Цитринитас

20 декабря. 1998

      В комнате так тихо.       Свеча на столе давно погасла, но в ее блеклом свете все равно никакой необходимости — утренние лучи уже просачивались сквозь зарешеченное окно, безжалостно освещая убогое убранство комнаты, но глаза Гарри не замечали ничего, кроме кружащей под тяжелым пологом пыли. Темнота пугливее света, она съежилась под потолком, дожидаясь своего законного часа, чтобы снова напасть и заявить свои права на его душу. Глупая. Гарри Поттер уже давно перестал бояться темноты. Она прочно обосновалась внутри него, и, как ни странно, Темный Лорд здесь был совершенно не при чем. У его темноты было другое имя. Она была вездесущей, неуловимой и такой же обжигающей, как северный ветер, от которого краснеют щеки, на глазах выступают слезы, а тело охватывает дрожь, пробирающая до самых костей. Эта темнота оберегала его, и она всегда была рядом — стоило лишь руку протянуть.       Ладонь скользнула по лицу в попытке смахнуть затухающее эхо чужого воспоминания. Такого острого и такого смущающего. Стоило ли сомневаться — Снейп и в тот раз сделал свое дело на «превосходно». В общем, как и всегда. Даже теперь, когда его собственная память обо всем происходящем во время тех субботних отработок вернулась, об эпизоде с диадемой Гарри не помнил ровным счетом ничего. В его версии воспоминания Снейп взял из его рук учебник, и они тут же покинули Выручай-комнату. По возвращении у Гарри разболелась голова, Северус предложил ему что-то выпить, после чего он ненадолго задремал, а, очнувшись, обнаружил себя за столом перед едва початой коробкой с карточками из архива Филча, а Снейпа — у дальнего шкафа, занятого проверкой состава какого-то зелья из числа особо неприятных на вид.       Выходит, Северус все понял про диадему. А если и не понял, то начал догадываться. И, конечно, вернулся позже, чтобы изучить ее повнимательнее.       От внезапно накрывшего озарения по позвоночнику пробежала волна ужаса, а колкий воздух застыл где-то на полпути к легким. Ну, конечно! Снейп потому и искал его в ночь перед битвой, что знал где находится когтевранский крестраж! Выручай-комната до последнего была занята студентами, и Северус не мог в нее попасть, чтобы забрать диадему, но вот указать Гарри, где искать то, за чем он столь неосмотрительно явился в Хогвартс, мог. И если бы только Гарри тогда не…       Он зажмурился и до боли смял в ладонях грубую ткань мантии, которой был укрыт. Перед глазами покачивались ослепительные красные пятна.       Если бы не его беспримерная тупость, с Волан-де-Мортом было бы покончено в ту ночь гораздо быстрее, и победа не стоила бы стольких жертв. Он тогда потерял уйму времени! Сперва совершенно бестолковая вылазка в башню Когтеврана, потом не менее бестолковое блуждание по коридорам в поисках хоть какой-нибудь подсказки, хоть чего-нибудь… В то время как все, что нужно было сделать — не прятаться от Снейпа. Довериться ему. Не прячься он от Северуса в ту ночь, все было бы сделано тихо и быстро.       И почему Аберфорт не сказал ему? Он смог спасти им жизнь, послав Добби в Малфой Мэнор (и теперь Гарри точно знал, кто именно познакомил с Добби владельца Кабаньей головы), но зачем он не сказал о том, что доверие Снейпу — гарантия успеха их миссии в Хогвартсе? Что это за гребаная дамблдоровская привычка держать в тайне все самое важное? Если бы только он как последний идиот не подался в башню Когтеврана, сколько жизней можно было бы уберечь! А теперь все те пять десятков погибших — мужчины, женщины, дети — все они были на его совести.       Этой битвы не должно было быть. Северус делал все, чтобы не допустить…       «Вы даете мне слово сделать все, что в ваших силах, чтобы защитить учеников Хогвартса?»       О да, профессор, все, и даже больше, чем вы могли ожидать, когда просили его об этом! Снейп поставил на кон не только собственную жизнь, но и собственную душу, заключив договор на посмертие с некромантом. Но ради чего? Неужели ради тех, кто в течение года не скрывал по отношению к нему своей враждебности, щедро приправленной презрением? Или же Северус с самого начала знал, что некромант не получит того, на что рассчитывает, потому оно завещано другому? Ему. Гарри.       Только теперь, вспомнив всю гамму собственных ощущений на тех субботних отработках, Гарри понял, что с ним творилось в последние месяцы. Еще каких-то несколько дней назад ему казалось, что удивить его уже нечем. Но, выходит, он ничего не знал ни о себе, ни о Снейпе, ни о том, что их связывало. В то время как Дамблдор, дракклы его раздери, знал или же догадался практически сразу, стоило Гарри заговорить с ним о Северусе после стольких недель молчания! Не было, правда, понятно, как ему это удается, портреты ведь хранят всего лишь отпечаток личности того, кто на них изображен, Дамблдор же, не смотря на то, что уже полтора года как мертв, по-прежнему знал больше многих живых, да и в остальном мало чем отличался от прежнего себя.       