Desert Song

      Летнее знойное солнце плавило своим жаром асфальт, воздух над ним дрожал мелкой навязчивой рябью. Автомобиль так обжигало дневным поцелуем, что никакие открытые окна не могли спасти от злого душного воздуха. Фрэнк припал губами к горячей бутылке с водой, экономно смочив пересохшее горло. Внимательно изучив пожелтевшую от разлитого кофе карту, он оставил очередную пометку карандашом. Бумага вся была исписана разными чернилами, составляющими причудливый рисунок.       Когда скользящий взгляд упал аккурат на маленький пустынный участок между 395 и 58 трассами, мысли о брошенном домике тут же вызвали тоску. Глупо было скучать, но, наконец выбравшись в Зоны не ради очередного задания, а по собственной инициативе, Фрэнк задумался: а почему раньше его не посещала мысль вернуться домой? Хотя бы на время, только чтобы проверить, не развалился ли он, стоит ли. События войны так закрутились, что Убежище практически пленило мужчину.       — Боже, наверняка на этой бумажке показывают шоу Опры. Так нечестно, все веселье достается тебе, — прохныкал Пати. Фрэнк нарочито шумно сложил карту и положил ее на бардачок, поджимая губы:       — Ты просто не можешь не быть мудаком, да?       — Ну, как самый настоящий мудак, который от чистого сердца вызвался тебе помочь, я по-мудацки поинтересуюсь. Куда нам все-таки сейчас ехать?       — И теперь ты будешь весь день припоминать мне свою доброту. Здорово, — нарочито приторно улыбнулся Фрэнк, — пока что прямо. Свернем на пятнадцатой направо.       — Как скажете, штурман, — пропел мужчина, облокачиваясь на дверь автомобиля. Высунув левую руку в окно, он подпер ей голову, пока красные пряди волновались в порыве ветра.       Айеро надел темные очки и откинулся на спинку сидения, рассматривая пустой охристый горизонт впереди. Лента дороги складывалась в такой перспективе в округлые бугры. Он лениво листал станции радио, пока не добрался до необходимой. Заиграла песня, которую он частенько слушал в своем потрепанном Мустанге, так что можно было с удовольствием сделать погромче.       I am an arms dealer fitting you with weapons in the form of words       And (don't really care which side wins)       As long as the room keeps singing that's just the business I'm in       Пати покосился на Фрэнка, стараясь не отвлекаться от дороги, когда тот, прикрыв глаза, запел:       This ain't a scene, it's a goddamn arms race       This ain't a scene, it's a goddamn arms race       — Ты не можешь в самом деле любить эту песню, — возмутился, насмехаясь, Пойзон. Реплика осталась без ответа, зато к ленивому танцу стали подключаться руки, затем и ноги. Приподнявшись на месте, Фрэнк наклонился к киллджою, упираясь одной рукой о спинку водительского кресла:       I'm a leading man       And the lies I weave are, oh, so intricate       Oh, so intricate       I'm a leading man       And the lies I weave are, oh, so intricate       Oh, so intricate       — И после этого я мудак? Такими темпами мы разобьемся. Посмотрим, кто будет виноват после этого, — проворчал Пати, уворачиваясь от приблизившегося к нему Гоула.       — Тогда я хочу слышать, как ты поешь! — уперся мужчина, — давай, подпевай мне, — хлопнул он его по плечу.       Раскачивая головой в такт, он вертелся, танцевал и хлопал в ладоши, пока музыка заполняла пространство вокруг. Одной рукой Фрэнк указал на Красноволосого, а второй стащил с головы очки.       В пустыне все было иначе, жизнь ощущалось острее, чувственнее, свободнее. Айеро любил касание теплого ветра на лице, шуршание дороги под колесами, гул двигателя, отбивающий ритм путешествия. Словно у пустынного мира было сердце, и оно билось в такт с его собственным. Фрэнк высунулся из окна, подставляя голову палящему солнцу. Когда тот откинулся, отпустив руки парить в воздухе, металл неприятно укусил жаром кожу на спине.       — Гоул, ты сейчас вылетишь из чертового окна!       This ain't a scene, it's a goddamn arms race!       This ain't a scene, it's a goddamn arms race!       — Подпевай, Пати! — крикнул Фрэнк       This ain't a scene, it's a goddamn arms race       Bandwagon's full, please catch another       — Подпевай!       — Ладно! Только сядь на место! — одной рукой Пойзон схватил мужчину за край футболки, но случайно вывернул вместе с этим и руль. Выругавшись, он пытался вернуть автомобиль на дорогу, что было непросто, учитывая вес поющего во все горло приятеля, — ты придурок!       