Цитринитас

      Две недели, отведенные на подготовку и адаптацию к условно новому окружению, были на исходе. За это время он успел стать свидетелем нападения на старосту Слизерина, шести столкновений в коридорах и двух импровизированных дуэлей между старшекурсниками, подслушать десяток доведших его до тихого бешенства разговоров, поймать на себе добрую сотню напряженно-настороженных взглядов и столько же раз проклясть поспешность своего решения вернуться в Хогвартс. Подловил ли его Дамблдор в минуту слабости и уныния, когда ему было в сущности все равно, на что соглашаться, или это все-таки Елейный бальзам подействовал — теперь было уже неважно. Но все же он не мог избавиться от чувства, что это согласие было глупейшим действием из всех, что он когда-либо совершал.       Новый кабинет не отличался ни функциональным удобством, ни элементарным уютом. Хотя, пожалуй, сложно было бы отыскать во всем замке помещение, более походящее на него самого. Отведенные новоиспеченному профессору комнаты располагались в одном из подземелий, неподалеку от гостиной Слизерина. Первым впечатлением, стоило ему переступить порог, была в мгновение ока спеленавшая тело промозглая сырость. Не стоило большого труда понять: здесь так будет всегда. Подземелья огромного замка сохраняют постоянную температуру вне зависимости от сезона, и в этих комнатах она вряд ли поднимается выше десяти градусов даже в жаркие летние дни. Местами поросший плесенью камень слезился, сдерживая воды Черного озера по ту сторону стен. Ночами давление водяной толщи становилось критическим, казалось, еще чуть-чуть и вода разрушит стену, погребя под собой и это треклятое подземелье, и его самого. Во всяком случае, в первую ночь, проведенную на новом месте, его накрыл кошмар именно такого содержания. Это был не личный кабинет профессора зельеварения и декана факультета, а скорпионья нора, в которую он забился, подальше от света и людей — и то, и другое причиняло разъедающую, почти физическую боль.       Сказать, что ему удалось придать этой норе хотя бы бледное подобие своего бывшего рабочего кабинета, было бы большим преувеличением. Места оказалось критически мало, так что разместив вдоль стен под низкими сводчатыми потолками стеллажи с ингредиентами и книгами и окинув взглядом результат своих стараний, он понял: свободным остался только проем окна, дверь, ведущая в спальню и камин, никогда, судя по всему, не использовавшийся по назначению, хотя и подключенный к внутренней сети летучего пороха. Развести в нем огонь так, чтобы едкий дым не заполнял комнату, оказалось крайне сложной задачей, и после нескольких попыток он оставил эту затею. Пытаться прогреть кабинет с помощью этого камина было все равно, что оставлять разведенный в закрытом помещении костер. И сколь бы сладостной ни представлялась перспектива отравиться угарным газом, от нее пришлось отказаться, а камином пользоваться только в случае, если он срочно понадобится директору. В остальном, не смотря на внушительные размеры, камин был совершенно бесполезен. Исключение составляла только широкая каминная полка, центральное место на которой заняла надежно запечатанная чарами крохотная шкатулка из аметиста, больше похожая на табакерку, старое зеркало и уменьшенный до размера книги потертый кожаный футляр с тисненным узором. Посередине кабинета расположился лабораторный стол со всем необходимым для зельевара оборудованием.       Старинное мягкое кресло, забранное из дома, в котором он провел предыдущие четыре года, было единственным, что создавало иллюзию уюта в этом погребе, с беспощадностью зеркала отражающем состояние внутреннего мира хозяина. В совмещенной с кабинетом спальне обнаружился платяной шкаф, настолько большой, что остался на две трети пустым даже после того, как он разместил в нем всю свою одежду. Впрочем, одежды оказалось не так уж много: две повседневных мантии, одна парадная, теплая зимняя мантия из драпа, непромокаемый дорожный плащ, пара шарфов, четыре шейных платка, пять пар перчаток, два одинаковых комплекта из сюртука, жилета и брюк, двое подштанников и шесть разномастных сорочек.       Кровать под тяжелым пологом из темного бархата, хотя оказалась на удивление удобной, столь необходимому и телу, и душе отдыху способствовала мало. Гнетущее чувство опустошения и отчужденности впилось в нутро, точно ядовитая змея, а усталость давила грудь так, что порой попросту не хотелось дышать. Ночами подолгу не удавалось заснуть, и потому он либо ворочался, либо просто лежал с закрытыми глазами, всматриваясь в темноту и оживляя воспоминания.       