Глава 1. «Утешение в слезах»
10 марта 2023 г. в 23:51
Здесь, в лагере, я испытываю истинное блаженство. Однако я слишком поздно был освобожден от бремени исполнения преступных приказов и тяжести принятия ответственных решений. Лагерная жизнь проста как дважды два. Череда заученных действий и серая беспросветная повседневность. Работа — барак, работа — барак, работа — барак… Иногда я ощущаю себя механизмом, старой ржавой шестеренкой, часами, идущими вспять, — чем угодно, но не человеком. В этом есть определенное извращенное удовольствие — быть неправильной или никому не интересной вещью, предметом, вызывающим вопросы, но не представляющим особой ценности.
Германия капитулировала полгода назад. Достаточно времени, чтобы принять факт столь очевидного поражения. Подобных мне здесь сотни, и каждому в данных условиях гораздо проще считать себя той самой шестеренкой. Ты не так уж виновен, если был инструментом в руках власти, командования, фюрера. Ты исполнял приказы, потому что должен был. Все просто. Ну а если вдруг так случалось, что ты проявлял необычайное усердие и педантичность, личную инициативу в достижении определенной цели, то что уж поделаешь — война.
В этом месте истина особенно беспощадна, ведь слишком хорошо вдруг стало заметно, во что превратилась наша храбрость во славу рейха, наша бравада о торжестве немецкого оружия. Кажется, я и раньше пугающе близко подходил к осознанию реальности собственных заблуждений, я видел ее в гниющей плоти наших солдат в оврагах и окопах, навсегда проклятых и забытых. Сложно избавляться от чувств, когда их переизбыток, но ничто не берется из ниоткуда. Не впервые человек создал ад на земле, утверждая, что создает рай…
Лагерное начальство не в меру лояльно. Иногда мне кажется, что мы заслужили большего наказания. Возможно, я просто утратил чувствительность. Не знаю, что могло бы меня оскорбить либо уязвить, но не трогает и не задевает практически ничто. Советский плен оказался не так уж страшен. Однако мало что может показаться пугающим тому, кто не видит особого смысла держаться за жизнь. Хотя… одно обстоятельство все же есть. Только не вполне понятно, есть ли надежда.
Здесь еще острее вырисовывается проблема веры в ложные идеалы. В конце концов мы все оказались там, где оказались, из-за идеи превосходства, мы вышли из нее, отринув моральные предрассудки и позволив себе поверить в то, что война все спишет, ведь победителей не судят. Тут полно тех, кто творил страшные вещи, кто был уверен в правильности и обоснованности своих действий и уверен сейчас. Мы все являемся соучастниками, и вряд ли уместными будут размышления о том, кто в большей степени, а кто — в меньшей.
Я пытаюсь не утонуть в мутном озере бесцельных умозаключений, но когда вспоминаю о прошлом, приведшем меня к личному фиаско, то ощущаю нервный скрежет в глубинах подсознания, словно проказа въедается в сердце. В такие минуты я — низший разум, абсолютно безоружный и до обидного предсказуемый.
Не всегда мне доводилось так много времени проводить в праздных размышлениях обо всем на свете. Теперь же воспоминания — единственное, чего у меня в избытке. Я осознал, что ранее никогда так сильно не пытался отыскать истину и ответы на беспокоящие и острые вопросы именно в своей голове. Это был скорее мгновенный, точный анализ, оценка, облекаемая в вязкий сопутствующий контекст. Если у всего имеются причина и следствие, — и следствие более чем ясно, — то где искать причину? Когда все началось? Я вгрызаюсь в память, врезаюсь в нее, словно тонкий острый лед, гонимый волнами и впивающийся в береговой песок… И впервые за всю свою жизнь мне выпадает возможность быть честным с самим собой. Я слишком долго был лишен данной привилегии, и даже когда жизнь снова и снова ставила меня перед выбором, мне казалось, что я всего лишь перехожу на новый уровень куда более изощренного самообмана. Последствия, с которыми мне суждено было столкнуться, явились закономерным итогом череды выборов и персональных решений. Однако более гуманной расплаты и пожелать было невозможно. Время извратило все существующие смыслы и течет здесь совсем по-иному. И совсем по-иному я смотрю на себя самого…
Я родился 15 мая 1910 года в Вюрцбурге. Мой отец, Ганс Рат, приехал туда в качестве преподавателя из Штутгарта, где обучался в частной юридической школе. Однако правовой практики ему оказалось недостаточно. В звании лейтенанта он воевал в первую мировую войну и погиб в битве при Вердене в 1916 году. (Знал ли он, ради чего?) Моя мать, Клара Румпф, происходила из Саксонии, из семьи мелких торговцев. Овдовев после шести лет брака, она не стремилась к новому замужеству.
Когда мне исполнилось восемнадцать, я был зачислен фанен-юнкером в 12-й пехотный полк в родном Вюрцбурге. Позже я объяснял свое решение желанием служить Германии. Когда именно я обнаружил в себе подобное рвение, не припомню, однако стоит заметить, что немалую роль в выборе мной данного ремесла сыграл образ отца. Это стало определяющим моментом в моей судьбе, поскольку отныне моя жизнь была связана с воинским долгом. Думая об отце, я представлял его храбрецом, одним из тех героев, что смело и отважно поднимали французов на штыки. Однако обстоятельства его гибели были неизвестны. Возможно, в те дни, окрыленный идеей послужить отечеству и мечтая о воинской славе, я вовсе не был бы им благословен.
Позже я учился в пехотном училище рейхсвера в Дрездене, вскоре после чего сдал заключительный офицерский экзамен и в 1933 году получил звание лейтенанта — в том самом году, когда к власти пришли национал-социалисты. Я не разделял в полной мере их расовых идей, однако идея фюрерства к тому моменту казалась мне вполне оправдывающей себя и единственно верной. Объединить и возвысить Германию мог только сильный и целеустремленный лидер, вождь, обладающий даром убеждения и всецело преданный идее возвращения былого величия. Германия периода Веймарской республики представляла собой жалкое зрелище. Безработица, нищета, отсутствие перспектив, улицы, заполоненные попрошайками и беспризорниками — вот чем стала моя страна после войны. Все мы, офицеры, жаждали перемен, реванша. Именно поэтому я с воодушевлением воспринял приход Гитлера к власти.
В 1935 году был принят закон об основании вермахта — новой боевой силы рейха. В те дни я твердо был уверен в правильности всего происходящего. Нужно было уметь жертвовать собственным благом ради блага общего. Каким же блестящим офицером я тогда был! Кто бы мог знать, что годы спустя урок жестокого личного заблуждения я усвою лучше, чем военно-полевой устав.
Поражение — не в немецкой крови. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что это была уязвленная гордость целой нации, а значит, благодатная почва для укоренения националистических настроений. На каменном пороге лютеранской кирхи, куда в детстве водила меня мать, кто-то выцарапал слова: «Утешение в слезах». Дало бы провидение каждому подобное утешение! Но не в слабости рождается триумф. Мы не нашли в себе сил остаться побежденными, однако мы нашли возможность утешения в крови других народов.