Heroes of the Future

После второй пересадки тянуть дальше смысла не было. Ангел не чувствовала себя готовой — но вряд ли почувствует. Все было вновинку: каждый оттенок, не зависящий от настроек цветопередачи, каждя текстура, которую можно потрогать наощупь. Гладкие, ребристые, шершавые и скользкие. Горячие, теплые и холодные. Упрямо твердые и податливо мягкие. Все новое. Все непривычное. Полная противоположность прежней жизни. В каюте было тихо, только негромко жужжал телевизор. Оранжевый свет ламп мягкими ручьями растекался по застеленным постелям. Мужчина на соседней кровати сидел неподвижно, сгорбившись, уставившись в пустоту слепыми глазами. А Ангел все не могла решиться его "включить". Она боялась увидеть незнакомца. Она боялась увидеть Красавчика Джека. "Сделаешь для меня кое-что, малышка?" Рис верно сказал, прошлое не сотрешь. Во что бы ни вылилась эта затея, тот другой человек останется в ее памяти: ухмыляющийся призрак, призрак всего, что пошло не так в ее жизни. Их. Ангел сделала глубокий вдох. Их жизни. Она поняла: промедлит еще секунду, и уже никогда не решится. Села рядом и взяла его за руку. По пальцам пробежал колючий ток. Нырнул в чужое тело, зажигая электрический огонь жизни. Он встрепенулся, судорожно рванул воздух ноздрями. Закашлялся. Ангел крепче сжала его руку. — Пап? Он повернулся — глаза вытаращены, лицо напряжено, будто пытается поднять стокилограммовую гирю. — Ангел? Помнит. Хорошо. — Как ты себя чувствуешь? Сложно было говорить голосом обеспокоенной дочери, а не прохладного доброжелательного андроида. Так привыкла играть для него другую роль, что почти забыла, как это делается. "Будет исполнено, Джек." Он все еще сжимал ее пальцы. Вторую руку приложил ко лбу, будто борясь с мигренью. — Вау, — прошептал он. — Будто засунули в черепушку гранату и подорвали. Что за... Он обвел глазами каюту. — Где мы? — Летим на Эден-5. — А, Эден-5. Точно. Он помолчал. Покосился на нее. — Э-э... К слову, зачем? И когда ты успела покрасить волосы? Не спросил, когда она успела так вырасти — хорошо. Ангел пришлось сохранить некоторые совместные воспоминания, чтобы образовавшийся зазор не разорвал их отношения в клочья. Долгая и мучительная работа — рыться в деловых разговорах, ища хоть что-то, что напоминало нормальную беседу отца с дочерью и не затрагивало те темы, которые Джеку знать не полагалось. Кое-что нашлось. Иногда Джек ни с того, ни с сего начинал пересказывать ей сюжет очередного идиотского сериала, который смотрел в одном окне, пока в соседнем нудели озабоченные инвесторы. Иногда пускался в разглагольствования о программах, которые мог бы написать, будь в сутках больше времени — Ангел единственная в его окружении могла выслушивать такое часами и отвечать что-то по существу. Время от времени он к ней заходил. Чем дальше, тем более редкими и неловкими эти встречи становились. Глубже и темнее становились провалы пауз между репликами. Ангел боялась этой тишины, но все, что вертелось в ее голове в такие моменты, — вопросы, которые она не могла задать. — Привет, — говорил Джек, садясь на пол рядом с ее стулом. — Привет, — говорила Ангел. И они молчали, дыша густым напряжением. Любые слова, сказанные в этой комнате, казались глупыми и пустыми. Как те три, что стали ключом от ее клетки. Перед уходом Джек всегда говорил: "я люблю тебя". Если быстро сказать любое слово двадцать раз подряд, оно потеряет смысл. Если чего-то слишком много, оно дешевеет. Если напечатать слишком много денег, они обесценятся. Инфляция