Май. 1979
Огромная черная туча срезала солнце ровно наполовину. Он отмечает это про себя, когда, шагая бок о бок с Темным Лордом вдоль знакомой можжевеловой аллеи в густеющих сумерках, в очередной раз поворачивается в сторону заката. — На днях встречался с Готфридом. Он тебя хвалил, сказал тебе удалось существенно усовершенствовать рецептуру териака, — в голосе Темного Лорда слышится усталость. — Неужели теперь действует даже против яда акромантула? Голова низко склоняется — уже давно ставший привычным жест не то согласия, не то почтения. — Против всех известных на данный момент ядов, мой лорд. — Ты уверен? — Абсолютно, мой лорд. — Прекрасно... Но все же я хочу убедиться лично. Подопечные к испытаниям вполне готовы. Полагаю, начать стоит с этого твоего нового яда из касторовых бобов. Липкий тошнотворный холод сковывает внутренности. Касторовый яд поистине ужасен. Даже теперь, спустя почти три месяца после завершения работы над этим составом, ощущение, что его до сих пор преследует тяжелый, удушливый запах кровавых испражнений дварфов, на которых проводились испытания, не отпускает. От одной мысли, что теперь придется присутствовать при испытании этого яда на людях, к горлу подкатывает тошнота. — Безоар там неэффективен, верно? — безразличному тону Темного Лорду не удается смягчить дикость обсуждаемого предмета. — Что ж, посмотрим, на что способен твой териак. На днях этим займемся. Если все окажется действительно так, как ты говоришь, можешь рассчитывать на немалую награду. Надвигающаяся с запада туча, схожая по цвету с тем омерзительным варевом, что покорно дожидается в лаборатории, не спешит разрешаться влагой, и все что отдает — болезненный кроваво-рыжий свет. — Для меня честь находиться рядом с вами, мой лорд. О каких наградах может идти речь? К тому же, у меня есть все, что мне необходимо. Солнце снова оказывается за спиной. Впереди смотреть решительно не на что, каменная глыбина фамильного замка Малфоев не вызывает ничего, кроме приступа острой меланхолии. А может быть причиной тому просто сумерки. Взгляд привычно упирается в землю. Туда, где две равновеликие длинные тени убегают по мелкому гравию в сторону поместья. Рядом. Одна из них — его. Скользящая рядом с тенью человека, к которому он испытывает нечто куда более глубокое, чем признательность и уважение, небезосновательно считая его самым могущественным волшебником в мире. И действительно давшего ему все, о чем только может мечтать гордый юнец, который после поступления в Хогвартс в течение нескольких лет мог разве что мечтать о том, чтобы обзавестись собственной волшебной палочкой. Что уж говорить о собственной лаборатории и лучшем наставнике-зельеваре, которого только можно отыскать! Более того, он, прежде неизменно игнорируемый учителями, не смотря на все старания, теперь пользовался особым расположением самого Темного Лорда. Тот лично взялся за его обучение и посвятил в уровни магии, значительно превосходящие обычные представления о волшебстве. Темный Лорд осветил тень, в которой он обычно держался. Всегда помня о том, скольким он обязан своему повелителю, и сколь ничтожно все прочее в сравнении с силой и мощью этого человека, он никогда не обращался к нему ни с какими просьбами. Просто не смел. — Все же надеюсь, Северус, что однажды ты все-таки меня о чем-то попросишь, — небрежно брошенная фраза послужила ответом на все его мысли. — А как Девотионис? Прошло уже почти два года со дня их знакомства, а он до сих пор не может вполне приспособиться к этой привычке Темного Лорда смотреть внезапно в упор, как будто с целью разглядеть на лице собеседника то, чего тот не успеет спрятать. — Сожалею, мой лорд, но здесь мне вас порадовать нечем. Это не под силу даже самому непревзойденному мастеру. Подлинную преданность невозможно создать искусственно, сколь бы высоко ни было искусство зельевара. Подавить волю, завладеть чувствами, подчинить разум — что угодно, но только не это. Если у вас есть основания не доверять моим словам, мой лорд, то Готфрид подтвердит, что... При упоминании имени его старого наставника идеальная