Точка бифуркации

Юнги с коротким обречённым вздохом допивает остатки кофе из кружки, прежде чем решительно подняться со своего кресла, чтобы сорваться вслед за Намджуном на новое место преступления. Он с долей недовольства поправляет помятую рубашку — в подобные моменты редко выпадает возможность сменить одежду или хотя бы просто выспаться в своей кровати, но мысленно утешает себя тем, что успел с утра принять душ. Легко догнав Джуна на лестнице, практически перескакивая через несколько ступеней от нетерпения, Юнги торопливо скользит языком по губам, слизывая с них вязкий кофейный привкус, и отрывисто хрипло спрашивает: — Что у нас? — Мужчина, тридцать пять лет, семейный, со взрослой дочерью, — Намджун говорит низко и сухо, перечисляя подходящие под общий портрет факты. В такие моменты он кажется Юнги похожим на автоматизированное существо, созданное для холодного и отстранённого анализа. — Это из того, что совпадает. Способ убийства не сообщили, сказали, что это надо видеть. — Не думаю, что нас чем-то ещё можно удивить, — Юнги хмыкает, невесело усмехнувшись. Они идут плавно, синхронно, давно научившись предугадывать действия друг друга, чувствовать. Его не беспокоит сосредоточенная тишина, лежащая на их плечах всё то время, пока они спускаются к машине, пока Намджун устраивается за рулём, барабаня по нему пальцами. Это единственный жест, выдающий его нервозность. Юнги приподнимает бровь. — Душитель и агрессивный убийца с ножом. Практически классика. — Но не то, что они вместе, — Намджун хрипло и раздражённо выдыхает, дёрнув головой — этот жест появился у него недавно, привычка досадливо склонять голову к плечу маленьким и быстрым движением. Юнги догадывается, от кого она могла перейти к нему. Пока Намджун уверенно выруливает наружу, осматриваясь по сторонам, Юнги пользуется моментом, чтобы прикрыть глаза, прежде чем их резанет яркий дневной свет. Ким звучит сочувственно: — Плохо спал? — Ты же знаешь, — Юнги едва заметно морщится, выдохнув. Проблемы со сном у него с самого детства, но в последние несколько лет состояние резко обострилось, не в последнюю очередь из-за специфики работы. Не желая обсуждать себя и свои психологические проблемы, он спрашивает, плавно переключая тему: — Джин уже решил, кто будет в команде? — Ты, я — потому что мы вели дела с самого начала, — Намджун подхватывает тему с неуловимым, но очевидным облегчением. Время послеобеденное, и они не попадают в затяжные пробки, довольно быстро добираясь до места преступления. — Чонгук, потому что дело громкое и Джин хочет, чтобы мы рыли землю, Ким Тэхён… — Конференция несколько дней назад, — Юнги коротко кивает, вспоминая, как изучающе наблюдал из зала за невероятно лощёным, но не манерным, спокойным мужчиной с глубоким бархатным голосом, тёплыми янтарными глазами и ласковой улыбкой осклабившейся акулы. Мин никогда не любил оглашение деталей преступления — иногда он признавал это необходимым, но… По крайней мере, политкорректные высказывания Ким Тэхёна почти не вызвали в нём привычного негодования. Это уже было неплохо. Он беззлобно ворчит: — Не сказал бы, что одобряю. — Надо было их спровоцировать, ты же знаешь, — Намджун выворачивает с кольцевой, подъезжая к просторному пустырю, и тяжело вздыхает, — мы ждали потока звонков, а не нового убийства, Юнги. — Это всегда риск, и ты это знаешь, — Мин не говорит с откровенным неодобрением, но что-то мелькает в его голосе узкой полоской тени под водной гладью. Он смотрит на резной профиль закаменевшего Намджуна внимательно и отстранённо одновременно, мягко протянув: — Такие, как они, любят внимание. Любят изучать, любят чувствовать свою значимость. Вы сознательно преуменьшили её, когда на конференции назвали возможным виновником банду. Я не говорю, что это была ошибка, Джун. Но я не люблю выставлять детали дела напоказ даже с благой целью. — Ты в принципе не любишь выставлять что-то напоказ, — Намджун хрипло фыркает, бросив на него короткий, но не раздражённый взгляд. Его голос звучит слишком мягко для обвинения. — Иногда людям необходимо проявлять эмоции, Юнги. — Даже если это выливается в очередное убийство? — Юнги безрадостно поднимает уголки губ и разминает шею, прежде чем открыть дверь из машины и плавно шагнуть наружу. Он задумчиво окидывает внимательным взглядом обычно просторный пустырь, сейчас заполонённый агентами, экспертами и копами, и негромко бормочет себе под нос: — В этот раз им нужно было уединение. Не похоже на субъектов. — Тащить, заманивать. Для чего было отводить его так далеко? — Намджун хрипловато отзывается, приседая на корточки, и чуть склоняет голову к плечу, глядя на смесь из мелкого, рассыпчатого грязного песка и гравия под ногами. — Они убивают в черте города, жестоко, но быстро. Песок мелкий, он пачкается, тащить тело явно неудобно, даже если субъектов несколько. Пустырь просторный, он хорошо просматривается. Зачем рисковать? Для чего было оставлять тело именно здесь? — Запиши это в список вопросов, ответы на которые мы ищем с нежизнеутверждающей безуспешностью, Джун, — Юнги недовольно рыкает, когда видит за лентами уже постепенно стягивающихся репортеров. — Летучие крысы. Ещё чего не