19 декабря. 1998
Со всех сторон Гарри окружала темнота. Густая и непроглядная. Та самая, которая бывает только перед рассветом. Дрова в камине догорели, и теперь единственным источником света оставалось небольшое запыленное окно у него за спиной. Но и от него толку было мало — сквозь толщу зачарованного стекла проглядывало лишь слепое декабрьское небо, скованное тяжелыми тучами. Где-то там, в оставшемся высоко над лабиринтами хогвартских подземелий внешнем мире, монотонно завывала метель, грозя в самом скором будущем перейти в настоящую снежную бурю. Если, конечно, мир за пределами этого странного, проглотившего Гарри целиком и теперь переваривающего его в своей утробе помещения, вообще существовал. Ему не хотелось зажигать свет, все внимание было сосредоточено на содержимом чаши, осевшем на гладком дне горсткой белого пепла. Такого же, как тот, что засыпал далекий иллюзорный мир за окном. Не смотря на воцарившийся в кабинете холод, Гарри чувствовал, что щеки его пылают, а рубашка прилипла к разгоряченному телу. Сердце бешено колотилось где-то в горле, рассудок плавился в точности так же, как в течение нескольких часов плавилась в гематитовой чаше ахеронская вода, и, сомневаться не приходилось — еще немного и от него останется такая же кучка пепла. Где-то на периферии сознания то и дело вспыхивали будоражащие образы, из-за которых его трусило, то и дело накрывая волнами жара. В точности, как тогда... в тот вечер, о событиях которого помнил только то, как перебирал флоббер-червей. "Дракклы тебя раздери, Снейп, зачем?! Зачем ты это начал, зачем позволил всему случиться, зачем все это гребанное притворство?!.. До чего же ты себя довел, если при всех своих первоклассных шпионских предосторожностях оказался не в состоянии даже просто смотреть на беспомощно истекающего похотью Поттера, не то, чтобы вышвырнуть его вон, как это делал всегда? Или, может быть, и в других случаях все было совсем не так, как я помню?.. Сколько раз, выпроваживая меня из своего кабинета, ты менял мне память? А сколько раз потом, начиная с этого самого вечера, кончал с моим именем? Я же вижу, ты хотел меня тогда ничуть не меньше, чем я тебя сейчас!.. Дьявол... какого хрена ты притворялся, какого хрена заставил меня забыть?!. И как мне теперь помочь тебе принять все это, если я ни черта не помню?.. Я не знаю, что произошло, Северус, не знаю, почему так среагировал... Моя магия срезонировала в ответ на твое возбужденное состояние — это очевидно, но как? И, главное, почему? Не знаю. Знаю только, что у меня и сейчас сносит крышу от одной мысли, что ты можешь проникнуть в меня, оказаться внутри..." Оставаться на месте было выше его сил. Выбравшись из-за стола, Гарри принялся расхаживать по кабинету, в точности повторяя траекторию, по которой мимо него, сидящего в этом самом кресле у камина, плавно двигался в воспоминании Снейп. Его собственное место в злополучном кресле заняла сброшенная на ходу мантия. Не обращая ровно никакого внимания на заледеневшие ноги и нервно вышагивая из стороны в сторону, Гарри пытался так же сбросить и скопившееся теле напряжение. Руки предательски чесались сделать это иным, более простым и действенным способом, но он решительно отказался от этой мысли, боясь повредить процессу создания зелья, покорно дожидающегося его на столе. Устав мерить шагами кабинет, Гарри опустился на старый потертый ковер у потухшего камина. В какой-то непроглядной глубине своего существа он до сих пор чувствовал, как два года назад на этом самом месте два устремившихся друг к другу магических потока сплетались воедино, и каждый импульс неистового, сводящего с ума желания отражался от такого же импульса, посланного другим. Как два взаимных отражения, которые не могут насытиться друг другом. Чувствовал, как тот Гарри, из прошлого, горел и плавился, прогибаясь навстречу рукам Снейпа, и как Северус, ласкал и терзал невидимые струны внутри него. Такой умопомрачительно горячий и властный. И вместе с тем такой далекий. "Мерлин, Снейп, я не знаю, когда ты настолько проник в мое существо и пустил в нем корни, но, судя по всему, произошло это полностью мимо