Ворох журналистов не давал пройти. Их крики, несдержанные, варварские, такие, какие часто можно услышать на базарах и рынках, раздражали, хоть на его лице этого и не было видно.
Пробираясь сквозь толпу этих надоедливых жуков, где-то в своих мыслях он покрывал их всеми бранными словами, которые только знал. Кто-то был наглее других, позволяя себе касаться его, словно желая ощутить дорогую ткань подушечками пальцев или оставить себе сувенир в виде клока его темных волос.
— Мистер Реддл! — Кто-то более громко и настойчиво прокричал из толпы, нагло расталкивая других людей.
Та, в свою очередь, состояла из жадных до сплетен зевак и пронырливых журналистов, которым требовалась сенсация или хоть строчка посредственной информации, чтобы их не выперли с работы и не отобрали тот затхлый кабинет в конце коридора.
И, может быть, в этом горластом журналисте, в его хитрых, чуть прищуренных глазах, он увидел себя. Да, безусловно, немного моложе, немного глупее и неосторожнее. Однако, Том точно знал, что этот парнишка не побрезговал бы замазать руки, воспользоваться лазейкой, солгать. Все то, чего обычный человек бы гнушался, этот парень исполнил бы лишь с той целью, чтобы выбраться из густой лужи грязи, в которой все они барахтались. И, может быть, это должно было заставить Реддла ускорить шаг, отвернуться от вспышек камер и скрыться в подъехавшей машине, в которой вот как уже минут пять ждал водитель и бутылка вина от старого знакомого. Но Том остановился, будто кто-то поставил невидимую преграду перед ним.
—Мистер Реддл! — Прокричал худощавый на вид парень, тот самый, что минутой ранее безжалостно избавлялся от конкурентов, — Мистер Реддл, ответьте, пожалуйста, на несколько вопросов! — Было слышно, как дыхание его слегка сбилось, видимо от бега.
Том замер, его спина напряглась, и, наверное, если бы на нем сейчас не было тёмного пальто, то это непременно можно было бы заметить. Нужно отметить, что пальто совершенно его не грело, а одеться потеплее он не соизволил, предпочитая мерзнуть, словно за что-то наказывая себя.
— Это не займёт много времени, я вас уверяю! — Затараторил парень, зацепившись взглядом за заминку Реддла. Судорожно перебирая листы в блокноте и не находя там чистых, он грязно выругался, и это всего на долю секунды заставило уголок губ Марволо приподняться вверх.
Это неудача, по-видимому, позабавила его и подарила возможность оглядеть юношу чуть внимательнее. Парень был ничем не примечателен, совершенно обычный, на взгляд Тома, пресный. Глаза тусклые, серые, напоминали ему выцветшую картину в заброшенном доме, которая к тому же покрылась пылью. Волосы представляли из себя что-то непонятное — с одной стороны походили на каштан, а ближе к отросшим корням светлели, из-за чего создавалось впечатление, что парень поседел. На тощей фигуре сидела потрепанная куртка, а между тонких пальцев красовалось пятно от чернил.
Послышался кашель, который тут же привлёк внимание Тома и заставил оторвать взгляд от осмотра парня. Мужчина приподнял бровь, и что-то в этом действии заставило парня тут же отвести взгляд от острых черт лица Реддла и уткнуться себе в блокнот, в котором, видимо, тот все же что-то да отыскал.
Парень задавал ряд скучных, обычных и неинтересных вопросов, на которые Том нехотя, скрипя зубами, отвечал.
— И последнее, Мистер Реддл, — парень выдержал драматическую паузу, делая какие-то пометки в блокноте, — Как вы планируете отпраздновать Рождество, Министр?
Вопрос выбил Реддла из колеи, и его брови в удивлении приподнялись в верх.
Ожидал ли он подобное? Был ли готов к подобному? Нет, он был почти уверен, что последуют вопросы о его работе, новых проектах, дальнейшем будущем и другие скучные, повторяющиеся из раза в раз вопросы. Он даже подумывал, что на него накапают что-то компрометирующее, однако… Рождество.?
Все, чего он желал — это вылакать бутылку какого-нибудь дорогого алкоголя и забыться во сне. Сколько он уже его не праздновал? Сколько лет он проводит его в одиночестве, поглядывая, как в камине трещит очередное полено?