Сверху жил своей жизнью огромный замок, населенный живыми существами и призраками прошлого — призраками, которые были живыми когда-то давным-давно. Хогвартс всегда был местом, в котором бок о бок сосуществуют посюсторонний и потусторонний миры, настолько глубоко вросшие друг в друга, что разобраться, где какой, зачастую просто не представлялось возможным. Он любил этот замок, но вместе с тем ничего ему не хотелось с такой силой, как скрыться, чтобы только не видеть этих людей, этой разгорающейся атмосферы всеобщего безумия, наступившей в день, когда… Он не считал, что это было победой и не мог смириться с ценой, которая была за нее заплачена.       Он чувствовал, как огромное скользкое щупальце дотрагивается до окна его комнаты, ощупывает поросшую черными водорослями поверхность вековых камней, и тот, кому оно принадлежит, не имеет ничего общего с обитающим в Черном озере миролюбивым гигантским кальмаром… Казалось, щупальце ищет его, хочет пролезть в комнату, проникнуть в его мысли, пожрать все чувства и воспоминания, и если дать ему волю, оно заточит его в плотный кокон, и он задохнется… Неизбежно задохнется.       Понимая, что все это только полуночный кошмар и на смотря на все свои навыки в менталистике, он все же не мог с ним совладать. Возможно, мешал страх, а может быть предчувствие того, что, что бы он ни делал, этот монстр не остановиться. И никто не придет, чтобы остановить его. Да и кто мог к нему прийти? Он всегда был один, а если в какие-то моменты и представлялось иначе, значит, он просто обманывал себя.       Рывком поднявшись с постели, он подходил к окну, и, прижавшись горячим лбом к ледяному стеклу, подолгу стоял неподвижно. Внимательно вслушивался в монотонный звук дыхания подводной толщи и до рези в глазах вглядывался в пугающую глубину черной воды. В такие часы он как будто наблюдал собственную окклюментивную защиту со стороны и понимал, что заставляло других испытывать перед ней такой парализующий, первобытный ужас. А потом, сам не зная почему, мог вдруг рассмеяться. Это был смех, выплеснутый в лицо собственному кошмару, который клубился по ту сторону покрытого испариной от его горячечного дыхания стекла.       Спрут исчезал. До следующей ночи.       Чтобы хоть как-то отвлечься, он с головой закопался в работу, посвящая все время изучению учебной программы и обдумыванию путей ее усовершенствования. В добавок ко всему должность декана требовала от него детальной разработки тактики собственного поведения. Общешкольные проблемы, с которыми ученики Слизерина сталкивались ежедневно, стали очевидны в первые несколько дней, стоило ему взглянуть на происходящее с позиции уже не студента, но декана. Репутация Слизерина, в годы его обучения во многом игравшая на руку (редкий сумасброд решался задираться к слизеринцам, чья предрасположенность к Темной магии была в Хогвартсе просто притчей во языцех), после исчезновения Темного Лорда стала проклятием факультета. При всеобщем негласном единодушии Слизерин был заклеймен как рассадник зла, в один день превратившись в мишень для бития каждого, кто кичился своей принадлежностью к Свету, а значит — к победителям. Мишень, которая никак не могла себя защитить, поскольку защита приравнивалась к нападению. Теперь в каждом слизеринце, применившем в целях контратаки Отбрасывающие или даже Щитовые чары, видели едва ли не нового Темного Лорда. Слизнорт же, как это было и в годы его обучения, решение возникающих у студентов проблем доверял судьбе, а разбирательствам всех сортов неизменно предпочитал посещение Трех метел.       Ситуация требовала от нового декана решительных действий, и уж коль скоро директор доверил ему факультет, он сделает все, чтобы положение Слизерина изменилось. И изменилось кардинально.       Дамблдор настоял, чтобы он не отсиживался в подземелье, а выходил хотя бы к ужину или завтраку. Директор хотел, чтобы его появление в школе не выглядело слишком внезапным, поэтому настоятельно рекомендовал время от времени общаться с коллегами и по возможности чаще быть на виду у студентов. Просьбе не устраивать демонстраций и не представлять его перед всей школой как нового преподавателя Дамблдор внял только потому, что она сходилась с его собственной стратегией внедрения бывшего Пожирателя смерти в хогвартский коллектив.       