жажда.

Недоступность соблазнительна. Те, кто придумали знаменитую фразу «запретный плод сладок», определенно что-то знали о жизни. Все мышление — сплошной комок аналогий и смысловых связей. Запретный плод. Застрявшее поперек горла яблоко. Адамово яблоко. Пара слоёв тканей и клеток, зовущихся хрящем. Кадык. Кадык, в который хочется вцепиться зубами, чтобы почувствовать хоть какую-то реакцию. Наверное, он дернется от того, как изумится его владелец. Но нельзя. Аналогия замыкается. Кадык. Запретный плод. Наруто опускает глаза и тупо смотрит на походную миску с какой-то едой. От костра расходится жаркое тепло, которое сжигает конечности и лицо, пока холод леса медленно разъедает затылок и спину. Очередное задание закончено. Очередная ночёвка в лесу по пути в Коноху начинается. Сакура копается в сумке с медикаментами, потом перематывает раненную ногу Сая. Она удивительно тихая и спокойная, как обычно не смотрит Наруто в лицо, и как всегда заботливо лечит товарищей. Какаши сидит на том же бревне сбоку. Приходится сдержаться, чтобы снова не облизнуть взглядом его профиль. Началось это недавно. Путешествия с Джираей дали кучу плодов, без многих из которых можно было бы и обойтись. Уроки полового воспитания отягощались иногда (всегда) тонной подробностей, что дурили голову. Стыдно было признаться, что Извращённый Отшельник наметанным глазом разыскал в мальчике подобное себе и нагло растормошил. Наруто не знал, что ему делать, потому что Наруто страстно желал. И было неясно, виной всему его одинокое безотцовское детство или нет, но объектом его желания стал собственный сенсей, который мирно листал один из треклятых томиков рядом. Жажда на самом деле способна разъедать сознание. Мозги в общем не очень-то и работали. Рождали раз за разом в голове образы, от которых хотелось спрятаться. Наруто аккуратно погружает ложку с чем-то почти безвкусным в рот и пережевывает. Рядом сидящий Хатаке издает негромкое цоканье и услужливый разум шепчет что-то волнующее о движении чужого языка по небу и зубам. Что-то о влажном, мокром движении. В собственном рту пересыхает почти мгновенно. Приходится отставить тарелку в сторону и встать. — М? — мужчина смотрит на него, и Наруто чувствует непроизвольное покалывание в щеках. — Я видел тут ручей неподалёку. Сгоняю до него. Быстро. — Будь осмотрителен. — Ага. Ручей действительно недалеко. Юноша пытается охладить лицо, набирая воду в ладони, но плюет на идею быстро. Поступает так, как привык всегда — бросается в омут с головой. Вода холодом обжигает чувствительный затылок и шею. Узумаки считает до тридцати с тошнотной медлительностью. С упоением дожидается момента, когда лёгкие прожгет кислородным голодом. Это почти что помогает. Нет, даже не так. Это помогает. Но результат недолгосрочен. — На улице ночь уже. Ты простыть решил? Наруто мысленно стонет, натягивая улыбку, и оборачивается. В голосе мужчины мало заботы и беспокойства, скорее сухой интерес. Хатаке оказывается слишком близко, почти удушающе. Взгляд его единственного открытого глаза сверлит дыру где-то в области мальчишечьего виска. Наруто думает, что между их лицами сантиметров пятьдесят, но он может чувствовать его теплое дыхание среди ночной свежести. Волоски на руках встают дыбом, как только он думает о том, какого это почувствовать чужой горячий рот на своей шее. — Мне… Немного нехорошо. Хотел освежиться, — даже и не ложь на самом деле. Наруто растягивает губы ещё чуть шире — улыбаться, как ни в чем не бывало, единственное, что он умеет. Мужчина хмычет. Его горячая после холода воды широкая ладонь преодолевает сантиметры плотного от напряжения воздуха и касается влажного лба Узумаки, к которому прилипли потемневшие слипшиеся прядки. Наруто думает о том, что это невыносимо чувствовать его целомудренные касания, от которых все сворачивает в животе. — У тебя жар. Почему не сказал Сакуре? Потому что он уверен, что Сакура уже знает, в чем дело. Харуно