— Я не праздную Рождество, — и, возможно, излишняя холодность и отстраненность дала понять, что это что-то болезненно-личное. Возможно, что-то дало знать этому парню, что нужно ковырнуть чуть дальше. Как-никак, наверное это чутье, которое должно быть у каждого журналиста…
— Позвольте спросить, вы не любите Рождество? — Удивлённо и почти по-детски спросил юноша. Его глаза в удивлении широко открылись, и он стал походить на невинного олененка, когда Том отрицательно покачал головой, — но… но, как же? Рождество — одно из немногих вещей, что делают нас счастливыми. Разве это не приятно — собраться всей семьёй в одном доме, за одним столом, обсуждать что-то бессмысленное и смеяться над глупостями?
Знал ли этот парень, что Том ненавидел свою семью, знал ли, что тот проводил каждое свое Рождество в приюте, и там не было ни домашнего уюта, ни тепла? Знал ли он, что там был лишь гнусный смех и крик воспитателей, знал ли он, что наутро вместо подарков Тома ждало лишь разочарование и вид из грязного окна, за которым другие — счастливые дети, неслись домой с радостными лицами, а в руках держали какую-нибудь сладость, что ему не суждено было попробовать? Знал ли он, что каждое Рождество Том проводил в одиночестве до того, как встретил
его?
Знал ли он все это, и если да, то было ли это попыткой вывести Тома на эмоции, на чистую воду?
Парень все продолжал что-то говорить, бормотать и разглагольствовать о том, что Рождество — это прекрасный праздник. Пальцы зудели, умоляя их чем-нибудь занять. Том отодвинул край пальто и достал из внутреннего кармана портсигар. Зажигалка чиркнула, и он прикурил сигарету. Мысли в голове гудели и жужжали, как рой пчёл, и только горечь сигарет могла перебить ту, что была внутри него.
Признаться честно, наверное, он поторопился с выводом, что этот парень похож на него самого. Вот сейчас, в эту минуту Том все ещё мог разглядеть в нем надежду на лучшее, на счастливую жизнь, на исполнение желаний, чего у самого Реддла, кажется, никогда не было, а всего пару лет назад зачатки чего-то похожего на эту надежду у него отобрали.
Кажется, запах никотина заставил прекратить журналиста свой долгий и неинтересный собеседнику монолог; впрочем, парень этого не заметил.
— Мистер Реддл, почему вы не любите Рождество? — И этот вопрос прозвучал столь искренне от журналиста и столь болезненно для Тома, что последний, выпустив очередной клуб дыма, погрузился в воспоминания…
2011 год, Лондон.
— Том, поторопись, — родной голос заставил расцвести на его лице столь непривычную улыбку.
Холодный, морозный воздух сдавливал грудную клетку, придавая какое-то неясное ощущение, что он задыхается. Хотя, возможно, вина за сбитое дыхание и бешено колотящееся сердце целиком и полностью лежала на Гарри.
— Давай, Том, — на щеках несносного и, нужно отметить, непреклонного Поттера появился красный румянец, а губы напоминающие зимнюю вишню были как никогда соблазнительны.
— Сделай это ради меня, — немного покрасневшая и подрагивающая рука от холода легла Реддлу на плечо, — пожалуйста, Том, — и умоляющие выражение появилось на лице Гарри.
И обычно Поттер говорил подобные фразы в совершенно других ситуациях и совершенно другом положении. Однако, интонацию этот провокатор, черт возьми, никогда не менял. И когда усмешка промелькнула на его лице, Реддл понял, что этот мальчишка все же знал, на что давить. Если Поттер в какой-то момент не перестанет прожигать его взглядом, то Том, клянётся Богом, трахнет его прямо тут.
— Господи, Том, это всего лишь коньки! — В конце концов вскрикнул Гарри, когда парень стал придирчиво осматривать их с самым что ни наесть серьезным лицом.
— Иногда я мечтаю тебя придушить, — проворчал Том, зашнуровывая коньки. В мыслях уже представляя, какие ''пируэты'' он будет выписывать на льду. Черт бы побрал Поттера и его желание отморозить себе задницу.
— Всегда знал, что ты извращенец, — посмеиваясь, сказал Поттер и присел рядом с Реддлом, помогая расправиться со шнурками, так как, похоже, Том совершенно точно не справлялся, а Гарри не очень-то хотел выслушивать его ворчания, когда тот упадёт.
