Точка бифуркации

Смотреть на Мин Юнги по ту сторону зеркального стекла дико. Он не кажется напуганным, не кажется скучающим. Его руки в наручниках, и он осматривает комнату с лёгкой долей холодного любопытства. Намджун не понимает. Значит ли это, что конкретно эта личность не была в допросной? Ему надо зайти в эту комнату, надо провести допрос Юнги, надо узнать так много, но это кажется совершенно бессмысленным. Они знают друг друга много лет, и, как минимум, с Агустом они уже встречались. Крайне неприятная личность. Ещё есть Юнджи и кто-то третий? У Намджуна так мало карт на руках, и он боится. Не боится Юнги или его личностей, но боится воочию увидеть то, как его лучший друг распадается на маленькие кусочки.  — Мне пойти с тобой? — Чимин рядом спрашивает тихо, болезненно. Он завороженно смотрит на Юнги, и его взгляд до того жадный, полный не выплеснутой нежности, полный чувств, что Намджуну страшно пускать Чимина в допросную. — Он… они меня знают. — И это может сыграть как и на руку, так и против нас, — Намджун сам слышит, как болезненно звучит его голос, — побудь пока тут, если что — я попрошу тебя зайти. — Ладно, — Чимин почти не моргает. Ещё немного, и он просто упрётся в это чёртово стекло, прилипнет к нему и попытается пройти насквозь. — Я вижу, что он другой. Не та… не та мимика. Но я видел её раньше. Намджун не спрашивает больше. Он отпивает немного воды перед тем, как решительно войти в допросную, и тут же ловит на себе прицельный, тяжёлый взгляд. Хочется поёжиться. Насколько Агуст безумнее Юнги? Если недостаточно безумен, то есть ли кто-то… хуже?  — Ким Намджун, — Агуст неожиданно приветливо кивает, сощурившись, — было бы слишком самонадеянно ожидать тебя в компании милого Пак Чимина, верно? — Я… — Намджун коротко сглатывает. Он даже не пытался набрасывать примерный план допроса: Юнги, в какой бы ипостаси он ни был, выявил бы любую его уловку слишком легко. Оставалось только говорить прямо и честно. — Могу я поговорить с Юнги, Агуст?  — Разве я тебя чем-то не устраиваю? — Агуст кривовато ухмыляется, дёрнув уголком губ, и плавно наклоняется вперёд, переплетая пальцы в замок. Он слегка склоняет голову к плечу и почти елейно тянет: — Крошка Юн-и сидит достаточно глубоко, чтобы не иметь никакой власти над нами. Ему нельзя доверить важное дело, знаешь? У него слишком странные отношения с долгом и с правами человека. — Зачем вы убивали? — Намджун не пытается настоять, глядя на Агуста изучающе. Сейчас он действительно видит, насколько сильно он отличается от Юнги — тем, как он ведёт себя, как смотрит, как говорит. Он поражается, как не заметил этого в прошлый раз, когда Агуст практически не прятался. — В чём был мотив? — Говорят, мотив у каждого свой, — хриплый и низкий смех Агуста кажется Намджуну таким же ледяным, как короткие глухие отзвуки падающих камней. — Вот и у нас так же — у каждого, свой. Шуга, например, не любит пачкать мордашку. А мы хорошенько измазались в крови в тот день. — Шуга? — Намджун мысленно помечает себе переспросить про кровь и подаётся вперёд, изучающе глядя в до боли знакомое и словно абсолютно чужое лицо. — Так зовут третью личность?  — Юнги думает, что ты умён, знаешь? — Агуст широко и опасно улыбается, нечитаемо блеснув чёрными глазами. Он резко склоняет голову, сгоняя улыбку, и хрипло рокочет: — А я думаю, что ты невероятно, беспросветно тупой, Ким Намджун. Кто сказал тебе, что нас трое?  Намджун на мгновение замирает, лихорадочно анализируя чужие слова. Больше трёх? Сколько на самом деле личностей сидит у Юнги в голове? Агуст, явно довольный произведённым эффектом, неторопливо откидывается обратно и скучающе тянет: — Думай, Ким Намджун. Иногда бывает полезно.  Подчиняясь чужой воле, Намджун действительно думает: Мин Юнджи — сестра, Агуст — воплощение дяди, Шуга — имя достаточно нежное и детское. Это Юнги в одиннадцать лет? Но почему он убивает? Спрятавшийся в шкафу малыш едва ли мог пойти против отца, что уж говорить о более сильных личностях. — Иногда он такой невыносимый засранец, да? — Намджун вздрагивает, когда слышит женский, пусть и низкий, но достаточно мелодичный голос. Юнги меняется моментально, и это непохоже на актёрскую игру: черты лица разглаживаются, пропадает напряжённость и грубость, которая была у Агуста. Юнджи в теле Юнги тянется к волосам, видимо, чтобы схватить прядку — Намджун помнит, что у неё каре — но ловит кончиками пальцев пустоту. Жест кажется до того знакомым, что он на мгновение замирает, теряясь. — Было бы непрофессионально согласиться с этой оценкой характера Агуста, — Намджун отвечает несколько скованно, путаясь от того, каким сейчас женственным кажется Юнги, — Мин Юнджи, полагаю?  — Я тут одна, — Юнджи пожимает плечами мягким, плавным жестом, выглядя несколько скучающей, — ты поймал нас на месте преступления, Наму, причин для сомнений в том, что мы все или один из нас убийца, у тебя нет. Психологическую экспертизу составляет психотерапевт или группа человечков в халатиках. Тебе просто хочется поговорить с нами, поговорить с Юнги, убедиться, что твой лучший друг не знал о своей маленькой особенности, да?  — Да, — Намджуну ничего не остаётся, кроме как согласиться. Он хмурится, опять ловя себя на мысли, что Юнджи ему кажется знакомой. — Ну так спрашивай, — Юнджи упирается одним локтём о стол и с удобством устраивает на ладони подбородок. Теперь она выглядит игриво — это больше напоминает те счастливые милые сообщения в переписке с Юнги. Она кажется… даже нормальной? Зачем тогда убивать? — Почему, — Намджун чувствует себя беспомощным, растерявшимся, некомпетентным. Он действительно хочет знать только это. — Почему вы пошли убивать? — О, Намджуни, — Юнджи вдруг смеётся. Глубокий и хриплый голос Юнги кажется мягким, обволакивающим и грудным. Намджун ни за что бы не догадался, что он может принадлежать мужчине. Она мягко наклоняется вперёд, внимательно глядя на него тёплыми глазами. — Потому что Юнги должен защищать. Потому что он сам нуждается в защите. Потому что Агуст и Глосс жаждали крови и жаждали отмщения. — Глосс? — Намджун бессмысленно переспрашивает, глядя на Юнджи. — Он четвёртый?  — Я бы сказала, он первый, — Юнджи хмыкает, слегка опустив ресницы — раньше Намджун не замечал их длины, не думал, что Юнги вообще может так ими трепетать. Она вдруг плавно опускает голову и… Намджун буквально видит, как Юнджи выскальзывает из тела — мягкость и плавность вдруг сменяется резкостью. Глосс поводит плечами, хрустя и разминая, и резко поднимает нечитаемый взгляд. У Намджуна вдоль позвоночника проходятся мурашки. Взгляд Агуста был холодным и тёмным. Но Глосс… Намджун видит, как на дне чужих зрачков плещется тёмное, страшное безумие. Видеть Юнги таким… что-то ноет у него внутри. Намджун не может не вздрогнуть, когда Глосс вдруг резко поднимается, громко хлопнув ладонями по столу. Они оба замирают напротив друг друга, а затем Глосс медленно опускается на место, практически рокоча: — Боишься меня?  — Нет, — Намджун слегка приподнимает подбородок, прямо глядя Глоссу в глаза и видя, как в них разгорается недовольство. — Я не боюсь тебя. — Зря, — Глосс сбивается с рычания на негромкий шелест и начинает перебирать в пальцах звенья сковывающих его запястья цепей, немигающе глядя Намджуну на шею. Намджун не может избавиться от фантомного ощущения прижатой к глотке стали. — Потому что я с удовольствием бы вспорол тебе брюхо.  Сразу становится понятно, кто был инициатором метода убийства второй жертвы в новом витке убийств. Намджун ёжится. Он не боится, но глупо отрицать, что находиться в одном помещении с Глоссом неуютно. Если Агуст ещё казался умеющим контролировать себя, хоть сколько-то, то Глосс… Кажется, что его может вывести из себя даже пролетающая вдалеке муха. — Вы с Агустом защитники, — Намджун старается никак не выдавать телом то, насколько ему дискомфортно, — зачем защищать от меня? — Ты шутишь? — Глосс вдруг откидывает голову назад и с чувством, с наслаждением хохочет. Его смех ещё более жуткий, чем у Агуста. — Ты можешь упечь нас в психушку. Похуй на тюрьму, несложно встать во главе пищевой цепи, но эти уёбыши в белых халатах? Эти их таблеточки, чтоб они сами себя довели до анального разъёба простаты, мать их за ногу. Или сучья терапия; почему в мозгоёбы идут только бабы? Вот скажи мне, ты доверишь бабе что-то кроме члена в пизде? Намджун чувствует себя несколько оглушённым тем количеством мата, который вырывается изо рта Глосса. Тут не поможет даже его коронное «язык», потому что есть такое ощущение, что Глосс его просто вырвет. И не Юнги. Если раньше ему казалось, что Агуст — это прототип дяди, то теперь есть такая мысль, что они поделили эту роль с Глоссом: на неадекватную и ещё более безумную. — Ты, шваль, — Намджун даже ничего не успевает сказать, когда место Глосса занимает Юнджи и напрямую обращается к одной из субличностей, — фильтруй базар, как минимум, нас слышит Чимин, как максимум, думай, что говоришь, когда тут нахожусь я. Юнджи — главная. Она единственная, кто может нацепить поводок на каждую из личностей, та, что поддерживала и оберегала Юнги, та, с кем Намджун может хотя бы попробовать договориться. Но вот что делать с остальными? И как ему поговорить с Шугой? — Прости за это, — Юнджи неодобрительно качает головой, снова подперев ладонью подбородок, и ворчливо добавляет: — Он слишком взбудоражен последними. — Ты говоришь про последние жертвы? — Намджун спрашивает осторожно и почти не удивляется, когда тёплые глаза Юнджи внезапно сужаются. — Жертвы — это девочки, к которым залезли под юбку эти животные, — она звучит неожиданно отчуждённо, холодно. — А эти… Они получили то, что заслуживали. — Отец приставал к тебе, — Намджун внимательно наблюдает за реакцией. Юнджи, безусловно, участвовала в убийствах напрямую. Он думает, что их втроём можно отнести к разным подклассам серийников. Миссионер, психотик и тиран? — Он трогал Юнги? — Ты всё-таки тупой, да? — Агуст сменяет Юнджи настолько молниеносно, что Намджун не успевает даже моргнуть. Две эти субличности тесно связаны, безусловно. Агуст защищает её? — Потому что, если бы ты не был тупым, ты бы уже давно понял, что пора закрыть рот. — Ты не делаешь лучше, — Намджун звучит жёстче, чем хочет, прямо глядя Агусту в глаза. — Ты их не защищаешь. Ни Юнджи, ни Юнги. Дай мне поговорить с ним. — Не обольщайся, Ким Намджун, — Агуст опасно щурится, и его верхняя губа подрагивает. Он кажется Намджуну похожим на собирающегося оскалиться зверя. — Ты жив до сих пор только потому, что дорог Юнги. И потому что нравишься Юнджи. — Уж всяко больше, чем ты, — Юнджи сменяет Агуста так же быстро, фыркнув. Она скользит по Намджуну коротким взглядом и негромко смеётся, видя его ошеломление. — Спрашивай, пока меня не выпихнули отсюда снова, красавчик. Красавчик? Намджун чувствует, как его уши краснеют от неожиданности. Его давненько так не называли. — Если ты — та, кто контролирует всех личностей, Агуст и Глосс — защитники, то кем является Шуга? — Намджун коротко облизывается. — И что послужило тем, что вы сорвались? То, что Юнги исполнилось тридцать пять?  — В какой-то степени, — Юнджи отвечает уклончиво, пряча взгляд, — это не совсем то, что можно взять под контроль, Намджуни. И мы появились не все сразу. Глосс — первый, потому что Юнги был слишком слаб, ему надо было себя как-то защищать, а с учётом того, как в семье его… подчиняли, скажем так, это было практически невозможно. — Подчиняли? — Глосс вырывается в моменте. Он пышет ненавистью, такой бесконтрольной, что Намджун счастлив, что на Юнги наручники. — Какой, блять, ебаный папаша будет хуярить ребёнка за то, что он решил увлечься баскетболом? Или музыкой? Или рисованием? Если, не приведи, блять, господь ебаный бог, он пытался начать вязать в память о сестре, то всё, его тут же ебали в мозг, что это недостойное, нахуй, мужчины поведение. — Глосс, — Юнджи говорит строго, возвращая себе контроль, — но, в общем, он прав. Потом появилась я, потому что… ну ты сам видишь, почему. И вторая причина — это та самая открытка от якобы путешествующей с отцом сестрички. Юнги так отчаянно желал её тепла, так скучал, невозможно было сопротивляться. Личности откалываются из-за сильного эмоционального переломного момента. Я знала, что с нами, и изучала этот вопрос. Несколько раз даже ходила на приёмы к разным психотерапевтам. — Бесполезно? — Намджун сжимает ладони в кулаки. — Юнги мог? Он мог?.. У него есть шанс?.. — Столько надежды, — Юнджи протягивает ладонь и с сочувствием кладёт её на сжатый кулак Намджуна. У неё тёплая рука, но ей не хватает женской нежности. — Но для этого нужно, чтобы этого захотели все. — Этого не будет, — Намджун не успевает отдёрнуть руку, когда чувствует, как пальцы Юнги сжимаются на его запястье откровенно мужской хваткой. Агуст смотрит на него прямо и неожиданно зло. — Юнги не сможет защитить никого. Он не может защитить даже себя. О вас и вашем траханном отделе и речи не идёт. Мы буквально на блюдце принесли вам этих ублюдков, и что? Нам опять пришлось пачкать руки. — Насилие — это не выход, — Намджун смотрит Агусту прямо в глаза, пытаясь найти Юнги где-то глубоко внутри. — В обществе должен верховенствовать закон. — Тупица, — Агуст обречённо стонет, разжимая стальную хватку, и Намджун давит желание потереть запястье. Он практически уверен, что после чужой хватки на нём остались синяки. — Ты такой невозможный тупица! Насилие — это единственный выход, Ким Намджун. Посмотри на меня!  Агуст поднимает руку к лицу, резко сдергивая пластыри со лба и с щеки. Намджун с холодком смотрит на длинный и узкий шрам, рассекающий искажённое гневом лицо. Агуст практически шипит: — Видишь? Достаточно Юнги продержал меня внутри, пусть посидит там сам. Я не позволю ему выйти наружу. Этого бы не было у нас на лице, если бы он не попытался… Агуст вдруг резко обрывается, моргнув, и на Намджуна смотрит уже Глосс. Ким никак не может привыкнуть к тому, как мало им требуется времени для того, чтобы меняться местами.  — Этого бы не было у нас на лице, если бы у тебя были яйца, — Глосс фыркает, неожиданно пользуясь возможностью, чтобы вступить с другой субличностью в спор. Намджун почти чувствует себя ошеломлённым. — Я, блять, говорил, что бить нужно со спины. Но у тебя же есть этот ебучий кинк на то, чтобы смотреть в глаза!  — У меня нет яиц, чтобы ударить со спины? — Агуст рычит, дёрнув головой, и скрещивает руки на груди. — У тебя нет яиц, чтобы убить лицом к лицу, Глосс. Поэтому ты и прятался тогда в этом ёбаном шкафу. Будь на твоем месте я, либо была бы жива Юнджи, либо дядя не сидел бы сейчас в тюрьме. — А что тогда? Кормил бы своей тушкой червей? — Глосс огрызается моментально. Намджун едва успевает понять, что воплощение ребенка-Юнги — это не Шуга. Кто же он тогда, чёрт подери? Какую часть характера воплощает этот осколок личности? — Ты вечно хочешь, чтобы было по-твоему, маленький гадёныш, научись делиться. — И так всё время, — обоих мужчин откидывает назад Юнджи. Она выглядит как Юнги в максимально тяжёлые приступы мигрени. — Я могу их запереть так глубоко, что они не вырвутся наружу несколько лет, но… но это не решение проблемы, это её откладывание. Мне самой тяжело оставить Юнги одного, Намджуни, это как… инстинкт, возведённый в абсолют. Мы все можем допускать мысль, что Юнги сможет жить без нас, но не можем её принять.  — Я могу поговорить с Шугой? — Намджун спрашивает совсем тихо. Слова Юнджи убивают в нём какие-то остатки надежды. Сколько в Юнги осталось от Юнги? Сможет ли он быть достаточно сильным, чтобы справиться с таким невероятным сопротивлением внутри себя? Это похоже на войну, которую невозможно выиграть. — Ты хотел познакомиться со мной? — Юнги говорит как-то… по-детски. Странно видеть на взрослом лице хмурое выражение ребёнка. — У тебя есть конфетка? Я всё время хочу есть и не буду говорить, пока ты не дашь мне что-то в знак нашей дружбы. Ведь друзья должны обмениваться подарками. Намджун ошарашенно моргает. Шуга всё же ребёнок. Какой-то искажённый, словно изуродованный изнутри, не обученный социальным контактам ребёнок. Намджун растерянно хлопает по карманам — у него теперь всегда есть немного сладостей из-за Ёнджуни. Он вытаскивает леденец и протягивает его Шуге. — Привет, крошка, — Намджун делает голос мягким и тёплым, как обычно говорит с детьми, — меня зовут Намджун, а ты — Шуга? — Я знаю, кто ты, — Шуга беспечно надувает губы, слегка сводя брови, пока разворачивает конфету. Намджун не помнит, когда в последний раз видел лицо Юнги настолько беззаботным. — Ты мешаешь. — Я… — Намджун немного растерянно моргает, глядя на Шугу широко распахнутыми глазами. Он никак не может понять, как вести себя. — В чём я мешаю?  — Ты мешаешь пробовать, — Шуга надувается, что выглядит до смешного очаровательно на взрослом и серьёзном лице Юнги, но у Намджуна это вызывает лишь неприятные мурашки. — Это бесит, честно говоря. — Что пробовать? — Намджун тупо повторяет, почти готовый к тому, что наружу снова пробьётся Агуст и назовёт его тупицей. Шуга смотрит на него с абсолютно детским снисхождением, протянув: — Всё, что интересно. Ты когда-нибудь пробовал язык?  Намджун на мгновение замирает. Детская личность в Юнги отображает… как, чёрт возьми, и почему? Он сглатывает, прежде чем коротко мотнуть головой: — Нет. А ты?  — Я — да, — Шуга негромко сладко смеётся, щуря глаза и посасывая леденец. Он слегка наклоняется вперёд, заговорщически шепча: — Ты мне не нравишься. Но я могу открыть тебе секрет, хочешь?  — Давай, — Намджун кивает, даже не зная, хочет ли он действительно услышать секрет Шуги. Тот щурит глаза в улыбке, мило хихикнув. — Я им тоже не нравлюсь. Агуст-хён говорит, что я из нас всех самый безумный, представляешь? Но я знаю, где прячется Юнги. Я знаю, где прячутся все, потому что тогда мы с Глоссом-хёном прятались вместе. Намджун не успевает попросить Шугу привести сюда Юнги, потому что видит, как на его лице происходит явная борьба. Брови то хмуро опускаются, то вскидываются максимально высоко. Челюсть тоже напрягается, до скрипа зубов друг о друга. Юнги выглядит так, словно ему невыносимо больно, но хуже всего то, что Намджун совершенно не знает, как помочь. Лучше бы личности ругались снаружи, выплёскивая гнев в словах и в жестах.  — Юнги, — в допросную всё же врывается Чимин, он проскакивает мимо Намджуна и сразу же, без страха, обхватывает лицо Юнги своими ладошками, — Юнги, ты слышишь меня?  Юнги крепко жмурится и оседает на стуле. Чимин едва успевает его подхватить, и Намджун поднимается, чтобы помочь удержать заваливающееся на пол тело, не дать ему упасть. У Юнги тяжёлое, сорванное дыхание, а глаза под опущенными веками мечутся так, словно он в быстрой фазе сна. Будить его в такой момент просто небезопасно, а с наличием нескольких личностей — ещё и опасно.  — Хён, — Чимин шепчет, но Намджун не может понять, к кому конкретно обращается Чимин, — это выглядело так страшно. Они совершенно разные, но из-за того, что все находятся в теле Юнги, кажутся неуловимо похожими.  — Тебе лучше не оставаться тут, Чимин, — Намджун мягко отстраняет ладонь Чимина от головы Юнги, — я понимаю, что тебе кажется, что ты можешь помочь, но они… они могут попытаться использовать тебя для манипуляции. И это не кончится ничем хорошим. — Что с ним будет? — Чимин часто-часто моргает, удерживая слёзы одной силой воли. — Терапия? Тюрьма? Казнь? Намджун стискивает зубы, не зная, какой дать ответ. Всё зависит от решения суда и отношения к прошлым заслугам Юнги. Его будут прогонять через все возможные инстанции, чтобы убедиться в качестве проделанной работы. Будут проверять для подтверждения диагноза о диссоциативном расстройстве личности. Будут суды, чтобы подтвердить, что жертвы, которых он казнил, — преступники, и это может смягчить приговор, а может ужесточить его. Намджун правда не знает, что ожидает Мин Юнги. Юнги вдруг слегка приоткрывает губы, издавая тяжёлый вдох, и Чимин тут же приникает к нему, с болезненной нежностью гладя по лицу. С его ресниц на щёки Юнги падают крупные слёзы. Мин слегка хмурится, негромко застонав, и с трудом выдыхает: — Чимин?  — Я здесь, хён, — Чимин отчаянно поджимает губы, явно пытаясь не всхлипывать, но получается у него так плохо, что сердце Намджуна горько сжимается. — Ты слышишь меня?  