Точка бифуркации

Юнги смотрит на своё отражение в зеркале. Резкие, чёткие линии, словно очерченные углём, растрёпанные, острые тёмные пряди, грубый росчерк бровей, упрямо поджатые губы, резная линия век, прячущая внимательные чёрные глаза. Он кажется себе похожим на отрывистый набросок. Юнги неохотно думает о том, что следует привести себя в порядок. У него нет трёхдневной щетины или неопрятно спутанных волос, но весь вид кажется каким-то… небрежным? Резким. Не подходящим агенту. Юнги невольно вспоминает, как хорошо выглядит Чимин в своём милом плюшевом свитере, насколько его вид вызывает доверие. Для встречи с семьёй потерпевшего он, скорее всего, оденется ещё приятнее, а Юнги… Скажем так, в их вечном дуэте за честь отдела отвечал Намджун. — Нужно ли оно тебе, Мин Юнги? — он ругается себе под нос и, качая головой, выискивает что-то получше. — Семья, только что похоронившая отца и мужа, в последнюю очередь будет смотреть на цвет твоей рубашки. Тем не менее Юнги переодевается. Что-то официальное, но более расслабляющее, располагающее к себе. Это всё ещё чёрный костюм, но он более свободный, широкий. Поколебавшись, Юнги небрежно вешает на шею белый шарф, достаёт очки и придирчиво окидывает себя в зеркале взглядом ещё раз. С одной стороны, он выглядит лучше. С другой — это раздражает. Цыкнув, Юнги небрежно хватает связку ключей из подаренной Чонгуком глиняной чашки ручной лепки в форме граната и выходит из квартиры. Его машина, не служебная, новая, на хорошем ходу. Юнги оценивает заполненность бака, делая мысленную пометку, что надо будет после встречи с семьёй жертвы заехать на заправку, и решительно прокручивает руль. Добраться до Чимина получается быстро — он живёт как раз по дороге в нужную сторону. Юнги отрывисто печатает ему смску и невольно бросает на себя взгляд в зеркало, проводя ладонью по тяжёлым, чуть вьющимся волосам. Он не нервничает, но необходимость вести расследование с малознакомым коллегой вызывает определённый дискомфорт. — Доброе утро, Юнги-хён, — Чимин, свежий, счастливый, непостижимым образом умиротворённый, устраивается на соседнем сиденье, слегка ослепляя Юнги своим сиянием. — Я уже связался с Чонгуком, но он пока не готов дать результаты. По записям после конференции тоже глухо. — Так и должно быть, — Юнги говорит хрипло и немного сухо, пока выруливает обратно на дорогу, — субъект не из тех, кто нуждается в одобрении своих поступков. Да, он дразнит нас, играет с картами, с пересечением линий, но… Не знаю, мне кажется, мы смотрим не в том направлении. — Что именно тебя беспокоит, хён? — Чимин склоняет голову к плечу, глядя спокойно и внимательно. Его голос звучит мягко, словно забивающаяся в уши вата. — Это что-то конкретное или это общее чувство? — Предчувствие, — Юнги хрипло и отрывисто фыркает, недовольно прищурившись и крутанув руль чуть резче, чем следовало. — Я не люблю это слово. Не люблю то, что оно влечет за собой. Но оно у меня есть, и это плохое предчувствие, Пак Чимин. — Если чутьё говорит тебе, что что-то не так, к нему стоит прислушаться, — Чимин хмурит аккуратные брови. Он поворачивается, невероятно отточенным, воспитанным жестом сложив ладони на сведённых коленях, и негромко тянет: — Я буду внимательнее. Буду наблюдать, постараюсь что-то заметить. — Ты хорош в этом, разве нет? — Юнги дёргает уголком губ, поворачивая голову и внимательно наблюдая за подрезавшим его джипом. Он не говорит ничего, не ругается, но опасно прищуривает глаза. — В наблюдении. В сопоставлении фактов. — Это моя работа. Наша работа, — Чимин хмыкает, и Юнги не видит, но достаточно чётко может представить, как тот приподнимает уголки губ в скромной улыбке. — Видеть то, чего не видят другие. Анализировать. — Отчасти, — Юнги звучит беззлобно. Не то чтобы он в целом любил нарочно обижать людей тем, насколько мог быть резок — вовсе нет. Мин предпочитал называть это спецификой работы, к тому же тот же Намджун прекрасно понимал, что он имел в виду на самом деле. Но Чимин… Юнги был не из тех людей, кто будет пинать щенят лабрадора. Он сжимает пальцы на руле чуть крепче. — Но большая часть нашей работы — это охота. На опасное, высокоорганизованное существо, которое будет защищаться, если загнать его в угол. Держи пальцы на стволе, Пак Чимин. — У меня… — мягкий голос вдруг кажется ему переполненным неловкостью. Чимин замолкает, издавая короткий сопящий звук, и неохотно шелестит: — У меня нет. — Не прошёл психологический тест или завалил практику? — Юнги спрашивает совершенно спокойно. У него нет цели оскорбить Чимина, но ему нужно знать, в чём именно он уступает другим агентам. — Я могу подтянуть тебя, если хочешь. — Ни то, ни другое, — Чимин неловко сжимает ладони в замок и смотрит на сведённые колени. Очевидно, что он чувствует себя смущенным. — Я из аналитического отдела, хён, мне… мне и не надо было, потому что я никогда не входил в состав оперативников. — Даже у Ким Тэхёна есть ствол, — Юнги хмыкает, не сдержавшись, и бросает на Чимина короткий взгляд. — Доверить оружие журналисточке, пусть и профессиональной, но обделить тебя? Мне кажется это странным. Чимин только поджимает пухлые губы и едва уловимо отворачивается, явно не желая продолжать эту тему. Он не выглядит обиженным или расстроенным, но Юнги всё равно чувствует, словно он задел какой-то важный момент. Впрочем, давить или уточнять дальше у него просто нет времени, потому что они подъезжают к высотке, где раньше жил Ли Сынмин с семьёй. Пользоваться подземной стоянкой Юнги не хочет, и он выбирает свободное по удачному стечению обстоятельств место недалеко от входа. — Идём, Чимин, — Юнги берёт с собой планшет, в который Чонгук уже переслал все материалы по делу, и кивает. — Как ты и сказал, пришло время делать нашу работу. Анализировать. Если мы не найдём хоть что-то… — Мы найдём, хён, — Чимин подбадривающе улыбается и встряхивает головой, словно избавляясь от навязчивых мыслей, — нет идеальных преступников. Юнги невесело усмехается. У них в архивах много лет покрывается пылью не один висяк, но с другой стороны, это может быть показателем не безупречности убийцы, а некомпетентности других агентов. Юнги захлопывает дверцу машины, на автомате активируя сигнализацию, и