— Поттер… — Сцепив зубы, проскрежетал Реддл, предупреждая парня лучше закрыть свой рот.
— Да, Томи? — Невинно похлопав глазами, с до безобразия густым и длинными для парня ресницами, спросил Гарри, состроив милое личико.
— Ты дрянь, Поттер, — совершенно беззлобно выдал Том, осознавая, что тот от него не отцепится, а приподнятое настроение Гарри обещало, что шуточкам и саркастичным замечаниям ещё не пришёл конец.
— Я тоже люблю тебя, — совершенно не обидевшись и, кажется, только больше повеселев, Гарри закончил со шнурками, — все, — и, похлопав Тома по бедру, отправился в сторону озера.
И видит Господь Бог, Том проклинал эту чёртову идею Гарри устроить ему сюрприз. Он выглядел самым нелепым образом в этой шапке, связанной Молли, которую этот мальчишка заставил его надеть, (Том предпочёл бы отморозить свои уши, чем быть в ней, но Гарри привёл очень весомый аргумент) и дорогущем пальто, а если прибавить к этому коньки, на которых он не то, что кататься не умел, но и стоять… Возможно, Реддл впервые за всю жизнь поверил в Бога и начал по-настоящему молиться, чтобы ни один журналист его в этом не увидел.
Гарри, наблюдая за неуклюжими попытками пройти к льду, все же смиловался над Томом и, взяв того под руку, помог достигнуть ровного льда. Конечно, перед этим посмеявшись от души, хотя нужно отдать тому должное, он честно пытался сдержать смех.
— Ты же понимаешь, что я не умею управлять этими штуками?! — Прокричал Том, смотря на довольно лицо Гарри. И несмотря на все неудобство его положения, что-то все ещё грело сердце. Может, то был озорной блеск в зелёных глазах напротив, а может ему все же стоило сходить к доктору.
— Давай, Том, — попытался поддержать его Поттер, — я буду рядом. Я не позволю тебе упасть.
Реддл пораженно замер, словно кто-то или что-то приковало его к месту. Слова, что сказал Гарри, значили для Тома больше, чем тот мог себе представить.
Он аккуратно ступил на кромку льда. Кристально чистого, голубого. Казалось, озеро, что выбрал Поттер, было бездонно глубоким. Грудь сжалась в напряжении, должно быть, он уже ждал пламенного провала, а потому зажмурился, но этого не произошло. Реддл почувствовал, как рука Гарри сжала его, а большой палец успокаивающе прошёлся по внешней стороне ладони. И он позволил себе вдохнуть полной грудью и отпустить волнения.
Доверял ли он кому-то настолько сильно, насколько и Гарри? Нет, Том всегда был начеку — ждал подвоха, уготовленного судьбой. Даже себе он не всегда мог верить. Иногда чувства, что он прятал глубоко внутри, все же давали о себе знать. А они мешали мыслить трезво, мешали принимать взвешенные, ни от чего не зависимые решения.
Снег хлопьями падал на тёмные волосы Гарри, он стоял напротив робко, как умел, только он улыбался исподлобья, а Том, завороженный, смотрел на него и запоминал каждый его вдох и выдох. На морозом воздухе появлялись дышки и тут же растворялись. Яркие малиновые губы, немного влажные от того, что Гарри их постоянно облизывал, притягивали взгляд.
Люди говорили, что Том Реддл не умеет любить, но, увидев его сейчас в этом Богом забытом месте, рядом с Гарри, поменяли бы они свое мнение? Разве не было бы достаточно взглянуть на эту пару на озере всего раз, чтобы понять, как сильно они дорожат друг другом? Как много этот чуть-чуть неуклюжий, лохматый парень в очках значит для Тома?
Реддл наклонился, подцепил кончиками пальцев подбородок Гарри. Глаза в глаза всего секунду, а потом непозволительно горячие губы Тома оказались на губах Гарри. Сердце сделало кульбит. Даже спустя столько времени отношений каждый их поцелуй был для него по-своему уникальным и волнующим. Каждый раз в груди происходило что-то невообразимое, и Том не мог понять нравится ему это или пугает.
Язык Реддла прошёлся по небу Гарри, какое-то время они воевали за лидерство, но в конечном итоге Гарри сдался под напором Тома. Они оторвались от друг друга с громким прошлым звуком, отчего щеки Поттера тут же покраснели. Реддл же, похоже, совсем не испытывал смущения, а потому нагло ухмыльнулся, в глазах заплясали черти.
