Письмена

27 недель.

             — Уснули наконец, — раздался усталый шёпот Бобы в полумраке кухни. — Я уже и не надеялся, что этот день закончится. Время, конечно, неплохо провели, но столько ходить пешком должно быть просто противозаконно. Совсем не жалеете старика.       Обжигающее дыхание обдало загривок Визслы, и кожа невольно покрылась мурашками, когда горячие руки вдобавок обвили талию. От неожиданности сердце гулко забилось в груди, и мандалорец шумно сглотнул.       — Тапками шаркай хотя бы, Готры ради. Я так когда-нибудь реально вмажу тебе от испуга, — вполголоса прошипел Паз, продолжая убирать со стола остатки ужина.       — Такой большой — и боишься? Неужто Дин тебя так застращал своими угрозами? А побороться с тобой я всегда не против, — довольно промурлыкал Фетт, после чего в плечо пришёлся нежный поцелуй.       — Не боюсь, просто тебя обычно слышно. Но, видимо, не сегодня.       — Не сегодня, — следом повторил охотник и аккуратно развернул его к себе, всё так же придерживая за талию и вжимая в кухонный стол бёдрами.       Прошло достаточно много времени с той странной ночи на «Ишимуре», но Боба никак не оставлял своих попыток уделять угрюмому мандалорцу внимание. Паз же продолжал тушеваться, просто потому что отголоски прошлого с новой силой давали о себе знать, а в голове вдобавок ко всему никак не укладывалась его роль во всём этом. Если с Дином было всё понятно и легко, то Фетт вызывал в нём неоднозначные чувства, желания, мысли и слишком много вопросов к самому себе. От которых Визсла пока что умело уклонялся и которые упорно игнорировал.       — Ты меня когда-нибудь в могилу сведёшь своими внезапными порывами нежности, — нахмурившись, он уставился в карие глаза мужа.       — За кого ты меня принимаешь? Я не так уж часто тебя пугаю, не преувеличивай. Да и к тому же я правда стараюсь шуметь, но ты меня всё равно упорно не замечаешь. А может, и избегаешь, — обезоруживающе, хитро улыбнулся Боба со своим привычным лисьим прищуром.       — Неправда, но я знаю, что ты сейчас как обычно возьмёшься спорить. Предупреждаю сразу, я слишком устал, чтобы пытаться тебя переубедить, поэтому отпусти меня или пойдём спать, — измученно попытался выпутаться из его рук Паз и с трудом подавил в себе неожиданную волну смущения, когда грубые пальцы мягко прошлись по спине, считая рёбра. Однако румянец всё же предательски заставил уши гореть, потому что объятия Бобы стали ещё крепче.       — Обязательно пойдём, но позже. Я соскучился и хочу побыть с тобой, — неожиданно прошептал охотник, напирая ещё больше.       — Мы ведь почти всегда вместе, с чего вдруг? — попытался отшутиться Визсла, но, заметив всю серьёзность в глазах мужчины, сразу же замялся. Стало неловко до невозможности, потому что и дураку было понятно, что Фетт ждал вовсе не такого ответа.       — Речь не об этом, — обречённо вздохнул Боба, затем снисходительно улыбнулся. — Я знаю, что ты у нас неприступная крепость, по крайней мере для меня, но не думай, что я сдамся и перестану искать к тебе подход. В конце концов, я тоже заслуживаю любви своего «большого мальчика».       В эту минуту смятение на лице мандалорца можно было заметить невооружённым взглядом. Внезапно накатившая тревога будто разворошила гнездо противоречий где-то глубоко внутри. И Паз никак не мог позволить себе или кому-то другому преодолеть этот незримый рубеж, что взаправду будто нерушимой крепостью сохранял в себе все его скелеты в шкафу и принципы. «Своего» звучало из уст охотника слишком правильно и нежно, но вместе с тем заставляло желудок скручиваться в болезненном спазме из-за вызванного диссонанса. Ведь он держал Бобу на расстоянии не просто так. Не вытерпев столь пристального внимания, Визсла с тяжёлым вздохом уставился в пол.       