удивительно проницательна во всех вещах, кроме тех, что касаются ее самой. Например, она сразу распознала в блеске его расширенных зрачков влюбленность в их бывшего сенсея. Но между тем так и продолжала отрицать факт того, что не нужна Саске. Когда она задала вопрос напрямую, Наруто только улыбнулся и перевел тему. Сакура язвительно хмыкнула. Ее лёгкое касание к его плечу, перед тем как она ушла, ощущалось странным немым укором. — Саю и Ямаде точно нужно больше помощи, чем мне. Я и сам справлюсь. Приходится применить всю доступную ему силу воли, чтобы отстраниться от приятного тепла руки на своем лбу. Хотелось бы иначе: дать соскользнуть ей к своей щеке, чтобы появилась возможность развернуться и поцеловать нежную кожу на запястье, уткнуться носом в теплую середину ладони. Наруто подхватывает протектор, лежащий рядом на земле и поднимается. Какаши делает то же самое, прячет руки в карманах и отворачивается. Они стоят так минуты две. Молча сверлят глазами рябь на воде, и тишина неприятной пылью оседает на бесцветном пушке ушей. — Наруто… — М? Собственное имя всегда звучит как патока из уст Хатаке. Узумаки кажется, что в мире нет приятнее голоса, чем его. Пару капель липкого холодного пота очерчивают изгиб позвоночника. — Что с тобой происходит, расскажешь? Вопрос не застаёт в тупик, потому что нужно быть глупым, чтобы не заметить, что Наруто ведёт себя иначе. Но юноша морщится как от зубной боли, не зная, как он должен объяснить своему бывшему сенсею, что ежесекундно мечтает вцепиться ему зубами в шею. Возможно, он даже хочет ему рассказать о своих влажных снах. Рассказать, как сильно ему хочется, чтобы длинные, чуть мозолистые пальцы мужчины вонзились в его мягкие бока. Гормоны булькают в черепной коробке, окончательно уничтожая мозг. Интересно, сбил бы такой рассказ эту невыносимую маску безразличия с его лица? — Почему вы постоянно читаете эти книжонки? — Наруто вздыхает, облокачиваясь плечом на ствол стоящего рядом дерева. Вопрос ради вопроса. Какаши удивленно приподнимает бровь, а после смеётся. Смех Хатаке — хриплый и всегда немного глуховатый из-за плотной ткани маски. Наруто мечтает однажды стянуть ее с его лица зубами. Забавляет, что все его мысли о мужчине замыкаются желанием вонзить в него зубы. Наверное, это уже крайне животная потребность поглотить его, чтобы сделать частью себя. — Не думаю, что хочу вдаваться в подробности. Мне просто нравится. Слова, действия — все, что касалось поведения Какаши, не выдавало ничего сокровенного. Дерево, на которое он опирается, могло бы рассказать о себе больше, чем джоунин. Кусок ткани на лице был всего лишь одной из масок, что он носил, не снимая. Наруто вздыхает. Чем недоступнее желаемое, тем больше он начинает желать. — Я уже говорил как-то, что Эро-санин заставлял меня раз за разом оценивать его труды. Если честно, меня еле хватало на один-то раз, поэтому я удивляюсь тому, что вы постоянно зависаете, — разговор о какой-то ерунде чуть-чуть приводит в себя. Мысли о погибшем сенсее навевают тоску. Но голова всё ещё кружится, потому что так или иначе Хатаке удручающе близко, но недостаточно. — С его стороны не этично давать читать подобное подростку, — лениво протягивает Какаши. Он немного медлит, после садится на траву, тоже облокачиваясь о дерево. — Этично? Разве это не смешно применять такое слово к Джирайе-сенсею? — Наруто смеётся, выходит чуть истерично, поэтому он тут же замолкает, с опаской оглядываясь на Хатаке. Он снова смотрит на него в упор нечитаемым взглядом, изучает. Юноша неловко кашляет и чуть тише продолжает. — На самом деле, прочел бы ещё хоть тысячу раз его рукописи, если бы это его оживило. Что-то на секунду меняется в лице мужчины. Проскальзывает очень быстро, но Наруто успевает заметить. Что-то болезненное и грустное. Джоунин ещё минуту сидит, а после хлопает по земле рядом с собой. Узумаки секунду слышит в ушах лишь гул собственного разогнавшегося кровотока. Опасливо