Письмена

      Проходит много месяцев с тех пор, как он остался один. И эта тишина, эта пустота давит с каждым днём всё сильнее, вытесняя все чувства и заполняя собой каждую мысль, каждую минуту проведённого в одиночестве времени. Даже во сне спасения он не находит, потому что эти сны превращаются в кошмары, из раза в раз, заставляя просыпаться в холодном поту, задыхаясь, с болью от огромного чувства потери. Которую он не может предотвратить, утопая каждую ночь снова и снова. Таков путь.       Ни семьи, ни клана, ни корабля. Он потерял всё, чем дорожил. Отступник и предатель.       Он должен был так поступить, ради дитя, и это было верным решением. Но отчего же так больно?       Дин Джарин — наёмный убийца. Хладнокровный охотник за головами. Но это маленькое зелёное существо растопило его сердце, согрело любовью, заставило довериться и привязаться, а потом оно разбилось. Вдребезги.       В тот день мир рухнул. Сжался до размеров комнаты, в которой Дин видел малыша, как ему казалось, в последний раз. Его малыша.       Как бы сильно он ни упирался, ни старался убедить себя, что это задание, это долг, не более, и расставание настигнет их рано или поздно. Ему казалось, что он будет готов, потому что это правильно. Но всё изменилось гораздо сильнее, чем он мог себе представить, когда он узнал имя ребёнка. Больше не «объект», не «Вомп-крысёныш». У дитя есть имя, есть сердце, которое он вручил Дину своей маленькой когтистой лапкой. Он всё слышал и понимал. Грогу стал его семьёй, кланом «Из двух».       И даже факт, что он вернул дитя его сородичам, ни капли не облегчал ту боль, которую приносила ему чёрная дыра, возникшая после того, как огромные тёмные глаза Грогу скрылись за дверью лифта.       Это конец. Он держался до последнего, ребёнок не должен был заметить слёз. Но больше сдерживаться не было нужды, его лица больше никто не увидит.       Хватает сил, только чтобы неловко поднять шлем и вернуть его на место. Пока по щекам и подбородку стекают горячие слёзы в немом рыдании.       Кара, чувствуя напряжение, подходит ближе к нему. Хочется поддержать, подбодрить, но разве есть слова, которые помогут, когда тебя лишают семьи?       Из всех присутствующих лишь она знает о его боли, хотя бы частично. Единственное, что у неё получается, это выдавить из себя: «Всё будет хорошо», — мягко и ободряюще положив руку на его плечо.       Дин лишь кивает, отмахиваясь: «Я в порядке», — всем видом давая понять, что его сейчас лучше не трогать.       За спиной начинается спор — насчёт Гидеона, меча, возможного боя и судьбы Мандалора. Принцессе Бо-Катан всё равно на его боль, ей не понять.       Как только всё стихает и на посадку заходит Раб I, больше ничего не имеет смысла и значения.       Ему некуда податься, не на чем. Мир померк и стих. Космос, безжизненный и бесконечный, холодом начинает проникать под броню, которая становится не спасением, а клеткой. Какой смысл в защите, если боль идёт не извне, а струится по венам изнутри.       На Неварро. Или Татуин. Но ни на одной из планет он не чувствует, что ему там есть место.       Неловко взгромоздившись на кресло, Дин смотрит в иллюминатор, пока Феннек и Кара продолжают о чём-то говорить. Но через какое-то время, будто через толщу воды, слышится голос Бобы, который рассказывает о его стычке с местным синдикатом на Татуине.       Решение приходит само собой. Терять больше нечего.