Гарри смотрит на него, немного растерянно улыбаясь, должно быть снова задумавшись о чем-то своём или обдумывая, как же упростить Тома хотя бы попытаться проехать по холодному льду круг. А Том просто разглядывает невероятно зелёные глаза Гарри.
Вглядывается в них и думает, что пришла весна, как будто нет кругом ни снега, ни мороза, ни пролетающих снежинок, что оседали на темных, жёстких волосах Гарри.
Тёплая ладонь коснулась его щеки, шершавые подушечки пальцев провели по острым скулам Тома, словно нарочно заточенных, чтобы резать чьи-то сердца.
Горячий воздух все ещё клубился между ними, казалось, ещё чуть-чуть, и лёд под ними начнёт плавится.
— Я знаю, что ты не любишь Рождество и предпочёл бы забыть о его существование, — вглядываясь в глаза Тома мягко и заботливо, будто боясь обидеть, говорил Гарри, — но я подумал, что могу сделать для тебя нечто особенное то, что ты сделал для меня несколько лет назад. Подарить мне надежду. И это Рождество должно было стать незабываемым. Именно тем, после которого каждое из них мы будем проводить вместе. Это Рождество должно было стать счастливым, наполненным яркими, весёлыми, забавными и, может, неловкими моментами. Я просто хотел сделать что-то…
Реддл прервал его немного сумбурную речь, притянув к себе и поцеловав. Нежно, трепетно, почти целомудренно, вкладывая в этот поцелуй все чувства, которые он не мог и не умел выражать. На этот раз в этом поцелуи не было ни страсти, ни желания обладать друг другом. А лишь тепло, забота и тихая, согревающая душу любовь.
— Все ещё хочешь покататься? — все же спросил Поттер, стоя также близко к Тому как и раньше и, кажется, все ещё не намереваясь отходить.
То, что Гарри несмотря ни на что давал ему выбор, порождала где-то за рёбрами тепло и странное ощущение чего-то родного.
— А ты? — Спросил он, прекрасно зная ответ и понимая, на что идёт.
Глаза Гарри засветились, как гирлянда на ёлке, и Реддлу пришлось оторвать от него свой чёртов взгляд.
— Да, хочу, — ответил Поттер, — возможно, так я все же научу тебя управляться с этими «монстрами», — кивнул он головой в сторону коньков на Томе.
«А возможно я все же поцелую своей задницей лед», — пронеслось в голове у Марволо, но тот все же промолчал об этом, наблюдая за улыбающимся Гарри, которого такой расклад, кажется, ничуточку не тревожил.
Том никогда не катался на коньках. В детстве он не имел такой возможности. За территорию унылого, почти смертельно скучного, серого и отталкивающего приюта им редко разрешали выходить. Без сопровождения какой-нибудь очередной злой тётки это было наказуемо. Болезненно наказуемо.
Затем он повзрослел, и ему уже казалось, что учиться кататься или что-то менять слишком поздно. Да и не то, чтобы у него было так много свободного времени на подобные глупости.
И в конце концов, что может быть такого уж сложного в этом?
Что же, Том это выяснил в следующею секунду, когда Гарри немного отдалился от него и конек Реддла чуть не уехал из-под него. Он в панике попытался схватиться за воздух, размахивая руками, будто собирался взлететь, чтобы не плюхнуться на задницу. Коньки скользят то вперёд, то назад. Том дернулся, хватая руку Гарри, и потянул на себя. Они оба плюхнулись на холодный лёд, немного болезненно ударяясь о него. Наверное, завтра вылезут синяки.
«Отлично, Реддл. Да ты просто звезда. Или корова на льду», — издевательски подсказало подсознание.
Гарри захихикал, прикрывая улыбку покрасневшими пальцами. Должно быть, так тот пытался сдержать безудержный смех.
— Господи, это кошмар, — выдохнул Реддл, однако на его всегда отрешённом лице сияла широкая улыбка.
— Нет-нет, мы справимся, — настаивал Поттер. Его щеки покраснели от холода, а круглые очки немного съехали набок. Он неуклюже попытался подняться, пару раз чуть не упав, — вставай, — Гарри протянул ему свою жёсткую ладонь.