моего сознания... Сознательно я тебя ненавидел, временами с такой силой, на которую вообще не думал, что способен, но в бессознательном явно творилось что-то совершенно другое. Иначе почему я горел от одного прикосновения твоих пальцев! Ты был прав, я не знаю, как управлять магическими потоками подобного свойства, и, наверняка, если бы ты не помог, меня бы просто разорвало от напряжения... Но какого черта ты решился разделить это со мной?! Мог бы наложить на меня возбуждающие чары, и дождаться развязки, не вовлекаясь в процесс — так же, как это сделал Волан-де-Морт с тобой, еще и отыгрался бы за тот случай... Ну, хотя да, конечно же, не мог, хотелось настолько, что не смог удержаться... Но почему ты не воспользовался легилименцией, так бы мы по крайней мере сейчас знали, что тогда творилось у меня в голове! Не хотел делать мне больно, если это не оправдано стратегической необходимостью? Спасибо за заботу!" Ковыряясь в рассыпающихся углях украшенной фигурной рунической вязью кочергой, Гарри вдруг подумал, что впервые увидел себя глазами Снейпа. И это выглядело настолько невозможным, что, не знай он о подлинности воспоминания, ни за что бы не поверил увиденному. Холодный язвительный профессор зельеварения, издевающийся над ним с первого урока, был охвачен странным всепоглощающим влечением к нему все те шесть лет, которые Гарри провел в стенах Хогвартса. Правда, насколько он мог сделать выводы из фоновых мыслей Северуса, началось это гораздо раньше. Пятнадцать лет... Выходит, их первая встреча, положившая начало всему этому безумию, состоялась когда Снейпу не исполнилось и двадцати двух, а Гарри и вовсе был еще младенцем. А значит то, что случилось в тот вечер на назначенной Снейпом отработке, было вовсе не нездоровым порывом сладострастия, а чем-то совершенно иным, уходящим корнями в события более чем десятилетней давности. И что же это была за сила, если Гарри, всей душой ненавидящий своего профессора, оказался неспособным сопротивляться внезапно вспыхнувшему желанию, которое к тому же было не абстрактным, а адресным, направленным непосредственно на Снейпа? "Судя по всему, мои ощущения, фантазии, или что там это было, были полностью сконцентрированы на тебе... Иначе объяснить то, что, срываясь в обморок, я бесстыдно стонал твое имя, я не могу. Да и ты... В этот раз для тебя все было иначе, совсем не так, как тогда... с ним... когда ты пытался сбежать в мечты о ней. В этот раз ты не страдал, ты наслаждался. И после не просил прощения у ее памяти, нет — ты думал обо мне. Если бы я только знал, Северус... если бы только знал... Хотя, конечно, ты прав. Никто не должен был знать. Не хочу врать тебе, Северус, я не помню, чтобы в то время находил тебя хоть сколько-нибудь привлекательным, не говоря уже о том, что у меня даже в мыслях не было посмотреть под таким углом на мужчину. Все изменилось после твоей... нашей "смерти". И эта связь между нами... я думаю, она была всегда, но по какой-то причине активизировалась после битвы, после уничтожения Волан-де-Морта. Может, конечно, все дело в крестраже, который стоял между нами все эти годы, а может и нет... Черт, Северус, как же это сложно! Если бы ты был сейчас рядом, мы наверняка бы могли все обсудить и вместе найти ответы. Но вместо этого ты не рядом, а внутри. И ты молчишь." Гарри прислонился спиной к порталу камина, подтянул колени к груди и прикрыл глаза. Ему не давала покоя эта обнаружившая себя связь... Он уже догадывался, что было ее причиной. В нем и в Снейпе присутствовала алхимическая сила одной природы, гармонизирующая и усиливающая их магические потоки, если они были изначально сонастроены, и препятствующая всяким попыткам действовать друг против друга при использовании магии. Отсюда неудачи с боевой легилименцией, боль, подобной которой Гарри никогда не испытывал при ментальном взаимодействии с тем же Дамблдором, и то, как среагировала волшебная палочка Гарри, когда они с Северусом случайно взялись за нее вдвоем, с единым намерением вызвать патронуса, и этот шокирующий случай на отработке. В некотором смысле они были единым магическим организмом. "Дамблдор