С преподавателями было проще. Отрекомендовав его в учительской как преемника профессора Слизнорта, обладающего, несмотря на юный возраст, выдающимися способностями зельевара, Дамблдор тут же втянул всех в обсуждение последних новостей, так что лишних вопросов и расспросов удалось избежать. В дальнейшем, разумеется, каждый в собственной, хорошо известной ему манере, делал попытки завязать разговор с бывшим студентом, совершенно неожиданно оказавшимся самым молодым преподавателем Хогвартса за одному Мерлину ведомо сколько лет. Он старался держаться со всеми ровно, более того — на равных. Легенда, изобретенная Дамблдором, кажется, устраивала всех: по окончании школы Северус Снейп, получив премию Гильдии Зельеваров за разработку универсального противоядия, продолжил обучение в Европе у знаменитого герра фон Гогенгейма. Вернувшись в Англию, сотрудничал с Орденом, выполняя требующие особой секретности поручения, способствуя тем самым падению того, кого Дамблдор упорно называл Волан-де-Мортом. Полуправда — могущественнее лжи. Вероятно, поэтому именно она всегда была излюбленным орудием в устах директора.       Куда больше выматывали душу студенты. Убеждая себя в том, что делает это исключительно в целях самоинформирования, а вовсе не из опасения быть узнанным (в конце концов, ученики последних трех курсов учились с ним в одно время), он накладывал на себя мощные Дезиллюминационные чары и бродил по школе, прислушиваясь и принюхиваясь к происходящему.       Уже первый выход в свет показал, что его появление за профессорским столом не осталось незамеченным, более того — стало предметом оживленной беседы между третьекурсниками, развернувших дискуссию у класса трансфигурации.       — Ты видел того нового преподавателя? Сидел возле профессора МакГонагалл. Говорят, Слизнорт уходит, и он теперь будет вместо него.       — Почему тогда Дамблдор его не представил?       — Я наблюдала за ним. К тарелке даже не притронулся, ни с кем не перемолвился ни единым словом. Смотрел, как завороженный, на гриффиндорский стол. Нелюдимый какой-то.       — Вот этот в черном на место старикашки Слиззи? Да бросьте! Он больше на последователя Сами-Знаете-Кого похож, чем на преподавателя.       — Не иначе, как от стаи отбился… Потому небось и мрачный такой, хозяин-то сгинул.       — Надеюсь, он здесь надолго не задержится…       — Что вы за ерунду городите! Дамблдор по-вашему что, совсем свихнулся, последователя Сами-Знаете-Кого в Хогвартс приглашать?       — Последователи Сами-Знаете-Кого из Хогвартса как раз и выходят.       — Не обобщай, Колин! Если один факультет и поставляет миру черных магов, это не значит, что все такие.       — Я просто сказал…       — Да, ты просто сказал. В следующий раз просто думай, когда будешь говорить!       — Грейс!       — А что «Грейс»? Что? Ты сам вчера в библиотеке едва не подрался с этим выскочкой Уоллесом. Все знают, что его брат — Пожиратель смерти! И он ему под стать. Как и все они! Так что не смей ставить нас в один ряд с этими гадюками.       В том, что подобные разговоры в стенах Хогвартса теперь были нормой, он убедился через несколько дней незримого патрулирования коридоров. Наблюдать происходящее было невыносимо, временами хотелось сбросить с себя Дезиллюминационные чары и в несколько отточенных приемов подтвердить все слова и домыслы, звучащие в адрес слизеринцев, чтобы обвинения, по крайней мере, имели под собой реальные основания.       Да, конечно, многие из студентов Слизерина принадлежали к семьям, разделяющим воззрения Темного Лорда, так же, как до этого их родители разделяли идеи Гриндевальда. Он и сам достаточно времени посвятил вопросу изучения магии крови, чтобы в основах поддержать правоту обоих. Но ему пришлось наблюдать также и за тем, с какой жестокостью эта великая сила сокрушает гордыню возомнившего себя не ее наместником, а господином. Он видел, как падает тот, кто посягнул на власть над самой магией, соблазнившись возможностью править миром; как сильнейший теряет то, что успел обрести, дерзнув помыкать силами, совладать с которыми не стоит даже пытаться; и какая участь ждет того, кто устремляется к цели, на которую не имеет права — не имеет по самой своей сути, а не по рождению.