— Ещё чего, — фыркнул Реддл, блеснув своими серыми глазами. Он театрально сложил свои руки на груди и нагло развалился на льду, даже не предпринимая попыток подняться.
— Я буду тебя держать.
— Да ладно? — Том издевательски приподнял бровь, — помнится, пару минут назад ты говорил то же самое, и вот я лежу покалеченный на льду.
Поттер в свойственной ему манере закатил глаза.
— И вообще, это все твоя вина.
— Моя?! — Взвизгнул он, смеясь.
— По моему плану ты должен был признаться, что на самом деле являешься тайным фигуристом и научить меня всем этим классным штукам. А оказывается мы двое неумех.
Словно в подтверждения этих слов нога Поттера поехала вперёд, и он свалился на лед.
— Ты в порядке? — Том обеспокоенно приподнялся на локтях, вглядываясь в лицо своего парня.
— Все прекрасно, если не считать отбитой задницы и твоей ущемлённой гордости, — хихикнул Гарри.
— Тогда хорошо, — сказал он, не обращая внимания на издевку, — наверное, я ещё полежу здесь. Так безопасней, — он снова ощутил спиной холод льда.
Гарри рассмеялся, но не стал противиться, а лишь продвинулся к тому чуть ближе и положил свою лохматую голову ему на грудь. Там под кучей одежды равномерно билось прямое доказательство того, что у Тома Марволо Реддла есть сердце. И пусть остальные считали иначе, Гарри это точно знал. А ещё он прекрасно знал, что это сердце способно любить и что оно принадлежит только ему.
Гарри снова поднял на него свои ярко-зелёные глаза, и улыбка на его сцене сменилась благоговейным восторгом. За этим чувством где-то на дне радужке плескалась любовь. Том под ним пошевелился.
— Ты должен это увидеть, Гарри, — прошептал он, поглядывая на небо. Реддл ждал, что Гарри снова рассмеётся или пошутит, но он лишь молча лёг на плечо Тома, и его тёмные, почти чёрные волосы едва касались щеки Тома.
Они смотрели на небо. Как сгущались облака, образуя причудливые формы, и как постепенно начинало темнеть. Яркое желто-оранжевое пятно — солнце, медленно, но неизбежно заходило за горизонт. Его лучи, холодные, уже совсем не греющие, последний раз коснулись двоих парней, лежащих на льду. Они словно последний раз хотели их приласкать.
Этот момент казался потрясающим. Наверное, особенно потому, что Гарри и Том касались друг друга. Гарри обнимал Тома и согревал его, хотя холод ото льда уже должен был просочиться через одежду.
— Ты же видишь это? — Спросил Реддл, перебирая замёрзшими руками жёсткие прядки волос Гарри.
— Красиво, — благоговейно шепнул тот. Он вовсе не смотрел на небо, его глаза приковал парень, что лежал под ним.
Длинные, тёмные ресницы Тома слегка подрагивали, а глаза пронзительно сверкали, улавливая последние лучи солнца. Чёрные волосы выбились из-под неуместной и чего уж скрывать несуразной шапки, что Молли связала Тому на первое Рождество вместе с ними. Однако и это не могло испортить его красоты. Точеный профиль Тома был словно высечен искусным мастером. А ещё Гарри точно знал, что на мочке уха у Реддла была маленькая, едва заметная родинка, которую тот любил целовать, прикусывать и лизать, несмотря на бурчание Тома. Тот же пытался не выдать себя сбитым дыханием. Разглядывая его, Гарри думал, что холодную красоту Реддла поистине можно было считать убийственной.
Они не вставали ещё пару минут, пока Поттер, оставив влажный поцелуй на щеке Тома, не поднялся и не сказал, что хочет покататься ещё немного, пока они ещё здесь. Пальто Тома намокло, но он кивнул, не обращая на это незначительное неудобство внимание. И это того стоило. Ведь в тот момент глаза Гарри загорелись с новой силой.
Реддл с трудом и тихими матами все же встал, пока Гарри резал коньками лёд. Поттеру определённо устоять на коньках давалось легче, нежели Тому.
Он все ещё оглядывается назад, смотря на Поттера. Парень и правду казался счастливым и увлеченным своим занятием. А потому, Реддл отвернулся, как только подошёл к краю озера. Он с несказанным облегчением выдохнул и принялся стягивать с себя коньки.