Гарри снова и снова возвращался мыслями к своему посмертию, пытаясь отыскать в тогдашних словах Дамблдора какие-то намеки на то, что происходило с ним теперь. Тогда, на призрачном вокзале, они говорили о многом — о Гриндевальде, Ариане, Дарах Смерти, Волан-де-Морте, крестражах и силе любви (что бы это ни означало) — и при этом обошли вниманием человека, чья роль во всем случившимся кое в чем превосходила по масштабу даже роль самого Дамблдора. Директору было что рассказать, но Гарри сам при первом же упоминании имени Северуса увел разговор в сторону, почему-то избегая касаться этой темы. Дамблдор подыграл ему и не стал давать информации больше, чем Гарри в тот момент требовалось, но при этом дал понять, что его возвращение более, чем просто желательно — оно закономерно.       «Твое возвращение, быть может, послужит тому, чтобы стало меньше искалеченных душ…»       Так не Снейпа ли, изувечившего по его распоряжению собственную душу, Дамблдор имел в виду в первую очередь? Не Снейпа ли, о котором Гарри думал, боясь признаться в этом даже самому себе, когда спрашивал директора, должен ли он вернуться? Что-то влекло его в мир, который он почти покинул, что-то, вибрирующее глубоко внутри как натянутая до предела струна.       Он напрягся, пытаясь вспомнить тот момент в их беседе. Да, это было в конце, и… это решило все.       «После того как твоя палочка на кладбище Литтл-Хэнглтона одержала победу над его… вместо того чтобы спросить себя, что в тебе есть такого, от чего твоя палочка обретает непобедимую силу, каким недоступным ему даром ты обладаешь, он отправился на поиски волшебной палочки, перед которой якобы не устоит никакая другая…»       Дамблдор не рассказал ему о самом этом даре. Не рассказал даже тогда. Потому что знал, что это не последняя их встреча, что Гарри вскоре придет к нему с вопросами, которым в тот момент просто не нашлось места?       «От тебя у меня больше нет секретов».       Как же!       «Каким недоступным ему даром ты обладаешь…»       Что ж, теперь он знал.       «Бедняга Северус…»       Интересно все же, эти двое импровизировали или все же действовали в сговоре? Зная Дамблдора, Гарри бы скорее поставил на второе. Дамблдор с присущим ему изяществом вернул его самого, перехватив на полпути к посмертию, в то время, как Фоукс под шум битвы занялся Снейпом.       Сколько времени он пролежал, накрывшись старой мантией Снейпа, не в силах не только встать, но и даже просто повернуть голову? Постель все еще была холодной, но теперь Гарри это заботило мало. Созревающий Эмерельд пока что не требовал его внимания, так что не оставалось ничего, кроме как неподвижно лежать и вслушиваться в это хрупкое, сухое безмолвие. Он плохо помнил, как преодолел расстояние от стола до алькова, как упал на кровать и, завернувшись в мантию Северуса, натянул ее до самого носа. Спать было нельзя, так что Гарри из последних сил приказывал себе держать глаза широко открытыми. Северус, наверняка, пришел бы в ужас, если бы увидел эту картину — Гарри Поттер в его мантии на его кровати… Или нет?       Воспоминания Снейпа не давали возможности познать всего масштаба его ощущений, в них не было телесной составляющей, но и того, что Гарри открылось, было достаточно, чтобы понять — Снейп как минимум последние два года с ума по нему сходил. Причем считал эту одержимость нездоровой, не догадываясь о ее настоящих причинах. Он мог обманывать кого угодно, с не меньшим успехом лгал и самому себе, но даже он был не в состоянии что-либо противопоставить силе, которой совершенно не было дела ни до школьных конфликтов Северуса Снейпа с Джеймсом Поттером, ни до противостояния Альбуса Дамблдора с Волан-де-Мортом, ни до предписанной субординации между преподавателем и студентом, ни даже до его влюбленности в Лили Эванс. Отчего-то Гарри не хотел называть это любовью, возможно просто потому что не мог признаться даже самому себе, что ревновал Северуса к собственной матери.       Из тех фрагментов воспоминаний, которые хранил и открыл ему крестраж Снейпа, было понятно — то, что Северус чувствовал по отношению к Лили было окрашено в совершенно иные тона в сравнении с тем, что он переживал рядом с Гарри. Лили на протяжении многих лет была украшением его во многом совершенно безрадостной жизни. Так и оставшееся во многом по-детски наивным, но при этом такое глубокое и настоящее чувство было сложной смесью из восхищения, желания заботы и благодарности за одно ее существование. Но в нем не было того неподвластного рассудку притяжения, той наполненности, того желания близости и плавящего сердце восторга от одного долгого взгляда или робкого прикосновения. Стоило лишь им с Гарри оказаться рядом, стоило настроиться на чувственное восприятие друг друга, как древняя магия тут же являла права на их тела и души.       То, что Северус всякий раз заводил одну и ту же шарманку о Джеймсе, чем выводил Гарри из себя, было настоящим спасательным кругом — теперь он это понимал. Гарри благословил Распределяющую Шляпу, предоставившую ему выбор и не отправившую на Слизерин — правда, теперь уже совсем по другим соображениям. Окажись он на факультете у Снейпа, они были бы вынуждены контактировать гораздо чаще и гораздо ближе, так что одному Мерлину ведомо, к чему это могло бы привести. То, что его присутствие существование Северусу ни на грамм не облегчило бы — это точно. А он сам? Что чувствовал бы он сам, особенно если бы Снейп предстал ему таким, каким был на самом деле, каким он увидел его полтора года назад у волшебного зеркала и о чем до этой самой ночи совершенно не помнил?.. Возможно, то же, что чувствовал теперь, вдыхая до боли знакомый запах и вспоминая точеный профиль, плотно сжатые губы, и прожигающий насквозь взгляд, который — где только были его собственные глаза раньше! — не был ни безжизненным, ни холодным. Напротив, каждый раз встречаясь с снейповскими глазами, он обжигался этим голодным огнем.       — Ты же понимаешь, что он затеял этот спектакль только потому, что получил задание от Дамблдора? Гарри в отличие от Снейпа редко вдавался в беседы с внутренним голосом, уж больно часто «внутренним» оказывался голос чужой. Но теперь, когда тот выскочил, как чертенок из табакерки, метя в самое уязвимое место, Гарри точно знал, чем ему ответить. Теперь, когда он в Снейпе был уверен больше, чем в самом себе.       — Он мог передать мне слова Дамблдора, совсем не раскрывая своего участия в этом деле, он не раз проворачивал подобное. Если бы ему было все равно, он бы так и сделал — знал ведь, что я его ненавижу, и его посредничество все только усложнит. Не знаю, чем Дамблдор думал, когда это ему поручал: сделать так, чтобы я без малейших сомнений поверил словам Северуса Снейпа, когда он за час до победы сообщит мне, что пришло время умирать. И сошлется при этом на слова покойного директора, в чье кресло не промедлил усесться через два месяца после того, как самолично спустил этого самого директора с Астрономической башни… Да я тогда ему не поверил бы, даже если бы он мне в крайней нужде дорогу в уборную показал! Куда проще было заставить меня поверить силой — Елейный бальзам, Империус, да мало ли что… в конце концов он менталист, каких поискать… А он иначе поступил. Он хотел сделать так, чтобы я смог ему доверять. Обезопасил меня до поры от своих откровений, хотя чего ему самому это стоило… Знал же, что мой план на жизнь утвержден и подписан рукой Дамблдора задолго до того, как я собственное имя произносить научился. Эти наши встречи его наизнанку выворачивали… И все только чтобы несколько часов провести рядом со мной. Без маски.       — Он хотел тебя.       — Да, он меня хотел. И теперь я понимаю, что это значит на самом деле.       — И тебя не останавливает, что он Пожиратель?       — Если бы я только знал все это раньше, я бы дал ему пожрать себя целиком…       — …к тому же на двадцать лет старше…       — Плевать.       Гарри прикрыл глаза.       Собственные воспоминания были куда ярче снейповских.       То была его последняя отработка. Снейп назначил ему на вечер, на который у Гарри вообще-то были на совершенно другие планы. Но то ли профессор о них каким-то образом проведал — уж слишком пристально всматривался в него в Большом зале на пятничном ужине — то ли просто сволочная снейповская натура обладала отменной интуицией. Как бы там ни было, на обратном пути из Большого зала в гостиную Гарри был полностью захвачен мыслями о том, куда лучше пригласить Джинни в их последние в этом году выходные перед каникулами, когда какой-то мелкий слизеринец поймал его за рукав и, сунув записку, на которой, судя по почерку, было на ходу набросано «Завтра, семь вечера. Подземелье. С.С.», растворился в проходившей мимо толпе первокурсников. Пергамент вспыхнул и рассыпался в пыль до того, как Гарри успел осознать — с планами на вечер с Джинни можно распрощаться.       Он явился, как и было велено, ровно к семи. На брошенное сквозь зубы при входе «Добрый вечер, профессор» в ответ не прозвучало ровным счетом ничего. Молча усевшись за стол с архивными коробками, Гарри тяжело вздохнул и принялся за осточертевшее дело.       В липкой, давящей тишине прошло около получаса. Гарри несколько раз украдкой бросал взгляд в сторону Снейпа, отмечая, что тот сидит за своим столом совершенно неподвижно, только делая вид, будто занят заполнением каких-то бумаг. Точно чувствуя обращенное на него внимание, Северус тут же возвращал себе привычную маску совершенной непроницаемости, но Гарри не оставляло подозрение, что, стоило ему сосредоточить внимание на переписывании наказаний, которые отбывали какие-то Лоуренс Китс и Редж Олстен в семьдесят четвертом году, как лицо профессора приобретало совсем иное выражение.       Северус вернул ему память спустя почти три четверти часа, проведенных в полной тишине, и в тот момент Гарри показалось, будто он в очередной раз родился заново. Холод подземелья, игры Дамблдора, Волан-де-Мортовы крестражи, слежка за Малфоем и даже Джинни — все потускнело на фоне того, что воскресло в его памяти об их прошлой встрече неделю назад. Но возвращенные воспоминания разбились вдребезги о холодное «Вероятно, это будет последний раз, мистер Поттер».       Гарри почувствовал, как внутри задрожала и лопнула струна, вот уже второй месяц как натянутая до предела. Он не нашелся, что ответить, и потому просто стоял и смотрел на это безжалостное лицо.       Снейп казался бледнее, чем обычно, а костяшки пальцев на скрещенных на груди руках были белыми, точно кости.       — Сегодня вы узнаете одну вещь, о которой после забудете так же, как и обо всем, что происходило во время этих наших встреч. Нет, Поттер, молчите и слушайте! Это приказ директора, если на вас способна оказать воздействие данная оговорка. Он поручил мне сообщить вам кое о чем… это касается вас и Темного Лорда. Его не интересовало как я это сделаю, непременным условием было лишь то, что получить эту информацию вы должны в момент, когда Темный Лорд будет максимально уязвим. Поэтому, хотя вы и узнаете сегодня все, пока что я не смогу отпустить вас с этим знанием. Спустя какое-то время, надеюсь, это произойдет не скоро, мы встретимся еще один раз, и тогда я окончательно деблокирую вашу память.       