19 декабря. 1998
Фаза алхимической коагуляции должна была продлиться еще около часа, в течение которого Гарри предстояло продолжать держать палочку над чашей с медленно затвердевающим зельем, сгущая вещество проходящим теплом и испаряя жидкость, а у него уже дрожали руки. Он не ел вторые сутки, голова была тяжелой, в ушах звенело и только зрение оставалось неестественно острым и ясным. Он мог различить, как под воздействием сочащейся с кончика палочки серебристой струи в мутной субстанции зелья разрушаются и связываются между собой мельчайшие частицы, образуя новую однородную массу, которую следовало уплотнить до состояния застывшего стекла. Никаких чар здесь не требовалось, палочка лишь фокусировала исходящий от его руки магический поток. Сложность состояла в том, чтобы на протяжении всей фазы он оставался стабильным и по интенсивности, и по температуре. Процесс сам по себе завораживал. Он никогда не был особо силен в зельеварении, и если бы кто-то прежде сказал Гарри, что он будет в состоянии приготовить зелье такой сложности, как Эмеральд, да еще и пользуясь при этом только собственными магическими потоками, он бы ни за что не поверил. А верил он в своей жизни очень во многое. Например, в то, что Слизерин — безнадежная дыра, из которой выползают одни только темные маги и высокомерные снобы. Или в то, что худшего человека, чем Северус Снейп, нет не только в Хогвартсе, но и ни в одной магической школе мира. В то, что друзья всегда поддержат его, что бы ни случилось. В то, что был по-настоящему дорог Дамблдору, и тот действительно боялся за его жизнь. А еще в то, что он, смертник, — единственный и неповторимый Избранный, которому предначертано избавить мир от зла. Идиот. Гарри старался удерживать палочку в фиксированном положении, внимательно следя за фазой, в то время преображающееся зелье стало навевать воспоминания, на которые он совсем не был настроен.***
7 июля. 1996
— Альбус! Альбус, очнитесь! Мерлин, только не это… Дамблдор был без сознания. Диагностические чары ничего толком не показали, но по общему плачевному состоянию и почерневшей, точно обугленной руке было ясно — директор попал под проклятие неустановленного происхождения и притом исключительной силы. И что-то подсказывало, что всему виной это странное кольцо. Счет шел на минуты, он задержал дыхание и протянул руку, проверяя границу магической защиты артефакта. Медленно-медленно, сосредоточив все ощущения на заклятом кольце, он миллиметр за миллиметром приближал к нему ладонь. Ни дуновения магии. Ни холода, ни жара — ничего. Как будто вместо едва не убившего Дамблдора древнего перстня в центре стола зияла абсолютная пустота, черная дыра размером с невзрачный расколотый камень. Либо Дамблдору удалось каким-то образом разрушить чары кольца, либо, надев его, он попросту все вобрал в себя. Однако, это было странно, проклятые предметы редко являются одноразовыми, так что скорее все же первое. Но зачем?.. И как ему теперь понять, что делать, если установить свойства наложенного на кольцо заклятия невозможно? Вот если только… Времени на раздумья не было. Он пожалеет. Непременно пожалеет, но выбора, похоже, не оставалось. Он метнулся к камину, схватив на ходу горсть летучего пороха из фигурного сосуда, закрепленного на портале, и спустя несколько головокружительных мгновений оказался в своем кабинете. Вскрыл тайник, в котором хранились заготовки самых опасных и сложных в изготовлении зелий, и достал оттуда маленькую колбу с густой мерцающей красной жидкостью, перекатывающейся внутри подобно ртути. Сорвав с соседней полки банку с альпийской росой, он вернулся к камину и через считанные секунды снова был в кабинете директора. Дамблдор в кресле завалился набок, глаза все еще были закрыты. Отыскав в шкафу подходящий кубок, он поставил его на стол и наполнил на две трети росой, после чего вылил туда четвертую часть содержимого драгоценной колбы. Кристальная роса мгновенно окрасилась алым. Он не упустил момент и тут же запечатал содержимое кубка герметичным защитным барьером. Теперь осталось сделать последнее. Дамблдор в кресле тихо застонал, чем убил последнюю надежду на то, что существует хоть какая-то возможность обойтись без этого. — Люмос Солем Максима! Из кончика палочки вырвался слепящий золотой луч. Преломляясь о зеркальную поверхность жидкости в кубке, солнечное сияние разлилось в пространстве, и в кабинете стало светло, точно днем. Минута, две, три… Он наблюдал, как под воздействием солнечного света роса в кубке испаряется, конденсируется на внутренней стороне защитного барьера в золотую жидкость, после чего мельчайшими каплями опадает вниз, оседая на дне. Точно так же, казалось, шипели и испарялись жидкости в его собственном теле. Кожа трещала, а по сетчатке глаз растекалось расплавленным пятном вызванное ним самим солнце. Алхимическая дистилляция продолжалась около часа, содержимое кубка плавно меняло цвет с ярко-красного на золотой, пока, наконец, последняя конденсированная капля не поколебала поверхность Эликсира и последний круг не разошелся по его поверхности. Зелье было готово. Смахнув защиту с кубка, он отер тыльной стороной ладони влажный горячий лоб, опустился в соседнее с директорским кресло и принялся вливать зелье Дамблдору в рот, попутно пытаясь заклинаниями нейтрализовать проклятие (или что это вообще такое