Противные шнурки никак не хотели развязываться и, казалось, только сильнее запутывались. Тихо проклиная того человека, кто придумал эти штуки, Том вдруг услышал негромкий вскрик и треск. Едва уловимо, но этого оказалось достаточно, чтобы повернуться и увидеть Поттера, упавшего на лед и в какой-то панике смотрящего в то место, куда он неудачно приземлился.
Сердце Тома почему-то забылось быстрее, словно о чем-то предупреждая. Он, не чувствуя себя и будто не видя толком ничего перед собой, побрел к Гарри. Всё ещё спотыкаясь и чуть ли не падая, он стал замечать панику Поттера и попытки подальше отползти. А затем Том все понял. Лёд был покрыт трещинами…
Он видел, как беспорядочно метались в разные стороны яркие глаза Гарри. Должно быть, тот пытался найти выход, зацепиться за что-то.
Их глаза встретились. Холодный металл и ранняя весна.
— Гарри, — одними губами произнёс Реддл, те будто онемели от ужаса.
Раздался треск, а затем крик, который тут же поглотила ледяная вода.
Все произошло быстро, он почти не помнил, как подполз к треснутому льду, как опустил в воду руки, обжигая их холодом и пытаясь уцепиться за Гарри. Течение под слоем льда уносило Поттера все дальше и дальше, и Том в панике побежал.
Ладони сложились в кулаки и стали бить о лёд. По аристократически тонкими, словно предназначенных только для игры на пианино, пальцам побежали капельки крови, окрашивая снег и лёд в кроваво-красный цвет. Он не чувствовал, как саднили косточки, не чувствовал, как острый лёд резал кожу. Кажется, он даже не видел, как собственные руки превращались в кровавое месиво и как по щекам текли горячие слезы отчаяния и ужаса.
Он не плакал. Ни тогда, когда в приюте, одна из воспитателей подняла на него руку и отвесила смачную пощёчину за его грубый, как ей показалось, язык. Ни тогда, когда мальчишки постарше решили его поколотить, посчитав слишком наглым и странным. И даже когда за другими в приют приходил люди, разные дамочки и мужчины, и его никто не выбирал, он не плакал. Никогда.
Он плакал, возможно чуть ли не впервые в своей жизни.
Глаза застилали слезы, размазывая картинку перед глазами, однако онемевшими пальцами он все же ухватился за мокрую куртку Гарри.
Тяжесть тела Поттера почти не ощущалась в его руках. Он бледный, поразительно бледный. И холодный.
Мокрые, тёмные немного отросшие волосы прилипли к его лицу, и теперь в немом ужасе он убирал их с его лица, пытаясь сообразить, что делать. Паника комом засела в горле, не давая ему закричать. Бессвязное, повторяющееся «Гарри, Гарри, Гарри» вырывалось из него всхлипами.
Руки в панике шарят по карманам пальто, пытаясь отыскать телефон. Пальцы дрожат, и он дважды чуть не промахивается, набирая номер службы спасения. Раздаётся три гудка, которые ему кажутся вечностью, прежде чем на другом конце раздаётся женский голос:
— Это 9-1-1. Что у вас случилось?
— Он, кажется, не дышит, — хрипит Реддл, замечая, что грудная клетка Гарри не двигается, — Он… он не дышит, — снова бессвязно повторяет Реддл.
— Что произошло? — Голос девушки по-прежнему остаётся спокойным, однако он слышит, как та постукивает по клавишам клавиатуры, должно быть, пытаясь отследить звонок.
— О-он… лёд треснул, и он… Я… течение стало уноситЬ его и… кажется, я не успел…
— Как вас зовут? — Размеренный голос оператора должен успокаивать, но на него это не действует. Его начинает тошнить.
— Том, — он почти выдавливает это из себя, не уверенный, разберёт ли она хоть что-то из его слов.
— Хорошо, Том, слушайте меня внимательно, — он кивает, словно она и вправду могла это видеть, — встаньте на одного колено и положите его на ваше бедро, надавите на спину, это поможет выйти жидкости, что попала ему в дыхательные пути.
Реддл, словно под гипнозом, повторяет все сказанное. Встать на одно колено. Положить Гарри животом вниз на бедро. Надавить на спину. Вода вытекает из его рта. Много воды.
— Том? Вы справились?
— Да, да.