поворачивается в сторону дома. Обычная, ничем не примечательная многоэтажка, каких много. В районе умеренное количество небольших магазинов и подвальных баров, где мужики вечерами собираются, чтобы пропустить стаканчик-другой. Юнги смотрит в планшет. Судя по данным Чонгука, уровень преступности тут тоже невысок, за последние несколько недель не было даже вызовов из-за громкой музыки или криков соседей. Обычный, тихий спальный район. Юнги хмурится, чувствуя, как что-то внутри невнятно скребется. — Не нравится это мне, — Чимин рядом с ним зябко ёжится, поправляя свитер — всё такой же мягкий, но на этот раз чистого белого цвета, со слишком большими рукавами, закрывающими ладони и изящные пальцы. Он едва слышно бормочет: — Слишком тихо. — Держись меня. И смотри по сторонам внимательно, — Юнги бросает негромко, но властно, обводя небольшой закоулок двора тяжёлым взглядом, и решительно делает шаг вперёд. Чимин семенит за ним вплотную, беззвучно и мягко, как кошка, и неуверенно оглядывается. Юнги знает такие спальные районы, слишком тихие на первый взгляд — одному только богу известно, что может происходить за дверьми крохотной грязной квартирки. Он не колеблется, прежде чем нажать на задребезжавший замок, и бросает внимательный взгляд на резко юркнувшую из-за громкого звука тушку крупной крысы в конце коридора. Чимин рядом с ним глотает судорожный вздох, очевидно вздрогнув и прижав руки к груди. Юнги дёргает уголком губ, понимая, что Пак едва не схватился за него в поисках защиты, сдержав себя в последний момент. Отчасти это ему льстит. — Мин Хана-щи? — Юнги слегка склоняет голову, глядя на уставшую, словно в одночасье постаревшую женщину в запахнутом тёмном халате. Они должны быть приблизительно одного возраста, но… Юнги видятся следы глубокой усталости на её изможденном лице. Он сохраняет голос спокойным и ровным, доставая удостоверение. — Агент Мин, специальный отдел корейской народной полиции. Это Агент Пак. Мы насчёт вашего мужа. — Проходите, пожалуйста, — женщина послушно сторонится, немного нервно оглянувшись, и запахивает халат плотнее. — Я могу что-то предложить вам, агенты? — Кофе, если вас не затруднит, — Юнги мягко улыбается самыми уголками губ, переключаясь в наиболее добросердечный свой режим, и бросает короткий взгляд на Чимина. Тот нервно проводит ладонью по волосам, по шее, торопливо осматриваясь, и грустно улыбается следом. На его вопросительный взгляд Чимин качает головой, и Юнги вежливо добавляет: — Чёрный, без сахара и молока. Один, пожалуйста. — Конечно, — госпожа Мин отрывисто кивает и двигается в сторону кухни, но в последний момент останавливается, неловко оглянувшись. — Вы просто поговорить или хотите осмотреть квартиру? Комната Сынмина не тронута, я… я не могу. Юнги понимает, что она сделала это не для полиции, а от ощущения горя, но всё равно благодарен. О привычках, стиле жизни, просто о человеке можно многое узнать, увидев его комнату. Юнги мысленно отмечает: у жертвы есть свой кабинет. При среднем достатке семьи это достаточно важный аспект. Не каждый может позволить себе отдельную комнату для мужа. — Если вы не против, — Чимин выступает немного вперёд и осторожно, словно подкрадываясь к испуганному зверьку, протягивает руку, чтобы обхватить худощавую женскую ладонь своими пальцами, — агент Мин может осмотреть, а я помогу вам на кухне. — Спасибо, — Хана натянуто улыбается, — вам надо пройти прямо, агент Мин, потом направо, там всего две двери друг напротив друга: детская и кабинет. Если вам надо что-то забрать, то я не буду возражать. Женщина, сгорбившись и обнимая себя за талию, идёт с Чимином на кухню, что-то тихо рассказывая. Юнги не сомневается в том, что Пак правильно оценит полученную информацию и сделает верные выводы. И, если уж совсем честно, он со своим нежным и мягким лицом куда больше располагает к себе убитых горем жён. Кивнув этой мысли, Юнги достаёт планшет и вбивает в заметки быстрые комментарии: — Дом ухоженный, но не идеально, местами есть пыль — Есть кабинет — Детская и кабинет друг напротив друга — Жена скорбит искренне, дети в школе Сначала Юнги заходит в детскую. Дверь не закрыта, и ему надо всего лишь толкнуть её. Юнги невольно приподнимает брови — отчасти он был слегка удивлён тем, что она всего одна, учитывая, что детей двое, но теперь видит, что комната поделена на две зоны: для мальчика и девочки. Юнги медленно делает несколько шагов внутрь, оглядываясь и надевая перчатки. Небольшая, но чистая комнатка, игрушки на стороне мальчика аккуратно прибраны. Даже слишком аккуратно для мальчишки одиннадцати лет. Юнги слегка склоняет голову к плечу, подходя к столу с идеально сложенными рисунками. Он хмурится. Линии карандашей резкие, фигура отца отчётливо больше всех остальных, находится в отдалении. Он перебирает листки, внимательно вглядываясь, и находит всё больше неутешительных деталей: фигурка мальчонки прячется за сгорбленной фигурой старшей сестры, мать близко к ним, но всё равно несколько отдельно. Отец откровенно противопоставлен. Юнги делает несколько снимков, а затем аккуратно складывает листки стопкой. В тумбочке у кровати он не находит ничего примечательного — пачка жвачки, учебник и маленький ночник. Он переходит к половине комнаты девочки. Юнги невольно склоняет голову к плечу, когда замечает небольшую подарочную коробку на прикроватной полке. Мин осторожно открывает коробочку и с мрачным чувством смотрит на золотую цепочку с кулоном-сердечком. Семьсот пятидесятая проба, дорогой подарок для пятнадцатилетней девочки-подростка не из самой богатой семьи. Тем более, если она предпочитает не носить его и оставляет на полке. Юнги хмурится, перебирая её вещи. Книжки, тетради, обычные вещи обычной девочки, но… Мин замирает, когда находит на дне коробки с вещами засунутую в дальный угол старую куклу. Волосы искромсаны и коротко обрезаны, тельце истыкано и истерзано, лицо и шея замазаны резкими мазками чёрного маркера. Он медленно поднимается на ноги, бережно держа в руках истерзанную игрушку, и хмурит брови, бросив на золотую цепочку тяжёлый взгляд. У матери спрашивать бесполезно. Юнги не первый раз видит признаки домашнего насилия в отношении ребенка и понимает, что, скорее всего, Хана будет