говорит, алхимический дар ко мне перешел от тебя еще в младенчестве. И это странно. Даже он не знает, как такое возможно, это противоречит законам алхимии. По правилам наследования дар связывает родителя с ребенком и переходит к нему полностью, только когда родитель умирает. В моем окружении всегда было только два алхимика — ты и он. Он к этому не причастен, значит, остаешься ты. Я так думаю, именно эта сила и является причиной нашей связи. Древняя магия толкала нас друг к другу, рождая настолько мощные импульсы, что их просто невозможно было подавлять. Разве что только перевести в иное качество, как все эти годы успешно делал ты. Ну и я не отставал. Мерлин, Снейп, нам бы действовать сообща, мы бы мир перевернули!.. Дамблдор мне, кстати, намекал на невероятные перспективы в магии, если мы объединим наши усилия. Остается только удивляться, почему он не использовал эту нашу связь раньше... Может быть, не так уж доверял нам обоим, как хотел показать. Хотя со мной-то дело ясное — треклятый крестраж мне три года жизни испоганил, не было никаких гарантий, что он рано или поздно не подчинит меня себе полностью. Но вот ты... Кстати, мне всегда было интересно, почему он настолько тебе доверял. Почему они оба настолько тебе доверяли. Я вот не доверял. Наверное, в этом кроется причина нашей неудачи с окклюменцией. Мне все время казалось, что ты используешь эти уроки для того, чтобы шпионить за мной для Волан-де-Морта... А вот Дамблдор отчего-то даже мысли такой не допускал, хотя я ему говорил. Непреложный Обет он с тебя взял, что ли? Так Волан-де-Морт с тем же успехом мог сделать то же самое, а то и что-то повнушительнее, не зря же он Девотионис с тебя требовал..."***
Начало января. 1980
Ладони давили на глаза с такой силой, что, казалось, еще чуть-чуть, и они провалятся вглубь черепа. Он все еще не мог прийти в себя. Мир в одно мгновение треснул и раскололся. В груди образовалась какая-то невообразимая каменная пустота, и она продолжала разрастаться, становясь с каждым вздохом все больше и больше, выдавливая воздух из легких и утягивая на дно. В голове пронзительное эхо беспощадно вторило зловещему потустороннему голосу:"не будет знать всей его силы... покуда жив другой... родится на исходе седьмого месяца... должен пасть от руки другого... тот, кто достаточно могуществен..."
— Ну и что нам теперь делать, Северус? Вздрогнув, он отнял руки от лица и посмотрел на свои ладони, на растекающиеся по ним страшные алые пятна. Силуэт напротив двоился и плыл, охваченный такими же алыми сполохами. Расколовшаяся реальность упрямо не желала собираться в новую единую картину. Воздуха в груди едва хватило на то, чтобы надрывно выдохнуть: — Немыслимо... Невидящим взглядом он всматривался в сидящего по ту сторону разделяющего их стола. Высокая фигура в багряном ореоле заходящего солнца, ясные голубые глаза: холодные, притягательные, но оттого не менее опасные. — Я думаю, ты понимаешь, что я никогда себе не прощу, если позволю тебе вот так просто унести с собой настолько непосильный груз. С такой ношей далеко не уйдешь. Как всегда безупречно деликатен. Да и стоило ли ожидать чего-то другого? Он достаточно хорошо знал Альбуса Дамблдора, чтобы понять — тот ни за что просто так не отпустит нечаянного свидетеля внезапного откровения. Но было ли дело только в Дамблдоре? Он знал: в той кишащей клопами соседней комнатушке сама судьба навечно связала его с непримиримым врагом Темного Лорда. Война шла уже десятый год. Темный Лорд укреплял свои позиции все больше и больше с каждым днем, и единственным, что оставалось тем, в ком находилось достаточно безумия, чтобы сопротивляться его возрастающей мощи, был выбор между более или менее мучительной смертью. И вот теперь — невесть откуда взявшееся пророчество, предрекающее неизбежный крах! Если бы он не слышал сказанного своими ушами и не знал наверняка, что оно для них не было предназначено, то счел бы все это плохо разыгранным фарсом, направленным на то, чтобы через него деморализовать Темного Лорда. Для терпящего поражение за поражением Дамблдора все средства были хороши. В этом случае он бы рассказал Темному Лорду