Юнги снова стонет, мотнув головой, а затем вдруг обмякает. На мгновение Намджуну кажется, что он потерял сознание, но затем руки Юнги вдруг обвиваются вокруг Чимина, крепко сжимая его талию, и Мин выпрямляется, утаскивая его к себе на колени. Хриплый, низкий голос Глосса звучит неожиданно мягко: — Привет, сладость. Чимин растерянно смотрит на него полными слёз глазами, приоткрыв рот, и Глосс скользит костяшками пальцев по гладкой щеке, собирая с них слёзы. Он тянет медленно: — Не надо плакать. Я так давно хотел прикоснуться к тебе, сладкий мальчик. — Отдай мне Юнги, — Чимин звучит отчаянно, скользнув ладонями на чужую грудь и сжимая в пальцах воротник. Он так вглядывается в лицо Юнги, пытаясь найти его самого, что Намджун отворачивается, не в силах смотреть. — Отдай, пожалуйста. — Прости, сладость, — Глосс качает головой, и на мгновение Намджуну чудится сожаление в его глубоком голосе. — Мы ещё совсем не закончили. — Пожалуйста, — Чимин повторяется, поджимая подрагивающие губы, и всё же всхлипывает. — Ну пожалуйста. — Ненавижу себя за то, что делаю тебе так больно, — Глосс теперь действительно звучит непривычно искренне, без той злобности и агрессии, которая была направлена на Намджуна, — ты нам нравишься, нам всем, сладость. И я понимаю, что… что совсем не Юнги, мне никогда не стать им, но… — Ты можешь, — Чимин звучит неожиданно уверенно, — вы все можете. Ты же знаешь это, Глосс, знаешь.  — Я знаю, — Глосс звучит глухо, словно он не может сопротивляться влиянию Чимина, но из последних сил отказывается признавать этот вариант решения проблемы. Намджуну неловко, но он видит в отражении, как Глосс зарывается носом в волосы Чимина, жадно вдыхает его запах и явно что-то шепчет. Настолько тихо, что слышно только Чимину. — Ты не виноват, никто из вас, — Чимин гладит Глосса по волосам и смотрит так, словно действительно верит своим словам, — ты защищаешь его, верно?  — Да, — Глосс кивает, не отстраняясь от Чимина. — Иногда, чтобы защитить, нужно отпустить, — Чимин говорит так нежно, с невыносимой любовью, что у Намджуна болит сердце, — это не просто, совсем не просто, но, пожалуйста, подумай об этом, ладно? Если не ради меня, то ради Юнги.  — Ты не можешь просить о таком, Пак Чимин, — тон Глосса меняется на более грубый, но сейчас тоже значительно более мягкий, чем в разговоре с Намджуном. Намджун как-то подсознательно понимает, что Глосс ушёл обратно внутрь, — нельзя просто так взять и… — Я прошу подумать об этом, Агуст, — Чимин тоже чутко улавливает, что личность сменилась, — просто подумать. Ты же умный, не то что Юнги или Намджун, у тебя есть возможность посмотреть на всё со стороны, беспристрастно. Пожалуйста, Агуст, прошу тебя. — Ты так бессовестно пользуешься своей мордашкой, Пак Чимин, — Агуст звучит в какой-то степени задумчиво. Он вдруг поднимает ладонь, крепко сжимая в пальцах мягкие щёки и внимательно глядя Чимину в лицо. Намджун непроизвольно напрягается, готовый вмешаться. — Хорошенькой до невозможности, стоит признать.  Агуст ещё раз проходится взглядом по всему лицу Чимина — по выпяченным из-за крепкой хватки пальцев губам, по сведённым бровям и переполненным слезами глазам. Он тянет медленно и хрипло: — Ты наше маленькое уязвимое место. А знаешь, что нужно делать с уязвимыми местами, Пак Чимин? От них нужно избавляться. Агуст не пытается действительно сделать что-то — просто продолжает держать Чимина и холодно смотреть, как у него по щекам начинают катиться слёзы. На мгновение его пальцы вздрагивают, и мягкий, оттенённый недовольством голос Юнджи вздыхает: — Не слушай его. Агуст терпеть не может, когда привязывается к кому-то. Он до сих пор пытается отрицать даже любовь к Юнги, а он — это все мы. Юнджи разжимает пальцы и ласково скользит ладонью по мокрой от слёз щеке Чимина — жест не лишён обычной для Юнги нежности, но он слишком женственный. Чимин едва слышно всхлипывает, и Юнджи ласково целует его в лоб. — Не надо плакать, солнышко. Ты заставляешь всё внутри нас переворачиваться. — Ну и пусть, — Чимин вдруг шмыгает носом, глядя на неё сквозь слёзы, и поджимает дрожащие губы. — Юнги не любит, когда я плачу. Может, тогда он выйдет ко мне!  — Будь всё так просто, — Юнджи с сожалением качает головой, но затем вдруг её снова оттеняет Глосс. Он касается щёк Чимина с какой-то невыносимой нежностью, которой Намджун ожидал от него в последнюю очередь. Хриплый голос звучит сожалеюще: — Больно? Агуст был груб. Хочешь, я убью его?  Намджун задерживает дыхание и слышит, как это же делает Чимин. Какой соблазн! Помогло бы им это в том, чтобы сохранить Юнги? Или, убивая одну из его личностей, Глосс убивает что-то большее? Намджун судорожно думает, как подсказать Чимину, что ответить, но тот справляется сам:  — Нет, каждый из вас ценен, даже если… если не умеет проявлять привязанность стандартным способом.  — Ты слишком добрый, — Глосс недовольно качает головой, но, в противовес, в его голосе звучит столько счастья и одобрения, что Намджуну кажется, словно Чимин прошёл какой-то тест личностей. Он проходил его каждый раз? Всё время? — Потому что, потому что… Чимин всхлипывает, не в силах сформировать предложение, и утыкается лбом в сгиб плеча Юнги. Глосс, он всё ещё удерживает главенство, шепчет что-то сумбурно милое и как-то судорожно гладит Чимина по спине в тщетной попытке утешить. Это надо останавливать. Намджун подозревал, что именно так всё и будет, если Чимин ворвётся в допросную — всё внимание личностей Юнги будет сосредоточено не на общении, а на их возлюбленном. — Чимин, — Намджун неохотно окликает его, отчасти боясь что-то сказать, потому что даже Агуст, как бы сильно он ни возмущался, не хочет