Неужели этот сухой, бесцветный голос принадлежал тому же человеку, который всего каких-то семь дней назад невесомо касаясь пальцем его щеки, произнес «Доверься мне, Гарри. Просто доверься, и, обещаю, все будет хорошо». Произнес так, что сердце, казалось, увеличилось вдвое. И вот теперь…       — Но почему сейчас и… что значит «не скоро»? — Гарри осторожно подступил на шаг вперед. Снейпу сложно держать эмоциональную дистанцию, если не соблюдается физическая — он это понял уже давно, и теперь пытался разрушить возведенную стену. — У нас ведь еще целый учебный год впереди, мы могли бы…       — Нет, Поттер, не могли бы, — Снейп не отступил и не оттолкнул его. Только почему-то опустил глаза. — Вы ничего не знаете.       С этим было сложно поспорить, но поскольку это было обычной позицией Гарри во всем происходящем, большого впечатления сказанные слова на него не произвели. Потому он предпринял еще одну попытку. Рука осторожно коснулась локтя, неизменно обтянутого черным сукном.       — Но профессор…       — Я сказал — нет! — Снейп зашипел на него с таким ожесточением, что Гарри невольно отшатнулся. — И обещаю, если будет необходимо, я лично позабочусь о том, чтобы вашей ноги в следующем году в Хогвартсе не было!       Гарри стоял, закусив губу, и лихорадочно соображал. За шесть лет он не раз слышал из этих уст в свой адрес угрозы об исключении, но, пожалуй, никогда до конца не верил, что Снейпу удастся привести их в исполнение. В конце концов, Дамблдор не позволил бы этому случиться, и как бы ненавистный профессор не злобствовал — последнее слово в Хогвартсе всегда оставалось за директором. Снейп и сам это прекрасно знал, и в какой-то мент до Гарри дошло, что что бы там Северус ни говорил, всерьез он и сам не верит в возможность подобного.       Но в этот раз все было иначе. Отчего-то Гарри чувствовал, что это не было пустой угрозой. Да и к чему это им теперь? Теперь, когда между ними все изменилось, когда Снейп открыл ему так много, и, можно сказать, открылся сам…       — Есть еще кое-что, — ледяной голос вернул Гарри к реальности. — Перед тем, как вы узнаете то, о чем я должен сообщить, я хочу, чтобы мы расставили все точки над і в том, что касается нас двоих. И, прежде всего, мне хотелось бы, чтобы вы не строили себе на мой счет никаких иллюзий.       Секундная стрелка мерно отсчитывала мгновения, но они, отказываясь выстраиваться в стройную линию, рассыпались у Гарри в голове, точно бусины по полу, как если бы кто-то разбил факультетские часы.       — Я… не понимаю…       — Вы все прекрасно поняли, мистер Поттер, повторять не стану. Нашим отношениям следует остаться на том же уровне, на котором они были все последние шесть лет. Я знаю вашу слабость безоглядно привязываться к мужчинам с темным прошлым, демонстрирующим доброе к вам отношение, но, поверьте, это история не про меня.       Гарри упустил момент, в котором он остался стоять один посреди слабо освещенной комнаты. Снейп отошел к дальнему шкафу и говорил откуда-то из полумрака, как будто его и не было рядом. Никогда не было.       Тишина давила на барабанные перепонки с такой силой, что Гарри отчаянно захотелось закричать. Почему Снейп с ним так? Уж лучше бы продолжал вести себя, как самая последняя сволочь на сотню миль вокруг, пусть бы и дальше цеплялся, унижал и сыпал оскорблениями, чем все то, что происходило! Гарри чувствовал ужасающее его самого сопротивление при одной мысли, что эти полтора месяца были обманом. Может быть, вообще ничего и не было? Снейп — искусный менталист, и мало ли что мог ему внушить, чтобы втереться в доверие. И все из-за какого-то там задания Дамблдора! Но нет. Ведь то, что Гарри увидел в волшебном зеркале в подземелье, да и контракт, лично предложенный Снейпом… Можно ли обмануть это зеркало, так же, как, допустим, Кубок огня? Гарри не знал. Но зато знал другое: Снейп и без зеркала смотрел на него в точности так же. И там, в подземелье, и после. Слишком часто. Иногда Гарри ловил на себе этот взгляд во время обедов в Большом зале и пару раз даже на уроках. Если бы это было ложью, зачем Снейпу ломать комедию, когда Гарри ничего не помнил об их встречах и разговорах? В те моменты он все списывал на извечную отвратительную снейповскую слежку за ним. Но стоило памяти вернуться… Нет, Северус не играл и не притворялся. В конце концов, Гарри безмозглым младенцем уже не был и отлично понимал, что за всеми этими долгими взглядами стоит.       И все-таки Северус, по собственному признанию, приписал Гарри все эти отработки и на каждой из них утягивал его в себя, как в трясину, только потому, что это было нужно Дамблдору. Но неужели Дамблдор не мог найти другого способа? Они ведь с Гарри в течение всего этого года общались так часто и так подолгу… Что, Мордред его побери, мешало Дамблдору сделать то же самое, что намеревался сделать Северус — сообщить свою секретную информацию Гарри, а после до поры блокировать его память, раз уж еще не время ему было об этом знать?! Да и что это за тайна такая, что знать ее Гарри одновременно и нельзя, и необходимо… тайна, которую Дамблдор почему-то доверил только Снейпу?       