хватало. — Не делай вид, что ты надеялся, что их не будет, — Намджун медленно ведёт пальцами, собирая песок и растирая его между подушечками пальцев. Юнги, чутко улавливая, что сейчас друг настраивается на то, чтобы натянуть на себя чужую шкуру — неприятную шкуру — делает бесшумный шаг назад, не мешая. — Следов не будет: тут хорошая продуваемость, нет ни кустов, ни деревьев, только камни. Если до этого я хотел спрятать тело, то сейчас выставляю его напоказ? Юнги отстранённо кивает. Он окидывает взглядом местность ещё раз, придирчиво всматриваясь. Пустырь и правда просматриваемый, не чета тем подворотням, где были прошлые три тела. Юнги не даёт себе возможности зациклиться на предыдущей информации: прикрывает глаза, насильно очищая разум от мыслей, и вливается в новое дело. Труп уже осматривают. Несколько экспертов фотографируют, кто-то берёт пробы, кто-то составляет карту капель крови. Само же тело… Юнги ступает мягко и беззвучно, легко перенося вес и слегка покачиваясь на каждый шаг. Он обходит его по кругу — медленно, вдумчиво, хищно склоняя голову к плечу. Мужчина, их типаж — темноволосый, худой, но крепкого телосложения. Юнги видит тень бессильной злобы на его мёртвом лице в грубой складке губ и непримиримом сдвиге кустистых бровей, в закрытых чужой рукой веках. Он лежит на спине, ноги сведены, руки широко раскинуты в сторону. Мин слегка прищуривает глаза в задумчивости. Библейские мотивы? Лицо открыто, на нём нет следов насилия, кроме густых следов крови на подбородке, ладони распахнуты к небу, их развернули специально. Попытка извиниться, попросить прощения? Всё это не подходит. — У него вырезана печень, — их судмедэксперт, Чон Хосок, издаёт короткий пыхтящий звук, поднимая форменные очки, чтобы обнажить лицо, и с профессионально холодной заинтересованностью смотрит на разрезанный живот. — Топорно вырезана, очень грубо и жестоко. Вспороты обе косые брюшные мышцы, наружная буквально изрезана, низ большой грудной грубо распорот, от прямых и поперечных он просто вырезал кусок. Ребра треснули, многие внутренности тоже повреждены, точно пока сказать не могу, надо будет делать вскрытие, — он поправляет толстые синие резиновые перчатки и невольно качает головой, — не профи определённо, но человек целеустремлённый, просто потрясающе. — Он ещё был жив? — Юнги осматривает истерзанное тело внимательным взглядом. Глаза закрыты — убийцы не хотели, чтобы тот их видел? Или же опустили веки уже после, в качестве акта извинения? — Был. Но недолго, — Хосок сочувственно качает головой и мягко ведёт пальцем по груди, очерчивая края ран. — Тут и тут, не смертельно, но очень стремительно. Сухожилия на ногах перерезаны, он просто не смог бы сбежать. А ещё, зацени, — Чон совершенно бесцеремонно давит на подбородок, придерживая второй рукой лоб, и широко открывает чужой рот. Юнги озадаченно смотрит на острый срез на месте языка. Он бормочет: — Он забрал его с собой? — Ну, если в радиусе около километра никто случайно не найдет отрезанный человеческий язык, то весьма вероятно, — Хосок пожимает плечами, и, может, Юнги кажется, но у него в глазах мелькают нотки предвкушения. — Думаешь, каннибал? У нас до этого ещё никогда не было каннибалов. — Меня напрягает твой энтузиазм, — Юнги беззлобно ворчит и опускается на корточки рядом с телом, задумчиво перебирая пальцами костяшки на собственной же ладони. Он смотрит на корень языка — отрезан грубо, явно чем-то очень острым. Даже абсолютного медицинского непрофессионализма Юнги достаточно для того, чтобы понять, что после такого долго не живут. — Ты же понимаешь, что это явно сделал не Ганнибал Лектер, прости господи? — Ганнибал Лектер не резал бы его так варварски, — Хосок отрезает, вдумчиво копошась в каких-то бумажках. Когда Юнги поднимает на него сложный взгляд, Чон огрызается: — Не смотри на меня так, я проходил тест на психопатию уже три раза, и все успешно. Я просто хочу, чтобы вы поймали его как можно быстрее, а после казни мне бы достался труп на препарацию. Разве тебе не интересно было бы посмотреть на каннибала в разрезе? — Иногда я сомневаюсь: страшнее тот, кого ловят, или те, кто ловит, — Юнги качает головой, снова опуская взгляд на тело. Почерк не похож. Опять. Так же, как первое убийство отличалось от второго. Так же, как второе отличалось от третьего. Разный почерк, разные люди. Неопубликованный типаж жертвы абсолютно идентичен. Юнги чувствует, будто упускает что-то категорически важное, когда неохотно поднимается на ноги. Он вздыхает: — Только каннибализма не хватало. Отчётный отдел развернет нас на пороге с такими заявлениями и будет прав. — Или нет, — Намджун бесшумно подходит сзади и изучающе смотрит на тело, — посуди сам. Привычно работать, когда почерк один, но что есть почерк? Жертва и способ убийства. В этот раз субъект или субъекты остановились на одном типаже, но пробуют разные способы умерщвления. Может, наш маньяк просто ищет свой стиль? Юнги задумчиво хмыкает, приглашающе приподнимая бровь, а Хосок сбоку явно прислушивается, начиная медленнее делать свою работу. — Дамер, который начал с банального убийства гантелей об лоб и удушения, а развился до некросадистких наклонностей, — Намджун