было). Было очевидно, что спасти руку вряд ли удастся, но, по крайней мере, в его силах было не дать разложению распространиться дальше. Уже после первого глотка веки Дамблдора дрогнули, а после второго он открыл глаза. — Зачем?! — резко выпалил он, не давая директору опомнится. — Зачем вы надели это кольцо? На него наложено заклятие, вы не могли этого не знать… Зачем вам вообще понадобилось его трогать? Дамблдор поморщился и, отстранившись от кубка, тихо выдохнул: — Я… сделал глупость. Не устоял перед искушением… — Каким искушением? Но, похоже, никто и не думал посвящать его в детали. Директор нахмурился и снова спрятал лицо за кубком. Какое-то странное, буравящее душу беспокойство не покидало его со дня случившегося в Министерстве. Дуэль с Темным Лордом сильно подкосила Дамблдора. Прошел уже почти месяц, но, не смотря на все те зелья, что он предлагал директору, тот так и не смог полноценно вернуться в норму. Впрочем, его самого с легкой руки все того же Дамблдора весь предыдущий год подкосил ничуть не меньше. Вот уже двенадцать месяцев он вертелся, точно уж на сковородке, разрываясь между обязанностями преподавателя с общей нагрузкой порядка тридцати часов в неделю, декана, для которого нет ни выходных, ни праздников, необходимостью сверхурочного патрулирования коридоров с отловом любителей ночных прогулок по замку, поочередными собраниями Ордена и Ближнего круга, регулярными сверхсекретными беседами с их лидерами, и (в качестве особой личной привилегии) наблюдением за то и дело нарывающемся на неприятности Поттером с перманентной готовностью его из этих самых неприятностей вытащить. Дамблдор заставлял его являться с развернутыми отчетами сразу же после собраний Ближнего круга, с завидным упорством игнорируя его разбитое состояние, всякий раз по нескольку часов допытывался о каждой детали и выстраивал все новые и новые ходы в собственной игре, цель которой сводилась к тому, чтобы Темный Лорд наконец-то обнаружил свое возвращение. Ужас, который он испытал, стоило директору посвятить его в суть своего плана, даже теперь, при одном воспоминании, вызывал приступ стенокардии. Как будто мало ему было головной боли от вынужденной необходимости вернуть расположение Темного Лорда, так еще и снова все вращалось вокруг злосчастного пророчества. Оно и без того сломало ему всю жизнь. И если бы только ему… «Напомните Волан-де-Морту о пророчестве, Северус. Скажите, что, вероятно, услышали тогда не все; полный текст, с моих слов, куда полнее, и там есть особо важные сведения, но какие — вам неизвестно. Нам нужно использовать это пророчество как приманку. Я не сомневаюсь, что он ее заглотнет, тем более, если информация поступит от вас. Вы близки ко мне, как никто другой из его окружения, и это делает вас бесценным источником сведений. Обыграем все так, будто этот шарик в Отделе тайн — объект сверхъестественной важности. Волан-де-Морт станет охотиться за пророчеством, а мы — за ним. В какой-то момент он утратит бдительность и, наконец, обнаружит себя. Поймите, единственный способ выманить его — это спровоцировать на действия!» После того разговора он шел по безлюдному ночному коридору и всю дорогу до своих комнат гадал об одном — как скоро директор ко всей этой игре подключит Поттера. На молитвы о том, чтобы этого не случилось вовсе, голос предчувствия отвечал ироничным смехом. Дамблдор принял непреклонное решение держаться от мальчишки подальше, пока не станет понятно, как проявляет себя в Поттере связь, вызванная участием его крови в ритуале возрождения. Он снова и снова прокручивал в уме все детали этого дела, но так и не мог понять, что же смущает директора настолько, что тот пошел на столь радикальный шаг. Жертвование своей крови другому наделяет того магическим иммунитетом донора — это общеизвестно. При этом магический след становится если не идентичным, то настолько схожим, что это дает возможность ввести в заблуждение даже самые сильные артефакты и защитные чары. На это, однозначно, и был расчет Темного Лорда. Атакуй он Поттера в своем новом теле — материнская защита не сможет распознать в атакующем того, с кем Лили заключила договор, ведь действует она только против одного человека. Но тот человек мертв, и тело его, — а значит и кровь, — уничтожены. Он канул в небытие, а вместе с ним род и сила великого Салазара Слизерина. Новый же Темный Лорд и Гарри Поттер по следу и излучению крови абсолютно идентичны. Но что-то не связывалось. В мыслях у Дамблдора все выглядело гораздо сложнее. Почему — стало понятно значительно позже, когда связь между Поттером и Темным Лордом себя все же обнаружила. И хотя даже тогда развернутым содержанием своих мыслей директор с ним не делился, это не помешало великому стратегу втянуть его в одну из самых отвратных игр, в которых ему когда-либо приходилось участвовать. Не вызывало сомнений только одно: несмотря на то, что ему чудом удалось пережить дуэль с Темным Лордом и бежать из Литтл-Хэнглтона, после проведения ритуала возрождения Поттер стал уязвим, как никогда прежде. Мальчишку бережет лишь то, что близнецовые палочки нипочем не станут действовать друг против друга, однако вряд ли можно поручиться за то, что Темный Лорд не решится напасть на него, используя другое оружие. Именно этого и стремился избежать Дамблдор. Не зря ведь настаивал на необходимости