приближается и садится рядом, оставляя между собой и сенсеем расстояние. Какаши чуть медлит, а после протягивает руку и аккуратно гладит его по ещё влажным волосам. Почти что трепетно, не зарываясь как обычно пятерней и устраивая там бардак. Это удивляет и от этого жжется в глазах. Нежность непривычна и болезненна. Наруто вздрагивает и откланяется вбок, почти что вырываясь. Потом вжимается спиной в дерево, отворачивается, быстро вытирая наступившие слезы. — Прости. Я не должен был это делать? — в голосе мужчины слышится раскаяние. Он выглядит даже забавно, ещё продолжает держать руку в воздухе, где только что была голова ученика. — Нет, Какаши-сенсей. Нет… Внутренний порыв и он уже льнет к нему в объятия. Чувствует собственную дрожь, когда вжимается всем телом в чужое, ощущая острые, неприятно вдавливающиеся в кожу кунаи и сюрикены, распиханные по карманам зелёного жилета. Беспардонно зарывается носом в шею, обтянутую темной тканью. Хатаке пахнет тяжёлым солёным потом, немного землёй и хвоей. Этот запах застревает в бронхах, мешая кислороду поступать в кровь, иначе нельзя объяснить то сильное головокружение, что чувствует юноша, вдыхая его. Какаши застывает, похожий на каменную статую. Обескураженный этим эмоциональным перепадом, аккуратно опускает свои руки на спину мальчишке. Наруто дрожит. Футболка прилипает к коже, его кроет почти что паникой. Он комкает в пальцах ткань рукавов Хатаке, дышит ему в шею судорожно. Ему застилает мозг отвратительной смесью животного желания и душевной боли. — Наруто. Наруто! — Какаши встряхивает его сначала легонько, а после отдирает от себя, меняет свое положение, усаживаясь перед ним на коленки и обхватывает его лицо ладонями. — Ты слышишь меня? Что с тобой? — Мне так плохо, Какаши-сенсей, — стонет парень, его колотит мелкой дрожью, и он весь покрывается испариной. — Нам нужно к Сакуре! — Нам не нужно к Сакуре, даттебае! — Наруто восклицает это панически, снова хватается за Какаши и они валятся вместе на землю. Наруто опять прячет лицо в чужой шее, укладывается на мужчину грудью, продолжая трястись. — Мне… Так… Больно… Понимаете ли вы, как… мне больно?.. Какаши-сенсей… Как же справиться с этим? Где-то недалеко хрустит ветка и вскрикивает птица. Наруто всеми силами пытается выравнять собственное дыхание. Пытается вслушаться в звуки ночного леса, лишь бы прийти в себя. Странная животная паника потихоньку отступает, принося эмоциональную опустошенность и прилив стыда перед мужчиной. Тот лежит под ним, не двигаясь и почти не дыша. — Я не знаю, Наруто… Боль… Она бесконечна, — Хатаке шепчет это еле слышно. Узумаки отстраняется и заглядывает ему в лицо. Сенсей лежит, распахнув широко глаза. Повязка протектора видимо сбилась при падении и теперь можно разглядеть ярко-алый, почти сияющий в темноте, шаринган. — Я понимаю твою боль. Я тоже… Я потерял всех, кого когда-либо любил и кем дорожил. Генин вздрагивает. В чужих расширенных зрачках блестят ночные звёзды. Они складываются в вереницу похороненных временем имён. — Я видел холодное и безжизненное тело своего отца. Держал руку умирающего друга. Я… Я видел, как уходила жизнь из взгляда девушки, которую я пообещал ему оберегать. А после… Я наблюдал, как погибают твои родители, Наруто… — юноша чувствует, как сердце пропускает удар за ударом. Чужие губы, обтянутые маской, немного дрожат и кажется еле шевелятся. — И каждый раз, клянусь тебе, я чувствовал свою вину. Свою беспомощность и слабость. Ведь я никого из них не смог уберечь. — Но ведь это не так! — Наруто почти вскрикивает. Чужая боль эмпатически прожигает тело, снова разгоняя сердце. Хатаке медленно моргает, переводя взгляд на бывшего ученика, и Узумаки видит свое взъерошенное отражение в плешущемся иссуплении. — Ты удивительно похож на своего отца, — Какаши болезненно улыбается, протягивает руку и неожиданно гладит парня по щеке. Внутри все вновь сворачивается от трепета. Слова режут по