Что бы это ни было, стратегия, избранная Снейпом была под стать ему самому. Большей жестокости трудно было себе представить. Вывернуть наизнанку душу, соблазнить доверием, внушить веру в то, что рядом с ним Гарри в безопасности, подарить дюжину пусть и не самых счастливых, но, однозначно, самых насыщенных и переполненных самыми яркими чувствами часов, смотреть на него с таким волнением и такой болью во взгляде, и после всего этого ни с чего заявить «Это наш последний раз, вы ничего не знаете и вообще я не хочу вас больше видеть!»       Нет, он добьется от Снейпа ответа. Он ему что, игрушка, что ли?       — Наш договор все еще в силе, сэр?       Снейп ответил спустя несколько долгих мгновений.       — Да, пока вы здесь. Но только сегодня.       Дверца шкафа с глухим стуком закрылась. Гарри не видел, чем был занят Северус все то время, что он безуспешно пытался прийти хоть к какому-то пониманию происходящего. Но стоило Снейпу повернуться к нему, картина тут же прояснилась, и Гарри понял — разговор будет серьезным. В руках, плотно обтянутых по самые пальцы жесткими манжетами, два бокала с огневиски. Знал ли Снейп, что Гарри никогда прежде не пил настолько крепких напитков, да и как бы вообще не имел права этого делать до совершеннолетия? Хотя, впрочем, какая разница.       Северус, не сводя с его напряженного взгляда, кивком указал на кресло у камина.       — Присядьте здесь.       Всякий раз, оказываясь в этом кресле, Гарри ощущал какую-то странную уязвимость. Как будто оно знало о нем что-то такое, чего не знал даже он сам, и это знание было самой безжалостной правдой из всех. От нее нельзя было ни отвернуться, ни отмахнуться.       Северус дождался, пока Гарри усядется, в несколько шагов приблизился к вечно холодному камину, и так и остался стоять, вынуждая смотреть на него снизу вверх.       — Выпейте, Поттер.       Гарри даже мельком не взглянул на протянутый ему бокал с блекло мерцающим на самом дне янтарным напитком. Он был не в силах ни отвести глаз от бледного лица, ни расцепить точно окоченевшие на рукавах мантии пальцы, ни заставить себя дышать в обычном ритме. Он слишком хорошо знал этот гипнотический взгляд и даже не пытался защититься от неминуемого вторжения в разум. Он почти ощущал, как частит чужое дыхание на его коже, как быстро приливает кровь, как нестерпимый жар бьет по оголенным до предела нервам… Что ж, пусть Снейп знает, чего добился своими играми в доверие. И пусть теперь живет с этим, раз не имеет смелости признать за собой очевидного.       Мгновение бездействия тянется слишком долго, слишком мучительно. Наконец, Северус не выдержал:       — Да пейте же в конце концов!       Гарри, очнувшись от наваждения мыслей, резко выдохнул, зажмурился и залпом выпил все содержимое протянутого бокала. Горло обожгло, точно огнем, но как только первая волна жара схлынула, по всему телу разлилось вязкое тепло, даря чувство наполненности и расслабления.       Снейп едва пригубил из своего бокала, поставил его на каминную полку и, прислонившись к порталу спиной, тихо заговорил, глядя куда-то поверх головы Гарри.       — Есть причина, по которой существует эта связь между сознанием Темного Лорда и вашим. В ту ночь, когда… я хочу сказать, когда благодаря защите вашей матери смертельное проклятие, направленное на вас, поразило самого Темного Лорда…       — Дамблдор говорил, что он ненамеренно передал мне часть своих магических сил, — вставил Гарри, но вдруг осекся. Говорил ли Дамблдор об этом и со Снейпом тоже?.. Возможно, но если подумать, то причем тут вообще Снейп? Это только его дело. Его, Волан-де-Морта и Дамблдора.       — Он передал вам не только часть своих сил, — в тон ответил Северус, и сомнения Гарри в мгновение ока рассеялись — он знает. Но того, что Снейп намеревался сказать дальше было, похоже, слишком много даже для него. Нервно тряхнув головой, он прикрыл глаза и рвано выдохнул: — Мерлин… думал, будет проще. Ну, что ж…       Он поднял левую руку и одним уверенным движением закатал на ней рукав до локтя.       Гарри рефлекторно перевел взгляд туда, где на белой коже четко различались контуры отвратного грязно-серого клейма. Ощущение было до крайности странным, казалось, что Снейп стоит перед ним совершенно обнаженным.       Северус шагнул вперед и теперь зловещий рисунок маячил у Гарри почти перед самым носом.       — Прикоснитесь к ней.       Да что вообще к дракклам происходит! Глаза предательски заслезились, но Гарри не решался даже моргнуть, только как зачарованный смотрел на змеиный изгиб, ныряющий в бесконечность в бездонной пасти черепа.       — Я думаю, вы достаточно догадливы, чтобы понять, мистер Поттер, — безжалостно продолжил Снейп. — Если то, что сообщил мне директор правда, вы сможете на нее воздействовать.       Он? На Черную метку?!. Бред какой-то. И что вообще значит «воздействовать»?       Гарри несколько раз моргнул, пытаясь собраться с мыслями, но мысли в голову не лезли. Снейп же выжидательно стоял рядом, вытянувшись как струна, и никаких пояснений не давал. Но, в конце концов, раз он сам об этом просит…       Гарри медленно поднял руку и с силой сомкнул пальцы на протянутом запястье. Снейпу, судя по тому, как сузились его глаза и заострились скулы, одним только титаническим усилием воли удалось удержать себя от того, чтобы дернуться и вырвать руку из захвата. Но Гарри, вместо того, чтобы просто исполнить сказанное, только сжал запястье еще сильнее и поднялся, крепко удерживая оголенную руку Снейпа. Под пальцами бешено колотился пульс, каждый удар — точно электрический разряд по нервам.       — Зачем? Неужели ты хочешь, чтобы я…       — Совсем необязательно делать мне больно, Поттер. Но… если у вас получится внушить мне через нее что-нибудь… мысли или ощущения…       Кажется, он начинал понимать, что именно Снейп пытается ему донести. Но осознание было слишком болезненным, а выпитое огневиски милосердно притупляло весь ужас подступающего понимания. Как будто все это принадлежало какому-то другому миру. Этот мир был там, на поверхности, в недра подземелий ему было не дотянуться. Там, наверху, были крестражи, там был Дамблдор, там был Волан-де-Морт, там были все остальные, там был Гарри «Избранный» Поттер. А здесь значение имело только то, что происходило между ними двумя. Прямо сейчас.       — Может быть, у меня получится внушить тебе звать меня по имени? — осторожно огладив руку, но при этом избегая прикасаться к клейму, шепнул Гарри. — Почему ты боишься произносить его, Северус? Даже если это и правда, я — не он.       Не выпуская запястья и не поднимая глаз на Снейпа, Гарри скользнул большим пальцем по чувствительной коже и коснулся метки, тут же ожившей под его прикосновением. Снейп вздрогнул. Гарри, наконец, оторвал взгляд от созерцания клейма и, взглянув Снейпу прямо в глаза, спросил:       — Ты действительно этого хочешь? Хочешь в этом убедиться?       И скорее прочитал по губам, чем услышал:       — Важно, чтобы убедился ты.       Чувствуя, как внутри яркими вспышками зарождается предвкушение острого, до сих пор неведомого ему наслаждения, Гарри потянулся к затылку Снейпа и зарылся горячими непослушными пальцами в пряди черных, как смоль волос. Тот замер перед ним, не дыша, но Гарри видел, как темный взгляд заволакивает пелена, с каждым ударом сердца все сильнее и сильнее. Пальцы на запястье разжались, огладили тонкую полупрозрачную кожу, скользнув по предплечью вверх, и Снейпу не хватило выдержки сдержать низкий, тихий стон.       Гарри почувствовал, что лоб у него, не смотря на холод в подземелье покрылся испариной. Жаркие волны толчками расходились по телу, делая его чувствительным и податливым, и если бы только Снейп перестал сопротивляться самому себе… Происходящее казалось совершеннейшим безумием. Гарри в смущении закусил губу и тяжело задышал.       — Что ты чувствуешь, Северус?       Вопрос был неприкрытой провокацией, но Снейп, все еще сохраняющий остатки самоконтроля, в ответ лишь зажмурился и медленно покачал головой. Взглянув в затуманенные, точно два черных колодца глаза, Гарри потянулся к лицу напротив и, вдохнув запах волос, откуда-то знакомый ему, кажется, всю его жизнь, медленно проговорил на ухо:       — Говори, Северус. Ты сказал, наш договор в силе, и я хочу, чтобы ты произносил вслух все, что чувствуешь. Ты молчал слишком долго, теперь пришло время говорить. Сейчас… Давай.       Но Снейп, точно скованный Парализующими чарами, похоже, совсем перестал дышать. Гарри чуть царапнул метку ногтем, как вдруг его пленник с рассерженным шипением и ловкостью хищника вывернулся из захвата и оттолкнул его с такой силой, что Гарри отшатнулся назад и, потеряв равновесие, рухнул обратно в кресло.       — Я вижу, вы все поняли, мистер Поттер. На этом наши встречи окончены.       — Но Северус…       — Я сказал — это все!       Снейп был не просто в ярости. Это было совсем не то, что тогда, на пятом курсе, когда он выгнал Гарри из этого самого кабинета за самовольное погружение в Омут памяти. Он был в шаге от того, чтобы сорваться в истерику, Гарри кожей это ощущал, хотя и не мог понять почему. Все эти семь недель он регулярно видел Снейпа без привычной агентурной маски — видел, слушал, чувствовал… И он был готов голову на отсечение дать, что не сделал ровным счетом ничего из того, чего Северусу не хотелось самому. Разве что только…       Вдруг его ослепила догадка, заставившая все нутро перевернуться. Снейп увидел в нем другого. В его глазах все происходящее было желанием не Гарри, а того, кто оставил на нем эту самую проклятущую метку. Но неужели они с Волан-де-Мортом…       Нет, только не это!       — Северус, дай мне сказать, — тихо, но непреклонно начал Гарри. Но тот и слушать не желал. Обхватил себя руками, пытаясь вернуть хотя бы крохи привычного самоконтроля, и безучастно уставился на серую стену за камином.       Отвернулся к стене.       Отгородился стеной.       — Я не хочу тебя больше видеть, — монотонно, чуть ли не по слогам отчеканил Снейп, и голос его дрожал на каждом. — Пожалуйста, дай мне делать то, что я должен, но в остальном избавь меня от своего присутствия. Тебя и без того слишком много.       — Но я ничего не делал! — выкрикнул Гарри, пытаясь перекричать, разбить эту непрошибаемую стену. Вскочил на ноги и замер, уставившись на спутанные его собственными пальцами волосы на снейповском затылке. — Я хочу сказать — с меткой, я не делал ровным-счетом-ничего. Я просто… я хотел, чтобы ты себя отпустил. Я вижу, как ты мучаешься и… я не могу этого больше видеть. Еще недавно я ненавидел тебя, это правда, но я же ничего не знал! К тому же ты сам… черт, да к чему это все…       Пальцы Гарри вцепились в каменные плечи Снейпа, заставив того развернуться.       