намного сложнее. — Ты же никому не расскажешь, кто я такой? — серьёзно процеживает Билли, сжимая зубы до скрежета — ещё немного, и его острые клыки станут тупыми. Она приподнимает уголки своих пухлых губ и ослепительно улыбается ему, положив руки на бортик ванны, и кладёт на них свою голову. — Я не сдаю папочку, — сладко выдаёт Мэди, держа свои ноги всё так же прижатыми друг другу и скрывая своё интимное местечко. В нём фонтанирует возбуждение от её слов. Эта девчонка слишком остро влияет на него. Нужно трахнуть её. Лишить невинности. Просто сделать хоть что-то, чтобы избавиться от этого странного трепета. — Детка, — предупреждающе рыкает он и перекладывает свою ладонь на её острую коленку и сжимает крепко-крепко, — сейчас ты раздвинешь эти маленькие прелестные ножки и дашь папочке сделать всё, что он захочет. Мэди отстраняет свои руки от бортика и вновь принимает полулежачее положение, взвешивая в голове все «за» и «против». В любом случае, Руссо раздвинет их сам, если захочет, но… он же попросил? Значит… ей нужно раздвинуть ноги и показать то, что Бутман ещё никому не показывала. Хотя он увидел это ещё тогда, когда раздевал её и укладывал в эту ванную, поэтому стыдиться уже было нечему… Сделав глубокий вдох и выдохнув воздух из лёгких, девушка медленно раздвигает свои ноги и перемещает свои зелёные обеспокоенные глаза на Билли, пытаясь прочитать его реакцию. В её ушах шумит кровь. Грудь тяжело вздымается и поднимается, и… Пульсация… Огненная пульсация между ног. На клиторе. О, чёрт, она действительно возбуждается от одного его тона и взгляда на неё! Его ладонь ласкает кожу на бедре медленно, изучающе, опускаясь во внутреннюю часть и приближаясь к запретному для остальных парней месту. Оно только для него, блять. И больше ни для кого. Пальцы аккуратно очерчивают линию рядом с клитором. На лобке. Мэди не понимает… Она просто слегка приподнимает таз, чтобы намекнуть, что нужно поторопиться, что нужно прикоснуться к ней и не истязать. Но у Билли свои правила этой игры. Он любит медлить, любит растягивать удовольствие, любит доводить девушек до истощения после хуй знает какого оргазма. Любит, чтобы ему смотрели в глаза, когда он трахает, когда он заставляет забыть девушку своё чёртово имя и произносить только его. Точнее, стонать, кричать, умоляя. И Мэди часто проделывала нечто подобное в его жарких запретных снах после тяжёлого рабочего дня, и просыпался он всегда со стояком. Ворох мурашек выделяются на нежной коже Мэдисон. Соски значительно твердеют, а губы округляются, чтобы выпустить на волю первый стон. Длинные пальцы Билли припадают к её пульсирующей точке и жмут, истязают, вырывают стоны из груди. Круговыми движениями он ласкает клитор и опускает голову к её шее, вдыхая еле сохранившийся запах фруктов, смешанный с кровью того пленного парня. Блядски отвратительно, но ему какого-то дьявола нравится. — Никто и никогда так к тебе ещё не прикасался, я прав? — горячо шепчет Руссо в её шею, целуя каждый чёртов дюйм кожи. — Эта прекрасная киска дожидалась меня, чтобы я сделал вот так… И он надавливает ещё раз сильнее, и Мэди жалобно хнычет, приподняв таз. — Что за сладкая девочка, — улыбается Билли, продолжая ласкать её воспаляющую вибрацию в промежности. Мэдисон практически плачет от услады. Она находится на краю. Ей нравятся эти ощущения, которые он дарит ей, прикасаясь к её набухшему клитору немного быстрее и более собственнически. Его нос утыкается ей в щёку, и Билли чувствует первые потёкшие слёзы. Он довольно хмыкает и оставляет мягкий поцелуй в уголке её губ. — Да, да, Билли… — стонет девушка, выгибаясь изящной дугой. — Не останавливайся, пожалуйста. Она умоляет его, плача от этого удовольствия, которое прежде ей было чуждым. Даже когда девушка иногда баловалась в своей кровати и ласкала себя, то это не производило на неё такого эффекта, как ласки Билли. Но отныне ей было так хорошо, что все слова, которые Мэди хотела сказать ему, просто приходилось проглатывать обратно и позволять стонам и сладким хныканьям овладевать ею. — Ты сегодня была такой красивой, когда пришла в мой бар в