показательно загибает палец, — Гейн — от трупов и расчленений к убийству живых и тем же расчленениям, Кюртен — от насилия и убийства собственными руками до использования подручных средств. Перечислять можно бесконечно, ты сам это знаешь. — Хм, — Юнги склоняет голову, соглашаясь. В этом есть смысл. Довольно часто им попадаются серийные убийцы с уже выработанными пристрастиями, но нет ничего странного в том, что они смогли сопоставить несколько жертв в начале «карьерного пути». — Нам нужно подобрать аналитику: прецеденты, скорость обучения субъекта, степень развития — и проанализировать, к чему может привести его дорога. — Прошлые тела остались у меня, — как бы невзначай в их разговор влезает Хосок, — могу составить карту ранений, может, есть совпадения. Как-никак тут, — он указывает на отметины, — тоже присутствовали колотые удары, уже потом субъект принялся за расчленение. — Это не будет лишним, — Намджун, как глава их не до конца сформированной группы поведенческого анализа, согласно кивает, — в прошлые разы точно не было подозрения на каннибализм? — Я бы это заметил, — Хосок пожимает плечами, беззлобно поджав губы, — довольно сложно, знаешь ли, не заметить отсутствующий кусок тела. Юнги оставляет их с разговором, отходя от трупа, чтобы осмотреть остальные следы на месте преступления. Всё выглядит подозрительно стерильно для пустыря, находящегося довольно близко к жилым домам: нет следов от машинных шин, но есть следы того, как субъект тащил тело. Нет следов от подошв, словно он перемещался по воздуху, но вскрытие проведено небрежно. Юнги хмурится, пытаясь составить портрет: расчётливый, опытный, знает, куда будет смотреть агент, знает, что искать. Имеет ли субъект опыт работы в правоохранительных органах? Он поднимает голову, глядя в холодное, отливающее серым небо, тяжело лежащее на плечах у размашистых кучевых облаков, и прикрывает глаза с хриплым выдохом. Юнги сосредотачивается на деле, недовольно дёргает верхней губой, скрестив руки за спиной, и прокручивает в голове черты портрета. Он слышит, как Намджун подходит к нему, слышит мягкий, чуть шелестящий, плавный шаг и открывает глаза, говоря спокойно и ровно: — Субъект прогрессирует. Он жесток, нож — предпочтительное оружие. Начал с душения, со следующим же телом резкий переход к ножевым, со второго убийства нож неизменно сохраняется. И в то же время… Второе убийство менее жестоко, чем первое, в четвёртом же уровень агрессии резко повышается. Он деградирует до каннибализма. — При этом всё так же не оставляет следов, а значит, способен сохранять контроль над собой, — Намджун легко подхватывает мысль и тоже скрещивает руки за спиной, широко распрямляя могучие плечи. — Несмотря на критическое повышение агрессии и специфичности метода убийства, субъект подходит к нему более основательно, предположительно, он отвёз жертву на пустырь, чтобы убить здесь. Буквально в паре километров есть ещё один, но рядом с ним нет жилых домов, вероятность появления свидетеля ниже. Почему он привёз жертву сюда? — Можно ли проследить у субъекта психологическое расстройство личности? — Юнги склоняет голову к плечу, поворачиваясь. Они стоят с Намджуном лицом к лицу, и на мгновение Юнги кажется, что разделяющий их шаг несоизмеримо велик. Это чувство, впрочем, быстро исчезает под внимательным взглядом драконьих глаз. — ОКР, маниакальный психоз, шизофрения. Может ли специфичность портрета объясняться поведенческим, эмпатическим или интеллектуальным отклонениями? Намджун проводит подушечкой большого пальца по полной нижней губе и делает шаг вбок. Он не торопится с ответом, внимательно осматривая поле их работы: агенты, полицейские и медэксперты двигаются упорядоченно, собирая остатки улик, отмечая важные элементы преступления. Они напоминают Юнги неторопливо покачивающиеся молекулы, то сталкивающиеся, то отталкивающиеся друг от друга. Вокруг резной заградительной ленты внутрь хищно заглядывают гиены. Юнги видит, с какой жадностью они отслеживают каждого, кто выходит или подходит к ленте слишком близко, пытаясь вырвать хотя бы слово. Обычных людей давно разогнали. Юнги задумчиво щурит глаза. Конечно, их субъект не относится к поджигателям — он не из тех, кто раз за разом будет возвращаться на место преступления, чтобы увидеть реакцию, почувствовать страх. Его нет среди этой толпы, но всё же… Иногда люди напоминают ему навязчивый, низко гудящий рой, окутывающий жертву плотным ребристым коконом и вызывающий головную боль. Он недовольно хлопает себя по карманам, сморщившись. Обычно он берет таблетки от головной боли с собой, но за эти несколько недель они кончились, а на покупку новых никак не хватало времени. — Голова? — Намджун даже не поворачивается на него в полной мере, чутко выцепляя знакомое движение боковым зрением. Его голос звучит спокойно и ровно: — В машине есть аспирин. — Нужно понять, сколько у нас субъектов, — Юнги непримиримо дёргает головой, но делает себе мысленную заметку потом украсть несколько таблеток. — Будь это банда, по версии Ким Тэхёна, пара или дуэт. Это может быть один человек, который не знает, чего он хочет. — Нож и удушение — разные, пусть и не противоположные способы