живому. — Каким он был? — Мудрым не по годам и ответственным. — Ммм, не очень-то похоже на меня, — Наруто удивляется тому, что получается рассмеяться. Глаза щиплет от слез, но сенсей неожиданно тоже смеётся. Он всё ещё держит свою руку на его лице, легко поглаживая большим пальцем щеку. — Ты такой же добрый и светлый. Даже, наверное, ещё больше, чем он. Не думаю, что я вообще встречал кого-то настолько… солнечного, как ты, — внутри все вспыхивает. Генин чувствует, как нещадно краснеют щеки. В глазах Какаши-сенсея наконец видится что-то помимо отстранённости или боли. Неожиданная, растворяющая в себе, теплота. — Я… Извини меня, я не привык открываться. Не знаю, что нашло на меня. В словах слышится намек на отстранение. Наруто вздрагивает и хватает чужую руку, не давая ей исчезнуть со своей щеки. Хатаке смотрит на него странно, и парню не удается считать его. Но обратно возвращается та болезненная жажда, что прожигала его уже не один день. Она снова плавит мозг, и Наруто не успевает отдать себе отчёта в действиях. Беспомощно вручает свою волю ей в руки, отпуская контроль. Наверное, дело в любопытстве, что раз за разом задаёт лишь один вопрос: что будет за той самой чертой? Он протягивает руку к чужому лицу мучительно долго. Почти что ожидает, что сенсей сейчас увернется или исчезнет. Но тот лишь продолжает сверлить его странным взглядом. У мужчины холодные скулы. Маска на ощупь такая же, как и ткань, обтягивающая шею. Наруто подхватывает ее пальцами и напряжённо выдыхает. Проскальзывает подушечками по щеке, когда стягивает маску вниз. Какаши медленно убирает свою руку с его лица. На самом деле, Наруто не знает, что такое кислород. Он никогда не умел дышать. Более того, он даже не знает о существовании лёгких в своей груди. Сейчас там только бешеное сумасшедшее сердце, заполнившее собой тесную клетку из ребер. У Хатаке потрясающе красивое лицо. Слишком хорошо вписывающееся во все известные стандарты красоты. Наруто разглядывает каждую вмятинку на тонких мужских губах и небольшую родинку под ними. — Я… Вы… — Я благодарен мирозданию за свой шаринган, — когда мужчина улыбается, его глаза всё ещё остаются грустными. Но улыбка… Видеть ее без преград… Удивительно. — Я смогу запомнить этот момент в деталях. — Этот момент? — Я хочу сделать ещё одну вещь, о которой буду жалеть. Сперва это не больше, чем касание. Но только лишь оно обдает все тело кипятком. Чужие губы мягко касаются щеки, обжигая ее теплым дыханием. Потом соскальзывают ниже, к уголку чуть приоткрытого рта. Оставляют почти невесомый поцелуй и там. Наруто думает о том, что внутри него что-то обрывается теперь уже навсегда. Почувствовав это однажды, он не хочет даже допускать мысли о том, что может лишиться этого. Наруто — молоко, а касания Хатаке — уксус. Они переворачивают его суть, выворачивая едкое естество наружу. Чужие пальцы щекочут шею, крадутся к подбородку. Сжимают его лишь слегка, заставляя приоткрыть рот шире. У генина кружится голова и все тело покалывает словно иглами. Какаши задерживается на секунду, и Наруто, будто загипнотизированный, тянется вперёд. Он не может сдержать стона сразу же. Мычит в чужой рот, когда чувствует губы, что ловят его и заключают в свой плен. Это не похоже на те случайный поцелуи, что нечаянно вышли когда-то у него с Саске. Мужчина целуется умело и неспеша. Его язык скользит по губам Наруто, проникает внутрь. Острым кончиком проходится прям по шершавой спинке напряжённого языка юноши, заставляя того задрожать. Это кажется невозможным. Всего полчаса назад желать подобного, а теперь получить. Слюны во рту становится так много, что Узумаки отрывается от чужого рта с жалобным стоном и стыдливо оттирает влажный подбородок. — Не слишком этично целовать своего ученика и сына своего учителя, — Какаши прислоняется собственным лбом к юношескому и вздыхает, прикрывая глаза. — Какаши-сенсей, вы читаете порнуху на людях. Забейте уже на этику и прочие