линия бледных губ искривляется в снисходительной усмешке. — Нет, мой дорогой Северус, оснований доверять тебе у меня значительно больше. Готфрид — всего лишь зельевар, пусть даже равных ему и нет в Европе. Но он работает за деньги, и вот уж у кого действительно есть все, что необходимо. Не могу сказать, что ваше сотрудничество мне обходится дешево. Тебе бы у этого старого пройдохи поучиться еще и этому. Он взялся за разработку Девотиониса восемь лет назад, но с тех пор недалеко продвинулся. Зато преуспел в создании рецептуры жидкого Империуса. Спроси его, он расскажет. Зелье экспериментальное, пока что с массой побочных эффектов, в общем, думаю, тебе будет интересно. Это бесценный продукт, возможно самое стоящее из того, что он создал, так что объяснить его неудачу с Девотионисом недостатком таланта точно нельзя. Мне кажется, ему не удается сварить преданность просто потому что он не знает, что это такое. В отличие от тебя, Северус, не так ли? Удача или неудача в любом деле зависит лишь от того, как далеко ты готов зайти в поисках желаемого. Помни, я рассчитываю на тебя. Обычно звонкий тенор Темного Лорда утратил обычную яркость, и теперь стелился над аллеей, будто не находил сил подняться ввысь. Резко спохватившись, он тут же изгнал эту мысль. Конечно же, дело не в этом, и он просто глупец если мог помыслить подобное о Темном Лорде. Его сила неисчерпаема! — Сделаю все возможное, мой лорд. — Нет, мой дорогой Северус! — внезапно энергичный тон — лучшее опровержение его глупой мысли. — Ты находишься при мне для того, чтобы делать невозможное. Внезапно поднявшийся ветер начинает терзать старый парк. В окнах верхних этажей поместья трепещут ослепительные изломанные отблески уходящего солнца. Точно так же предгрозовой свет медленно гаснет и в обращенном к нему стеклянном взгляде, а выразительные черты окутывает подступивший мрак. Не в силах выдержать, он снова опускает голову. — Пойдем, — белые пальцы невесомо, но властно касаются постоянно ноющего левого предплечья, — поужинаем, а после займемся дуэлью. Я покажу тебе кое-что новое. Серая пелена окутала поместье, и на мгновение показалось, что он стоит один посреди пустой аллеи. Очертания Темного Лорда, хотя тот успел отойти всего на несколько шагов, уже почти неразличимы. В последний раз обернувшись в сторону заката, он увидел, что солнце уже совсем скрылось. Старинный парк накрыли первые в этом году предгрозовые сумерки.***
Сентябрь. 1979
"Это должно остаться между нами, Северус. Я доверяю тебе честь создания зелья, которому будет доверено оберегать саму мою жизнь. В отношении действия я доверяю твоему вкусу. А ты доверься своему опыту. Сделай то, что окажется непреодолимым препятствием для всякого, кто обнаружит дерзость подобраться ко мне слишком близко. То, что обратит его силу против него самого. Постарайся, Северус. Даже если основным ингредиентом придется сделать самого себя..." Закончив зелье на закате третьего дня, он, вконец лишенный сил, покинул лабораторию, и ночевать остался в кабинете. Из-за раскидистого сикамора, который занимал едва ли не половину пространства приусадебного сада, здесь прочти всегда были сумерки. Лишь изредка меж раздвигаемых порывами ветра полуголых ветвей проглядывало унылое клочковатое небо. Всю ночь по крутому склону крыши шумно катилась вода. Трое суток он провел в лаборатории, захлебываясь отравленным, выедающим душу воздухом. Теперь плотно закрытая тяжелой крышкой чаша из черного камня с поблескивающей в свете единственной свечи вкрапленной серебристой пылью стояла на краю стола, покорно дожидаясь хозяина. Так же, как дожидался он сам. Вспухшие от едких испарений глаза плотно закрыты, пальцы плотно сжимают виски. От адской ночной боли осталось только тупое, ноющее послевкусие. Локти, упертые в поверхность стола затекли, слезы высохли, и сейчас меньше всего на свете хотелось шевелиться и открывать глаза. Некоторое время назад во время занятий окклюменцией с Темным Лордом он усвоил один механизм. Если остановить дыхание, тело перестает быть чувствительным, чувства и мысли притупляются, оставляя