поселить в Темном Лорде сомнения и страх перед дальнейшими поспешными действиями в отношении Поттера. Пробудить неуверенность. И в этом деле пророчество, якобы подслушанное не полностью, стало главным козырем. Расчет оказался верным, и уже после четвертой беседы с Темным Лордом он сообщил Дамблдору: тот воспринял версию с упущенной в прошлый раз информацией крайне серьезно, и не станет действовать, пока не будет знать наверняка, что преград на его пути больше нет. Чего стоила ему эта беседа, он предпочитал не вспоминать, но, разумеется, такие мелочи в расчет не принимаются. После завершения (и, по мнению Дамблдора, вполне успешного) истории с пророчеством, казалось, можно было бы временно выдохнуть, если бы не проблема, с которой он отчаянно сражался вот уже целый год. В какой-то момент что-то пошло не так. И по иронии судьбы — в ту самую ночь, когда Темный Лорд вернул себе утраченную мощь. Что-то сломалось в нем тогда, в кабинете Грюма, когда Дамблдор допрашивал младшего Крауча. Вся его выстроенная годами и отработанная до автоматизма защита, десяток изощренных аффективных искажений в отношении Поттера, за которые он в течение четырех лет тихо себя презирал, и ни в чем не уступающие им сверхпрочные ментальные блоки, которыми втайне гордился, — все полетело к черту. Впервые он, прокляв свою гребаную двойную жизнь с тройным дном, с опаской назвал мальчика по имени. Беззвучно, про себя, до смерти боясь своей неосторожностью перебросить призрачный мостик через разделяющую их пропасть. А тот, будто почувствовав, вдруг вздрогнул и перевел на него загнанный, затуманенный болью взгляд. Мертвенно бледный, испуганный, несчастный ребенок… как-то резко повзрослевший от пережитого. Все еще дрожащий всем телом, упрямо сдерживающий слезы — но такой храбрый! И такой беззащитный… Бросить все, забрать отсюда, увезти, куда угодно: хоть в родительский дом («Не будь идиотом, Северус, только не туда!»), хоть на юг — старик Фиолари внучатого племянника хоть и не жалует, но зато там наверняка не станут искать. Остаться, наконец, только вдвоем, и гори адским пламенем и Дамблдор с его дьявольскими играми, и Темный Лорд со своими присными, и вся Магическая Британия! И плевать, что этот несносный мальчишка его ненавидит. Пусть ненавидит, имеет все основания, — лишь бы только он мог видеть перед собой это бледное лицо. Чтобы быть уверенным, что жизнь все еще светится в этих глазах, чтобы просто знать, что… Мерлин, о чем он только думал! И когда! Теперь, когда вся стойкость и выдержка нужны, как никогда прежде. Сосредоточив титанические усилия на том, чтобы не сорваться, не сделать тот самый гибельный шаг, который с неизбежностью погубит и Поттера, и его самого, он чувствовал, что нервы натянулись до предела. Будь они стальными — сталь бы не выдержала. Он остался стоять на месте. Еще доля секунды — и Поттер отвернулся, вернув все свое внимание Краучу. Он был достаточно опытен и достаточно хорошо знал директора, чтобы заметить — несмотря на все случившееся, Дамблдор торжествует. Но вот чего так и не смог понять — так это что же имел Альбус в виду, когда говорил, что Темный Лорд, воспользовавшись мальчишкой, допустил самую большую ошибку в своей жизни. Говорил в тот самый момент, когда истощенный Поттер спал, погруженный в блаженное забытье, в Больничном крыле. А он сам слушал Дамблдора, готовился к неизбежному, и чувствовал, как где-то глубоко-глубоко внутри его греет одна единственная мысль: перед тем, как отдать мадам Помфри предназначавшийся Поттеру флакон с обычным зельем Сна без сновидений, он все же успел подмешать в него пятнадцать капель эссенции Пренатальной памяти из личных запасов. Значит, мальчику сейчас хорошо. Так хорошо, как было пятнадцать лет назад. Тепло, спокойно. Невесомо. Поттер спал, а он не мог найти себе места. И дело было даже не в том, что вскорости ему предстояла встреча с бывшим хозяином, которого он также знал не менее хорошо, чтобы понимать, какой именно будет эта встреча… Нет. Судьба поглумилась над ним так, как никогда прежде — в тот самый момент, когда он был в шаге от того, чтобы снова надеть старую маску, другая его маска дала трещину. Очнувшись от нахлынувших мыслей, он заметил, что Дамблдор отвернулся, явно не желая смотреть ему в глаза. Здоровой левой рукой директор попытался перехватить кубок, но рука дрогнула, и несколько мерцающих золотом бусин покатились по седой бороде. Чтобы не расплескать драгоценный напиток, он поставил кубок на стол, и с плохо сдерживаемой злостью выпалил: — Не представляю, о чем вы только думали! Чудо, что вам вообще удалось вернуться сюда! На это кольцо наложено заклятие исключительной силы, хотя я даже не могу наверняка сказать какое. Возможно, стоит исследовать его получше, тогда удастся понять. Если это проклятие, то нужно наверняка знать, как оно действует. Без этого самое большее, на что мы можем надеяться, — это ограничить его действие одним участком. Пока мне удалось запереть его в одну руку, но если будет известно больше… Дамблдор тяжело выдохнул и устало откинулся на спинку кресла. — Не стоит, Северус. Это кольцо — тот еще экспонат, и неизвестно, каких сюрпризов от него можно ждать. Я не позволю вам так рисковать. Только не сейчас. Мягкий тон Дамблдора на контрасте с его собственным, злым и надломленным, звучал почти издевательски. Кольцо