слов. Обвал валюты смысла. Яма дефолта, когда Ангел обнаружила, что даже если может выдавить вялое "я тебя тоже", это уже ничего не значит. Большую часть этих встреч пришлось удалить — не несли эмоциональной нагрузки, и Ангел не хотела оставлять в памяти Джека изображение себя, прикованной к стулу, а подправлять каждый пиксель в отпечатавшихся на подкорке изображениях было слишком трудоемкой работой. Проще оставить разговоры по видеосвязи и пару эпизодов, где Джек приходил не совсем в себе. Ангел была удивлена, что они вообще задержались в его памяти — Джек в них был или очень сильно пьян, или в таком душевном раздрае, что все равно что пьян. Она помнила день, когда от него ушла вторая жена. Он просто сел рядом с ее стулом, уткнулся лбом ей в колено и сидел так очень долго, не двигаясь, только дыша — тяжело и рвано. Тогда Ангел впервые подумала, что ее отец временами похож больше на зверя, чем на человека. Но он был ее отцом. Оставалось только запустить пальцы в косматую гриву этого хищника и по-детски нелепо бормотать: все будет хорошо. Как будто уже тогда не понимала, что хорошо уже не будет. — Все всегда уходят, — прошипел хищник, обдав ее колено горячим дыханием. — Но только не ты. Ты ведь никогда меня не бросишь, правда? — Конечно, нет, — прошелестела она дрожаще. — Я люблю тебя, папочка. Это она оставила — заставила себя оставить. Просто наткнувшись на этот эпизод в архивах памяти, она почувствовал, как скулы сводит от злости, но нужно же было оставить что-то. Даже если "что-то" — обрывки визитов, с каждым годом все больше напоминавшие картинку, где хорошо одетый работник Даль жалуется о поднявшихся ценах на бензин окровавленному пандорскому бандиту с оторванными ногами. Ангел вернулась в реальность. — Пришлось покраситься. Ты, может, не помнишь, но мы в бегах. Он выгнул брови: замешательство сменилось недоумением, затем — легкой паникой. — Вау, — сказал он. — Я вообще ни черта не помню. От кого мы в бегах? — От твоего бывшего работодателя, — Ангел покосилась на телевизор. Там крутился сюжет про мегакорпорации, но она не потянулась к пульту — рано или поздно он все равно увидит. — От Гипериона. — О-о, я знал, что их предложение выглядит как-то слишком хорошо, — он помассировал виски. — А потом удивляются, откуда столько фрилансеров развелось. Блин, моя память реально сейчас похожа на кубик-рубика, который кто-то не смог собрать, психанул и раздолбал молотком. Дай угадаю, кто-то вмазал мне по башке? — Не совсем, — Ангел снова покосилась на телевизор. — Они кое-что сделали с твоим сознанием. Доктор сказал, если ты не вспомнишь чего-то сразу — скорее всего, никогда уже не вспомнишь. Слова повисли между ними опустившимся лезвием гильотины. — Ух, — он накрыл лицо ладонью. — Я в курсе, что судьба меня ненавидит, но чтобы настолько... Хм? — он пощупал нос. Потом щеки. — Так, это ощущается супер неправильно. Мы что, уже успели организовать мне пластическую операцию? Может, и не стоило ничего придумывать — он неплохо справлялся сам. Человеческая память делает такие штуки. Спустя какое-то время он обзаведется ворохом придуманных воспоминаний, выстроенных на основе имеющихся данных, и их будет не отличить от настоящих. Ангел покачала головой. — Нет. Все еще сложнее. Это непросто объяснить, я сама не знаю, во что именно ты вляпался, но закончилось все этим, — она коснулась рукой его щеки. Покосилась ему за плечо. Вздохнула. Кивнула на телевизор. — И вот этим. Он обернулся. — Атлас близок к краху как никогда, — ведущий вещал так