по себе лишь легкий туман в голове. Становишься ровным и гладким, как лед, сковавший бурлящую воду. На то, чтобы закрепить этот навык ему потребовалось несколько месяцев, но сейчас он с полной уверенностью мог сказать, что именно эта способность практически останавливать дыхание помогла ему не сойти с ума во время работы над Эмеральдом. О том, что наступил полдень, сообщили не часы, а скрип открывшейся в саду калитки. Темный Лорд всегда появлялся ровно в том часу, который сам же назначал. — Отвратно выглядишь, Северус. Слова повелителя воистину можно принять за комплимент, если он выглядел так же, как себя чувствовал. — Я не спал, мой лорд. Собственный голос кажется чужим. Низкий, со срывами. — Ты все еще слишком слаб, — как же он ненавидел себя, снова и снова слыша эти слова! — Полагаю, нам придется усилить интенсивность наших занятий, Северус. Нужно уметь обходиться без сна. День, три, десять — сколько нужно. — Как вам будет угодно, мой лорд. — Что с зельем? Придется выдержать это еще раз. Всего лишь как еще одна порция Круциатуса, словом — ничего нового. Хотя, по правде, он бы скорее предпочел его, чем снова приближаться к этому проклятому зелью. Тяжелая крышка откинута набок, и изумрудное свечение содержимого чаши тут же обволокло комнату. Ударивший в нос запах железа и мокрой шерсти вызвал инстинктивное желание снова задержать дыхание. Темный Лорд недоверчиво склоняется над каменной чашей. — Всего три дня? Я очень огорчусь, если пойму, что ты не слишком старался. — Уверяю, вы не будете разочарованы, мой лорд. — И каково же действие? Он чувствовал, что его страдальчески сморщенное, как у ветхого старика, лицо бледнеет, и вид он имеет самый жалкий. К счастью, все внимание повелителя было приковано к зелью. Нужно просто ответить. Не думать о смысле слов, просто ответить. — Трех небольших глотков достаточно для того, чтобы выпивший стал испытывать ужасные мучения, не только телесные, но и душевные. Страх, отчаяние, мучительные видения, неутолимая жажда и при этом водобоязнь. Изменить природу зелья невозможно, оно не поддается никаким ни физическим, ни магическим воздействиям, его можно только выпить. При этом оно обладает некоторым подобием собственного сознания и самовосполняется, чувствуя вызванные ним страдания пьющего. Поэтому выпить эту чашу до дна практически невозможно. И как вы, должно быть, уже поняли, мой лорд, чем больше магическая сила пьющего, тем интенсивнее действие зелья. — Коварный напиток, Северус, — лицо Темного Лорда приобрело какое-то странное, отстраненное выражение, он отвернулся от чаши. — Жидкий Круциатус, не так ли? — Немного больше, чем Круциатус, мой лорд. Я прислушался к вашему совету и доверился собственному опыту. Как бы там ни было, он искренне гордился тем, что сумел создать Эмеральд, сумел создать нечто, что достойно быть даром Темному Лорду. Многочисленные яды, редкие противоядия и их неисчислимые модификации — словом, все то, чему он посвящал большую часть своей жизни после окончания школы — не смотря на всю свою изощренность, не могли сравниться с Изумрудным напитком. С зельем, которому, по словам повелителя, было назначено охранять саму его жизнь. И пусть он до сих пор не знает, что стоит за этими словами — сказанного Темным Лордом достаточно, чтобы понять: повелитель доверяет ему самое ценное, то, чего не может доверить больше никому. А значит, он просто не мог подвести. Не из страха перед наказанием — Темный Лорд никогда его не наказывал. Он относится к нему как строгий отец относится к почтительному сыну, а суровый наставник — к старательному ученику. Повелитель видит его насквозь и, значит, не может иметь даже капли сомнения в его преданности. В это зелье он вложил саму свою суть. Пусть он так и не сумел создать жизнеспособный рецепт Девотиониса, зелья преданности, в Эмеральд он в буквальном смысле вложил самого себя. Чтобы эссенция его боли и отчаяния стала верным стражем жизни Темного Лорда. — У него сильный запах гниющего мяса. Ты поэтому держишь его закрытым? Тихий голос вырвал его из круговорота отвлеченных мыслей. Кажется, он