дурацкие мысли… Теперь уже Наруто целует его первым. Старательно повторяет все то, что делал мужчина, и млеет, когда тот утягивает его на землю, укладывая на себя. Чужие руки гладят его щеки, несильно сжимают шею, лишая даже возможности получить живительный кислород. Мозг плавится в углекислой среде. Наруто больше не знает, кто он. Он не помнит себя. Не знает, где он и во что одет. Теперь в голове есть только липкая мешанина из мыслей о Какаши Хатаке. Она заполняет собой пространство черепной коробки и разъедает кости. Наруто хочет принадлежать Какаши Хатаке. Руки Какаши Хатаке должны касаться только Наруто. Влажный рот Какаши Хатаке создан, чтобы целовать Наруто. Наруто неважно, где быть, если там есть Какаши Хатаке. Внизу живота все болезненно ноет и горит. Мужчина целует его шею, пока ладони забираются под куртку и гладят спину. Исследуют линии позвоночника и ребер, огибают лопатки и спускаются к пояснице. Нежно щекочут ее поверхностным касанием, чтобы после сжать чувствительную кожу в ладонях, заставив выгнуться. Наруто тянет застёжку молнии жилета вниз и распахивает его, тут же ныряя обратно в объятия. Он чувствует всем телом твердый рельеф мышц джоунина, и каждый слой одежды, отделяющий от него, раздражает до скрипа зубов. Устраиваясь поудобнее, замечает чужую эрекцию, упирающуюся ему в задницу, и даёт волю какому-то абсолютно несносному кокетству. Плотно елозит бедрами вверх-вниз, закусив губу, и Какаши сразу же стонет ему в угол плеча, толкаясь вперёд. Это окончательно срывает стоп-кран. Наруто выпрямляется и снова толкается бедрами навстречу, проходится прям по выпирающему бугру в чужих штанах. С каким-то уж очень жарким иссуплением, наблюдая как Хатаке — румяный и чуть взлохмаченный — сверлит его абсолютно безумным взглядом. Его руки проскальзывают по юношеским бёдрам, сжимают ягодицы, чуть подталкивая генина и помогая ему двигаться быстрее. Воздух песком застревает в горле, вызывая першение и невозможность вдохнуть. Происходящего до ужаса мало. Наруто упирается ладонями в мужские колени, двигаясь отрывисто и неравномерно. В голове навязчиво пляшут одни и те же словосочетания, которые даже не намерены складываться в предложения. — Боже, Наруто… — хрипло смеётся Какаши. Его руки тянутся к пуговице спортивных штанов, и когда через секунду генин чувствует, как теплая ладонь мужчины накрывает его член, то даже не пытается сдержать почти хнычущий всхлип. — Это безумие… Что мы творим… Что мы… Его пальцы гладят уже ноющую красную головку, сжимают ее в кольцо и скользят вниз, оттягивая крайнюю плоть до предела, почти до лёгкой боли. И Наруто охает, чувствуя как в тот же момент его выворачивает наизнанку. Сперма выходит из него несколькими сильными толчками, и в ту же секунду у него словно немеют все конечности. Какаши тянется вверх, целует его, ещё несколько раз толкаясь своими бедрами в него перед тем, как с еле слышным стоном и вздрагиванием, кончить себе в штаны. Затем наступает оглушающая тишина. Хатаке лежит, прикрыв глаза. Бездумно гладит юношескую спину под курткой. Наруто не двигается. Боится пошевелиться и спугнуть момент. Адреналин и другие гормоны перестают наркотиком туманить сознание, уступая место страху. Сейчас. Сейчас сенсей встанет, отряхнется и скажет, что это было ошибкой. Простым помутнением. Какаши гладит его по голове и легонько целует в макушку. Узумаки вздрагивает и смотрит ему в глаза. — Сходим вместе в Ичираку, когда вернёмся? — улыбается — тепло и чуть неловко. Наруто удивлённо поднимает брови и тут же смеётся. Прижимается головой к груди мужчины, чувствуя, как сильно бьётся у него сердце и как сразу становится легче на душе. — Да, Какаши-сенсей. Спрашиваете ещё! Когда они возвращаются к месту стоянки, Сай и Ямада уже спят. Сакура сидит на дозоре, скрестив руки, и недовольно хмурится. Но молчит. Только уже когда все засыпают и никто не видит, она позволяет себе улыбнуться. Потому что Наруто счастлив.