ФБ-сборник

Название: Верность Автор: fandom Pandora Hearts 2013 Бета: fandom Pandora Hearts 2013 Размер: драббл, 883 слова. Пейринг/Персонажи: Миранда Барма/Леви Баскервиль (Глен) Категория: гет Жанр: трагифарс Рейтинг: R Краткое содержание: Миранда Барма просит главу дома Баскервиль о покровительстве — как умеет. Примечание/Предупреждения: написано по заявке с инсайда. В соавторстве с Эсстер Аратрин (Queen of Shadows) — Вы, — бархатно тянет Миранда. — Мой драгоценный спаситель. Пальцы ее с нежностью оглаживают голенище высокого сапога. Так ласкают домашнюю кошку — трепетно и любовно, зная, что она ответит тем же. «Вы, — уныло думает Глен. — Моя чертова головная боль. Да отцепись ты наконец...» И деликатно высвобождает ногу, чтобы отойти от этой пустынной гадюки подальше. Сапог — не кошка, Глен Баскервиль — тем более. — Вы, — позади Миранды, словно полоса крови, тянется шлейф кирпично-карминного платья, пока она, смиренно стирая колени о ворс, ползет по ковру вслед за пятящимся Гленом. — Не оставите в беде обездоленных и несчастных. Правда? Глен косится на проплешины, оставленные коленками бессчетных «обездоленных и несчастных», и беззвучно вздыхает. Жалко ковер. — Я подумаю. — Вы, — нити бус из алого коралла призывно поблескивают на полной груди, когда Миранда с преданностью смотрит на Глена снизу вверх. — Вы, говорят — божество. А божественная милость... Глава Баскервилей тут же представляет себя одетым в тогу и мечущим молнии с небес — прямо в эту пламенеюще-рыжую бессовестную голову. И признает: был бы богом, так и сделал. — Над этим я тоже подумаю. Леди Миранда, много думать — утомительно, знаете ли... Миранда облизывается. Такой прозрачный и бесстыжий намек, что Глен мигом скучнеет. Еще он думает, что, конечно, намек этот выглядит весьма соблазнительно — и острый розовый язык, мазнувший по контуру ярко накрашенных губ, и округлые обнаженные плечи, и тесный лиф платья, но, Бездна раздери, так с каждой второй. Привычно, обыденно, серо и по сценарию. Хотя, серо ли в этот раз... Скорее, алеюще-маково. До рези. В оливковых, словно припыленных желтоватым песком глазах Миранды понимание и хитринка. — Так откуда вы, говорите, родом, леди Миранда? — толстая кипа прошитых листов — история жизни и падения семьи Барма, собранная верными информаторами, — уютно шуршит под ладонью, когда глава дома Баскервиль опускается в кресло и кладет руку на столик. Он все знает, но готов еще раз внимательно выслушать. Радушный хозяин, как-никак. — Оттуда, где за коня на невольничьих рынках отдают дюжину рабынь. Нетрудно понять, сколько стоит там жизнь женщины. — А честь, — на правах божества Глен вежливо ехидничает, — как я слышал, на аукционе продается. Простите... — У меня нет больше чести — после того, как мой род меня отверг. И стелется, стелется в обращенных в Глену глазах песчаная муть — в иноземных, лукавых, умных не в пример образу беспомощной изгнанницы глазах. Ох, и опасное же это существо — женщина, доведенная до крайности, но сохранившая холодную голову. Тут или нож у горла, или... — Все, что угодно. Все, как угодно. И где угодно. Хоть прямо здесь. Слишком маленькие и осторожные для такой громкой и яркой женщины ладони ненавязчиво теребят штанины бридж. Одна поднимается повыше и касается паха; уверенные пальцы гладят член сквозь ткань, чуть дотрагиваясь, проверяя, прикидывая, тонкие брови раздосадовано хмурятся — вот так так, незадача... — Должно быть, моя верность все же недостаточно доказана. Тогда — можно ли мне добавить? Кажется, посреди комнаты взметнулась песчаная буря; в атласно-переливчатом кровавом облачении поднимается Миранда с колен. У дерзкого поцелуя пустынно-алой чужестранки вкус кардамона и желчи, и еще одну дерзость, помимо поцелуя, она позволяет себе — коснуться кончиками пальцев бьющейся на шее Глена жилки, — будто убеждаясь, что ритм сердца у Баскервиля ничем не отличается от простого человека, — скользнуть ниже, к наглухо застегнутому вороту камзола, просочиться под шейный платок, вскользь царапнув ключицы; дерзость без страха наказания — или даже с ожиданием его. Пыль поверх темной радужки — гуляющий в пустынях ее родины самум — поднимается и оседает, ресницы смыкаются, и узкие горячие губы, жарко приникшие ко рту, пробуют, каков же на вкус он сам, Глен Баскервиль. Горько-сладкий ли он или вообще безвкусный, или как застарелая неотмытая кровь на ржавом железе, или как Бездна — льдистый кусачий холод, поглощающий, смертоносный; что бы то ни было — безмолвным разрешением пробовать Миранда довольна. А вкус — дело десятое. — Вы очень добры, господин Глен, — мизинцем она легонько стирает с уголка чужого рта росчерк помады — и не оказывается тотчас же растерзанной на куски. Глен не может не признать, что такая смелость заслуживает уважения. — Со столь прекрасной женщиной нельзя быть иным. Но вы хотели мне сказать еще что-то? Миранда снова опускается, припадает к костяшкам его пальцев. — В верности клянусь, — шепчет она. — За себя и брата. Он трус и тюфяк, но именно потому против моей воли не пойдет никогда. Я убью для вас, господин. Я умру для вас. — Тогда — с вами моя дружба, леди Миранда. И она, получив подтверждение, расстегивает его бриджи и обхватывает член ртом — а Глен душит в себе несолидный, плебейский, но сладкий, ах, какой сладкий удовлетворенный стон и откидывает голову на спинку кресла. Эту часть разговора с обездоленными и несчастными он любит больше всего: так, так надо его просить, как просит сейчас красивая леди из далекой страны... Узкие губы сходятся вокруг головки члена, веки экстатически опускаются, прижмуриваясь — будто она, пустынно-алая, в трансе, будто молится, раз за разом насаживаясь глубже, до самой глотки, пока слезы не брызнут из глаз и не размоют черную сурьму. Будто это одновременно колдовство и святое причастие — но, захоти только Глен, и колдунья сгорит на костре, святых распнут, а рыжая горделивая голова, сейчас так униженно опущенная между его ног, украсит собой один из кольев на воротах замка Баскервиль. Захоти он — или задень она его зубами по неосторожности. И, изливаясь ей в рот, Глен, — власть, правитель, божество, к которому все приходят на поклон вот так, именно так, только так, — памятуя о молниях и громе, запускает руку в локоны высокого огнистого хвоста, собранного у преклоненной перед ним Миранды на затылке, и толкается грубо и злобно, вырывая из алеюще-маковых губ громкий задавленный всхлип. Ведь насчет вечной дружбы он ей просто соврал — как и она ему, разумеется.