Когда-то давно, стоя перед камерой с бактой, он пытался внушить себе, что Фетт всего лишь человек; нет в нём ничего особенного, лишь везение и наглость. Однако его власть медленно, но верно набирала обороты. Охотник методично наращивал доверие, авторитет и уважение в их глазах, а уважать его было за что. И именно эта особая власть была словно наваждение, путающее сознание. Заставляющее воспоминания из детства пеленой всплывать перед глазами, ставить на место Фетта того, кто был родным по-настоящему, по крови, но отнюдь совсем не близким. Оно же вынуждало разум судорожно метаться и доверять без остатка, слушая его как самого верного наставника, безоговорочно. Безропотно идти следом куда угодно, несмотря на все перепалки, все попытки бодаться и стычки, большую часть из которых мандалорец проигрывал. Как и проигрывал прямо сейчас самому себе в этом бессмысленном бегстве.       — Милый, — голос Бобы вырвал Паза из пучины спутанных мыслей, вынуждая взглянуть ему в глаза. — Я уже говорил тебе это однажды, но готов повторять столько, сколько понадобится, лишь бы ты мне поверил. Лишь бы эта невидимая пропасть между нами стала хоть чуточку меньше. Ты моя семья, точно такая же, как и Дин. И я люблю тебя. Понимаю, между нами было много плохого, но сейчас всё это не имеет значения. Между морями, галактиками и лунами мне посчастливилось ступить на ту же землю, оказавшись под теми же звёздами, что и ты. О ком даже мечтать не мог.       — Дэнк Феррик, Боба. Ну за что ты так со мной… — едва не простонал от безысходности Паз, не понимая, куда себя деть.       Тело обдавало холодом, который волнами расходился по коже откуда-то изнутри, заставляя покрываться мурашками. Всё это было неизбежно, но он и не думал, что это случится так скоро. Искренние слова любви пробирали до костей, кошками скреблись в душе и требовали отдачи. Ждали взаимности, но сейчас это было выше его сил. Признание самому себе в этих чувствах было длинным, тернистым путём, на который ушло много времени, а произнести подобное вслух виновнику душевных терзаний вовсе казалось невозможным. Слова будто застряли в горле, дыхание стало слишком тяжёлым и глубоким, а грудь то и дело шумно вздымалась. Глаза неприятно защипало, и Паз зажмурился, не то стараясь прийти в себя, не то желая, чтобы всё исчезло как дурной сон.       — Я вовсе не пытаюсь сделать тебе больно или вывести на то, к чему ты можешь быть ещё не готов, Паз. Просто хочу, чтоб ты знал о моих намерениях и понимал, что всё это всерьёз, — рука Фетта осторожно коснулась его щеки, смахивая дорожку горьких слёз. — Скажи честно, ты обижен на меня?       — На себя, — спустя пару долгих минут Визсла вздохнул полной грудью и распахнул глаза, глядя куда-то в сторону, пытаясь хоть немного успокоиться и взять себя в руки.       Но чувства, не найдя выход, то и дело выливались неконтролируемыми слезами. Больше всего на свете мандалорец не хотел показаться слабым и тщательно скрывал, либо же давил в зачатке подобные моменты. Вынуждая нервы гудеть от напряжения в случае чего, а затем выливаться в агрессию, за которую позже только корил себя. Замкнутый круг душил, но даже сейчас он казался в разы лучше, чем плакать словно неразумное дитя у него на глазах. Только не перед ним. Предпринятая попытка к бегству была моментально пресечена крепкой хваткой, и единственное, что оставалось, это вновь посмотреть на него по указке. Вот только вместо привычной строгости карие глаза мягко светились любовью вперемешку с сочувствием.       — Не надо меня жалеть, не лезь ко мне, — в отчаянии прорычал Паз, продолжая тщетные попытки выпутаться из объятий. Но Фетт крепко обнял его за шею, нежно прижимая к себе за затылок и поглаживая сквозь короткие пряди. В то время как Визсла никак не унимался:       — Я не привык к тому, что меня любят, я не знаю, что делать. Ты видишь? Ничего у меня не получается, что ты пристал ко мне. Я не могу, не мучай меня, пожалуйста…       — Можешь, но боишься, — спокойный голос Бобы задевал сокровенные местечки в душе не хуже ножа, заставляя мандалорца жалобно всхлипывать. — Прости меня, малой. Я говорил так много слов поддержки и ни разу не подумал, что тебе она тоже необходима. Это моя вина, ведь большую часть времени я, дурак старый, пытался избавиться от тебя и оттолкнуть. И после всего пережитого наивно решил, что ты так просто примешь меня. Прости, родной мой.       — Перестань, прошу тебя, — прошептал Паз, и всё, что ему оставалось, это попросту уткнуться тому в плечо, прекратив свои напрасные попытки сопротивляться.       Каждое прикосновение сочилось любовью, словно обволакивая безвольное тело нежным теплом, что до сих пор мелко подрагивало от сдерживаемой истерики. Хотелось взвыть, сделать что угодно, чтобы это прекратилось. Чтобы Фетт узнал то, что хочет, и наконец отступил, оставив истерзанный разум в покое. Но тот нарочито медленно продолжал поглаживать молчаливого мандалорца по голове, словно пытаясь успокоить и одновременно дать понять, что сейчас это место самое безопасное в мире. Что он именно тот, кому стоит довериться и обнажить не только тело, но и свою душу. Тогда как для Паза он ощущался капканом, а все собственные напрасные попытки совладать с чувствами — предсмертными конвульсиями.       Горькие слёзы ручьями вновь потекли по щекам, а грудь сдавило с такой силой, словно вместо сердца внутрь вложили огромную каменную глыбу. Пальцы не слушались, то и дело судорожно сжимаясь в кулаки. И неизвестно, сколько времени прошло, прежде чем в голове появилась тяжёлая, тихая пустота, заставляющая веки закрываться, а тело — почти обессиленно повиснуть в чужих объятиях. В звенящей тишине раздался тихий вздох облегчения, когда мандалорец всё же смог найти в себе силы и обнять Фетта, крепче прижимая к себе.       — Вот и славно, хороший мальчик, — лёгкий поцелуй пришёлся в висок Визслы и тот моментально поднял на охотника взгляд, хмуро сдвинув брови к переносице. После чего ещё крепче сжал мужчину в объятиях, выбивая из него короткий смешок. — Всё-всё, понял. Я конечно крепкий, но при желании ты мне точно пару рёбер такими темпами сломаешь.       — То-то же. Так что помолчи хоть пару минут, — обиженно фыркнул Паз, вновь уткнувшись охотнику куда-то в плечо. Слова никак не собирались в цельные предложения в голове, и мандалорец решил, что стоит просто начать, а дальше как получится. — Не знаю, что ты со мной сделал, но после всего сказанного я чувствую себя… shukla bal darasuum.       — Ты не глупый, — осторожно отозвался Боба, замерев на минуту, после чего неуверенно продолжил. — Хочешь сказать, что я сломал тебя?       — Не знаю. Нет, не ты. Или не меня, но что-то во мне определённо сломалось. Ох, всё это слишком сложно, понимаешь? — Визсла неспешно отстранился и закрыл лицо руками, растирая припухшие веки. Кожу уже начало неприятно стягивать из-за высохших слёз. — Ты знал меня тем, кем видел на расстоянии. И я привык к этому, мне не на что жаловаться, но ведь так неправильно, да? Твои слова невероятно много для меня значат, мне хочется в них верить, но ответить… А та пропасть, о которой ты говорил… Мне не кажется, что теперь она стала меньше. Я чувствую себя на её дне.       