15 ноября. 1981

      Войдя в гостиную Слизерина впервые не как студент, он испытал смешанные чувства. Факультет встретил его в точности таким, каким отпечатался в памяти одиннадцатилетнего ребенка, впервые переступившего порог своего нового дома. Те же мягкие кресла и диваны, те же старинные гобелены на стенах, то же монохромное пространство, погруженное в тихий плеск воды и зеленоватое свечение ламп, свисающих с резного потолка. Здесь ничего не изменилось, только его любимый низкий кожаный диван в дальнем углу теперь занимал какой-то перепуганный мальчуган, явно первокурсник.       «Только не дай им почувствовать твою слабость, Северус. И помни — ни сантиментов, ни насилия! Дай им то, в чем они нуждаются, и они подчинятся тебе по своей воле...»       — Мистер Морган, — не повышая голоса, окликнул он старосту.       Высокий темноволосый парень, непринужденно болтающий с двумя девушками у ближайшего к выходу стола, нехотя повернул голову и тут же подскочил с места, оправляя мантию и возвращая на место съехавший набок галстук.       Он помнил этого мальчишку. Уилл Морган был на первом курсе в год, когда он сам заканчивал обучение. Теперь, значит, пятый. Общаться лично им не довелось, поэтому вероятность того, что Морган его узнает, была не большой. Впрочем, в этом отношении полагаться только на удачу он не хотел, и потому всех студентов, начиная с пятого курса, ждало личное собеседование один на один с новым деканом. В споре с самим собой, что ему удастся провести тридцать сеансов ретроспективной легилименции с выборочной зачисткой воспоминаний, он надеялся выиграть десять галлеонов.       Дав Моргану ровно пять секунд на приведение себя в порядок, он кивком головы призвал его подойти.       — Похвально, мистер Морган. Надеюсь, вы проявляете такую же сообразительность и усердие во всем, что касается исполнения ваших обязанностей. Будьте добры, постройте студентов.       — Простите, сэр, я…       Морган выглядел не то напуганным, не то смущенным.       — Всех, с первого по седьмой курс. Здесь, у стены с гербом факультета.       На выполнение задания отчаянно мечущемуся по гостиной Моргану потребовалось около пяти минут. Все это время он стоял неподвижно, наблюдая за тем, как ученики с выраженным недовольством поднимаются с ковров и диванов, на которых с удобством расположились в надежде провести воскресный вечер. И судя по лицам, студенты рассчитывали посвятить его занятиям поинтереснее, чем по указке старосты толкаться у стены.       Морган с поставленной задачей справился пусть и не блестяще, но вполне удовлетворительно. Слизеринцы выстроились перед новым деканом в три ряда, образовав кое-какое подобие жирной линии, и теперь на него были обращены семьдесят пар глаз.       Сделав последний глубокий вдох, он машинально одернул рукава и твердым шагом двинулся в центр гостиной. Эхо последнего гуляющего по рядам студентов шепотка затихло. Долгий внимательный взгляд скользнул по лицам — в зеленоватом свете таким же бледным, каким, наверняка, было и его собственное. От того, каким окажется первое впечатление, зависело многое. Очевидно, что второго шанса обозначить границы и завоевать авторитет у него не будет.       — Как вам всем наверняка известно, — тихо начал он, — война, подвергшая магическое сообщество испытанию на способность не только выстоять, но и остаться верным своим идеалам, закончена. Но всякая победа, даже если это победа Света, порождает в сердцах победителей гордыню и тщеславие; и более всего в тех, кто к этой победе не имеет никакого отношения. Такова человеческая природа, и наивно было бы надеяться, что эта тенденция обойдет Хогвартс стороной.       