Встретившись взглядом с влажным блеском немигающих черных глаз, Гарри протяжно выдохнул и, вкладывая в слова всю искренность, на которую только был способен, горячечно выпалил:       — Северус, я не знаю, что со мной творится! Но это сильнее меня. Да, нам нельзя этого делать, хотя, честно говоря, мне плевать на предрассудки — я просто не хочу тебя терять.       Сердце колотилось, как бешеное, Гарри не знал, сказал ли бы он все это, если бы не тот глоток огневиски, а Снейп смотрел на него так, как будто не слышал или не понимал. А, может быть, просто боялся понимать. Так же, как он сам боялся думать о том, что теперь звонким молотом непрестанно стучало у него в мозгу — «ты — крестраж, ты — крестраж». Он догадывался и раньше, но теперь… А теперь ему терять было уже нечего.       Плохо соображая, что делает, Гарри подался ближе, так, что уже мог различить каждую ресничку, каждую мелкую морщинку вокруг глаз, давний бледный шрам на правой скуле и несколько свежих ранок на сухих, плотно сжатых губах.       — Посмотри мне в глаза, Северус, — зачастил он, — посмотри и скажи, что ты этого не хочешь! Всего одно слово — и я освобождаю тебя от всех обязательств по нашему договору. Пожалуйста, сделай это, а потом можешь поступать, как считаешь нужным. Считай это моим последним желанием. Если я правильно тебя понял, я имею на него право.       Глаза Снейпа лихорадочно блеснули, он снова качнул головой и приложил палец к губам Гарри. Сердце пропустило удар, сделало двойное сальто и понеслось вскачь, опережая все неуклюжие мысли и ложные опасения. Ну конечно, Снейп не мог ему соврать. И этот жест, полный невысказанной отчаянной мольбы, был самым красноречивым ответом. В словах больше не было необходимости.       Гарри перехватил его руку, коснувшись дрожащими губами сперва кончиков пальцев, затем центра ладони и, наконец, склонившись, робко накрыл ними бьющуюся вену на запястье, так осторожно, как будто касался самого сердца.       Он знал, что выглядит полным идиотом. Знал, что Снейп сейчас придет в себя и вышвырнет его из своей норы так, как делал это всегда, и, что хуже всего, не оставит ему даже памяти. «Живите свою жизнь, мистер Поттер», «Не нужно ко мне привязывался, Поттер»… Вечно этот чертов «Поттер»! Гарри начинал ненавидеть свою фамилию, когда она произносилась Снейпом, почти так же, как ненавидел ее сам Снейп. Но те несколько раз, что Северус назвал его по имени, при одном лишь воспоминании действовали, как глоток крепкого огневиски.       С плотно закрытыми глазами Гарри почувствовал, как чужая ладонь прижалась к его пылающей щеке. Северус медленно приподнял его голову за подбородок, заставляя посмотреть себе в глаза, и провел большим пальцем по приоткрытым раскрасневшимся губам.       Гарри вдруг почувствовал, что перестает владеть собой. Это внушило испуг, но ровно на одно мгновение. Стоило сжатым губам Снейпа дрогнуть в неком подобии улыбки, как все остальное просто перестало для него существовать. Гарри подался вперед, и по-мальчишески неумело, как будто вообще делал это в первый раз в жизни, прильнул к этим суровым, но, как оказалось, таким теплым губам, которые тут же жадно прижались к его собственным.       Мир закружился волчком и лопнул перед глазами. Гарри показалось, что он ослеп и оглох, а, может быть, и вообще умер. Страннее всего было то, что он как будто уже знал, каково это — умереть. Как будто когда-то давно, в какой-то другой жизни уже проделывал это.       Не отдавая себе отчета в том, что делает, Гарри вцепился в рассыпавшиеся по плечам черные волосы и прижался к Снейпу всем телом, в то время, как в голове огненным колесом крутилось только одно: «Пожалуйста… Северус, пожалуйста…» Точно в бреду, точно в горячке. Он и сам не знал, о чем умолял Снейпа, но тот и не нуждался в объяснениях.       Северус притянул его к себе властно, в чем-то даже грубо, и на головокружительном контрасте, едва касаясь, провел языком по раскрывшимся ему навстречу губам. Гарри запустил пальцы глубже в тяжелые мягкие пряди, сжал сильнее, и подался вперед, стараясь продлить поцелуй, толкаясь вслепую, как новорожденный звереныш, в горячее влажное тепло, от которого теперь зависела, кажется, сама его жизнь. Ему не хватало воздуха, но остановиться означало перестать дышать вообще.       Снейп обхватил его одной рукой за плечи — так крепко, что Гарри почти не мог пошевелиться, а второй по-прежнему гладил по щеке, увлекая все глубже в поцелуй, уже куда более уверенный, нетерпеливый и откровенный. Тонкие пальцы то и дело касались шеи, ласкали нежную кожу за ухом, сминали волосы на затылке, а горячее дыхание обжигало губы. Жар стекал с них в горло по гортани вниз, разливался в груди, затапливал обжигающими волнами низ живота.       Гарри больше не мог этого вынести, в изнеможении прикрыл глаза и запрокинул голову, открыв Снейпу полный доступ к беззащитной шее. Тот не сдержал хриплого стона и, действуя так, как будто делал то, на что всегда имел полное право, с силой прижался губами к тому участку кожи, где особенно отчетливо прощупывался пульс. От ощущения легкого удушья и горячего, надрывного дыхания на влажной от поцелуев коже в голове у Гарри затуманилось, и он, стремительно и необратимо теряя последние крупицы разума, попытался вжаться в Снейпа, в отчаянной готовности отдать все, лихорадочно умоляя.       Северус не мог не чувствовать того же, Гарри видел, что и он так же неотвратимо теряет над собой контроль, но Снейп оставался Снейпом — осторожность даже в этот момент брала в нем верх над вожделением.       