своём лёгком сарафанчике, — его голос касается её кожи на щеке, — в принципе, ты и сейчас красивая, очень даже милая, — добавляет Руссо, проведя средним пальцем меж её нежных складочек линию. Это становится её капканом. Птичка попалась. Теперь ей не выбраться. Клитор возгорается сильнее в паранормальном возбуждении, она плачет, продолжает хныкать и целовать его щетину в умоляющем жесте, чтобы он не томил, чтобы позволил дойти до апогеи. Билли улыбается шире, обнажая девственно-белоснежные зубы. Сукин сын, успел также умыться и почистить свои драгоценные зубки. Ну конечно. Воздух становится более густым, более душным здесь. Им невозможно дышать. Кожа до сих пор покрыта табуном мурашек и тело сжато сталью. Пальцы зажимают бортики ванны, а губы находят его губы и целуют его. Влажно. Просяще. Почти неумело, потому что этот поцелуй сформировала Мэдисон. Бутман делает глоток душного воздуха, когда отстраняется, и поддаётся вперёд его касаниям, его любовным ласкам. Другая его ладонь нащупывает её затылок и, ощущая всю влажность волос, притягивает девушку ближе к себе и снова вовлекает в поцелуй — однако уже в более агрессивный, огненный и жгучий для её хрупкого, ранимого девичьего нутра. Всё давит изнутри. Мэди не знает, куда деться, куда положить свои руки, на что лучше смотреть или как правильно положить ноги, чтобы он мог продолжать доводить её до изнеможения и в то же время, чтобы ей было удобно. Эта проблема, видимо, существует только в её голове, потому что Билли ведёт себя уверенно. Он знает, что делает и как делает. У него есть опыт — у неё нет. Всё этим и сказывается. Минута… Две… Может больше, но Бутман медленно смежает веки, откинув голову назад — на бортик ванны. Она чувствует, как влагалище сокращается… Язык немеет, не позволяя ей что-либо говорить, а затем… Ноги немеют, дрожат и слёзы струятся быстрее, и из горла вырываются уже крики, а не стоны. В животе растворяется нечто приятное, приторное… сладкое, распространяющееся аж до самых гланд. Мэдисон выдыхает с облегчением и раскрывает веки, понимая, что успела за время кульминации облокотиться о Билли и сжать его руки своими тонкими пальцами. — Видишь, как хорошо может быть с Билли Руссо, — вновь ухмыляется он, сжимая её влажные волосы в кулаке, а потом приближает её к своим губам и снова целует, находя этот момент удачливым, потому что девушка столь расслаблена после оргазма и даже не в состоянии разговаривать с ним. Но даже после такого девушка ощущает, как возрастает либидо. Оно горит меж ног, напоминая о себе, и Мэди хнычет сквозь поцелуй. — Что? Хочешь добавки, птичка? — дразнит её Руссо, оттягивая её нижнюю пухлую губу, которая дрожит от плача. — Ну-ну, что за слёзы на этих милых щёчках. Её тушь полностью смылась. Теперь она лежит перед ним в ванной полностью обнажённая и без макияжа. Как она выглядит, интересно? Мэдисон даже представлять сложно и больно. Ещё и слёзы…. Его пальцы смахивают их с зардевшихся щёк, и улыбка застывает на его лице. Девчонка тычется виском в его плечо, не в силах больше сидеть вот так и смотреть ему в глаза без стыда, когда на самом деле очень стыдно. Вода незаметно остыла и была чуть тёплой, и по этой причине мурашки сохранились на её коже и придавали Руссо уверенность в том, что ей нужно прочувствовать ещё пару оргазмов для полного перечня умиротворения и услады. Чужие руки аккуратно подхватывают её, вытаскивая из остывшей воды, которая смешалась с алыми частицами крови. Билли ставит её на пол и берёт белоснежное махровое полотенце с крючка, начиная вытирать её тело от влаги. Бережно. Никуда не торопясь. Смотря прямо в глаза с расширенными зрачками и едва виднеющимся зеленоватым оттенком вокруг них. Её ноги непослушные и совсем ватные от бессилия. Мэдисон стоит, держась за его предплечья, и слегка покачивается, так же смотря ему в глаза, как и он ей. Красивый, чуткий и харизматичный… Но с налётом тёмного прошлого за этой красивой ширмой. — Ты часто появляешься в моём сонном параличе, — заворожённо тянет Мэди, продолжая сжимать полупрозрачными пальцами его предплечья для точки опоры и внимательно глядеть