молчаливо взирало на него со стола. — Это странно, но я не обнаружил на нем никаких следов Темной магии. Более того, никакой магии вообще. — Вы прикасались к нему? — Дамблдор неожиданно вскинулся. — Брали в руки? — Нет, я бесконтактно проверял защиту, — директор явно что-то скрывал, и, с учетом обстоятельств, ему это нравилось еще меньше, чем обычно. — В чем дело, Альбус? Что с ним не так? От металла идет еле уловимый фон в пределах самого обычного, притом не слишком чистого золота, но вот камень… Вы ведь тоже чувствуете это? Он… как будто мертвый. Антимагия или… — Не понимаю, о чем вы, Северус, — Дамблдор полностью вернул себе самообладание и теперь говорил совершенно будничным тоном. — Это кольцо — сильнейший темномагический артефакт, вернее, было таковым. Его нужно было уничтожить, что я и сделал. Теперь это обычная и, как вы совершенно справедливо заметили, не слишком чистая золотая шинка и самый обычный камень. Тут нечего исследовать. Отпив еще несколько глотков из кубка, Дамблдор поднес к глазам свою почерневшую руку и принялся ее осматривать с выражением самого искреннего любопытства. — Вы отлично справились, Северус, — наконец, резюмировал он. — Сколько мне осталось, как вы думаете? «Я учился у отпрыска Парацельса, а не Нострадамуса», — съехидничал всегда услужливый внутренний голос, но вслух он этого не произнес. Дамблдор всегда был таким, удивляться нечему. Но сейчас, как бы там ни было, он не вправе давать ложных надежд. — Не могу сказать. Может быть, год. Вы не молоды, и для поддержания не только жизнеспособности тела, но и стабильного магического фона нужны средства чрезвычайной силы. Сдержать такие чары заклинаниями навсегда невозможно. Постепенно они начнут распространяться, думаю, это из тех заклятий, которые со временем только усиливаются. Если бы у меня было больше основы для зелья, можно было бы говорить о больших сроках, но, к сожалению… — К слову, любопытный напиток, Северус. Я чувствую себя намного лучше. Гораздо лучше, чем было не только весь прошедший месяц, но и последние несколько лет. Что это? Конечно, он с самого начала понимал, что вопрос этот возникнет, и от объяснений ему не уйти. Хотя что тут было объяснять? Но Дамблдор, судя по всему, хотел услышать признание собственными ушами, и с прожигающим душу выражением буравил его взглядом. — Северус? — Я думал, для алхимика это очевидно, — он не стал прятать глаз и оправдываться. И он не чувствовал себя виноватым. — Я вас правильно понял? — безжалостно переспросил Дамблдор. — Но вы понимаете, что это… — Что? Предательство? Испепеляющие синие глаза напротив сузились, и вдруг выдержка ему отказала. Вцепившись в край столешницы, он вскочил на ноги, перегнулся через стол, так, что изумленное лицо Дамблдора оказалось всего в нескольких дюймах от его собственного, и, не выбирая слов, отчеканил: — Да, Альбус, дракклы вас раздери! Да, я воспользовался камнем, пока он находился в седьмой комнате подземелья! Вы же закончили работу над амальгамой зеркала только после Рождества, так что у того, кто мог быть в этом заинтересован, было все время мира для того, чтобы запастись Эликсиром! — Если только он практикующий алхимик, — быстро справившись с шоком от столь внезапного эмоционального всплеска, отозвался Дамблдор. — Я знал, что алхимик, не считая меня, в школе всего один, и у меня имелись основания ему доверять. Вы ведь не практиковали. К тому же уверяли, что это ваше черное пламя — достаточная защита, и ни один обитатель Хогвартса не сможет его пройти и приблизиться к камню. — Ни один, не считая меня, — меньше всего на свете ему сейчас хотелось выслушивать беспочвенные обвинения. — Я был уверен в своей защите, потому что о том, как действует черное пламя, знал только один человек, и у меня имелись основания считать его пусть и условно, но все же мертвым. К тому же владеть криомагией такого уровня, чтобы охладить тело до температуры, при которой черное пламя не распознает в проходящем сквозь него живое существо — это не то, чего можно было ожидать от обитателей Хогвартса. Но да, я не учел, что с вашего одобрения в числе его обитателей в течение целого года будет находится Темный Лорд! Когда вообще вы думали меня поставить в известность? Вы мне велели следить за Квирреллом, но о том, что находится по ту сторону Квиррелла, умолчали, хотя прекрасно знали об этом. Виртуозная охота на живца, Альбус, но вы хоть представляете, как меня подставили, и что мне пришлось пережить год назад, чтобы вывернуться из этого дерьма? — Я всегда восхищался вашими способностями, особенно в вопросах выворачивания, Северус, — живо отозвался Дамблдор, и вдруг заговорщически усмехнулся, — но, выходит, Гарри все-таки не ошибался на ваш счет, как знал, что камень нужно было защищать в первую очередь от вас! Не было ни сил, ни настроения на поддержание директорских острот. Вонзив в Дамблдора тяжелый немигающий взгляд, он тихо проговорил: — Если бы я только захотел, я бы мог воспользоваться Эликсиром год назад, и тогда вывернуться мне было бы значительно легче. Я мог явиться с ним к Темному Лорду и сказать, что был готов приготовить для него этот самый Золотой напиток уже три года назад, и только его недоверие помешало мне помочь ему обрести тело. Он доверился Квирреллу, первому попавшемуся идиоту и не открылся мне, в то время, как я никогда его