об услышанном и они бы вместе посмеялись над нелепостью стариковской идеи. Однако все было не так. Беспощадный внутренний голос до хрипоты кричал о том, что все это не было подстроено. Пророчество было настоящим. И хотя теперь он обладал бесценной информацией, которая позволит ему вернуть расположение Темного Лорда и наконец прекратить тот кромешный ужас, в котором он жил вот уже третий месяц, почему-то вместо радости от предвкушения он чувствовал, что медленно увязает в вязкой трясине, из которой нет, просто не может быть выхода. Застывший в немом изумлении Дамблдор был воплощением замешательства всего несколько секунд — те, что они стояли, ошеломленно уставившись друг на друга на пороге нищенского обиталища какой-то сумасшедшей прорицательницы. Но не прошло и минуты, как старик с леденящим душу спокойствием попросил его пройти в назначенную для встречи комнату и там дождаться его прихода. И он повиновался. Казалось, сама жестокая судьба своей всевластной рукой схватила его за волосы и затолкала в эту каморку с давящим, как крышка гроба, потолком, где он теперь и находился, пытаясь осознать услышанное и дожидаясь ответного хода. И ход этот был за Дамблдором. — Вы мне угрожаете, — не было нужды спрашивать — о том, что ход будет именно таким, он знал заранее. — А ты сам как думаешь? — Я думаю, что вы пойдете на все, лишь бы только то, что прозвучало, осуществилось. — Самое интересное, Северус, что оно осуществится вне зависимости от моих действий, — Дамблдор откинулся на спинку стула и перевел блуждающий взгляд на потолок. — Ты слишком молод, чтобы понимать это, но есть сила, сражаться с которой невозможно. Ее решения непостижимы, а природа и вовсе неведома. Она отмечает начало и пределы всякого пути. Пройти его можно хорошо или плохо, но вот свернуть с него абсолютно невозможно. — И что же это? — Судьба, Северус. — Сильный человек может изменить судьбу. — Это он тебе сказал? Самообладанию старика можно было только позавидовать. Тихий голос оставался совершенно спокойным, без тени угрозы или насмешки, как это часто бывало у Темного Лорда. Дамблдор беседовал с ним так, как будто он все еще был его студентом — беззлобно, миролюбиво, с привычными нотками снисходительности. И все же он не мог понять, почему этот странный затаенный блеск в голубых глазах его так тревожил. — Да, безусловно, может, — не дожидаясь ответа, продолжил старик. — Но вступить в отношения с судьбой может только тот, к кому она сама обращает свой лик. В пророчестве, если ты хорошо его расслышал — а в этом я не сомневаюсь — говорится вовсе не обо мне. Так что для его осуществления мои действия не так уж важны. Все, что я могу — это всего лишь дать толчок, чтобы запустить предсказанную цепь событий и ускорить процесс. И вот тут ты прав — я в самом деле намереваюсь это сделать, — Дамблдор наклонился вперед, так, что до его лица оставалось не более пары футов и понизил голос едва ли не до шепота. — Я бы мог стереть тебе память или пустить в ход иные, куда более изощренные инструменты воздействия, но у меня есть идея получше. И надеюсь, у тебя хватит благоразумия ее поддержать. Напитанный умирающим солнцем воздух комнаты с низким потолком казался застывшим и давящим. Или это повелительная железная рука в бархатной перчатке схватила его за горло... — Вам нужна поддержка со стороны Пожирателя смерти? — Ничуть не в меньшей мере, чем она нужна самому этому Пожирателю, — участливо отозвался Дамблдор. — Тебе нужна помощь, Северус, но обратиться за ней тебе не к кому, потому что он оттолкнул тебя. Ваша идиллия пошатнулась, и сейчас ты чувствуешь себя отверженным и одиноким. — С чего вы взяли? — резче, чем стоило, выпалил он. — Иначе ты не просил бы меня о встрече, — просто отозвался Дамблдор. — Я написал вам, что прошу о встрече по личному делу, оно не имеет отношения к Темному Лорду! — Правда? — старик выпрямился, так и не отведя взгляда. — Он поднатаскал тебя в окклюменции, Северус, но ментальные игры — это еще далеко не все. Я не настолько плохо разбираюсь в людях, чтобы не понять: твое личное, как ты говоришь, дело, чего бы оно ни касалось, вызвано серьезной