в его глаза за поиском настоящих эмоций. Как правило, настоящие эмоции действительно всегда видны в глазах. Они всегда выдают человека с потрохами. — Подожди… У тебя был сонный паралич? — Билли берёт в руки другое чистое полотенце — точно такое же, как и предыдущее — и принимается вытирать её волосы. — Это же ужасно. — Это ужасно, — соглашается Бутман. — Ты приходил ко мне с красными глазами, — вспоминает она, а затем фыркает спустя секунду, — бред, я знаю, но всё было именно так. Руссо прекращает по-отцовски вытирать её волосы и вновь смотрит ей в глаза. — Ты не простишь меня за сегодняшнее зрелище — это понятно, но… — он осёкся, как будто ему что-то мешает продолжать говорить, — но я сделаю всё возможное, чтобы больше такого не повторилось и ты не страдала от моей вампирской силы. Для меня это много значит, детка. И вдруг на его губах завивается дерзкая ухмылка. Билли оглядывает её с ног до головы несколько раз точно, прежде чем резко подхватить её на руки и потащить в спальню. Мэдисон даже не брыкается, не пищит — просто осматривает весь его пентхаус сверкающими глазами. Они определённо находятся на втором этаже. Потому что они проходят мимо винтовой лестницы в самый конец коридора, где находится спальня Билли. Ему не составляет труда открыть дверь, придерживая тело Мэдисон одной рукой и зайти внутрь, тут же уложив её на кровать. Большую и мягкую. У него что, водный матрас? Девушка не успевает ничего сказать или осмотреть комнату в этой кромешной тьме, как над ней нависают и смотрят знакомые глаза с чёрным блеском. Она всё ещё голая и влажная между ног. Прямо под ним. Господи, боже… Бутман сглатывает вязкую слюну и чувствует, как учащается сердцебиение за тонким корсетом рёбер. Грудь вздымается снова с такой же тяжестью, как и в ванной. Только в стократ тяжелее — это точно. А ещё тяжело, потому что вес чужого тела, как в сонном параличе, опускается на грудь, а губы Билли выискивает её губы в темноте, сливаясь с ней в поцелуе. Он вгрызается в её губы с яростью, запихивает свой язык в её рот, и это дурманит до неконтролируемой вспышки пульсации клитора. Повторно. Обнажённая провокация в чистом виде. Даже болезненная. Между ног вспыхивает сильнее. Ей нужно трение, а ещё лучше пальцы внутрь, или же… можно даже член, но Мэди не находит этот момент удачным для лишения девственности. Она глухо стонет возле его уха, когда Билли переходит к её шее и спускается вниз — к животу, а потом ещё ниже… К ногам. — Укуси… — задыхается Бутман от томления. Руссо приподнимает бровь, разводя её бёдра слишком широко и до боли в связках — ещё немного, и они точно разорвутся — и целуя её внутреннюю часть. — Тебе не понравится, — протестует он и скоблится зубами о её бархатную кожу на бедре. — Ты говоришь это той, что режет себе ноги, — намекает Мэди на свой нездоровый мазохизм, выдыхая слова с удушьем, и её голова падает на мягкие подушки. Девушка облизывает нижнюю губу, избавляясь от сухости, и закрывает веки в надежде, что сейчас будет больно во внутренней части бедра. И ей и вправду больно, и Мэди хнычет по-детски и чувствует слёзы, колющие глаза. Укус первый — почти рядом с коленкой. Второй — на другом бедре. А третий — возле её пульсирующего жара с секретной жидкостью, что стекает на чистое постельное бедро, что пахнет Билли. Кровь сочится из каждого укуса, и Руссо слизывает её языком, наслаждаясь вкусом и еле подавляя в себе желание попробовать больше. Он приподнимается и начинает испепелять её взглядом, изучая каждую деталь, каждое незначительное действие. Его ловкие руки опускаются на её талию и переворачивают девушку на живот, а затем поднимают её так, чтобы она стояла на коленях и держалась на своих продрогших руках. И снова кусает только уже за задницу и слизывает кровь, не позволяя стечь ей на простыни — хватает и девичьей смазки, доказывающей, что Мэдисон хочет этого. До безумия в глазах. До расширенных зрачков, что закрывают всю прекрасную радужку. Теперь её глаза схожи с его. Они такие же чёрные. А затем следует сильный шлёпок по заднице и стон, вырывающийся из груди с тоской о его пальцах и