воодушевленно, будто комментировал захватывающий футбольный матч. — Начиная с неудачного предприятия на Пандоре и смерти коменданта Стилл ценность атласовских акций неудержимо снижалась, но вследствие недавней атаки Маливан на главный штаб Атласа на Прометее они демонстрируют рекордную скорость падения. Глава корпорации Маливан исполнительный директор Катагава отказалася давать комментарии, однако похоже, что для Атласа это начало конца. Гиперион продолжает делать все возможное, чтобы не дать конкуренту даже шанса встать на ноги, предлагая аномально выгодные условия для всех инвесторов, которые решат перекинуть капиталы с — цитата — "их корабля с пробитым днищем на несущийся в светлое будущее космический шаттл". Видео разрушений на Прометее съежилось и забилось в угол, освобождая место фотографии: горделиво вскинувший подбородок мужчина с холодными разноцветными глазами. — Несмотря на слухи о недавнем терракте на их главной космической базе Гелиос, непохоже, что Гиперион готов упустить хоть кроху выгоды. С тех самых пор, как после атаки на Гелиос Забытого Легиона полгода назад и последовавшего в результате этого кризиса власти, кресло гендиректора занял человек, называющий себя Красавчик Джек, Гиперион демонстрирует небывалый... — Что за черт? Ангел обернулась. Встретилась с ошарашенным взглядом и пожала плечами. — Это, — он ткнул пальцем в экран. — Это, блин, я! Только в какой-то дурацкой маске, и стою так, будто мне палку засунули в... э-э... Короче, что, вообще, происходит? Ангел медленно выдохнула. — Извини, не знаю как сказать поделикатнее, но у тебя угнали тело. Это — твое новое. И чудо, что оно вообще есть. То, что тебя не убили на месте и то, что мы смогли бежать с Гелиоса, — настоящее чудо. — Что за... — он захлопнул рот. — Это... Это какое-то безумие. Как? Когда? Какого дьявола? Этого просто не может быть, серьезно, какого черта? Ангел дала ему время позлопыхать — всегда сначала кипятится и только потом въезжает в новую реальность. Она выключила телевизор. — Ладно. Ладно... — темные глаза бегали по каюте, ища, за что бы уцепиться. — Хорошо. Я ничего не помню, ты ничего не знаешь, но в целом, все понятно. Если Гиперион думает, что может играть со мной в такие игры, посмотрим, как они запоют, когда я... Ангел вскинула взгляд. — Ты что, спятил? Слова подействовали на него, как стакан холодной воды в лицо — вряд ли мог вспомнить, чтобы Ангел говорила с ним в таком тоне. — Что, прости? — Я спрашиваю: ты что, спятил? — Ангел выпустила его руку. — Не слушал, что ли? Мы чудом бежали с Гелиоса, потому что нам помог кто-то из твоих друзей. Гендиректор все еще нас ищет, и поверь, тебе не понравится, что он сделает, если найдет. Для нас лучше всего — забыть о Гиперионе и сделать все, чтобы наши пути никогда больше не пересеклись. Он открыл рот, но Ангел не дала ему заговорить. Голос взвился до крика: — Мы оба чуть не погибли! Несколько раз! Я три дня ходила с засохшей кровью гиперионских солдат в волосах, просто потому, что не было даже лишней минуты остановиться и вымыть голову! И теперь ты первым делом начинаешь строить планы, которые снова втянут нас во все это дерьмо?! Они молча уставились друг на друга. Плечи Ангел ходили ходуном, в носу отчаянно свербило. Не может быть. Не может быть, что он совсем не изменился. — Ангел? — голос зазвучал тихо, почти мягко. — Успокойся, хорошо? Я... Я ляпнул, не подумав. Ты даже не представляешь, какой бардак у меня сейчас в голове. Я понятия не имею, через что тебе пришлось в последние