или отрицать, или защищать мужа. Оба варианта отвратительно непривлекательные. Он фотографирует куклу, добавляя к делу новые файлы, и возвращает её на место с неприятным осадком на душе. Осмотрев комнату в последний раз, Юнги возвращается в коридор, прислушиваясь: со стороны кухни слышно, как Чимин, с нежными, мягкими нотками в высоком голосе утешает Хану. Звуков рыданий нет, но она уже могла выплакать все слёзы. И Юнги даже не готов браться: от радости или горя. Покачав головой, он открывает дверь в кабинет и тут же морщится. Терпкий запах мужского одеколона явно пропитал всё помещение: горьковатый, с тяжёлыми древесными нотками, очевидный острый привкус оседает на языке. Сдержав порыв подойти к окну, чтобы проветрить, Юнги только осторожно открывает рот, давая себе возможность привыкнуть. Кабинет тёмный. Окна занавешены так, что не пропускают и луча солнца. Юнги щёлкает выключателем. Обычный кабинет: дубовый стол в центре с массивным креслом, на полу пушистый ковёр, слишком идеальный, каким он может быть только при ежедневной чистке. Юнги цепляет ногой конец ковра, приподнимая его, и видит, что нет ни пыли, ни разницы в цвете паркета между двумя местами. Если в гостиной и прихожей ещё есть нотки небрежности, то тут… Юнги готов поспорить, что Хана убирается здесь до сих пор, каждый день, в одно и то же время. Он наяву видит, как женщина опускается на колени и выдраивает каждый дюйм, скорее всего, она даже не плачет, а просто делает работу механически. Привыкнув к терпкому запаху, который не смог бы остаться в комнате, не поддерживай его кто-то, Юнги приближается к столу. Идеальный порядок: ручка к ручке, в центре — ноутбук, нет ничего лишнего, мешающегося под рукой. Выдвинув верхний ящик, Юнги видит то, что спрятано за фасадом: бумаги, канцелярия — всё скинуто небрежно, словно в суетливой попытке убрать лишнее. На днище можно увидеть крошки от еды и даже один затерявшийся окурок. Юнги знает такой типаж людей ближе, чем ему хотелось бы. Он коротко оглядывается, выискивая взглядом… Мин только фыркает, когда опускает руку под стол и находит спрятанную в углу бутылку с наполовину выпитым виски. Он подносит его к лицу и вдыхает, неприязненно скривившись. Юнги не переваривает запах дешёвого алкоголя с детства. Он возвращает бутылку на место, сфотографировав, и осматривает оставшуюся часть кабинета. Ничего действительно заслуживающего внимания Мин не находит, так что с чистой совестью покидает кабинет, захватив с собой ноутбук жертвы в специальном пакете для улик. Он осторожно заглядывает на кухню, негромко подав голос: — Мин Хана-щи? Нам необходимо будет забрать ноутбук вашего мужа в качестве улики. — Всё, что вам будет нужно, агент, — сгорбившаяся женщина промакивает глаза платочком, и сочувственно поглядывающий на неё Чимин поднимается, чтобы услужливо поставить чашку с кофе перед Юнги, негромко пробормотав: — Прошу, хён. — Спасибо, — Юнги коротко кивает, опускаясь за стол, и откладывает ноутбук в сторону. Он переплетает пальцы, делая свой голос мягче: — Я могу задать вам несколько вопросов насчёт вашего мужа? Они могут показаться несколько… странными, но это всего лишь стандартный протокол. — Спрашивайте, — Хана коротко кивает, теребя платочек в руках, и Юнги бросает внимательный взгляд на худые запястья. Он не находит на них следов, хотя подсознательно и ожидает этого. Он говорит медленно, подбирая слова: — Какие отношения были у вашего мужа с детьми? — Хорошие, — женщина зябко передёргивает плечами. Её голос звучит так тихо, что Юнги приходится прислушиваться. — Он был строг, но… Дети любили Сынмина. Они с Наён были особенно близки. — Он ей гордился? Не давил, если она получала плохие оценки? — Чимин плавно вплетается в разговор, и Юнги удивлённо вскидывает бровь, когда понимает, насколько чутко он уловил направленность вопросов. — Сын не ревновал? — Нет, нет, — Хана порывисто вздыхает, — Ынджу получал столько любви, сколько заслуживает… — Юнги цепляется за эти слова, но не успевает задать вопрос, потому что госпожа Мин резко добавляет: — Сынмин любил их обоих, я в этом никогда не сомневалась. Возможно, Наён он уделял немного больше времени. Они часто засиживаются… засиживались допоздна, разбирая школьные вопросы, но для неё всегда было важно получать хорошие отметки. Юнги прикусывает язык, чтобы не спросить: важно для неё или для отца? Но вопрос неуместный, даже злой, такой, что будет провоцировать Хану думать о муже плохо. Юнги не из числа тех, кто должен лечить разрушенные семьи, он из числа тех, кто идёт по следу серийных убийц. Но сейчас он ловит на себе вопросительный взгляд Чимина и, не придумав ничего лучше, складывает ладонь в специфический жест: прижимает большой палец к внутренней стороне, а затем сгибает поверх него четыре оставшихся. Хана не видит, но Чимин резко меняется в лице, прежде чем почти моментально вернуть себе контроль. — Он пил? Нормально ли было для него засидеться с коллегами по работе в баре? — смутно Юнги помнит, что в полицейском отчёте было указано, что Сынмин работал по сложному делу для фирмы, поэтому последние несколько недель задерживался в офисе, но детально Хану не допрашивали. — Не больше, чем все, — Хана косится в его сторону, явно не желая раскрывать всю правду, — на корпоративах он не перебирал, не так, чтобы приходилось его везти домой без памяти. Сынмин хорошо контролирует себя в этом вопросе. Задерживался он в основном из-за работы, а остальное время предпочитал проводить дома. — Никаких конфликтов в последнее время? — Юнги слегка склоняет голову к плечу, изучающе наблюдая за женщиной. Он видит в том, как она себя ведёт, проступающую нервозность. — Никаких, — в этот раз Хана говорит резче и чётче, поднимая глаза и глядя на Юнги внимательно и пристально, — он хороший отец и муж. Был. Был хорошим отцом и мужем. Я чувствовала себя надёжно, и мы ни в чём не нуждались. У нас закрыты все кредиты, а для обучения Наён даже открыт отдельный счёт. Юнги хмурится и открывает на планшете карточку жертвы — Чонгук оформил её в первую очередь. Финансовых проблем, на первый взгляд, и правда не было, но если копнуть глубже… Редкие, но удачливые ставки на спорт. Неплохая, но совсем не чрезмерная зарплата