убийства, — Намджун пинает носком ботинка гравий, задумчиво сморщив кончик носа. — При удушении важен контакт, ощущение утекающей из-под ладоней жизни, при ударе ножом — дистанцирование. Не такое, как при использовании огнестрела, но всё же. Что ему важно: сам факт убийства или процесс? Юнги поджимает губы. Он не любит, когда место преступления открытое: в квартире можно найти больше деталей, больше черт субъекта, его портрета. Но что у них есть здесь? Четвёртое тело найдено на пустыре, первое — в подворотне за клубом, рядом с мусором, крысами и объедками, второе — в парке, буквально в мёртвой зоне, где даже фонарей нет, что уж говорить о камерах, третье — в неприметном тупике между высотками. Можно было бы предположить, что подозреваемый отдаляется от жилых районов, будь его путь последовательным, но они чередуются. — Здесь… В этом убийстве процесс более важен, — Юнги медленно поворачивается. Есть что-то в том, чтобы изучать место преступления снова и снова, смотреть на него, смотреть, говорить и говорить. Для него нет ничего непривычного в том, чтобы снова и снова возвращаться к началу, пытаясь найти что-то поверх того, что уже было раскопано непосильным трудом. Он рассеянно запускает руку в карман, чтобы начать вертеть небольшую завалявшуюся монетку. — Субъект тащил тело долго, располагал его. Ему нужно было время, чтобы насладиться, чтобы никто ему не помешал. Если бы он просто пытался спрятать тело, то сделал бы это лучше: убил бы жертву сразу и только потом принёс. Жертва нетипична — это взрослый мужчина, его сложно одолеть, сложно куда-то оттащить, а уж убить тем более. — А это значит, что у него была причина, чтобы привести жертву сюда, — Намджун кивает и, дёрнув верхней губой, достаёт пачку сигарет. Он зажимает её между зубами, щёлкнув зажигалкой, — Юнги чудится фантомный жар пламени на кончиках пальцев. Ким с удовольствием глубоко затягивается, выдыхая густые и тучные клубы дыма сквозь плотно сцепленные зубы, и предлагает и Юнги, но тот отказывается, мотнув головой, которая обычно начинает болеть от сигарет сильнее. — Может ли быть, что дело в пустыре? Что-то произошло здесь, важное для убийцы. — Тогда он бы так или иначе связал их, — Юнги поводит плечом, разминая уставшие мышцы. — Убивал бы здесь или в похожих местах. Помимо непосредственного способа убийства у субъекта постоянным изменениям подвергается отношение к убийству. Иногда основной целью для него становится умерщвление, как в случае с первым и третьим убийствами. Иногда он прячет тела более тщательно, проводит с ними больше времени. Может ли субъект страдать от расстройства? — Субъект страдает им хотя бы потому, что на нём уже четыре связанных дела, — Намджун хрипло фыркает, — но нам надо определиться, сколько субъектов, если их больше одного, какой тип поведения у каждого из них. Найти совпадения в методах убийства жертв. По виктимологии вопросов нет — типаж очевиден. — Да, — Юнги отрывисто кивает, чувствуя себя немного рассеянным из-за недостатка сна и необходимости делать выводы без фактических данных, — да. Возвращаемся? — Я скажу Джину, чтобы он собрал всю нашу новоявленную команду в конференц-зале, будем знакомиться, — Намджун негромко ворчит, докуривая, и, морщась, тушит окурок, небрежно бросив его на землю. — Я только надеюсь, что это дело не затянется как то, помнишь? — Чхве Ушик, — Юнги моментально понимает, о ком речь: больше шести доказанных жертв, полтора года поисков и слишком большая выдержка у субъекта. — Не думаю, — он смотрит на тело, которое запаковывают в мешок, — слишком нетерпеливо.

***

На доске висят дела всех жертв: фотография при жизни, фотографии после смерти с важными деталями. Заключения судмедэксперта, отрывочные сведения о семьях убитых, данные свидетелей и даже чьи-то неброские пометки — всё, что поможет им составить портрет. Карта с крошечными красными метками на местах, где были найдены тела, тонкими переплетениями нитей, которые ведут к карточкам жертв, занимает вторую доску. Юнги как раз заходит в зал, когда слишком молодой парень невысокого роста втыкает последнюю булавку. — О, Юнги-щи, верно? — он поворачивается на звук, растянув пухлые губы в приветливой улыбке, и из-за этого его глаза становятся похожими на два полумесяца. Мальчишка выглядит так молодо, что Юнги невольно ворчливо думает о том, с каких же пор в КНП принимают старшеклассников. — Пак Чимин из аналитического отдела. В основном сижу за бумажками, но Джин-щи решил, что мой взгляд поможет в этом деле. Чимин не кажется нервным или взволнованным, как должен, будь он действительно настолько же юн, насколько выглядит, наоборот: он спокоен и расслаблен в своём нетипично светло-голубом свитере с плюшевыми белыми облаками (тогда как все в основном ходят в костюмах), располагает, вызывает доверие. Юнги оценивает то, что Чимин не пытается протянуть руку для рукопожатия, а просто стоит и ждёт, словно это в порядке вещей для будущих коллег. — О, вы уже познакомились? — судя по громким звукам невероятно переполненного энтузиазмом голоса, в зал врывается не кто иной, как Ким Тэхён. Юнги смотрит на его широкую улыбку, на выглаженный костюм с щегольским шёлковым платком и невольно