Никто не шевельнулся, не стал перешептываться, ни один не отвел взгляд. Он счел это добрым знаком и продолжил:       — Как бывшему студенту Слизерина, не так давно покинувшему эти стены, мне хорошо известны проблемы, с которыми вам приходилось сталкиваться прежде. Однако теперь многое изменилось, и новые реалии требуют от нас новых подходов.       Он старался говорить ровно, взвешивая каждое слово. Они не должны видеть в нем ни ставленника Дамблдора, ни слугу министерского режима, каким бы тот ни был. Как первое, так и второе поставило бы их по разные стороны баррикад. Слизеринцев на его памяти не защищал никто и никогда, и если для родовитых представителей факультета последним несокрушимым оплотом всегда была семья, то для полукровок, вроде него самого, не имеющих ни средств, ни общественного положения по происхождению, считаться слизеринцем было немногим лучше, чем носить Черную метку прямо на лбу. Особенно теперь, когда чаша весов во всем качнулась в пользу победителей. И все же перед ним стояли дети, волей судьбы втянутые в противостояние сил, в котором теряли себя даже опытные маги. Они нуждались в защите, которая, однако, не сломит их гордости, и в человеке, которому смогут доверять, не боясь удара в спину. Он принял непреклонное решение способствовать им как в первом, так и во втором, и теперь стремился компенсировать свою неопытность в роли лидера искренностью, на которую только был способен.       — Прежде всего запомните: что бы ни происходило за пределами этой гостиной, здесь все вы — братья. Я не желаю слышать никаких жалоб друг на друга, поскольку, можете не сомневаться — мне и без них будет известно все, что происходит на факультете. Особенно рекомендую запомнить это тем, кто опрометчиво думает, что меня можно перехитрить, обмануть или каким-либо иным способом ввести в заблуждение. Зачинщикам склок и раздоров поблажек ждать не стоит. То же самое относится к ловцам дешевой славы и чванливым любителям возвыситься на слабости других.       Тишина стояла почти неправдоподобная.       — При этом помните, я всегда на вашей стороне, и позабочусь, чтобы тот, кто будет вынужден сделать что-либо для собственной защиты при столкновении с учениками других факультетов, не был осужден как приверженец Темной магии на том лишь основании, что он — слизеринец. Пока я буду занимать этот пост месть — мелкая или крупная — по отношению к студентам моего факультета больше не будет безнаказанной… — он прошелся вдоль местами кривой линейки прижавшихся друг к другу первокурсников и после выразительной паузы добавил: — ...так же, как дисциплинарные нарушения с вашей стороны. Инциденты с отступлениями от общешкольных правил будут рассматриваться в индивидуальном порядке, и не в ваших интересах испытывать пределы моей лояльности по отношению к нарушителям... равно как и злоупотреблять моим покровительством.       Несколько студентов-четверокурсников выразительно опустили головы.       — Никаких экспериментов с магией любого вида без моего личного на то разрешения, и, в частности, никакого применения заклинаний, действие которых вам доподлинно неизвестно. Ежедневно, за исключением выходных, с семи до половины девятого — время обязательной самоподготовки. Безделья, плодящего болванов и разгильдяев, я не приемлю. Над организацией досуга подумаем отдельно, каждому, кому есть что предложить, будет предоставлена возможность изложить свои идеи на будущем факультетском собрании. Капитана команды по квиддичу прошу предоставить мне календарь тренировок, с тем, чтобы я забронировал для вас поле и все, что необходимо.       Широкоплечий шестикурсник выпятил грудь и заулыбался, толкнув плечом соседа.       — Успехи в учебе и спорте будут безусловно поощряться, более того — высокие показатели являются моим обязательным требованием наряду с послушанием и неукоснительным исполнением всех моих предписаний. Так же, как и безупречный внешний вид. Старшекурсников призываю не только не отказывать в помощи, но и предлагать ее студентам младших курсов. Факультетские сборы — каждую неделю в пятницу после ужина, присутствие обязательно для всех. Отбой для всех курсов ровно в десять. Никаких исключений.       Он остановился как раз напротив центра сгрудившихся у стены слизеринцев, еще раз обведя всех внимательным взглядом.       — Я приступаю к своим обязанностям декана Слизерина, исполненный убежденности, что наш факультет очень скоро возродит свое былое величие, и свершения его новых выпускников смогут сравняться с деяниями прежних великих слизеринцев... а в чем-то, возможно, даже и превзойти их. Нам всем стоит, равняясь на них, с той же приверженностью посвятить себя продолжению дела, начатого в этих стенах более тысячи лет назад, дела, над которым трудились многие поколения достойных волшебников, чьими наследниками сегодня являемся мы.       Он не выносил пустой высокопарности, и потому эти слова постарался сказать как можно более мягко, даже интимно, так, чтобы каждый слизеринец почувствовал: они адресованы лично ему; каждый из них — наследник великой силы, и потому должен оправдать свое призвание. Сказанное достигло цели: не смотря на всю патетичность прозвучавших слов, в них было что-то, что заставило многих, впервые за всю его речь, украдкой улыбнуться. От сердца немного отлегло. Похоже, они его приняли.       — И последнее. Я хочу ввести несколько факультативов для тех, кто изъявит желание сверх школьной программы изучить более тонкие аспекты зельеварения и боевой магии. Последнее пока не согласовано с директором, но это, полагаю, только вопрос времени, поэтому — я обращаюсь только к шестому и седьмому курсу — подумайте над актуальностью этого предложения для вас. В скором времени вы покинете Хогвартс, и хотя по собственному опыту могу сказать, что вы никогда не будете полностью готовы ко всему, что обрушит на вас мир за пределами школы, вы обязаны постараться сделать все, чтобы его удары не стали для вас смертельными. Я здесь для того, чтобы помочь вам отстоять и сохранить не только честь факультета Слизерин, но и собственную жизнь — самое ценное, что есть у магического сообщества. Мое имя Северус Снейп. Слушаю ваши вопросы.       Вопросов было много. Основная масса их касалась новых критериев сдачи СОВ и ЖАБА по зельеварению, жалоб на проблемы с допуском старшекурсников в Особую секцию библиотеки и досмотр личной почты, отсутствие условий для должной подготовки команды по квиддичу, но максимум интереса вызвали анонсированные факультативы. На подобное оживление он совершенно не рассчитывал, но теперь видел ясно — то, с каким энтузиазмом студентами воспринята идея обучения дуэлям, не оставит Дамблдору ни единого шанса для отказа. И раз уж директор не хочет доверить ему пост преподавателя Защиты, заниматься по крайней мере со своими студентами он сможет. Терять форму не хотелось, да и будущим выпускникам освоить ряд приемов боевой магии будет не лишним.       Слизеринцы, впервые за долгое время почувствовавшие заинтересованность и неподдельное участие в том, что напрямую касалось их жизни, теперь наперебой боролись за внимание декана. Ряд вопросов пришлось оставить до будущего факультетского собрания, а с некоторыми он пообещал разобраться уже на будущей неделе.       Покидая спустя три четверти часа гостиную Слизерина под аплодисменты воодушевленных знакомством студентов, он улыбался.