для среднего звена — недостаточно для по-настоящему комфортной жизни вчетвером в мегаполисе. Откуда Ли Сынмин брал деньги? Занимал, чтобы ставить? — Госпожа Мин, я понимаю, что вопросы могут казаться неудобными, но я должен заверить вас, что задаю их в соответствии со стандартным протоколом. Это делается для того, чтобы исключить нежизнеспособные версии, а не для того, чтобы обвинить в чём-то вашего мужа, — Юнги смотрит ей прямо в глаза мягко, не задерживая зрительный контакт слишком надолго. Он поворачивает корпус на сорок пять градусов, складывая на стол сцепленные в замок руки, и смягчает свой голос. Мин не слишком любит применять свои знания в вербальной и невербальной психологии, но иногда это кажется необходимым. Он участливо склоняет голову: — Я могу задать ещё несколько? — Задавайте, агент, — Хана словно оседает. Потеряв проснувшийся было в ней напор, женщина снова неуловимо сжимается, опустив глаза, а её голос становится уловимо тише. Юнги не позволяет жалости, мелькнувшей внутри, найти отражение у него в глазах, когда спрашивает: — У нас есть данные о том, что ваш муж занимался ставками. Было ли это на постоянной основе, или просто как проведение досуга? — Сынмин не играл в смысле игромании, — Хана слабо дёргает плечом, едва слышно хмыкнув. — Просто в качестве развлечения. Они неплохо в этом разбирались. — Они? — в этот раз разговор мягко подхватывает Чимин, бросивший на Юнги короткий взгляд. — Про кого вы говорите? — У него были друзья, которые тоже увлекаются ставками, — госпожа Хана равнодушно тянет, ненадолго подняв взгляд. — Что-то вроде клуба по интересам, не знаю. Сынмин говорил, что у них много общего. — Вы знаете их имена? — Чимин спрашивает осторожно. — Или, может, где они виделись? Как часто? Юнги уже отправляет запрос Чонгуку. Вероятно, всё это они найдут в ноутбуке Сынмина, но ответы Ханы тоже важны. Юнги смотрит, как она неловко мнётся, как не пытается переложить руки на стол и что-то взять, оставляя ладони на коленях, так, чтобы их не было видно. — Это его друзья, — Хана пожимает плечами и тяжело вздыхает. Она кидает быстрый взгляд на часы, и Юнги тоже смотрит: обед, ещё слишком рано, чтобы дети возвращались из школы, но она определённо чего-то ждёт. — Он не приглашал никого в наш дом, потому что детям было бы некомфортно, предпочитал видеться с ними по выходным, обычно по субботам. Наён учится, у неё шесть дней в неделю уроки, и… — Хана шмыгает носом и прижимает платочек к уголку глаз. — Простите. Просто воскресенье было их днём: отца и дочери. Они почти весь день проводили вместе, пока мы с Ынджу гуляли по парку или навещали моих родителей… Юнги мрачнеет, слишком легко представляя, как именно отец и дочь проводили время. Чимин хорошо маскирует свою реакцию, не зная и половины того, что Мин нашёл в детской, но даже так он очевидно бледнеет. Каждую неделю. Каждую неделю несчастный ребёнок подвергался насилию, и Юнги просто надеется, что не сексуальному, но это, очевидно, самообман. Кукла — достаточно очевидный признак. Сколько это длится? Несколько лет? Больше? Меньше? — Сынмин всегда проявлял столько заботы о Наён? — Юнги смотрит, как Чонгук что-то печатает в их рабочем, защищённом шифрованием чате. Большое, длинное сообщение, которое определённо испортит им с Чимином настроение. — Ох, дайте подумать… — Хана вытирает прозрачные слёзы с щек и задумчиво шевелит бледными губами, считая. — Наверное, с конца начальной школы? Ей было десять или одиннадцать, да, точно, — она вдруг очень нежно улыбается, — она вернулась из школы и сказала, что ей задали важный научный проект. Маленькая такая, она радовалась, что им доверили важное задание. Сынмин очень гордился её успехами и сказал, что будет теперь внимательно следить и помогать ей во всём. Думаю, с тех пор они и неразлучны. Юнги слышит от Чимина короткий и прерывистый вздох, спрятанный в стакане воды. Он и сам делает глоток кофе, вынуждая себя промолчать, вынуждая сохранять спокойствие. Одиннадцать лет. Даже ещё не подросток, ребёнок. — Наён не рассказывала, чем они с отцом занимались по воскресеньям? — Мин ставит чашку обратно на стол, участливо приподнимая уголки губ в лёгкой улыбке. Звук, с которым он опускает её, достаточно громкий, чтобы Чимин спрятал подрагивающие пальцы под столом. — Куда ходили? — Это была их тайна, — Хана медленно качает головой, перебирая платок в тонких пальцах. — Я пыталась спросить, но она лишь говорила мне, что это их большой секрет. Конечно, мне было любопытно, но… У ребёнка с отцом тоже должны быть свои тайны, правда? — Правда, — Юнги дружелюбно улыбается, чувствуя, как всё его нутро переворачивается от ярости. Большая тайна, большой секрет. Не говори никому, крошка Наён, что папочка с одиннадцати лет запускает руки тебе под платьице. Это ведь наша большая тайна, правда? Он замечает, как Чимин поджимает губы, сжимая ладони в кулаки, и незаметно опускает свою ладонь поверх его руки, остужая и предупреждая от необдуманных поступков. Юнги невольно отмечает, насколько легко чужой кулак прячется в его ладони — руки Чимина мягкие и маленькие, больше похожие на женские, а затем снова поднимает изучающий взгляд на вдову, пряча под дружелюбием тяжесть. — Когда дети возвращаются из школы? Конечно, это травма для них — потерять отца в таком возрасте, но нам хотелось бы тоже задать им несколько вопросов, — голос Юнги, глубокий, мягкий, практически медовый, кажется ему самому отвратительным. Таким же отвратительным, как и всё, что происходило в этом доме. Мин цинично думает о том, что не будет жалеть о смерти этой жертвы. — Наён обычно задерживается в школе допоздна, но в сложившейся ситуации администрация пошла нам навстречу, так что… — Хана неловко пожимает плечами, не заканчивая мысль, потому что входная дверь открывается с достаточно громким скрипящим звуком. — Я встречу их, господа агенты, подождите тут, пожалуйста. — Конечно, — Чимин тепло улыбается, но когда Хана уходит из поля их видимости, то вся напускная дружелюбность спадает, открывая для Юнги истинные чувства. Тревожность. Злость. Они явно находятся под контролем чиминовой сдержанности, но чтобы так продолжалось, ему нужна поддержка. Юнги невнятно чертыхается про себя на чувствительных