не предавал, был уверен в его возвращении, и сделал все, чтобы исправить свою чудовищную ошибку, из-за которой он лишился полноценной жизни. — Возможно, вам и стоило так поступить, Северус, — Дамблдор явно был впечатлен услышанным. — Базы для зелья у вас все равно немного, всего на несколько приемов, так что за долгосрочные последствия мы могли бы не бояться, тем более, что тело он все равно уже себе вернул, а вот алиби вам бы это и вправду обеспечило неоспоримое. Напрасно вы отказались от этого плана. Избавили бы себя от многих неудобных моментов. "Неудобных моментов"?! Он был готов расхохотаться Дамблдору в лицо, в точности так, как делал это когда-то, избавляясь от душащего ночного кошмара. В глазах потемнело, сердце пропустило несколько нестройных ударов. Внутри будто от ударной волны всколыхнулись воспоминания о том, что Дамблдор в деликатности своей назвал «неудобными моментами», и он подумал, что больше никогда не станет пенять на свою удачу, если его прямо сейчас не вывернет на ковер прямо посреди директорского кабинета. Поборов удушливый тошнотворный приступ и, наконец, взяв себя в руки, он с ледяным спокойствием ответил: — Напрасно? Если бы я от него не отказался, соблазнившись возможностью избежать неудобных моментов, подумайте, где бы сейчас были вы. Так что, как видите, нет, Поттер не ошибался на мой счет. Камень действительно нужен мне был не для себя, а для хозяина. Как и Эликсир. Дамблдор на это только пожал плечами. — Не обижайтесь на него, чего ожидать от ребенка. К тому же вы сами… — То, что от него можно ожидать чего угодно, кроме прилежания и следования здравому смыслу, я понял уже на первом уроке, — обсуждать Поттера хотелось еще меньше, чем собственные тайнодействия пятилетней давности. — Поэтому вы сочли необходимым бросаться ему на помощь даже когда в этом не было особой надобности? — Дамблдор, судя по всему, наслаждался тем, что припер его к стенке и теперь намеревался вытащить последнее признание. — Даже ценой потери моего доверия, Северус. Вы ведь заготовили Эликсир для него, верно? Усмотрели угрозу, нависшую над мальчиком после инцидента на матче, и решились на то, чтобы воспользоваться камнем. Эликсир ведь в состоянии даже мертвого вернуть к жизни, если успеть воспользоваться ним до заката. Пальцы, вцепившиеся в столешницу, как будто онемели, сердце билось где-то высоко в горле, но он из последних сил старался не выдать волнения. Пропади пропадом Дамблдор со своей мордредовой прозорливостью! — Я не слепец, Северус, и все видел, как бы вы ни пытались скрыть свой страх за Гарри, — с убийственным добродушием продолжал директор. — Признайтесь, у вас ведь был план помешать его встрече с Квирреллом, не смотря на мои указания? Ну, что ж, раз так — значит, карты на стол. За истечением срока давности все это не имело такого уж большого значения, но раз Дамблдор хочет знать — пусть знает. — Я и по сей день считаю, что это был совершенно неоправданный риск. И да, я надеялся задержать эту вездесущую троицу до вашего появления, потому и подложил ту загадку с зельями на стол в последний момент, когда Квиррелл был уже у зеркала. Я надеялся выиграть время. Мы бы взяли Квиррелла на месте, как я вам и предлагал, а вот рисковать Поттером не было совершенно никакой необходимости. Я ведь сообщил вам еще днем, что они собрались идти к люку, спрашивал, что мне делать — выполнять ваш приказ и следить за Квирреллом или страховать Поттера, которому как всегда больше всех надо быть там, где его меньше всего ждут? И каким был ваш ответ? «Позаботься о мальчике до моего прихода, Северус»? — внутри все полыхало. — Да я только этим и занимаюсь с момента его появления в школе! Но он настолько горел желанием меня задержать, что не будь там этих зелий, шагнул бы, не долго думая, прямо в пламя, я же видел — с него станется. И как мне нужно было о нем позаботиться? Раскрыть себя? Или, вопреки вашему распоряжению, отключить его и доставить в постель, где ему и положено было быть в такое время? Пришлось подсунуть им этот дурацкий ребус. Если лезет в огонь, то по крайней мере пусть будет защищен, насколько это возможно, раз уж вы мне запретили преграждать ему дорогу. — Так это было не зелье, чтобы пройти через огонь? — спокойно полюбопытствовал Дамблдор. — Нет, конечно. Через черное пламя невозможно пройти с помощью зелья. Это был катализатор усиления собственной магии через повреждения. — Вот как? — директор с возрастающим интересом подался вперед. — То есть при нанесении ему какого-либо ущерба, Гарри становился только сильнее? Он кивнул. — Пока не закончится действие. — Умно, — поразмыслив о чем-то пару секунд, согласился Дамблдор. — Никак собственное изобретение? В ответ он только фыркнул. «Нет, Альбус, я подсунул мальчишке, лезущему в мордредов огонь, зелье из лавки мадам Примпернель!» Мелькнувшая надежда на то, что это зелье-интенсификатор можно было бы использовать в качестве альтернативы Золотому напитку, быстро угасла. Дамблдор в его нынешнем состоянии просто не вытянет пролонгированного действия снадобья. Поттер после всего одного глотка приходил в себя течение трех дней. — К сожалению, избавиться от основного побочного эффекта мне так и не удалось. При том избыточном магическом напряжении, которое оно активизирует в теле, истощение неизбежно. Так что вам я его не предлагаю, — похоже, выбора