— Вы молодец, теперь проверьте его дыхание и сердцебиение.
Он кладет дрожащею руку на его мокрую грудь. Затем паникую пытается нащупать пульс. Ничего. Он думает, что не успел. Что был слишком долгим.
— Его нет, я-я, — заикаться он, — я ег-го не чувствую.
— Том, все хорошо. Вы знаете, как делать массаж сердца?
— Да, — сглатывает он вязкую слюну. Кажется, что горло пересохло и там образовалась настоящая пустыня.
— Отлично, делайте сто-сто десять надавливаний в минуту, ритмично и плавно. Скорая уже в пути.
Это не успокаивает ни капли. Он считает.
Раз
Ему страшно, впервые за много лет.
Два
Он чувствует, как слезы обжигают его щеки и как они скатываются по подбородку.
Три
Его руки все в собственной крови.
Четыре
Он испачкал светлый свитер Гарри.
Пять
Он вспоминает, как они впервые познакомились.
Шесть
Том замечает троицу в маленькой кафешке, в которую зашёл отогреться и за чашечкой горького, вяжущего язык кофе и замирает, когда видит, как парень на пару лет моложе смеётся, волосы падают ему на глаза. Он тут же их убирает назад и поправляет чуть съехавшие очки.
Семь
Бариста протягивает ему стаканчик с долгожданным напитком, о котором Реддл уже и забыл. Он нехотя отрывает взгляд от симпатичного парня и протягивает пару бумажных купюр.
Восемь
Он думает, что у него нет на все это времени. Что если он хочет сместить Бруствера и стать министром, то ему нужно больше работать и меньше отвлекаться на всякие посторонние факторы.
Девять
Он бурчит недовольное спасибо, когда подносит стаканчик с кофе и ощущает сладковатый привкус, хотя пару минут назад предупреждал его не добавлять.
Десять
Реддл все же умалчивает об этом и стремится скорее протиснуться к выходу.
Одиннадцать
Погода на улице не прельщает, наверное поэтому сейчас внутри такая толкучка.
Двенадцать
Кто-то врезается в него.
Тринадцать
Горячий кофе марает его белую рубашку и обжигает грудь.
Четырнадцать
Он тихо матерится и поднимает свой гневный взгляд на незнакомца, который только что, кажется, испортил его остаток и так не самого удачного дня.
Пятнадцать
Том встречается с ним глазами.
Шестнадцать
Потрясенный выдох срывается с его губ.
Семнадцать
Зелёные, малахитовые глаза встречаются с серыми.
Восемнадцать
— Черт, прости, — извиняется парень и хватает салфетки с ближайшего столика, пытается исправить ситуацию.
Девятнадцать
Том думает, что влюбился в эти глаза сразу.
Двадцать
И сейчас он отдал бы все, чтобы снова в них посмотреть, увидеть свою весну.
Но сердце Гарри не бьётся. Том больше не увидит поразительно зелень, охапку свежих листьев, траву на бескрайнем поле. Том больше не увидит своей весны.
Гарри Поттер был мертв…
В одном Гарри оказался прав — то Рождество оказалось незабываемым.
— Мистер Реддл, — раздался вновь назойливый голос уже значительно надоевшего ему журналиста, — почему вы не любите Рождество?
Парнишка провел юрким языком по нижней губе, словно готовился съесть самый лакомый кусочек тортика. Даже стал щёлкать ручкой, раздражая Марволо.
Сигаретный дым не успокаивал, а лишь выедал на подкорке мозга чистую, но болезненно правду.
Потому что Гарри больше нет. Пальцы неприятно зудели. А сердце билось о ребра, как недобитая собака. Он ненавидел эту ущербную мышцу, словно если бы он от неё избавился, то ушли бы и все проблемы.
—
Рождества просто нет в моем сердце, все просто.
Том бросил сигарету на асфальт, раздавил её каблуком, почти втирая в землю, будто она была во всем виновата.
Журналист что-то ещё кричал ему в след, пытался задать ему ещё парочку вопросов, гнался я за ним и не поспевал.
Терпение Тома иссякло, а неприятное чувство снова зародилось внизу живота. Тошнота подступила к горлу. Безжизненное тело Гарри все ещё было перед глазами.
Рождество 2011 года запомнилось Тому самой большой потерей.
Потерей Гарри. Потерей своего сердца. Своей весны.