тех ощущениях, что Бутман испытала в ванной. — Хочешь сесть мне на лицо, детка? — спрашивает, нагибаясь, и целует в ушко, прикусывая клыками. Так и слышится эта усмешка, эта уверенность в том, что ей будет охуенно хорошо. — Ч-что? — сбито выдавливает Мэдисон, стараясь повернуть к нему свою голову. — На лицо, детка. Ко мне. Пальцы обрушаются на воспалённый нерв на клиторе и давят на него, заставляя хныкать и пускать слёзы по нему в умоляющей мании. И Мэдисон не замечает, как Билли ложится прямо под ней и тянет её таз ближе к своему лицу, а затем… Присасывается к её клитору в таком положении. Девушка глотает стоны и хныканье, без возможности говорить что-либо. Дар речи иссякает полностью. Всё ноет и давит на неё, волосы мешаются — ей хочется отрезать их в сию секунду, чтобы не попадали в рот и не прилипали к щекам, окаймленных солёной густотой слёз. Её пальцы цепляются за изголовье кровати и сжимают. Воздух значительно сокращается по мере того, насколько громче становятся её милые стоны. Вот же блять. А Билли ведь нравится, какая она на вкус. Сладкая, как и её кровушка. Чистая и невинная. Самая настоящая девственница. Его ладони крепко сжимают её задницу, а язык лижет её клитор, пока её тело не начинает нагибаться вперёд, продолжая придерживаться за изголовье. Руссо слегка отстраняется от неё, придерживая, и всасывает в себя её пульсирующий комочек, а через какое-то время снова отстраняется. Его дыхание больше воспаляет её клитор, всё ещё просящий добавки. Она сама льнёт к нему ближе. Билли стискивает пальцы крепче на её коже, явно собираясь оставить след в сливовом образе. Скорее всего, проходит достаточно время для того, чтобы её мышцы наполнились свинцом и в ногах словно всё опустело и разлился странный пассив. Мэди вскрикивает под воздействием собственного удовлетворения, поднимая голову, а в животе развязывается узел, что был ей в невмоготу, и тягучий сироп вновь расползается до самых гланд. — О боже… — говорит Бутман, сглатывая, и Билли отстраняет её от себя и укладывает на другую часть кровати, заботливо укрыв одеялом. Он улыбается ей и наклоняется к пухлым губам, что притягивают его ещё больше, сильнее, чтобы он слетел с катушек. Этот поцелуй не был жадным или агрессивным. Он был быстрым и нежным. Мэди даже ощущает на кончике языка собственный вкус. — Теперь тебе нужно поспать, — отстраняясь от неё с трудом, произносит Руссо и ложится рядом, обняв её тело, укутанное одеялом, одной рукой. — Не забудь потом поменять простыни, — её голос приобретает сонные нотки, но и в то же время она как будто смеялась. Он не забудет.***
Утро бодрит своей свежестью и поцелуями в щёку. Мэди не хочет просыпаться, не хочет вставать с его водного матраса и уезжать, потому что хочется поспать ещё немного в его объятиях. Но Билли настойчивый, а время ещё настойчивее. Скоро должна вернуться домой её мать, и если она не застанет свою дочь в девичьей постели, то в Нью-Йорке точно наступит конец света. Когда Билли отвозит её домой, Мэдисон оборачивается на крыльце и машет ему, пока он сидит в своей дорогой тачке в солнцезащитных очках и сверкает довольным оскалом. Зайдя в дом, девушка тут же подбегает к окну и замечает, что он уже уехал, и её настроение значительно меняется. Но в этот же вечер он зовёт её на прогулку, и она радостно соглашается. Они гуляют по улицам Нью-Йорка, а потом, когда наступает темень, эта милая парочка направляется на окраину города, крепко держась за руки друг с другом. И кровь их не может сливаться. Не может ничем им помочь, чтобы они навсегда остались вместе. Чтобы было легче от этой мысли. Кровь не может сливаться у тех, кто противоположен друг другу. Она не может сливаться у вампира и человека. И всё, что им остаётся — стоять на вершине и смотреть на звёздный покров неба. И ожидать падающую звезду. Ту самую. Чтобы Мэдисон загадала желание с улыбкой на лице, а потом упустила тот пункт, что он — вампир, а она — человек. В конце концов, не у каждой истории должны в финале обозначаться золотистыми переливами буквы с красивым шрифтом на свежем пергаменте с одним лишь словом — вечность.