отпускать Чимина. — Да, я сейчас уйду, — Чимин выпрямляется, продолжая сидеть на коленях, и спешно вытирает слёзы на щеках, — Глосс… вы все, п-передайте Юнги, что я… что он для меня важен и что я его буду ждать, каким бы итог ни был. — Мы ещё встретимся, — Глосс говорит уверенно, решительно кивая, — мы встретимся, и ты скажешь ему это лично. Вот это я могу пообещать, Чимин. Чимин невнятно всхлипывает и уходит, неловко поднявшись с чужих колен — Намджун не может не увидеть, как отчаянно Глосс тянется за ним, каким неотрывным взглядом проводит. Чувства Юнги к Чимину были сильными, Намджун видел это своими глазами. Но у Глосса они больше похожи на одержимость. — Если с ним что-то случится, я убью тебя, — Глосс звучит невероятно буднично, когда вдруг переводит взгляд своих немигающих тёмных глаз на Намджуна. — И если он будет плакать, я убью тебя. Ты должен о нём позаботиться. — Я… позабочусь, — Намджун проглатывает мерзкое ощущение реальности угрозы и прямо смотрит Глоссу в глаза. Он спрашивает осторожно: — Почему ты говоришь так, будто не сможешь сделать это сам? Глосс слегка сужает глаза, глядя на него немигающим взглядом. Намджун практически готовится к тому, чтобы в очередной раз услышать «тупица», но открывший уже рот Глосс крупно вздрагивает. Намджун встревоженно приподнимается, видя, как он до побелевших костяшек сжимает край стола и издает низкий, сипящий вздох. — Джун… — Юнги выдыхает это с невероятным трудом, поднимая на него мутный взгляд, но Намджун подскакивает, моментально понимая, что это именно Юнги, а не одна из его многочисленных субличностей. Он не успевает ничего сказать, потому что складывается пополам, застонав: — Моя голова… Что… Что это? — У тебя раздвоение личности, — Намджун торопливо тараторит, встревоженно положив ладонь на чужое содрогающееся плечо. — Они пытаются перехватить контроль, не позволяй им… — Поздно, Ким Намджун, — рычание, срывающееся с губ Юнги, кажется низким и хриплым. Намджун узнает Агуста до того, как Мин резко вскидывает лицо с широким хищным оскалом. — Он слабее.  — Это тебе сейчас так кажется, — Намджун рычит в ответ, растеряв всю собранность, — потому что он уязвлён, потому что узнал то, что нанесло ему травму. Но поверь мне, агрессивный ты уёбок, как только Юнги осознает своё положение, он будет сильнее каждого из вас. Намджун ждёт, что Агуст на него кинется или плюнет в лицо, но тот даже как-то хищно кивает с невероятно самодовольной улыбкой.  — Время покажет, — Агуст вальяжно откидывается на неудобном металлическом стуле, — я люблю сильных противников, и если сопляк Юнги покажет зубки, то я не откажусь выбить парочку. Намджун надеется, что парочку зубов выбьют Агусту. Взяв себя в руки, он поправляет пиджак, немного ослабляет узел галстука и возвращается на место напротив. В голове ворохом проносятся вопросы, на которые хотелось бы получить ответы, но Намджун не знает, как продолжить допрос. Он познакомился с каждой личностью, составил о них представление. Понял, кто действительно желает Юнги добра, а кто настолько зациклен на своей психотравме, что не может вырваться из порочного круга насилия.  — Ты мне наскучил, — Агуст нарушает тишину первым, — где тут ваши клетки? Ни разу не был по ту сторону решётки. Можно ли выбрать апартаменты? Или провести собеседование с сожителями? А то оставишь меня в камере, где протекает толчок, Ким Намджун, есть в тебе эта мелкая мстительность. — Может, позовёшь Юнджи? — Намджун игнорирует его слова, прокручивая в пальцах пуговицу на рукаве пиджака. — Нет, — Агуст отворачивается в сторону зеркального стекла. Если бы не оно, он бы сейчас смотрел на Чимина. — Эти придурки ревут, а Шуга истерит, что ему не дали пообниматься с Чимином. Сейчас я тут главный, и ты будешь делать то, что я скажу, тупица. Веди меня в грёбаную камеру. Намджун сжимает челюсти. Фактически, Юнги действительно имеет полное право перестать с ним разговаривать, и… что-то подсказывает ему, что Агуст не скажет ничего, если не захочет говорить. Он молча поднимается со стула и достаёт ключи. Сначала он расстёгивает наручники на чужих руках, отстёгивая его от цепи, а затем вынуждает повернуться спиной и защёлкивает короткие наручники сзади. Этот момент делает его наиболее напряжённым, потому что он не может предугадать, что именно Агуст сделает. Но тот ведёт себя поразительно смирно, позволяя вывести себя из допросной. Намджун мрачнеет, окидывая взглядом их команду. Бледные Тэхён и Чонгук держат заплаканного Чимина с двух сторон, и Намджун не удивляется, когда замечает блеск и у Чонгука на щеках. Хосок напряжённо придерживает Джина за предплечье, не сводя с Юнги немигающего взгляда — проработав с телами, он лучше других осознаёт, на что способны субличности Юнги. Агуст обводит их медленным, практически вальяжным взглядом и шелестяще усмехается: — Юнги считает вас друзьями. Но, кажется, бедняге даже здесь не повезло, — он слегка дёргает головой, скользнув коротким взглядом по Чимину — Пак, уткнувшись лицом Чонгуку в шею, беззвучно горько плачет. Хосок поджимает губы, провожая его тяжёлым взглядом, и Намджун пытается избавиться от ощущения горечи, повисшей в воздухе. Едва ли не впервые в карьере