не оставалось. Он обреченно прикрыл глаза. — Базы для Золотого напитка у меня хватит еще на три приема: октябрь, январь, апрель. Поэтому год у вас будет гарантированно. И прошу, давайте не будем обсуждать мотивы, по которым я тогда воспользовался камнем. Дамблдор снова улыбнулся. Похоже, знание того, что жить ему остается меньше года, ничуть не поколебало бодрости его духа. — Как мне повезло, как невероятно повезло, что у меня есть вы, Северус. — Если б только вы позвали меня чуть раньше, я, возможно, мог бы сделать больше, выиграть для вас больше времени, — он тяжело вздохнул и снова перевел взгляд на разбитое кольцо и лежащий рядом меч. — Вы что, думали, что, разбив кольцо, разобьете чары? — Что-то в этом духе… Не стоит больше говорить об этом, Северус, это была абсолютнейшая глупость. Я, видимо, был просто не в себе… — сказал Дамблдор, и по-деловому выпрямился в кресле. — Значит год… Ну что ж, это сильно упрощает дело. В ответ на его незаданный вопрос и, видимо, отразившееся на лице недоумение, Дамблдор снова улыбнулся, и от этой улыбки сделалось как-то не по себе. — Я имею в виду тот план, который выстроил вокруг меня лорд Волан-де-Морт, — пояснил директор. — План заставить этого бедного мальчика, Малфоя, убить меня. Пытаясь быстро собрать в голове подкинутый Дамблдором паззл, он опустился в кресло и сфокусировал взгляд на почерневшей директорской руке. Тот, однозначно не желая, чтобы разговор снова ускользнул в сторону проклятия, небрежно повел нею в сторону, точно пытался смахнуть докучливые мысли. Он тяжело вздохнул, взвешивая слова. — Темный Лорд и не ждет, что Драко добьется успеха. Он не настолько наивен, чтобы рассчитывать на это, тем более, для таких дел у него полно других, куда более умелых и твердых рук. Это просто наказание за недавние промахи Люциуса. Медленная пытка для родителей Драко, вынужденных наблюдать его провал и наказание. Дамблдор на секунду прикрыл глаза, обдумывая услышанное. — Короче говоря, мальчику вынесен смертный приговор, как, разумеется, и мне, — медленно произнес он. — Ну а естественный преемник по этому заданию, после провала Драко, будете вы, если я правильно понимаю? Это пока не обсуждалось, но он не видел смысла лицемерить. — Да, таков, я думаю, план Темного Лорда. — Лорд Волан-де-Морт полагает, следовательно, что в ближайшем будущем ему больше не понадобится соглядатай в Хогвартсе? — Да, он думает, что школа скоро будет в его руках. По его словам, то, каким станет магическое сообщество через несколько лет в значительной мере зависит от того, какая основа будет заложена в умы детей уже на этапе школьного образования. Поэтому он рассчитывает взять этот вопрос под свой контроль. С задействованием жестких и решительных мер. — Если Хогвартс и правда окажется в его руках, вы даете мне слово сделать все, что в ваших силах, чтобы защитить учеников? — Дамблдор проговорил это таким притворно будничным тоном, что у него невольно кольнуло сердце. — Не сомневаюсь, у вас найдутся привилегии, которые позволят просить его отдать пост директора вам. Это необходимо, иначе мы рискуем потерять очень многое. Не мне вам объяснять, в какой опасности окажутся студенты и преподаватели, если замок перейдет в руки Пожирателей смерти. Для их защиты нужен человек, чья лояльность по отношению к Волан-де-Морту не будет вызывать сомнений, но при этом наделенный соответствующими полномочиями, чтобы не допустить кровавого террора в школе. Этим человеком можете быть только вы. Пожалуйста, Северус. Дайте мне слово. Отдавая себе отчет, что это задание будет посложнее всех прочих вместе взятых, он все же медленно кивнул. Не имея, правда, ни малейшего понятия о том, как его выполнить. — Отлично. Теперь вот что. Ваша главная задача сейчас — выяснить, что собирается делать Драко. Напуганный пятнадцатилетний мальчишка опасен и для самого себя, и для окружающих. Предложите ему помощь и руководство, он их, наверное, примет — вы ему очень нравитесь… Он подавил горькую усмешку. В этом вопросе сведения Дамблдора были устаревшими. Драко симпатизировал ему с того самого дня, как только начал различать лица, и в течение многих лет ни к кому, за исключением, быть может, только матери, у него не было настолько доверительного отношения. Для Люциуса сын всегда был в первую очередь наследником его славного рода и только во вторую человеком. Для него же самого Драко долгие годы был единственным ребенком, с которым он был по-настоящему близок, пока в какой-то момент все тот же Люциус не решил, что хорошего должно быть понемногу, и не вызвал его на откровенный разговор. В самых изысканных выражениях Малфой дал понять, что будет рад, если их с Драко отношения не будут заходить дальше, чем это обусловлено учебным процессом. Мальчишке едва исполнилось одиннадцать. Люциус как ревнивый отец прекрасно понимал, что, поступив в Хогвартс, сын куда больше времени будет проводить со своим деканом, чем с ним. Неизвестно, какого нежелательного влияния опасался Малфой. Он и без этих разговоров никогда не позволял себе ничего лишнего и уж тем более никогда не пытался заменить мальчишке отца, но все же дал Люциусу слово держаться с Драко так же, как и с другими студентами. И все-таки тот по-прежнему тянулся к нему, доверял безоговорочно и часто приходил, чтобы обсудить беспокоящие его вопросы. Фаворитизмом