не-членов-оперативной-группы и торопливо касается его ладони, обхватывая своей. — Только не говори мне, что он и правда… — Всё указывает на это, — Юнги понижает голос до глубокого шёпота и быстро показывает Чимину сделанные фотографии, — нам надо будет опросить и другие семьи потерпевших. Если это статистика, а не случайность, то его почерк ещё более чёткий, чем мы думали. Чимин поджимает дрогнувшие губы, когда смотрит на фотографии куклы. Он ничего не говорит: уже нет времени — Хана заканчивает с детьми и осторожно подводит их к кухне, но сильнее сжимает свою крошечную ладошку. Чимин держится хорошо для того, кто обычно не выезжает на места преступлений, не захватывает подозреваемых, для того, кто редко общается с семьями потерпевших в их домах. Его ладонь дрожит мелко и едва заметно, она прохладная, и Юнги мягко ведёт по ней костяшками поддерживающим жестом, прежде чем убирает руку. Пак Чимин самым неожиданным образом вызывает в нём желание защищать. — Наён-и, Ынджун-и, это агенты Мин и Пак, они из… простите, агенты? — Хана удерживает ладонь на плече сына, практически прижимаясь к нему, в то время как Наён от них очевидно дистанцируется. Между ними не слишком большое расстояние, но девочка определённо не чувствует себя частью их семьи. Она оттягивает рукава толстовки, закрывая вид на ладони — Юнги практически уверен, что на запястьях есть синяки. — Специальный отдел корейской народной полиции, — Чимин отвечает, пока Юнги продолжает рассматривать ещё одну жертву этого дела, — теперь расследованием занимаемся мы. — Нас уже расспрашивали, — девочка негромко бормочет, напряжённо глядя на них блестящими чёрными глазами, глубокими и тёмными, словно бездна. Взгляд, которым она скользит по Чимину мимолетен, а вот Юнги… Наён сжимает край рукава в пальцах и поджимает губы, бросив длинный взгляд на большие ладони Юнги. Под его внимательным изучающим взглядом она словно становится меньше и тише. — Другие полицейские. — Наён, — Хана едва слышно шипит и слегка подталкивает девочку вперёд, заставляя шагнуть к Юнги навстречу и настороженно замереть. Её голос кажется извиняющимся: — Простите, у неё некоторые трудности с незнакомцами. Ума не приложу, в кого это. Наён, обращайся к агентам с должным уважением! — Извини, мама, — девочка почти шепчет, и взгляд, который она не отводит от Юнги, тяжёлый и испуганный одновременно. Мин не может не думать о том, что невозможно не заметить такое поведение у ребёнка, невозможно списать его на потерю отца. Он откидывается на спинку стула и кладёт руки к себе на бёдра ладонями вверх. Мин специально делает свой голос не мягче, но тише, спокойным и отстранённым, когда обращается к цепляющемуся за материнский халат мальчонке: — Ынджу? Я могу задать тебе несколько вопросов? Он уже знает, что не сможет ничего добиться от девочки, смотрящей на него глазами забитого и загнанного волчонка. Но, может быть, это получится у светлого и мягкого Чимина, не запятнанного в неизбежных следах оперативной работы, не имеющего во взгляде тяжести от постоянной близости опасности, от чужой смерти. Он улавливает на периферии, что девочка едва уловимо расслабляется, когда выпадает из его поля зрения. Мальчик же настороженно блестит большими круглыми глазенками и молча кивает, не отводя от него взгляда. Сердце Юнги болит от мысли о том, через что приходилось проходить этим детям из-за отца и сознательного или несознательного нежелания матери замечать правду. Юнги не разрешает себе злиться. Он не смотрит на Чимина, но надеется, что тот уловит невербальный жест и заберёт девочку на себя, желательно, как можно подальше от матери. Сын очевидно привязан к Хане и без неё почти не будет говорить — у него не выработалось доверия к сильным и властным мужчинам, каким в этой ситуации является Юнги. — Наён-и, — Чимин ласково зовёт девочку и медленно поднимается, — где тебе будет удобно поговорить? Мин Хана-щи, вы не будете против, если мы обсудим некоторые моменты без вас? — Хана озадаченно смотрит на Наён, но в Чимине совершенно нет опасности, так что ребёнок кивает, и мать расслабляется, соглашаясь. — Ничего такого, просто иногда детям проще говорить без внимания родителей, правда, Наён-и? — Мне надо будет заполнять тесты? — Наён кидает опасливые взгляды на Юнги, но он старательно переключает внимание на подошедшего Ынджу и Хану. — Прошлые полицейские попросили меня ответить в каких-то бланках. — Ничего такого, — Чимин не пытается тронуть Наён, не приближается слишком близко, не давит, не наклоняется — он кажется самим воплощением мягкости и дружелюбия, — просто несколько вопросов, может быть, ты захочешь спросить что-то у меня? — А у вас есть пистолет? — Ынджу, усевшись на стул рядом с Юнги, спрашивает осторожно, словно неуверенно. Мин встречал много детей, которым было интересно его оружие, но Ынджу самый тихий из них. — Папа хотел, думал заниматься охотой, но потом передумал. Мне всегда было интересно посмотреть вблизи. Юнги хмыкает, когда достаёт пистолет. Конечно же, Сынмин мог иметь оружие, но учитывая жёсткую политику корейской власти и возможные проверки, оно бы хранилось в участке, а не в бардачке его машины. Сначала Мин вынимает блок с патронами и перепроверяет предохранитель и лишь потом кладёт пистолет на стол. — Только смотри, брать нельзя, — Юнги приподнимает уголки губ в улыбке и ненавязчиво спрашивает: — А откуда ты знаешь, что папа хотел пистолет? — Ну… — Ынджу сжимает в пальчиках край стола, глядя на пистолет загипнотизированным взглядом. Юнги давит желание улыбнуться. — Он говорил об этом? Он говорил, что пистолет ему понадобится, если придут плохие люди. — Плохие люди? — Юнги едва уловимо прищуривается. Кого Сынмин боялся настолько, чтобы собираться купить оружие? Своих подельников? Правоохранительных органов? Мог ли он ввязаться во что-то? — Сынмин шутил, — в разговор торопливо вмешивается Хана, нервно сжимая в пальцах кончик пояса от халата. — У него не было каких-то проблем… такого рода. Он просто очень любил западные фильмы, ну, знаете. — Конечно, — Юнги слегка склоняет голову к плечу, мягко кивнув, и снова переводит взгляд на мальчишку. Несмотря на очевидное желание, он не делает ни одной попытки дотронуться до оружия, и