размолвкой с ним. — Откуда вы... — Значит, я подумал верно, — удовлетворенно усмехнувшись, хмыкнул Дамблдор. — Опальный клеврет... — Не смейте! — затаенный гнев и боль унижения были готовы вот-вот вырваться наружу. Сердце занылo так, как будто в него всадили дюжину ножей для жертвоприношений. — Потише, мой мальчик, потише, — Дамблдор в упреждающем жесте поднял ладонь. — Я бы тебе посоветовал помимо занятий манталистикой уделить внимание еще и техникам базового контроля эмоций. А то ведь они выдают тебя с головой. Разве он не говорил тебе, что подобная несдержанность может стоить тебе слишком дорого? Или твоему хозяину, напротив, нравится играть с тобой в игры, в ходе которых ты не сдерживаешься? Впрочем, могу его понять. С той поры, что мы не виделись, ты удивительно похорошел — глаз не оторвать. Кто бы мог подумать! Вот что значит хорошая мотивация. Пальцы до боли впились в край стола. — Вас это не касается, — яростно прошипел он. — Вы ничего не знаете! Да, Дамблдор не знал. И он бы лучше умер, чем позволил этому бессердечному старику узнать, как он оплакивал невинного голделия, и что сохранил преобразивший тело волос только как память о нем. Чтобы знать, что... единственное любящее его существо как будто бы все еще рядом. И Дамблдора действительно не касалось то, что теперь опального фаворита Темного Лорда открыто презирают все те, кого еще два месяца назад он считал друзьями. Не касалось то, что все они без исключения рады его падению, отмечая холодность, язвительность и пренебрежение, которые выказывает по отношению к нему Темный Лорд. Не касалось то, во что превратилась его жизнь, и как он, стоило остаться в одиночестве, рыдал, про себя и вслух, не зная, как жить дальше... Он чувствовал, что теряет равновесие. Дамблдор затронул еще не до конца затянутые раны, нанесенные мстительной рукой повелителя. — Нет, я вовсе не тот человек, который любит копаться в чужом грязном белье, так что не думай, что мне есть хоть какое-то дело до ваших отношений, — с притворным безразличием продолжал Дамблдор, сцепив длинные пальцы в замок. — Просто по моим сведениям за прошедшие два месяца он трижды привлекал тебя к участию в рейдах Пожирателей, чего прежде никогда не случалось. Два из этих рейдов закончились убийствами. Семья маглов и два мракоборца, Северус, не так ли? Не чувствуя ноющей боли в пальцах, впившихся в шершавую поверхность столешницы, он прикладывал последние усилия, чтобы сдержаться и попросту не закричать от клокочущих внутри злости и бессилия. — Если согласишься сотрудничать, я гарантирую тебе после падения Волан-де-Морта полную реабилитацию, — безжалостно проговорил Дабмблдор. — В противном случае тебя ждет либо смерть, либо Азкабан... Ты молод и талантлив, Северус, так не разрушай свою жизнь. Зачем пачкать руки в крови, служа обреченной на поражение стороне? Я смогу убедить и Визенгамот, и сообщество в том, что ты был моим агентом с этого самого дня. Тем более, что смертей на твоем счету, насколько мне известно, пока нет. В течение тех двух лет, что ты находишься при нем, он же не использовал тебя для грязной работы, верно? — Он не использует, он доверяет мне! — голос в отчаянии сорвался. Он и сам не заметил, как оказался на ногах. На обращенном к нему спокойном лице, обрамленном благородными сединами, застыл так и не заданный вопрос "И кого ты хочешь заставить в это поверить, Северус?" Под этим пытающим холодным огнем взглядом он почувствовал, как тело сковала непривычная слабость. — Тем лучше, Северус. Тем лучше, — устало произнес Дамблдор. — Сядь, успокойся. Я предлагаю тебе свое покровительство на лучших для тебя условиях. Пока что. В совершеннейшем бессилии он опустился на стул и снова закрыл лицо руками. Выедающий душу свет за окном медленно померк. Солнце ушло. Но острый, прожигающий насквозь взгляд он ощущал даже через сомкнутые веки. — И какова же цена вашего покровительства? — Всего лишь рассказать ему о том, что ты здесь сегодня услышал, — тут же ответил Дамблдор на мысленно заданный вопрос. — Не все, достаточно начала. Нужно, чтобы он сам сделал первый шаг, чтобы начал действовать, понимаешь? Чтобы