это могло отдавать лишь для того, кто не был осведомлен о заведенных на Слизерине новых порядках. Как декан он считал участие в жизни подопечных своим долгом, и для Малфоя делал ровно то же, что сделал бы для любого ученика своего факультета. Так продолжалось ровно до прошлого учебного года. У двойного агента, о чьем статусе известно обеим сторонам, мало оснований рассчитывать на доброе отношение к себе в любом из лагерей. Он и не рассчитывал. Но отчего-то было больно видеть, что Драко с каждым днем все больше от него отдаляется. Апофеозом стал итог разработанной Дамблдором операции с пророчеством, обернувшейся для Малфоев катастрофой. И пусть о его роли в этой игре не было известно никому, кроме все того же Дамблдора, если бы не он — Люциус выполнил бы поставленную задачу и остался бы на свободе. Так что здесь Дамблдор ошибся. Да, когда-то он действительно нравился Драко, но теперь… — Уже гораздо меньше, с тех пор как его отец вышел из фавора, — он не стал пускаться в долгие рассуждения. Короткое уточнение гораздо лучше могло описать положение вещей. — Драко осуждает меня, он думает, что я занял место Люциуса. — И все-таки попробуйте, — неуемный Дамблдор определенно и не думал давать ему поблажек. — Я беспокоюсь не столько за себя, сколько за случайных жертв — мало ли какие планы придут мальчику в голову. Но в конечном счете есть только одно средство, чтобы спасти его от гнева лорда Волан-де-Морта. Ну как же, разумеется, у Дамблдора успел созреть план и на этот случай тоже. — Вы намерены позволить ему вас убить? — Нет, конечно, что вы, — качнул головой директор. — Этого нам как раз никак нельзя допустить. Меня должны убить вы. Это было уже слишком. Пять лет. За пять лет на службе у Темного Лорда ему, видевшему своими глазами десятки кошмарных смертей, самому так и не пришлось стать убийцей. Ни в одном из рейдов Пожирателей, в которых ему довелось участвовать наравне с остальными, он ни разу не использовал смертельного проклятия, ни разу не лишил другого жизни. Кто знает, сколько человек скончалось в муках от его ядов, но чтобы своей рукой… Дамблдор вообще сам понимает, о чем просит? «Приди в себя, Северус, он никогда ни о чем тебя не просил и впредь не будет! Ты — всего лишь пешка в его игре, и это не изменится, даже когда его не станет. Ему плевать на твои чувства, и от тебя ничего не зависит, если он так решил. Хоть плачь, хоть злись, хоть умоляй — он будет лишь улыбаться и подталкивать к обрыву…» Тишина, повисшая в кабинете, была ничуть не легче могильной плиты. Казалось, время остановилось, причем в точности так же, как остановился на ярких синих глазах его собственный остекленевший взгляд. Из оцепенения его вывел внезапный странный звук — Фоукс задорно щелкнул клювом, намереваясь вскрыть скорлупу каракатицы. Наконец, собравшись с силами, он решился прервать молчание. — Вы хотите, чтобы я сделал это прямо сейчас? Или дать вам еще несколько минут, чтобы составить эпитафию? — Нет-нет, это не так срочно, — качнул головой Дамблдор, по-прежнему улыбаясь. — Я полагаю, случай представится в свое время. С учетом того, что произошло сегодня, можно не сомневаться, что это произойдет в течение года. Поднятая на уровень лица обезображенная рука красноречиво проиллюстрировала сказанное. — Если вы не против умереть, почему бы не предоставить это Драко? — он произнес это неожиданно резко даже для самого себя. Просто так, чтобы подавить волну поднимающегося гнева. Впрочем, он знал, каким будет ответ, и даже не надеялся, что услышит что-то другое. Дамблдор поднял брови, глядя на него сочувственно, как на душевнобольного. — Полноте, Северус. Душа мальчика еще не настолько повреждена, и я бы не хотел, чтобы она раскололась из-за меня. Горечь. Она была сильнее всего. Собралась отвратным мутным сгустком у горла и теперь мучительно давила, мешала дышать. — А моя душа, Дамблдор? Моя? — он не был уверен, сказал ли это вслух или про себя. — Только вам известно, потерпит ли ваша душа ущерб от того, что вы поможете старику избавиться от боли и унижения, — внезапно посерьезнев, ответил Дамблдор. — Я прошу вас об этой великой услуге, Северус, потому что моя смерть, — такое же решенное дело, как-то, что «Пушки Педдл» займут в этом сезоне последнее место в лиге. Признаюсь, я предпочел бы быстрый, безболезненный конец долгим мукам, которые мне предстоят, если будет задействован, например, Сивый. Я слышал, Волан-де-Морт его завербовал? Или наша милая Беллатриса, которая любит поиграть с мышкой, прежде чем ее съесть. Дамблдору было не нужно его согласие, но все же он зачем-то его ждал, вглядываясь в его застывшее, точно посмертная маска, лицо своими пронзительными синими глазами. Не смотря на разницу в возрасте в восемь десятков лет в них все еще было куда больше жизни, чем в его собственных, даже теперь. Он больше не мог выносить этого взгляда. Хотелось просто сбежать. Куда угодно — в любую мордредовую дыру, лишь бы только все это прекратилось. Через два дня собрание Ближнего круга. При одной мысли об этом отчего-то вдруг адски разболелась голова. А ведь должен давно привыкнуть. И окончательно признать — легче не станет. Теперь уже никогда. Мысль о том, чтобы выйти из игры, ровно на несколько коротких мгновений подействовала на него подобно Умиротворяющему бальзаму, но эффект не был продолжительным. Он не