Боба внимательно смотрел на него, будто пытаясь прочитать что-то ещё в его мимике, движениях, будто сказанного ему было недостаточно.       — То, что ты не можешь ответить, не значит, что ты ничего не чувствуешь. Тебе просто нужно время со всем этим разобраться, и я дам тебе его столько, сколько потребуется. Только не закрывайся от меня, — Фетт вновь запустил пальцы в короткие волосы и легонько сжал, наклоняя Паза к себе, чтобы прижаться лбом ко лбу. — И если ты чувствуешь себя на дне, значит, будем выбираться оттуда вместе. Согласен?       Короткий кивок послужил ответом, и в полумраке, освещённом лишь приглушённым жёлтым светом ламп, охотник заметил усталую улыбку на лице мандалорца. Визсла чувствовал себя выжатым как лимон, однако на душе стало в разы легче. Ушло всё напряжение, недосказанность между ними, и пусть ещё многое осталось не озвученным, но самое главное, что они друг друга поняли. Хотя одно всё же не давало Пазу покоя. Сейчас он не мог рассказать Фетту обо всём, что творится внутри, и об истинных причинах тревоги, но ему было просто необходимо показать свои чувства.       Охотника с новой силой сжали в горячих объятиях, а рука неожиданно приподняла его лицо за подбородок. Визсла впился в его губы немного диким, жадным поцелуем, полным отчаяния и острой нужды. Чувства внутри никак не утихали, словно ураган, лишь набирая обороты. Вынуждая целовать его так, как никогда раньше. Сминать сухие губы, покусывать и прижиматься всем телом в надежде забыться. Казалось, что минуты тянутся бесконечно, до тех пор пока Боба сам не отстранился, обеспокоенно глядя в серые глаза.       — Тише, я с тобой и никуда не денусь. Тебе нечего бояться. Обещаю, — улыбнулся мужчина и мягко обхватил лицо мандалорца руками, пока тот вновь нахмурился, недовольный тем, что его прервали. — Попробуй нежнее, хорошо?       Охотник замер, давая ему возможность попробовать снова. По обиженному выражению лица казалось, что Паз больше не попытается, но Боба с надеждой продолжал ждать, наблюдая за ним. И через пару долгих минут он всё же осмелился прильнуть вновь. На этот раз поцелуй получился куда спокойнее и нежнее, хотя по тому, с какой силой Визсла сминал в пальцах его кофту, было понятно, что он очень старался сдерживаться изо всех сил.       — Вот так, молодец, — тихо похвалил его Боба, погладив по щеке. Серебристые глаза уставились на него с прежним недовольством, отчего мужчина удивлённо вскинул брови. — Что-то не так? Да ладно тебе, не дуйся. Насупился словно зверёныш, мне уже и похвалить тебя нельзя?       — Можно, — невнятно пробубнил Паз и едва заметно залился краской. Похвалы от этого человека всегда действовали на него как-то странно, и вместо привычной радости ему наоборот хотелось провалиться сквозь землю.       — Всё, ладно, я понял. Ты и правда устал, так что больше не буду тебя мучить, — Фетт мягко потрепал его по волосам, взъерошив как котёнка. После чего удовлетворённо улыбнулся, когда тот наконец спокойно взглянул на него. — А вообще нам уже пора на боковую, иначе ты завтра точно раньше полудня не поднимешься. Ну что, малой, пойдём?       В ту ночь больше никому не снились кошмары, не подкрадывались мрачными тенями и не пугали из темноты. Паз, засыпая в объятиях Бобы, наконец решил для себя, что все в этом мире так или иначе заслуживают прощения и понимания. Как и этот человек, в котором он всё время видел тоскливого призрака прошлого, вовсе не являлся тем, кем он себе его представлял. Вовсе не был тем, кто причинял лишь холод и боль. Каждый заслуживал любить и быть любимым, и может быть, это был именно тот шанс для мандалорца, что ему не удавалось получить прежде.