Юнги чутко улавливает разницу между воспитанностью и беспрекословным подчинением мужскому слову. Мин берёт пистолет, повертев его в руках, и протягивает ребенку. Глазки у мальчонки ярко загораются, но он прижимает руки к груди, чтобы не позволить себе схватиться до того, как получит разрешение. Только подтвердив свои опасения, Юнги разрешающе кивает и наблюдает за тем, как осторожно, дрожащими пальчиками его держит Ынджу. — Отец говорил тебе ещё о чем-то? Вы часто разговаривали? — Юнги внимательно наблюдает за Ынджу — мальчик не пытается нажать на курок, но держит пистолет правильно. Насмотрелся с отцом фильмов? Игр? Был ли у Сынмина настоящий пистолет? Юнги делает себе мысленную засечку отправить сюда агентов с повторным, более тщательным обыском. — О Наён, — Ынджу пожимает худенькими плечами, не отвлекаясь от пистолета у себя в руках. — Папа часто говорил о Наён. — Конечно, — Хана ненавязчиво влезает в разговор, кивая в такт словам сына. Она явно нервничает, но Юнги не может разгадать причину: женщина стремительно достаёт из ящика столовые приборы, полотенце и начинает механически протирать их. Отвлекается от плохих мыслей уборкой? Старается себя чем-то занять пока что? — Наён хорошая девочка, её всегда было за что хвалить. — Ну-у-у… — Ынджу, захваченный тяжестью пистолета в своих руках, говорит немного отвлеченно, как раз так, как Юнги и надо. — Папа говорил, что Наён-и нравится его друзьям, что из них всех у него самая послушная девочка, — Юнги хмурится, чувствуя укол внутри, но не перебивает, наблюдая, как от обиды ребёнок выпячивает нижнюю губу, — об Ынджу он так не говорил. — Он любил тебя, — Хана протирает ножи, но кидает острый взгляд на сына, — он говорил, что ты тоже молодец. — Спасибо, господин, — Ынджу протягивает пистолет обратно. Видно, что мальчишка не наигрался, но он не злоупотребляет, не пытается выиграть себе немного времени, чтобы насладиться игрушкой. — А ещё папа мешал нам с Наён играть вместе. — Мешал? — Юнги возвращает в пистолет обойму и, вновь проверив, что ребёнок случайно не задел предохранитель, вставляет его в кобуру. Пусть и ненадолго, но без оружия он чувствовал себя почти обнажённым, и приятный вес сейчас его утешает. — Забирал Наён во время ваших игр? — Иногда, — Ынджу пожимает плечами и смотрит куда-то в пол, — мы строили домик, мама тогда была в магазине, а папа вернулся и сказал, что ему нужна помощь. Я хотел помочь, папа же мальчик, значит, ему нужна помощь от мальчика, но он сказал, что должна пойти Наён. — Потому что она старше? — Наверное, — Ынджу кидает странный взгляд на Хану и капризно тянет: — Мама, а можно мне мои витаминки? Я сегодня утром забыл их съесть. Ты говорила, что без них я не вырасту. Хана словно выходит из своего странного транса и начинает копошиться среди полок на кухне, но явно не находит того, что просит ребёнок. Юнги, внимательно следящий за Ынджу, видит следы нетерпения на детском лице, но понимает, что оно совершенно не относится к ожиданию витаминов. Малыш хочет рассказать ему секрет? — Должно быть, я оставила их где-то… Подожди минутку, — Хана рассеянно оглядывается, подобрав халат, и поспешно выходит с кухни. Проводив её взглядом, Ынджу манит Юнги к себе ладошкой. Мин послушно наклоняется, позволяя ребёнку негромко прошептать: — Наён не нравилось играть с папой. Ей было грустно после этого. Она говорила, что он делает её фото, что нельзя, чтобы он делал и мои фото тоже. — Твой папа пытался сделать твои фото? — Юнги слегка отстраняется — между их лицами всего десяток сантиметров, и он отчётливо может разглядеть не по-детски серьёзные, взрослые глаза в густом обрамлении по-детски пушистых ресниц. Мальчик отрицательно качает головой, становясь похожим на забавного лопоухого щенка, и прикладывает палец к губам, нахмурившись: — Только это большая тайна. — Я сохраню её, — Юнги понятливо кивает и, не удержавшись, с жалостью треплет мальчишку по пушистой макушке. Ынджу забавно морщит кончик носа, но не протестует, а только подставляет голову — очевидно то, насколько сильно ему не хватало подобной ласки от отца. Юнги горько от мысли о том, что это к лучшему. Когда Хана возвращается на кухню с банкой витаминов в форме мармеладных мишек, Юнги поднимается из-за стола, оправляя шарф и форму, и вежливо склоняет голову. — Мы закончили. Возможно, нам или нашим агентам ещё придётся вернуться, но мы выяснили всё необходимое. — Вот как? — Хана немного растерянно прижимает банку к груди, бросив короткий и быстрый взгляд на сына. Юнги не позволяет себе подозрительно прищуриться. Впрочем, женщина быстро справляется с собой, кривовато улыбнувшись и поклонившись. — Спасибо за вашу работу, господин агент. Юнги немного колеблется, прежде чем решает всё же заглянуть к Наён и Чимину. Это не так уж необходимо — всё, что надо, они правда выяснили, но он решает попробовать. По привычке Юнги идёт тихо, контролируя шум от шагов — Сынмин ходил так же? Или наоборот, предпочитал заявлять о себе с порога, чтобы все знали, что хозяин дома? Юнги стучит в дверь детской одновременно с тем, как её открывает Чимин. Они сталкиваются нос к носу, немного озадаченные близостью. Юнги успевает заметить, что у Чимина есть едва заметные веснушки, которые тот явно маскирует косметикой, но они всё равно просматриваются на таком расстоянии. — Ох, хён, — Чимин, немного нервно посмеиваясь и неловко поправляя волосы, делает шаг назад, — мы с Наён закончили. Вы тоже? — Да, — Юнги отходит в сторону и смотрит на сгорбившуюся девочку на постели. Он не лечит сломанные тела и сердца, но смотреть на эту семью, пострадавшую от необоснованной жестокости, сил почти нет. Наклонившись к уху Чимина, он спрашивает: — Ты дал контакты психологической помощи? — Да, — Чимин втягивает воздух через нос и быстро, не глядя больше в комнату, двигается к выходу. Юнги решает не останавливать порывистость и желание сбежать из места, которое больше никогда не будет прежним, прощается ещё раз с Ханой и мягко придерживает входную дверь, чтобы она не хлопнула. Всю дорогу до машины они молчат, хотя Юнги чувствует внутреннее желание Чимина разразиться тирадой — оно напоминает подкрадывающийся к городу шторм. Тёмная сгущающаяся туча накрывает его