мог. Не мог все бросить, не мог отойти в сторону. И все по одной причине. И причина эта его со всей своей упрямой искренностью ненавидела. Что ж, по крайней мере на будущий год он себя избавил от необходимости дважды в неделю по нескольку часов к ряду наблюдать этому подтверждение. Все, на что его хватило — снова коротко кивнуть. Вдруг, точно из другой жизни, вспомнились иллюстрации из хранившейся в библиотеке его прежнего дома книги о правилах древних ритуальных жертвоприношений. Именно такого кивка от жертвенного животного всегда дожидался верховный жрец, прежде чем перерезать тому горло. — Спасибо, Северус, — удовлетворение, осветившее лицо Дамблдора, как нельзя некстати напомнило увидевшего доброе знамение жреца на старой, пожелтевшей от времени странице. — И раз уж мы так ладно договорились, думаю, у меня для вас найдется также и хорошая новость. Не сомневаюсь, вас это утешит. Сердце пропустило удар и замерло в ожидании. Он уже давно не верил в хорошие новости, особенно из уст Дамблдора. Тот снова загадочно заулыбался. Стало совсем не по себе. — Мне кажется, ты уже достаточно насиделся в подземельях, — едва ли не с родительской теплотой выдал директор. — Как насчет того, чтобы перебраться на третий этаж? — Вы хотите сказать… — Да, Северус, я согласен отдать тебе пост преподавателя Защиты от Темных искусств. Вероятнее всего, только на год — ты и сам понимаешь нюансы. А после… Не вижу смысла повторяться, то, что будет после, мы уже обсудили. Показалось, где-то внутри прошла трещина, в точности такая же, как на безобразном камне в сломанной оправе, который по непонятным причинам так и притягивал к себе взгляд. «Отличный удар, директор. Вот теперь я действительно утешусь…»***
Гарри вынырнул из воспоминания, чувствуя себя так, будто это его только что вынудили совершить убийство, не оставив даже намека на выбор. Полноценно вдохнуть удалось далеко не с первого раза. Палочка нагрелась до такой степени, что обжигала пальцы. Удержав себя буквально в шаге от подступающей паники, что он, утратив контроль, может испортить зелье, Гарри наложил на субстанцию чары стазиса и на плохо слушающихся ногах вернулся в кресло. Не смотря на адскую усталость внутри все горело. Только однажды он испытывал подобный гнев, но в тот раз он был обращен на того, кого теперь Гарри мог вырвать из груди только вместе с собственной жизнью. Сейчас же он исходил злостью на Дамблдора, который — Мерлин! — все знал, но позволял Снейпа ненавидеть... И он, Гарри, ненавидел. Искренне считая, что более ужасного человека в мире не существует. И да, он желал убийце Дамблдора смерти. Долгой, мучительной… Наверное, поэтому ему самому теперь так больно. Своя и чужая жизни сплелись внутри змеиным клубком, связались в узел — никаким мечом не разрубить. А где-то за ребрами мучительно колотилось сердце. Как будто старое, местами омертвевшее и невыносимо тяжелое. Боль Северуса, мешаясь с его собственной, разрасталась и пульсировала в каждой клетке тела, в глазах плясали всполохи странного черного огня, и он сдерживал себя из последних сил, чтобы только не сорваться и не схлопотать истощение от стихийного выброса магии. До смерти хотелось выбраться из этой норы, помчаться в Хогсмид, найти Снейпа — плевать, что тот ничего не помнит — и увезти так далеко, как только возможно, чтобы уже никто и никогда не нашел обоих! Но для начала — просто разнести к Мордреду все, что только попадется на глаза. Первым на глаза попалось старое зеркало на каминной полке. Гарри сам не понял, что произошло. В одно мгновение стекло разлетелось на тысячу осколков, засыпав мелким крошевом все на несколько метров вокруг. Не успел он осознать случившееся, как осколки задымились и расплавились, превратившись в тысячу огненных капель. От неожиданности он завертел головой. В кабинете не было ничего, что могло бы произвести подобный эффект. Ничего, кроме него самого. Несколько капель оказалось на мантии, и острый жалящий жар Гарри почувствовал даже через одежду. В полубеспамятстве протянул к горящим в тусклом свете бусинам руку, подхватил пальцами расплавленное стекло и крепко сжал в ладони. По нервам будто ударила молния. Новая вспышка боли, на этот раз физической, затопила мозг, милосердно смыв все воспоминания о прошлом. Теперь он ощущал только ее. — Дыши, Гарри… Отпусти свою магию и просто дыши... Превозмогая приступ боли от растекающегося по жилам огня, он еле слышно повторил фразу Северуса, которой не помнил, но которая — он знал это точно — была сказана ему на этом самом месте спустя всего два месяца после того чертового разговора с Дамблдором. Снейп надеялся, что не будет преподавать у него на шестом курсе, потому что и без того вымотавшему ему душу за весь предыдущий год Поттеру с его и так совершенно незаслуженным «выше ожидаемого» за экзамен вход на занятия по зельеварению продвинутого уровня будет заказан. Но вышло все с точностью до наоборот. На шестом курсе Гарри провел на отработках у Северуса больше времени, чем за все предыдущие годы вместе взятые. Свернувшись калачиком, он обессиленно опустил голову на спинку кресла, прикрыл глаза и медленно вдохнул запах мягкой обивки. Далекий, теплый, с оттенком горьких трав… Все та же терпкая полынь и что-то ускользающее, почти неуловимое, точно дым. И совсем немного как будто дикий мед. И снег… много снега…