тихо вздыхает. Он тянется за украденной из бардачка Намджуна баночкой с аспирином. — Я принёс вам все письма, признания и телефонные звонки, которые собрал после пресс-конференции. Надеюсь, это будет полезно. — Спасибо за вашу работу, Тэхён-щи, — Чимин снова тепло улыбается, уважительно поклонившись, и из-за этого Тэхён явно смягчается, немного неловко рассмеявшись и зарывшись ладонью в волосы у себя на затылке. Юнги думает о том, что в конференц-зале как-то многовато света. Он привык работать в тяжелом молчании под тихий звук шелеста бумаг, негромких проклятий и тяжелого бремени, давящего на плечи. Это позволяло ему сосредоточиться на том, насколько серьёзным делом они занимались, насколько важным это было. Также… Глядя на этих двоих, улыбающихся друг другу и ведущих светский разговор, Юнги невольно чувствует себя кем-то с выглаженной глянцевой обложки о лучших сотрудниках месяца. Ему не нравится это чувство. Он слегка дёргает головой коротким жестом и отходит к столу с кофейником, чтобы налить себе кружку. На переполненном свежим кофе кофейнике налеплен ярко-жёлтый стикер со смайликом и округлой надписью «хорошего дня :)». Юнги осуждающе смотрит на неё, пока наливает кофе, и, украдкой оглянувшись, сдирает чёртов стикер. Он практически уверен, что его наклеил Пак Чимин. Так же, как уверен в том, что хороших дней не будет, пока они не поймают убийцу и не бросят его за решётку. Не будет и потом, потому что появятся новые. — Юнги-щи, возьмите печенье, пожалуйста, — его снова отвлекает высокий мягкий голос, напоминающий птичий щебет. Юнги пытается найти внутри себя раздражение, когда смотрит в тёплые, медовые глаза Пак Чимина, но не чувствует ничего такого. Чимин бросает короткий взгляд на кофейник, и уголки его губ едва уловимо опускаются, когда он видит отсутствие своего стикера. Впрочем, он быстро справляется с собой, чуть приподняв тарелку и брови. — Пожалуйста? — Хён. Зови меня хён, — Юнги вздыхает, когда всё же берет печенье с тарелки, и отворачивается. Ему не нравится, что мордашка Пак Чимина вызывает у него угрызения совести. — Хорошо, хён, — Юнги не видит Чимина, но чувствует его солнечное сияние даже спиной. Напрягшись, он просто старается не реагировать и с подозрением откусывает крошечный кусочек печенья. Юнги не любит сладкое, светлое и всё, что может сдвинуть его с мёртвой тёмной точки. — Тэхён-щи, печенья? — Просто Тэхён, мы вроде одного года, — Ким счастливо щебечет в ответ, — у нас много работы, так что формальности будут только мешать. — А озвучивание неподтверждённых данных не будет? — Юнги резко разворачивается, удерживая часть печенья пальцами и опасно суживая глаза. Он и правда думал сдержаться и не ткнуть Тэхёна носом в очевидную ошибку, совершённую на конференции — всё же Намджун был во многом прав, но высокомерные нотки в сладкой речи заставляют его мгновенно вспыхнуть. — Нет доказательств, что это один человек, — Тэхён небрежно поправляет лацканы пиджака, и это единственное, что выдаёт его нервозность, — или двое, или трое, или четверо. Нет ничего, и именно по этой причине нас собрали в аналитическую группу быстрого реагирования. — Поведенческого анализа, — Юнги хрипло буркает, утихая, и неохотно двигается вперёд, усаживаясь спиной к углу, как можно дальше от ламп. Так, чтобы видеть всю комнату перед собой. — И пока мы добились только новой жертвы. — Это безусловно трагичное событие, — Тэхён говорит это явно по привычке, слишком ровным тоном для того спокойствия, которое пытается продемонстрировать. — Однако новое убийство даёт больше возможности для поимки. Что вы можете рассказать о портрете? — Он расходится, — вместо Юнги отвечает подоспевший Намджун. Он выглядит идеально, как всегда: с выглаженными по стрелкам брюками, рубашкой и туго натянутым галстуком. Юнги невольно поправляет ворот небрежно расстёгнутой на несколько пуговиц рубашки. — Я склонен считать, что субъектов двое. Мужчины, азиаты — нет следов расовой ненависти, скорее всего, они разного возраста — один старше, второй помладше. — Почему? — Тэхён складывает руки на груди и спрашивает без прежнего вызова, а по-деловому сухо, словно действительно стремясь понять. Его глубокий баритон теряет бархатные, отдающие манерностью переливы, и Юнги это успокаивает. Он отпивает немного кофе, откусывает ещё кусочек безупречного печенья — он может быть честным с самим собой — и внимательно следит за их группой, анализируя их так, как Намджун анализирует убийц. — Способы убийства близки, но один принимает это более лично, ему важен сам процесс, пытка. Это особенно чётко видно в последней жертве. Второй сосредоточен на самом убийстве — убийства быстрые и точные, ему не нужно время, не нужно пространство для того, чтобы не торопиться. Намджун говорит ровно и уверенно, высоко подняв голову и распрямив плечи. Он кажется властным, кажется излучающим спокойствие — Юнги никогда не отрицал, что из них двоих именно Намджуну больше подходит личина доблестного служителя закона. Он знает, как легко один его вид может успокоить семью жертвы и настроить их на рабочий лад. Иногда Юнги любит наблюдать за ним со стороны, любит слушать, но сейчас он гораздо сильнее