дни, но просто не нервничай, ладно? "А что?" — чуть не сорвалось с языка. "Боишься, что здесь найдется какая-нибудь турель, из которой я тебя расстреляю?" Вот только он не помнил про турель. Это, как и весь ряд гноящихся болью воспоминаний, Ангел стерла, одно за другим. Костлявое тельце мертвого котенка, облепленное мокрой шерстью, на незаправленном одеяле. Кровоточащие порезы на плечах. Сияющие на коже Ангел татуировки и ее пронзительный крик: "Я ХОЧУ ДОМОЙ!" Всю боль. Все отчаяние. Всю черноту и гниль, расползающиеся от прошлого отравленными лужами, неумолимо захватывающие все, что еще не почернело и не выцвело. Неужели этого было мало? С губ сорвалось: — Ты помнишь, что случилось с мамой? Джек отшатнулся. Мышцы на его шее напряглись. — Конечно. Ее застрелил тот бандит. Почему ты спрашиваешь? — Потому что ты единственный, кто у меня остался, вот почему! — Ангел впилась ногтями в плечи. — Я хочу... Я просто хочу, чтобы все было по-старому! Чтобы мы жили в обычном доме, и ты перебивался ерундовыми работенками, и не было никакого проклятого Гипериона. Это что, так много? — Конечно, конечно, — Джек вскинул руки — явно не ожидал такого взрыва, да и с чего бы? Даже будь его память цела, Ангел уже много лет не поднимала на него голос. "Но я живая, черт тебя подери. И я хочу... Я просто хочу..." — Никакого Гипериона. Забудь об этом, — торжественно пообещал Джек. — Только ты, я, Эден-5 и какая-нибудь конура на первое время. Подожди, у нас деньги-то есть? Ангел ему не поверила — слишком хорошо знала. Она прикрыла глаза и потянулась к его сознанию. Нашла цепочку команд: последовательность, которая привела к осознанной цели "отомстить Гипериону". И стерла ее. Потянулась еще дальше. Ей уже пришлось стереть почти все путешествие по Пандоре, как и большую часть того, что происходило после вторжения Забытого Легиона, но кое-какие обрывки остались — они были слишком плотно привязаны к самым базовым чертам и определениям того, каким человеком был Джек, и Ангел просто не хотела их трогать. Она нашла фразу, одну из последних, и надавила на нее, присваивая еще большее значение. "Я просто хочу, чтобы с ней все было в порядке." Жала, пока та не засияла синим огнем, вживляясь глубже и глубже. Потом быстро стерла воспоминания о последней паре секунд, с момента, когда ее татуировки засветились. Он вздрогнул. На лице генерала Поллукса отразилась совершенно не сидевшая на его лице неуверенность. — Серьезно, Ангел, — в этот раз он говорил как-то по-другому. — Я... Я постараюсь, чтобы все стало как раньше. Я знаю, что последние годы слишком много работал и слишком мало времени проводил с тобой, но мы что-нибудь придумаем, хорошо? Так странно — менять чье-то сознание по щелчку пальцев. Ангел вспомнила Фелисити. И — свои разговоры с Искателями. С людьми сложнее, тут целая цепь крошечных факторов: изменить голос на четверть тона здесь, полыхнуть ослепительной вспышкой в двадцать пятом кадре там — и все равно, никакой гарантии успеха. Она подошла так близко к настоящему гипнозу, как только возможно, но полностью у людей свободу воли все равно не заберешь. "Я должна быть осторожнее", — подумала она. "Или все очень быстро выйдет из-под контроля". — Эй. Ангел. Ты меня слушаешь? Она кивнула. — Все в порядке, я... я понимаю, что ты сейчас немного не в себе. — Да уж это мягко сказано... — пробормотал он. Вздохнул. Пожал плечами. — Ладно. Судя по каюте, корабль приличный. Тут где-то должна быть обзорная палуба. Хочешь, сходим посмотрим? Ты же любишь смотреть