только что получил позволение опустить, наконец, крышку на чаше. — Это зелье не имеет собственного запаха, мой лорд. Для каждого человека отчаяние пахнет по-своему. Я надеюсь, вы простите мне мою слабость. Мне не хотелось бы... Его приготовление и без того стоило мне немалых сил. — Побочные эффекты? — Нет, мой лорд. Предельное отчаяние в чистом виде. Больше ничего. — Ты сказал, ни коснуться, ни трансфигурировать, ни каким-либо иным образом провоздействовать на него извне невозможно? — Именно так, мой лорд. — Пей. За окном блеснуло болезненное желтое солнце, и дрожащие на ветру ветви сикамора оплели кабинет сложным узором теней. От мысли о том, что он стоит посреди гигантской паутины, из которой никакие ни зелья, ни ухищрения не могут помочь выбраться живым, неприятно свернуло внутренности в узел. Судорога, прошедшая по лицу, должно быть выдала все его эмоции, и Темному Лорду не было необходимости прибегать к легилименции, чтобы понять парализовавший его ужас. Вдруг внутри мелькнула крохотная искра надежды избежать неизбежного. — Я бы с радостью сделал это для вас, мой лорд, но боюсь, поручиться за чистоту эксперимента не смогу. Я имею к нему иммунитет создателя, поэтому, вполне вероятно, что оно не подействует должным образом. В долю секунды искаженное тенями лицо оказалось в нескольких дюймах от его, а сильные пальцы больно впились в плечи, разливая по всему телу волны тихой ярости. — Как ты посмел скрыть?! — Повелитель? Хватка стала совсем невыносимой. Глаза полыхнули страшным огнем. — Это алхимическое зелье, подобное не под силу простому зельевару! Готфрид, имея за плечами стаж более четырех десятилетий, бьется над созданием жидкого Империуса восемь лет, и то не сумел создать чего-то даже в половину настолько же стоящего! Три дня... три дня, Северус, и ты вручаешь мне настолько совершенное зелье! Ноги подкосились, он и не заметил, как рухнул на пол. — Умоляю простить меня, мой лорд. Я всего лишь хотел оправдать ваши ожидания. Холодные пальцы жестко коснулись подбородка, вынуждая поднять голову. Что ж, пусть так. Пусть Темный Лорд знает — он не лгал повелителю. Пусть поймет, что его терзает, и почему он скрыл величайшее проклятие своей жизни. — Ты превзошел мои ожидания, Северус, — низкий шепот царапнул лицо. — Что ж, тем лучше... Давно практикуешь? Смысла пытаться скрыть правду не было никакого. — Я узнал, когда мне было девять. Мать предостерегала меня от использования дара, говорила, что расплачиваться за него приходится жизнью самого дорогого человека. В нашем роду редкий мужчина был счастлив. Прадед отказался от алхимии после того, как его отец потерял брата, жену, старшего сына, а после молодого любовника. С тех пор дар не проявлял себя три поколения ни в ком из Принцев. Я был ребенком, боялся лишиться матери. А потом... Словом, я не занимался этим уже много лет. — А как же Дамблдор? Не опознал в тебе алхимика за все годы учебы? — все те же руки, несколько минут назад причинявшие телу разъедающую, подобно щелоку, боль, теперь заботливо подняли его на ноги. — Впрочем, это предсказуемо, у вас, похоже, разные алхимические модусы. Ты полагаешься на обоняние, в то время как он — на зрение. — При этом не думаю, что за все годы учебы у него хотя бы единожды возникло желание посмотреть в мою сторону. — К счастью, я оказался куда прозорливее! — высокий голос эхом отразился от стен, как это часто случалось у Темного Лорда в моменты торжества. — А тебе, мой дорогой Северус, скромность совсем не к лицу. Думаю, очень скоро твои способности будут востребованы. И не только в зельях. — Но, мой лорд... я боюсь, что дар... Я не хочу создавать подобной угрозы! — Успокойся, — повелитель одарил его улыбкой — одной из тех, что не забывались даже во сне. — Ни ты, ни твой дар не смогут мне навредить. Сейчас мне нужно уехать, заодно опробую в деле твой Эмеральд. Встретимся через месяц, когда точно — я дам тебе знать. — Как вам будет угодно, мой лорд. Он все еще отчаянно сражался с бьющей тело мелкой дрожью. Сложно было сказать наверняка, когда этот рефрен стал девизом всей его жизни.