сосредоточен на самых мимолётных жестах, самых мимолётных реакциях двух оставшихся членов команды. Тэхён показался ему хватким с самого начала — другой человек чисто физически не смог бы пробиться на подобную должность в агентстве. Слегка самодоволен, маленький талантливый мажор, но работоспособен. Юнги чувствует, что они могут сработаться, но на это понадобится время. Пак Чимин же… Намджун переходит к нелицеприятным подробностям, сухо сравнивая малейшие расхождения в характере травм, но на сладкой, всё ещё кажущейся Юнги слишком юной мордашке не мелькает и тени неприязни или брезгливости. Сейчас, когда Чимин полностью сосредоточен на Намджуне, Юнги может разглядеть то, что не увидел с первого взгляда. Живой, острый ум, блестящий в тёплых медовых глазах. Юнги отлично знал, как отличить, когда слишком молодые сотрудники появлялись в агентстве по приказу сверху, а когда из-за своих выдающихся способностей. В конце концов, он уже несколько лет был знаком с Чон Чонгуком. — Надеюсь, я не слишком опоздал, — Чон Чонгук, всё ещё обладающий звериным чутьем на любое, даже мысленное своё упоминание, врывается в зал хаотично. Юнги лениво допивает кофе, наблюдая, как юное компьютерное дарование суетливо укладывает на стол ноутбук и вываливает рядом несколько папок — листы в них не подшиты и немного разлетаются по столешнице. Чонгук усаживается на стул с громким довольным стоном, тряхнув длинными чёрными волосами, и только потом обращает внимание на то, что все на него глазеют. Совершенно не чувствуя неловкости, он широко и очаровательно улыбается. — Ты не умеешь появляться тихо, — Тэхён говорит это как-то ласково, мягко блеснув янтарными глазами, и Юнги моментально вспоминает гуляющие по агентству сомнительные слухи об этих двоих. Ким усмехается: — Но теперь-то вроде все в сборе? Чонгук хитро блестит нечитаемыми чёрными глазами, слегка склонив голову к плечу коротким жестом — колечки и цепочки у него в ушах негромко звенят на это движение, а затем дёргает уголком губ, подмигнув Киму. Тэхён сохраняет лицо, но зрачки у него уловимо расширяются — достаточно, чтобы Юнги был готов разворчаться на этот счёт. В работе, подобной их, парочкам не место — отношения только губят процесс расследования, приносят лишь ссоры, разногласия и лишние эмоции. Юнги в принципе не сторонник отношений: люди, в конце-то концов, вполне самодостаточны сами по себе. И уж тем более он не будет терпеть флирт, но… Он натыкается на предостерегающий взгляд Намджуна, не успев даже измениться в лице. Ким слишком хорошо его знает, и, конечно же, в самый первый момент знакомства разлад им не нужен. Юнги недовольно прищуривается, беззвучно цыкнув, и утыкается в первую попавшуюся тонкую папку. Ли Сынмин. 35 лет. Женат. Двое детей: мальчик, совсем крошка, и девочка в классе средней школы. Юнги невесомо проводит пальцем по фотографии их тогда ещё выглядевшей счастливой семьи, вспоминая свою старшую сестру. Сейчас она путешествует в слишком отдалённых местах, чтобы он беспокоился о её здоровье. — Верно, — Намджун хрипловато прокашливается, неохотно отведя от него предупреждающий взгляд, и жестом предлагает Чимину с Тэхёном тоже сесть за их круглый стол, чтобы разобрать краткие досье. — Повторяться я не буду, но хочу услышать ваши мнения о наших субъектах. Чимин? — Конечно, — Чимин вливается в диалог легко, совершенно не нервничая, и его высокий голос звучит спокойно и ровно. Отчасти Юнги нравится наблюдать за ним. — Я ознакомился с отчётами о вскрытии. Несмотря на то, что колотые ранения по определению являются признаком сексуального насильника, у всех жертв отсутствуют раны в области гениталий и нет признаков анального проникновения. — Могла ли его изнасиловать женщина? — Тэхён обращает на себя внимание резким вопросом и приподнимает брови. — Что? Насилие необязательно должно быть проникающим, — он пожимает плечами, совершенно не меняясь в тоне, — скажем, это женщина, она флиртует с жертвой, выманивает его для секса, а после, может быть, в процессе полового акта, накидывается с ножом. — Слишком широко расставлены границы мест преступлений, — Чимин качает головой и поднимается со своего места, чтобы подойти к карте. Ничего похожего на указку или маркер там нет, и ему приходится приподняться на носочки, чтобы дотянуться до границ очерченной области. Юнги прячет ухмылку в кружке. — Для женщин-убийц характерен поиск жертв близко к дому, чаще это члены их семей или близкие люди. Даже если нет, территория слишком большая для женщины, это нехарактерно. Они не любят уходить слишком далеко. — К тому же места преступлений специфические. Подворотня, заброшенное место в парке, пустырь, тупик. Вряд ли женщина выбрала бы их при учёте того, что это взрослые и здоровые мужчины. Даже с учётом неожиданности, будь это, допустим, во время полового акта, она должна быть невероятно физически подготовленной, — Намджун качает головой, скрестив крепкие руки на груди. — Логичнее было бы заманивать их куда-то, где у неё было бы преимущество. Приковать к постели или связать под видом сексуального фетиша, добавить что-то в пищу, чтобы ослабить. — Женщины очень редко охотятся подобным образом, — Юнги тоже подаёт