сам создал себе врага, о котором говорится в пророчестве. Этот человек еще не родился, но это вскорости произойдет, и именно ему на роду написано победить Волан-де-Морта. Не мне, не тебе, ни кому бы то ни было еще, Северус, только ему это по силам! И он сделает это. Та сила, что превыше известных нам законов, не только вынесла Темному Лорду приговор устами этой прорицательницы, но и распорядилась так, чтобы ты его услышал. Так расскажи ему об услышанном! Если ты этого не сделаешь, на твою совесть ляжет не одна сотня смертей. Сотни мужчин, женщин и детей, которых ты можешь спасти. Чем раньше пророчество начнет сбываться, тем меньше будет жертв — уверен, ты это понимаешь. Он одержим жаждой власти, и будет убивать, снова и снова. Поверь мне, Северус, я уже видел подобное, и знаю, о чем говорю. Он не остановится. Темнота подступала все ближе и ближе, со всех сторон, медленно наползая. Как будто выжидала момент для броска. Внутри что-то обреченно тлеющее, как уголь, казалось, окоченело. Дыхание было тяжелым и лихорадочным — так дышат загнанные животные. Наконец, не выдержав молчания, он отнял ладони от лица и тихо спросил, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал как можно более ровно: — В таком случае почему бы вам не сделать это самому? Зачем вам мое посредничество в таком деле? — Ты сам сказал — Темный Лорд доверяет тебе, — улыбнулся Дамблдор. — И потому прислушается. — И поэтому вы предлагаете мне обмануть его доверие? Так отплатить за все, что он для меня сделал? — Ты всего лишь сообщишь ему правду. — Которая послужит его гибели! — он вскинулся, виски пылали от иступленного негодования. — Я — Пожиратель смерти, и, значит, моя судьба решена так же, как и его. Он оттолкнул меня — пусть! Это ничего не меняет, и у него были на то причины. Он верит мне, и я никогда, вы слышите, никогда, не стану предателем! — Северус, послушай... — голос Дамблдора, до этого звучавший спокойно и твердо, внезапно дрогнул. — Вы хотите сделать моими руками дело, гораздо более грязное и подлое, чем все рейды Пожирателей вместе взятые! Они, по крайней мере, не скрывают истинных мотивов своих действий. И пусть с ними руки мои и замараются кровью, зато совесть останется чиста. Я обещал ему, что до последних минут жизни буду с ним рядом, и не нарушу обещания. — Северус! — Я очень надеюсь, что, когда придет время, и Визенгамот, и сообщество узнают об этом дне. Когда грязный Пожиратель смерти отказался стать вашим агентом, и когда в опальном клеврете Темного Лорда умерло уважение к великому Альбусу Дамблдору, который предлагал ему за достойное вознаграждение стать предателем. Прощайте! Дамблдор не смутился, не отвел взгляд. Говорить больше было не о чем. Он переступил порог этого захолустного трактира, питая единственную надежду узнать, существует ли возможность нейтрализовать проклятие любви алхимика. Вот уже третий месяц он просыпался в холодном поту, терзаемый одним и тем же кошмаром, в точности воспроизводящим пережитое в ту жуткую хэллоуинскую ночь. Захваченный страшным видением, он часами метался в бреду, и рядом не было никого, кто помог бы вырваться из этого. Единственным надежным средством вернуться к реальности, единственной, кто всегда приходил ему на помощь, была боль. Так, лишь кусая до крови губы и царапая липкую от лихорадочного пота кожу, он возвращал себе рассудок. Только тогда на него обрушивалось понимание, что ее остекленевшие глаза были всего лишь адским миражом, а сведенные судорогой пальцы сжимали вовсе не любимое бездыханное тело, а холодные мокрые простыни. Как ни старался он отдалиться от нее, изгнать ее образ из мыслей и памяти — все было напрасно. В попытках совладать с леденящим смертным ужасом, что кошмар его станет реальностью, что однажды он будет так же сжимать в объятиях ее остывшее тело и уже не сможет проснуться, он отважился на тайную встречу с врагом. Встречу, которая принесла только новую боль... Да, Дамблдор был прав. С такой ношей далеко не уйдешь. И все же он решил попробовать. Прижав ладонь к груди, в которой все еще были слышны рваные, сбитые удары, он, не оборачиваясь, покинул Кабанью голову.