Привычным жестом сняв с него очки, Северус чуть склонился к его лицу и, прижав к нему обе ладони, принялся покрывать торопливыми поцелуями каждый дюйм — лоб, заполошно бьющуюся за виске жилку, скулы, щеки, подбородок. Упавшие на лицо черные пряди приятно щекотали кожу, и Гарри совершенно затерялся в этих новых ощущениях, всецело отдаваясь на милость терзавших его с таким яростным упоением и такой ненасытной нежностью губ.       Гарри казалось, Северус мог бы вот так целовать его вечно, то обжигая сбивчивым, точно спешащим угнаться за чем-то, дыханием, то чуть прикусывая, то касаясь горячим влажным языком каких-то особо чувствительных мест. Окутывая собой, отдавая всю свою силу просто за то, чтобы чувствовать живое тепло, отзывающееся на его прикосновения. Его, Гарри, живое тепло.       Глухая, неприступная тишина разбилась вдребезги, наполнившись шорохом, дрожащими стонами и шепотом, которым они звали друг друга, находясь в полувздохе от падения в бездну. Гарри чувство падения было знакомо так же хорошо, как и чувство полета, но это не было похоже ни на то, ни на другое. Он парил над этой искрящейся бездной, а кровь внутри гудела и плавилась, заполняя вены вместо себя жидким золотом. Гарри был уверен, еще чуть-чуть — по ним побежит живой огонь и у него отрастут крылья.       Дыхание — уже не разобрать где чье — становилось все учащеннее и прерывистее. Прошлое, будущее — все исчезло. И гори адским пламенем все пророчества мира! Его судьба в этот самый миг склонилась над ним, и от одного только взгляда — жадного, жаждущего и нежного одновременно — голова у него шла кругом. Гарри снова и снова всматривался в эти бездонные глаза и чувствовал, что тонет. Никаким зельям, никаким чарам было не под силу сотворить такое. И теперь он понимал, что против этой силы шансов нет ни у кого — ни у Волан-де-Морта, (который в этот момент, когда руки Северуса держали его так крепко, что непонятно, где чье сердце стучит, почему-то виделся каким-то жалким сморщенным существом), ни даже у самой смерти.       Сознание возвращалось и отступало толчками. Гарри не успел заметить, когда они успели переместиться в кресло.       Ни на секунду не разрывая зрительного контакта, Снейп снова наклонился, и Гарри скользнул языком по его приоткрытым губам. Чуть сладковатый, терпкий, дурманящий привкус крови смешался на языке с соленым привкусом слез, которые непонятно кому из них принадлежали. Северус отчаянно заставлял себя сдерживаться, иначе их занесло бы слишком далеко.       Кровь ударила Гарри в голову и он тут же, потянувшись, впился в губы Снейпа новым жадным поцелуем, с упоением слизав еще одну выступившую на них ярко-красную каплю.       Красный. Цвет боли, счастья и дома.       Его любимый цвет.       Гарри облизнул губы с особым выражением. Выражением, которое подействовало на Снейпа сильнее самого сильного любовного зелья и Возбуждающих чар вместе взятых. Северус вздрогнул, и Гарри почувствовал пронизывающую дрожь, охватившую все его тело. Снейп до боли впился пальцами в его подрагивающие плечи, привлекая к себе, и рефлекторно подался бедрами вперед. Имя Гарри стало в его жестких устах, прижатых к лихорадочно пульсирующему взмокшему виску, одним лишь придыханием в низком стоне, больше похожем на хриплое рычание. Не выдержав, Гарри откинулся назад и застонал от ни с чем не сравнимого удовольствия, что огнем охватило все тело. Жар был почти невыносим, вслед за телом волна безумного наслаждения накрыла разум, но спустя несколько ослепительных мгновений отступила, оставив по себе тихое блаженное расслабление.       Снейп пересадил Гарри к себе на колени и продолжал неотрывно смотреть на него, ничего не говоря. Гарри чувствовал этот взгляд на себе даже при том, что его собственные глаза все еще были закрыты. В точности как тогда, у волшебного зеркала, показавшего ему самую изнанку души Северуса… Интересно, что они увидели бы в нем теперь? Ответ был слишком очевидным и картинка, которую тут же подбросило ему воображение, заставила Гарри густо залиться краской. Все еще не поднимая ресниц, он на ощупь нашел на своем колене ладонь Снейпа и переплел его пальцы со своими.       Справившись, наконец, с приступом смущения, Гарри набрался смелости и заглянул в искрящиеся, в точности, как та бархатная темнота, которая все еще его не отпустила, черные глаза.       — Такого у меня не было ни разу, — улыбнулся он. — Чтобы просто от поцелуя…       Ответом ему стал еще один.       — У меня тоже.       Сердце Гарри под этим проницательным взглядом готовo былo вырваться из груди и улететь куда-то в окно. Не помня себя, не помня дат, имен и всего того, что дожидалось его там, наверху, он всматривался в обращенное к нему лицo с точеными чертами и хотел навсегда запечатлеть егo в памяти именно таким, каким оно было в этот момент. Но Снейп на саму его мысль об этом только снова покачал головой.       Наклонившись, Гарри опустил голову ему на грудь и замер, прислушиваясь к восстанавливающемуся ритму сильного сердца.       — Пообещай, что однажды… когда все это закончится… мы проснемся рядом. Где-нибудь…       Теплая рука тут же легла на голову, пальцы невесомо перебирали волосы. Так длилось долго.       — Ничего не бойся, Гарри. Я тебя не оставлю. Ты будешь жить. Обещаю.