голос, лениво откинувшись на спинку кресла. — А если и охотятся, то обычно для того, чтобы отомстить. За насилие, за изнасилование. Они возвращают то, как поступали с ними. Я готов поспорить, что будь это женщина — их яйца не остались бы на причитающемся им месте. — Хён груб, — Намджун бросает на него предупреждающий взгляд, добившись только независимо приподнявшейся брови, и неохотно признаётся. — Но он прав. В преступлении нет сексуального контекста любого рода, это подтвердила экспертиза. А это значит, что либо субъекту или субъектам достаточно самого факта убийства, либо он или они преследуют определённую цель. Ненадолго повисает тишина. Серийные убийства в их обществе встречаются в десятки раз реже, чем другие преступления, как бы ни пропагандировали этот аспект в дорамах и фильмах. У них даже нет своего постоянного отдела поведенческого анализа, как в Штатах, он появляется лишь по необходимости. Юнги вспоминает свои персональные дела: убийства — бытовые, на почве ревности, из мстительности или жажды наживы; кражи — из-за попытки выкупить ещё одну дозу, финансовые махинации или попытки детей достать немного карманных денег; изнасилования, проституция, жалобы на драки, автоугоны и всё, что могут повесить на него. Улики такие преступники оставляют часто, проанализировать поведение и составить портрет для поисков и того легче. Этот же тип… Юнги внимательно смотрит на доску, ожидая, когда же кто-то из них озвучит очевидное: зацепок нет. — Я могу начать рыться, но мне нужны критерии, — Чонгук наконец подаёт приятный глубокий голос, постучав пальцами по закрытому ноутбуку. — Пол, возраст, работа. Может, что-то специфическое? Юнги вздыхает и прокручивает между пальцев карандаш. Не сговариваясь, они с Намджуном переглядываются — всё, что у них есть на руках, это обрывочные данные. Намного меньше, чем при любом другом серийном убийстве. Да даже снайпера, который предпочитает скрываться в высотках и отстреливать случайных людей, поймать проще, чем их неизвестного. — Мы можем предугадать действия организованных убийц, но психопаты действуют по наитию, — Намджун говорит это мрачно и недовольно, — да, у нас есть невероятно точный портрет жертвы, но даже если ты составишь базу всех корейских семей с отцами дочерей от пятнадцати до семнадцати… В Сеуле проживает более девяти с половиной миллионов людей, мы просто не сможем вычислить следующую жертву. — Но субъект их как-то выбирает, — Чимин цепляется за эти слова, — надо вычислить, что общего между этими мужчинами, Чонгук-щи: ходили ли они в один бар, может быть, пересекались на кооперативах или выставках? Один ли у них полис, может, были попадания в больницу в одно время? Что угодно, даже пересечение в банке. Я знаю, что была поверхностная проверка, но теперь, раз ваш компьютер в нашем распоряжении, можно сделать более глубокое сравнение. Юнги дёргает уголком губ в одобрении. Ему нравится то, как быстро ориентируется Чимин, предлагая рабочие версии. Он и сам хотел сказать то же самое, но активный и пылкий не-старшеклассник его опередил. — Если у них есть общий финансовый след или они попадались на камеры — я это найду, — Чонгук сосредоточенно кивает, делая быстрые пометки, звук от клацанья по клавиатуре гулом отдаётся у Юнги в голове, — детей и жён тоже проверить? — Бессмысленно, — Юнги небрежно отмахивается, продолжая следить за Чимином. Тот как раз поворачивается к нему спиной и теперь оценивает карту, видимо, пытаясь сузить зону поиска. — Цель — мужья, если бы его интересовали жёны или дети, он отправлял бы им послания, может быть, как-то предупреждал до. — Или навещал бы уже после, — Намджун задумчиво хмурится и поворачивается, властно бросив: — Тэхён, свяжись с господином Кимом, пусть он направит кого-то на дежурство у пустыря, только скрытное. — Думаешь, что он может вернуться, раз изменил характер преступления? — Юнги постукивает карандашом по столу, хмыкнув. — Обычно так делают насильники или некрофилы. — Сексуального характера нет, но есть признаки каннибализма, — Намджун не спорит, но возражает. — Он взял с собой часть, но ему может не хватить. Может быть, ему приглянулся булыжник или захочет взять ленточку на память. — Чувство власти, принадлежности? — Чимин задумчиво поджимает пухлые губы, рассеянно листая дело. Против воли Юнги отмечает, насколько у него небольшие, почти пухленькие пальцы. — Каннибализм именно как психологическая черта портрета отображается как полное поглощение жертвы. Слияние с ней своего рода. — Мог ли субъект отрезать язык в качестве сувенира, а не для того, чтобы съесть? — Тэхён хмурит брови, сплетя пальцы в замок и положив их на стол. — Разве серийные убийцы не делают так? Не берут что-то на память? — Берут, — Юнги хмыкает, прищурившись. Он не испытывает раздражения, признавая, что мысль Тэхёна не беспочвенна. — Но обычно, если это так, они делают это с самого начала. Единственный вариант, если это первое его убийство, и это новый субъект, но… Это не выглядит так, будто это первое убийство. Оно продуманное, спланированное. Он знал, как перерезать сухожилия, чтобы жертва не смогла сбежать. Знал, как ударить так, чтобы не умерла сразу. Слишком хладнокровно