на звезды. Дыхание со свистом вырвалось из груди — резко, будто ударили в живот. Она сама едва помнила, что любит смотреть на звезды. На Пандоре было не до этого, а прежде — ни проекции созвездий на стены и потолок, ни виртуальная реальность не давали того эффекта. Это было так давно... Бархатное черное небо над головой, горящее россыпью звезд, и отец, закидывающий ее на плечи, чтобы она оказалась к ним хоть чуточку ближе. — Видишь? Во-он те шесть штук. На что похожи, если соединить их линиями? — На кресло! — Ха. Еще бы. Это, Ангел, созвездие под названием Детский Горшок. Смех, почти такой же звонкий, как звездный свет. — А по-настоящему? — Э-э... Украденный трон? Седалище викинга? Спроси что полегче, не могу же я знать все на свете. Свет ламп расплылся на фракталы, как горстка оранжевых звезд. — Ангел? Что случилось? Ты в порядке? Она мотнула головой и вытерла глаза. — Да. Пойдем. Она встала с кровати и потянула его за руку. — Если что, документы у меня теперь на другое имя, — она вытащила из кармана распечатку билетов. — Видишь? — Как-как? Селена Кастор? Погоди, у меня тоже теперь другое имя? — Только фамилия. Твое имя такое распространенное, что на борту найдется с десяток твоих тезок? — Чего-о?! — вдвоем они вывалились в коридор. — То есть, у тебя имя крутецкое, а я должен быть Джоном Кастором? Ну и отстой! И это при том, что я полжизни мечтал поменять имя? Обзорная палуба оказалась почти пустой. Сквозь прозрачную полусферу, служившую потолком и стеной, темнели бесконечные глубины, усыпанные яркими огнями. Ангел приникла носом к прозрачному барьеру. И впервые за очень долгое время почувствовала себя ребенком. Необъятный океан сияющей бесконечности. Где-то в его глубинах сидел в своей станции монстр, в которого превратился ее отец. Где-то кипели жизнью и смертью дикие пустоши Пандоры. Где-то летел по известному лишь ему маршруту Рис, чтобы дать этому сверкающему морю так много шансов, как только получится. Но все это было невидимым за холодным благородным сиянием. Маленькие солнца, чьи лучи проносились сквозь тысячи световых лет, чтобы Ангел увидела их здесь, на другом конце вселенной. Может быть, в своих системах они давно погасли и остыли, но здесь их свет все еще жил. И существовало ли что-то столь же прекрасное? Ангел обернулась. Ее отец стоял рядом с застывшей улыбкой. Он смотрел не на звезды. — М? — он поднял брови, заметив ее взгляд. — Тебе... помочь найти окно? — Эй, мне не так жестко отшибли мозг, — он рассмеялся. — Наверное. Не знаю. Странно себя чувствую. — Странно? — Да, — он запустил руку в волосы, наводя привычный беспорядок. — Наверное, так себя и чувствуешь после увольнения. Не плохо. Просто... — он снова рассмеялся. — Так легко, что немного страшно. Да... Он присмотрелся к Ангел. — И похоже, я реально слишком много работал — почему-то такое чувство, будто мы целую вечность не виделись. Ох блин, или это старость, и я превращаюсь в тупого сентиментального пердуна? Если покажется, что у меня глаза красные, то это синдром сухого... Ангел ткнулась носом ему в грудь, и он смолк на полувздохе. Его пальцы нашли ее. И хотя голос принадлежал генералу Поллуксу, следующие подрагивающие слова совершенно точно произнес ее отец: — Я люблю тебя, Ангел. Не знаю почему мне кажется, что в последнее время я совсем этого не говорил. Ангел шевельнула губами. Пробуя воздух. Пробуя слоги. Пытаясь понять, стали ли они прежними. Выдохнула, будто делая шаг в пропасть: — Я тоже люблю тебя, пап. И теперь у этих слов был смысл.