он не знает, что делать. Агуст молчит всё то время, пока он ведёт его до камер. Выражение его лица и холодный взгляд заставляют редких агентов расступаться, и Намджун буквально чувствует, каким самодовольством от этого Агуст наполняется. Ему нравится пугать. Нравится внушать страх. Намджуну тяжело думать о том, что для Юнги он является воплощением защиты. Слова о том, что с друзьями Юнги не повезло, больно задевают. Что они могли сделать? Юнги скрытный, держит всё в себе, не подпускает ближе никого, кто мог бы проникнуть ему под кожу. Намджун поправляет себя: почти никого. Пак Чимину удалось найти тот невероятный тонкий подход. Он проник не только под кожу, но и в сердце, разбитое на пять неравных осколков. Был ли шанс у самого Намджуна на это? Или у Чонгука? Или у Хосока? Скорее всего, нет. — Я посажу тебя в одиночку, — Намджун проводит Юнги через коридор с общими камерами, где по два-три человека сидят подозреваемые и те, кто ожидает приговора, — думаю, мне нет смысла рассказывать тебе про порядок?  — Удиви меня, Ким Намджун, — Агуст терпеливо ждёт, когда его камера будет открыта, он в неё входит и поворачивается спиной, чтобы дождаться отчётливого щелчка освобождения от наручников, — может быть, я всё же чего-то не знаю?  — Завтра тебя ждёт освидетельствование на предмет психологического здоровья, — Агуст на этом моменте широко ухмыляется, подавляя желание расхохотаться, — в твоём случае это растянется на несколько дней. Параллельно будет подшиваться дело, и, когда экспертиза будет на руках, все данные я передам в суд. Назначат дату. С учётом твоих заслуг это всё растянется не больше, чем на неделю. — Куча времени, — Агуст раскидывает руки в стороны, делая шаг назад. Он прокручивается вокруг оси, явно наслаждаясь положением. Намджуна это напрягает. — Принеси мне книжку, что ли. Или это эконом вариант? Я бы не отказался от люкса. Намджун пропускает всё это мимо ушей. Он ждёт подвоха, может быть, какого-то намёка со стороны Агуста на его дальнейшие действия: сложно поверить, что он просто так сдался, дал себя повязать. Но он ничего не говорит, только насвистывает невыносимо знакомый мотив, и это раздражает безмерно. — Так и будешь здесь стоять, тупица? — наконец обратив на него внимание, Агуст слегка приподнимает брови. Выражение язвительности на лице Юнги выглядит знакомым, но… Оно злее. — Не скажу, что твоё общество доставляет мне удовольствие. Ким поджимает губы. Он отворачивается и уходит, не прощаясь.

***

Чимин медленно трёт большим пальцем тыльную поверхность ладони, подставляя руки под холодную воду. Личи рядом с ним негромко обеспокоенно мяукает, но Чимин не обращает на него внимания. Он действует механически. Двигается механически. Он живёт механически уже неделю. Чимин зябко передёргивает плечами, наконец выключая воду, и медленно вытирает руки полотенцем. Он пытается не думать, но… Как можно избавиться от мысли о том, что прямо сейчас Юнги должны везти в суд?  Личи ловко запрыгивает на столешницу, негромко мяукнув, и поднимает острую мордочку. Чимин слабо улыбается уголками губ, нежно скользнув по его гибкой спинке ладонью, и тяжело вздыхает. Сердце его неспокойно и совсем не здесь сейчас. Умом Чимин понимает, что физически не вынес бы находиться в зале во время слушания, но… Части его кажется, что этим он предаёт Юнги. Даже если там не он, даже если… Чимин поджимает губы. Всё это время он думает о том, сколько от Юнги осталось в Юнги. Чимин так и не признался ему в любви. Не сказал, что Юнги был самым лучшим моментом его жизни. Был и будет всегда. Он коротко выдыхает и резко разворачивается. Чимин редко пьёт, но сейчас, видимо, тот самый случай, когда он просто физически чувствует в себе необходимость напиться.  Пак делает несколько маленьких шагов и открывает ящик. На мгновение он замирает, с горечью глядя на початую бутылку дорогого виски. Сам Чимин не любит что-то настолько крепкое, но… Он решительно тянется к бутылке. Хочется пить прямо с горла, но он не вовремя вспоминает, как Юнги долго и со вкусом рассказывал о разнице в стаканах, о том, что неправильно пить со льдом, о куче других забавных и интересных фактов. На Чимина накатывает тоска, что он больше никогда не услышит это от Юнги. Не ощутит тепла его рук, влажных страстных поцелуев или других, не менее любимых — нежных, похожих на прикосновение крыльев бабочки. Они не поговорят, не обсудят, кто из персонажей Ван Пис самый классный, чей фрукт наиболее опасный. Не будут устраивать киномарафоны, есть заказную еду, а потом утром лениво готовить вместе. Чимин всхлипывает, злясь на себя, и по привычке тянется сразу за двумя стаканами. Он пытался искоренить это в себе всю неделю, но безуспешно. Сдаваясь, он наливает сразу в два стакана. Янтарная жидкость напоминает цвет чиминовых глаз — Юнги любил об этом говорить. Его тёплый голос даже сейчас иногда звучит в голове по утрам. Ласковое и бархатное: «Малыш, пора на работу».  А потом Чимин просыпается. Один, в пустой постели, с холодной половиной. Личи пытается согреть её, но он слишком крошечный, чтобы занять столько места. Чимин берёт один стакан, второй оставляя стоять на кухонной столешнице, и двигается в сторону дивана в гостиной. Он принюхивается, пытаясь понять, что именно Юнги так нравится в виски, но различает только нотки, странно похожие на его одеколон. Чимин слаб, потому что он заказал себе один флакончик.  