для того, кто убивает впервые. — Поэтому можно предположить, что это эскалация предыдущего субъекта, а не увеличение их количества, — Намджун согласно кивает и смотрит на доску, — что до самого первого убийства… Юнги тоже смотрит на доску. Нет колебаний, нет неуверенных ударов, место, в сравнении, кажется более случайным, чем второе или даже третье. Подскочив с кресла, он подходит к доске, останавливаясь рядом с Чимином. Непривычно близко, настолько, что ощущается жар чужого тела, однако Юнги не до этого. Он смотрит, что находится рядом с местами преступлений. — Клуб не самого высокого ранга, но и не из тех, где собираются наркоманы, — Юнги склоняется ближе, отмечая периферическим зрением, что Чимин внимательно смотрит не на доску, а на его лицо. — Первая жертва — причина. Не было колотых ран, но очень много агрессии. Субъект не оставил на нём живого места, буквально забил до смерти. Удары умелые, он явно занимался или занимается боевыми искусствами, либо имел опыт в драках. Юнги невольно ведёт пальцами по своим грубым костяшкам — несложно заметить направление ударов, когда ты сам часами отрабатываешь их возле груши. Удар в челюсть был первым, чтобы дезориентировать, дальше в корпус, субъект держал его за горло, душа, и продолжал наносить удары, избивая. — Значит, жертва его спровоцировала? — Чимин спрашивает, задумчиво прикусывая кончик большого пальца. Юнги переводит взгляд с фотографий на чужой рот: пухлые губы обхватывают подушечку плотно и мягко. — Необходимо проверить камеры слежения внутри клуба, может быть, субъект подходил к нему, как-то вывел наружу? Есть уверенность, что это точно часть одного дела? — Типаж, — Намджун качает головой, — слишком точный. Он следует ему безукоризненно. Что ты выискиваешь, Юнги? — Почему такой разбег? — Юнги кивает в сторону карты. — Все места на разных расстояниях друг от друга, но совершены в одно время — между тремя и пятью утра. Можно предположить, что у него есть дневная работа, машина, потому что метро в такое время не работает. Такси? Наш парень умён, он отлично заметает следы, а значит не будет привлекать кого-то ещё. — Расстояние слишком велико, чтобы быть случайным, но слишком мало, чтобы затруднить отслеживание убийств, — Чимин задумчиво хмурится, ведя пальцем по карте от одной точки до другой, и вопросительно поворачивается к Юнги. — Хён, вы пробовали находить связь? Рисунки, места пересечения. Может, координаты? — Никаких параллелей, — Юнги качает головой, снова внимательно глядя на карту и пытаясь найти хотя бы что-то общее. — Это не геометрическая фигура, точки убийств не расположены по направлению улиц или по границам конкретных кварталов. — Четвёртое убийство расположено гораздо севернее остальных, — Чимин задумчиво кусает нижнюю губу, потянувшись за маркером. — Из-за этого место пересечения сместится. Что, если… Он медленно ведёт линии прямо по карте не дрогнувшей рукой, соединяя точки, и Юнги неотрывно следит за толстой черной линией на бумаге. Когда дело доходит до последней… Он сжимает челюсти. — Чёрт возьми, — Намджун хрипло ругается, бросив папку на стол и поднявшись. Стул проезжается с откровенным скрипом, но никто из них не обращает на это внимания. — Они сходятся. — Субъект ошибается, если думает, что сможет играть, — светлый и высокий голос Чимина звучит непривычно холодно, в глазах мелькают отблески стали. — Игроки ошибаются. Все они молча смотрят на пересечение двух длинных линий — в месте расположения отдела расследований и бихевиористики. Их отдела. Юнги делает к карте шаг, мрачно прожигая слишком конкретную для совпадения точку взглядом, и отрывисто бросает: — Хорошая работа, Чимин. Чонгук, составь нам карту с зоной, учитывая, что в центре пересечения должно быть наше здание. Выдели районы. За спиной все начинают суетиться, шуршать бумагами, перекидываясь рабочими фразами. Юнги продолжает смотреть на карту. Он понимает, что догадка Чимина верная — таких совпадений просто не бывает, но… Играй маньяк с ними, он оставил бы больше конкретики? Послание? Другие подсказки? Хочется остановить закипевшую работу и сказать, что они не довели идею до конца, не поняли тайного замысла. Свет от ламп мешает сосредоточиться, и Юнги малодушно упускает момент. — Я к господину Киму. Направим туда дополнительные патрули, — Намджун отрывисто кивает и бросает, перед тем как покинуть конференц-зал: — Чонгук, приступай немедленно. — Есть, — Чонгук рассеянно соглашается, поднимаясь со своего места и прихватывая с собой вещи. Тэхён достаёт телефон, набирая какой-то номер, и без звука, одними губами проговаривает какую-то известную только ему речь. А Юнги… Юнги упрямо скользит внимательным взглядом по карте: от точки к точке, вычерчивает в уме новые линии пересечения. Их слишком много для того, чтобы составить зону поиска, но он верит в Чонгука. Ощущение, что они упускают что-то важное, нужное, не покидает разум. Чимин, единственный, кто остался в зале, едва слышно говорит, подняв на него серьёзный взгляд: — Мы поймаем его, хён. И он будет наказан по всей строгости закона. Юнги хмыкает. Он поворачивается, глядя прямо в светлые медовые глаза, и хрипло бросает: — Не сомневайся, Пак Чимин.