целиком, даже плюшевый белый свитер словно темнеет. Юнги выдыхает, но ничего не делает. — Чимин, — Мин окликает его уже на улице, по привычке выискивая в кармане давно выброшенную из жизни пачку сигарет, — подышим немного? — Тут? — Чимин как-то зло, цинично хмыкает и неожиданно шмыгает носом, торопливо проводя кончиками пальцев под глазами. — Нет, тут я дышать точно не буду, хён. Тут дышать нечем. — Можем заехать в парк, — Юнги старается не думать, что там тоже было убийство и, скорее всего, такого же насильника, — или пойти посмотреть на котят, я знаю одно кафе неподалёку. Если тебе надо немного восстановиться, то лучше это сделать до того, как мы вернёмся в отдел. — Я… — Чимин поджимает губы и вдруг резко отворачивается. Юнги деликатно опускает взгляд с дрогнувших плеч и делает вид, что не замечает подрагивающий голос. — Прости, хён. Это непрофессионально с моей стороны. — Это дети, — Юнги говорит очень просто и открыто, положив ладонь на чужое плечо. Пак Чимин, противоречивый, яркий, как солнце, невероятно талантливый, сейчас кажется ему хрупким. — С детьми всегда сложно, Чимин. Я не знаю, кем нужно быть, чтобы не реагировать. Когда я столкнулся с таким в первый раз, Намджуну пришлось держать меня, чтобы я не начистил ублюдку морду. Чимин не оборачивается, но жёсткая линия его плеч едва уловимо смягчается под давлением ладони Юнги. Они стоят так ещё несколько минут, прежде чем Мин немного ворчливо добавляет, неожиданно смутившись: — Так что, парк? У нас не так много времени, чтобы просто стоять. — Парк, — Чимин негромко выдыхает и наконец поворачивается, улыбнувшись самыми уголками губ. Глаза у него всё ещё поблёскивают, но он уже больше похож на того Пак Чимина, который вчера приклеил на кофейник стикер. Юнги удовлетворённо хмыкает и открывает машину. Он бросает мимолётный взгляд в зашифрованный чат, видя несколько сообщений от Чонгука, и кладёт временно изъятый ноутбук Сынмина на заднее сидение. Мин проверяет зеркала и слегка выдыхает, прежде чем положить руки на руль. Дети — это всегда тяжело. Юнги окидывает Чимина коротким взглядом и независимо бросает: — Ремень. — Ох… извини, — задумавшийся Чимин неловко округляет пухлые губы и послушно пристёгивается, оборачиваясь на Юнги и приподнимая уголки губ в маленькой, но искренней улыбке. — Можем ехать, хён. — Нам надо рассказать всё, что мы узнали, остальным, — Юнги выруливает с парковочного места, прокручивая руль одной рукой. — Гуку я написал, но коротко. Если мы не хотим терять время, можно созвониться? — Почему ты спрашиваешь, хён? — Чимин берёт рабочий планшет и устанавливает его так, чтобы не перекрывать лобовое стекло, но чтобы их с Юнги было видно по видеосвязи. Юнги дёргает уголком губ и молчит, потому что ответ непривычен для него. Пак Чимин заслуживает немного тишины, и именно поэтому они едут в парк — обсуждение в команде не даст ему возможности немного отдохнуть от дела. Сам он может отрезать рабочее и личное: если он будет смешивать эти факторы, то они приведут слишком к печальному концу. Не дожидаясь ответа, Чимин набирает их штатного компьютерного гения. — На связи Чон Чонгук, но друзья зовут меня: «о боже, как ты нашёл это, секси бой», — Чимин хихикает в кулак, превращаясь в пятилетку в мгновение ока, когда слышит бодрый голос Чонгука. — Привет, хмурый коп и весёлый коп, есть, что рассказать? — Только то, что надо услышать всем, — Юнги против воли улыбается, — Намджун с журналисточкой смогут сейчас подключиться? — Его имя Ким Тэхён, — Чонгук быстро что-то печатает, сосредоточенно всматриваясь в свои мониторы, и негромко ворчит: — И тебе стоит быть с ним повежливее, хён, или в следующей разоблачительной статье напишут о тебе. Юнги только смешливо качает головой, сворачивая в сторону. До парка они могут доехать быстро, могут медленно, но Мин выбирает дорогу подлиннее, и чтобы избежать неизбежных пробок. Он ездит по этому городу так часто, что уже знает его даже без навигатора. Чимин же на фоне суетливо клацает что-то в его планшете, добавляя новую информацию, пока его собственный используется вместо экрана для небольшой конференции. — Итак, — Намджун подключается первым, но Тэхён не опаздывает. Он звучит деловито: — Что у вас нового? — Жертва — насильник, — Юнги начинает без дополнительных расшаркиваний, — Около четырёх-пяти лет насиловал дочь, вероятно, делал её обнажённые фотографии и где-то продавал. У нас его компьютер, так что если наш штатный гений сможет проникнуть в его учётку, то найдёт много полезной информации. — Не скажу, что хочу увидеть то, что там будет, но от моего зоркого взора не скроется ни один цпшный пиксель, — Чонгук в углу экрана негромко вздыхает, но встряхивается, тут же увлечённо забренчав клавишами. Намджун ощутимо мрачнеет, нахмурившись. — Что насчёт младшего сына? — Слегка отстаёт в развитии. Ему одиннадцать, но ведёт себя примерно лет на шесть, может быть? Не знаю, может ли это быть последствием психологической травмы, но малыш знал о происходящем. Пытался что-то сделать, но, вероятно, мать его не слушала, — Юнги сжимает челюсти, бросив это сквозь зубы, и сжимает в пальцах руль чуть крепче, чем следовало. Чимин рядом подаёт негромкий, словно потускневший голос: — Наён сказала, что её отец обменивался её фотографиями с кем-то из своих друзей. Фото на фото. Он говорил, что хочет, чтобы она снялась совместно с другой девочкой, но не… Он умер раньше. — Не думал, что когда-нибудь скажу это, но и слава богу, — Тэхён хрипло бросает, нахмурив аккуратные брови. Он звучит серьёзно, без своей привычной легкой медовости: — Гук, ты сможешь вычислить этих его друзей? — Ягодка, для тебя я найду даже колос на пшеничном поле, — Чонгук подмигивает ему, дёрнув проколотой бровью, и Юнги невольно фыркает от смеха. При всей своей серьёзности в профессии, иногда… Иногда, в таких случаях, как этот, неистребимое и невозможное чувство юмора Чонгука было единственным, что хоть как-то спасало. Тэхён на маленьком экранчике очевидно смущается, несколько подрастеряв свою серьёзную сосредоточенность, но Намджун снова настраивает их на дело: — Вы нашли что-то ещё? Что-то необычное? — Он употреблял алкоголь, — Юнги кивает, не отводя внимательного взгляда от дороги. — Я нашел