Любой психолог скажет, что надо отпустить, не зацикливаться на отношениях, которые не имеют будущего, но Чимин не находит в себе сил на это. Он вспоминает их всех: Юнги, Агуста, Глосса, малыша Шугу и Юнджи. Они ведь пытались защитить, и выбор их способа защиты абсолютно неправильный, но Чимин чувствует, как его выстроенные годами приоритеты рушатся. Он морщится, делая сразу большой глоток, и катает виски в стакане. Словно вязкий, он обжигает горло, медленно прокатывается примерно до уровня ключиц и отдаётся жаром. Чимин может понять, что нравится Юнги. Это похоже на жидкий огонь, лениво лижущий стенки гортани и плавно стекающий ниже. Ненадолго Чимин замирает, прикрывая глаза, и полностью сосредотачивается на этом ощущении. Чимин думает о том, что может ненадолго отвлечься от мыслей о Юнги, когда пьёт. И делает ещё один глоток. Малыш. Он распахивает глаза, когда ему внезапно мерещится укоризненный, но мягкий голос Юнги. Юнги любил выпить, но не любил пить. Чимин поджимает задрожавшие губы, отставляя стакан. Пак рассеянно подхватывает что-то с дивана, просто чтобы было, что вертеть в руках, и пытается подавить желание схватиться за телефон и позвонить Намджуну. Ему хочется узнать, что будет в суде. И не хочется знать об этом абсолютно. Чимин мучает себя ещё несколько мгновений до того, как его телефон звонит сам по себе. Он резко вскидывается, сжавшись внутри, и торопится к телефону, едва не перевернув стакан. Не глядя, Чимин нажимает на кнопку принятия звонка, и хрипло спрашивает: — Да?  — Здравствуйте, — высокий, спокойный женский голос заставляет его замереть. — Вас беспокоит менеджер компании… Чимин чертыхается себе под нос и сбрасывает, не слушая. Он засовывает телефон в карман и медленно бредёт в сторону дивана обратно. Устало растянувшись на нём, Чимин делает ещё один большой глоток виски и морщится.   Юнги обычно делает один глоток, и потом позабытый стакан всё время стоит в ожидании, когда на него обратят внимание. Чимину в первый раз было дико странно выливать остатки в раковину, всё же виски не из дешёвых, но, не встретив никакого сопротивления в ответ на это действие, он привык. Как и привык к размеренности их отношений.  Всю неделю Чимин только и делал, что думал: когда с ним проводил время не Юнги, а кто-то другой? Он составил список, а потом скомкал его и выбросил в ведро. Достал. Распрямил. Посмотрел на то, что написал, и сжёг, с невероятным чувством удовлетворения наблюдая, как огонь съедает следы его недоверия. Неважно. Он видел их всех, он чувствовал их всех, и все они — лишь стороны Юнги.  Телефон опять звонит, и с небольшим раздражением Чимин недовольно отвечает:  — Я не нуждаюсь ни в чьих услугах, идите-ка вы на… — Чимин, Юнги сбежал, — вместо спокойного женского голоса звучит взволнованный и растерянный намджунов, — минут пятнадцать назад. Блять. Как знал, что надо лично его сопровождать. — Что? — Чимину кажется, что это выверт его помутнённого из-за виски сознания. — Повтори, пожалуйста. — Юнги сбежал, — Намджун терпеливо повторяет, — я не знаю, как, но машина, в которой его перевозили, перевернулась. Чёрт подери, там было столько охраны, что невозможно было сбежать. Понятия не имею, как ему удалось и кто ему помог. Блять. Чимин чувствует, как сердце делает кульбит из трёх поворотов, и подскакивает. Он роняет стакан с недопитым виски, едва не наступает на хвост возмущённо мявкнувшего Личи и пытается затолкнуть затрепыхавшуюся в груди надежду. Неправильно радоваться, что серийный убийца с повышенным уровнем жестокости сбежал. Неправильно.  Чимин думает только о том, что сбежал не убийца, а Юнги. Пытается думать. Он торопливо скидывает с себя домашнюю одежду, одеваясь на ходу: хватает первые попавшиеся джинсы, толстовку Юнги… Мгновение Чимин мешкает, но молча натягивает её. Намджун в трубке невнятно ругается, явно ведя машину, и Чимин торопливо бросает, хватая с полки ключи: — Хён, кинь мне координаты. Я выпил, поймаю такси и… Он распахивает дверь, собираясь выскочить, и замирает, едва не выронив телефон из ослабевших пальцев. — Чимин? Что такое? — Намджун обеспокоенно говорит что-то из трубки, но Чимин не слушает, широко распахнутыми глазами глядя на Юнги. Он жадно смотрит на чужое лицо, бледное даже для Юнги, на растрёпанные волосы и на сложный, переполненный противоречивыми чувствами взгляд. Это Юнги. Не Юнджи, не Агуст, не Глосс и не Шуга. Это Юнги, и он смотрит так, словно ждёт удара. Юнги ничего не говорит, не смотрит на телефон, зажатый в его пальцах, и медленно, с несвойственной для себя неуверенностью просто и прямо протягивает руку. Чимин невнятно отмечает, что костяшки на его пальцах сбиты. Он смотрит на затянувшийся шрам, на молчаливое ожидание в чёрных глазах и… — Чимин? Да что там у тебя, чёрт возьми! — в голосе Намджуна начинает звучать нешуточная обеспокоенность. — Тебя забрать? Я сейча… Чимин нажимает на кнопку отбоя не глядя, обрывая его на полуслове. И вкладывает свою ладонь в твёрдую руку Юнги.