бутылку у него в рабочем кабинете. — Мать определённо находится в застывшей стадии отрицания, — Чимин вздыхает и неуютно ёрзает на сиденье, — Наён пыталась с ней говорить, но та только отмахивалась. Хану не били, но, вероятно, она такая же жертва насилия, только ментального. Чимин ненадолго замолкает, но не так, как было, когда они вышли из чужой квартиры. Он выглядит задумчивым, анализирующим. Юнги рад, что светофор загорелся красным и он может отвлечься от дороги, чтобы оценить состояние Чимина. — Алкоголь, домашнее насилие, определенно какой-то форум или сайт, где наша жертва обменивалась фотографиями с другими педофилами, — Намджун недовольно хмурится и шуршит бумажками, — если с остальными жертвами подтвердится схожее поведение, или даже если они и были знакомы, в чём я не сомневаюсь, то у нас мститель. — Нетипичный, — Чимин задумчиво барабанит пальцами по коленке, — он не жаждет подтверждения или восхваления себя как мессии, очищающей мир от мусора. Субъект действует от краха в жизни или гиперкомпенсации? Юнги удивлённо вскидывает бровь, заставляя себя и дальше смотреть на дорогу, а не на Чимина. То, что Пак пошёл не по привычному пути — анализ не по Ресслеру, а по Вудту — приятно согревает. Юнги ценит живой ум в людях, но когда это не просто зубрёжка и следование привычным штампам, а именно понимание… Он не может сдержать широкой усмешки, когда говорит: — Думаю, что конфликт субъекта не завершён, — Намджун хмыкает, а Чимин поворачивает к Юнги голову, смотря во все глаза, — так как у нас определённо устоявшийся типаж жертвы, то, вероятно, субъект проецирует фигуру виновного в каждом преступлении. То, что насилуют дочерей, а не сыновей, даёт нам представление о его собственной семье. — Два варианта, — Намджун подпирает голову кулаком, — выживший сын, у которого случился триггер, и теперь он каждый раз повторяет пережитое событие или же, если возвращаться к теории, что у нас два субъекта, то брат и сестра. — Женщина ведь не подходит под портрет? — Тэхён спрашивает задумчиво, прикусывая губу. — Или она может наблюдать и руководить братом, который подчинён ей, как более слабое звено? — Загребает жар чужими руками? — Намджун задумчиво склоняет голову к плечу, постучав ручкой по столу. — Надо, чтобы Хосок проверил, не могла ли одна из жертв умереть от руки женщины. — Может ли это быть целая группа? — Чимин немного неуверенно мнёт свой мягкий свитер. — Судя по уровню проявления агрессии в разных убийствах, один из субъектов явно должен доминировать над другим. — Убивают по очереди, но жертву выбирает женщина? — Юнги задумчиво хмыкает, побарабанив пальцами по рулю. Мысль кажется ему интересной: он ещё ни разу не сталкивался сразу с группой серийных убийц, не являющейся при этом сектой или культом. — Это могло бы объяснить различия в деталях убийств. — И разный оценочный психологический профиль, — Намджун согласно кивает, задумчиво поджав губы и потерев подбородок. Он бросает на Чимина одобрительный взгляд. — Неплохая идея, Чимин. Возьмем её в разработку. — Мы будем делать какое-нибудь объявление? — Тэхён озабоченно хмурится, потерев лоб и глядя куда-то за кадром. — В прессе начинает подниматься волнение, уже четвёртая жертва, а преступник так и не найден. Если всплывет, что это мститель… — Это не должно всплыть, — Намджун отрезает резко, хлопнув по столу и опасно блеснув драконьими глазами. Его голос звучит ниже обычного, почти напоминая недовольное рычание: — Не хватало ещё нового Потрошителя. Если он почувствует одобрение со стороны масс, то может сорваться. — Предлагаешь ждать следующую жертву? — Юнги мрачно фыркает. Ему не нравится даже мысль об этом, но он прекрасно понимает, насколько мало у них сейчас есть: новое уточнение классификации, теория о том, что субъектов целая группа — всё это не делает поимку проще. Не делает её ближе. — Попробуем вычислить жертву до убийцы? — Чонгук предлагает это уверенно. Так, что ему хочется верить, что это реально, хотя Юнги знает, что шансы просто мизерные. — Если наши жертвы и правда насильники со стажем в несколько лет, все находятся в одном информационном пространстве, переписываются и перекидываются фотографиями, то, имея на руках один из компов, мы сможем как минимум сузить круг жертв. — Чонгук прав, — Намджун решительно кивает и с глухим звуком кладёт бумаги на стол. — Тогда план такой: Юнги, Чимин, я понимаю, что это не слишком легко, но вам надо проверить другие семьи. И как можно быстрее доставить Чонгуку компьютер. — Я могу подскочить за ним, а потом занести Гукки, — Тэхён предлагает это с ненавязчивым равнодушием, слишком легко выдающим его желание. — Всё равно пока срочной работы нет, а пока вы со всеми переговорите, уже несколько дней пройдёт. — Тэхён, не забудь перекрыть каналы связи своим коллегам по перу, нам не нужна шумиха, можешь и дальше пропихивать теорию, что это банда, — Юнги недовольно кривится на эти слова, чувствуя внутренний протест, но понимает, что им никак нельзя допускать утечки, что это мститель. Если народ узнает, что жертвы заслуживали смерти… — А я свяжусь с Хосоком и даже наведаюсь в его логово, — Намджун подводит итог и даже как-то воодушевляется под конец, — мы все молодцы. Будет, что доложить Джину. Юнги мрачно мычит, соглашаясь, пока Чимин со всеми прощается и рассказывает Тэхёну, куда они заехали. Парковка перед парком пустует — в будний день, в середине дня здесь не будет много людей, даже собачников. Он не торопится выходить из машины, переваривая всё, что они получили. Слишком много сразу и слишком мало: они могут лишь строить предположения, не имея того же опыта, что и люди из ФБР, сталкивающиеся с этим гораздо чаще. Отчасти Юнги рад, что в их стране таких убийц действительно немного. — Вот теперь можно подышать, — Чимин выключает планшет, аккуратно убирая его в чехол, и солнечно улыбается. — Я видел старбакс недалеко, что насчёт кофе, хён? — Ты начинаешь меня узнавать, Пак Чимин, — Юнги глушит машину и кривовато усмехается уголками губ, бросив на него короткий нечитаемый взгляд. — Не знаю даже, нравится мне это или нет. Чимин улыбается светло и счастливо, и, несмотря на все внутренние противоречия, его улыбка нравится Юнги гораздо больше, чем слёзы.