I'm a leading man       And the lies I weave are, oh, so intricate       Oh, so intricate       I'm a leading man       And the lies I weave are, oh, so intricate       Oh, so intricate       Фрэнк залез обратно, не сдерживая смеха: слишком уж забавным был Пойзон, покорно исполняющий песню с полным отчаяния выражением на лице. Расхохотавшись, он сполз с сидения и получил в ответ несколько раз картой по плечам и голове.       — Придурок, — буркнул Пати, но позволил легкой улыбке остаться на сомкнутых губах.       Они припарковались возле первого отмеченного на карте придорожного магазина, когда солнце пекло самым убийственным способом. Фрэнк стащил свою жилетку и оставил ее на кресле, хлопнув скрипящей дверью. Размяв мышцы после поездки, он приподнял волосы с затылка, надеясь проветрить кожу. Пойзон остался в одной черной майке с обрезанными рукавами, которую и футболкой-то было нельзя назвать: часть его тела оставалась неприлично оголена.       — Тебе не помешало бы носить больше ткани, знаешь, — сказал он, поправляя бластер в кобуре. Пойзон обернулся, выгнув бровь.       — О, неужели? Тебя это смущает?       — Нет, — не очень правдоподобно фыркнул Айеро, — просто здесь нет поклонников, которых нужно было бы впечатлять.       Он открыл плечом стеклянную дверь, ступая на черно-белую плитку. В комнате чувствовалась легкая свежесть прохладных стен, но духота разрушала все ощущение облегчения. Магазин оказался пустующим. Полки обвалились, провианта практически не осталось, так, редкие банки с консервами и пакеты с бакалеей. На стене рядом с входной дверью висели знакомые плакаты и изображения смайлика BLI.       — Это место как будто обчистили, — прокомментировал Фрэнк. Пойзон вернул очки на макушку и деловито прошелся по разбросанным по полу бумагам, оглядывая полки и иногда поднимая к глазам некоторые предметы.       — Знаешь, если тебя смущает чье-то красивое тело, наверняка, проблема все-таки в тебе, — не отрываясь от пластиковой баночки с лекарством сказал он, — вряд ли тут будет то, что мы ищем. Советую ехать дальше.       Айеро ощутил проступающий сквозь загар румянец, когда Пати зацепил его плечо своим, выходя на улицу. В конце концов, день был аномально жаркий, так что это не считается, да?       Уже довольно скоро они пожалели о безрассудном решении выехать в самые опасные для пустыни часы. Прежде чем они доехали до четвертой по счету остановки, оба почувствовали себя ужасно утомленными и обезвоженными. Пати помассировал пальцами глазные яблоки, уставшие от концентрации на дороге.       — Долго нам еще плестись? — простонал он. Айеро слабо хмыкнул:       — Вау, крутая у тебя выдержка. Недолго, вообще-то, еще пара миль и будем на месте.       — О, спасибо, боже. Еще полчаса без тени, и я умру. Или начну снимать с себя одежду.       — Знаешь, я даже не стану упрекать тебя. Кажется, здесь нам налево.       Они съехали с трассы и оказались на одной из сельских объездных дорог, ведущих к давно разрушенным городкам. Автомобиль объехал заброшенное здание и припарковался в тени брезентового козырька. Пати вывалился из машины, тяжело вздыхая. Возле разбитой двери с потерной табличной «Только сотрудники» сверкала металлическая раковина, к которой он жадно припал. Из крана слабо потекла вода, которую тот принялся пить прямо так, хватая ртом поток воды, а после окунул под струю голову и шею, охлаждаясь. Когда Фрэнк подошел к нему, то поймал кожей капли воды, которые Пати весело стряхнул с волос. Айеро умыл лицо и снисходительно покачал головой:       — Идем, в тени должно стать полегче.       — Идем, в тени должно стать полегче, — передразнил его голос Пати. Фрэнк остановился у двери.       — Это еще что значит?       — Ну, знаешь. Этот твой простодушный тон.       — Нет, не знаю, — сложил мужчина руки на груди, — что за тон?       — Пф, — фыркнул Красноволосый и вошел в коридор, — ну этот твой заботливый голос? Как у… хм, — он обернулся и продолжил идти спиной вперед, — курочки-наседки? Типа того.       Пойзон споткнулся о разбросанные на полу мешки цемента и выругался под нос. Нахмурившись, Фрэнк вперил взгляд под ноги. Это еще что должно значить? У него странное звучание голоса? Будто у Пойзона всегда оно приятное. Например, когда Пати злится, он почти рычит. Не то, чтобы это было неприятно, но забавно же? В следующий раз он тоже его передразнит… Айеро врезался лбом в худую спину.       — Ого, — хмыкнул Пати, — алтарь в мою честь! Как прия-я-тно.       Осмотрев комнату, Фрэнк открыл рот в изумлении. Все стены помещения были обклеены плакатами, вместе создавая черно-красное месиво. Он подошел к ближайшей стене и рукой огладил бумажную поверхность. Красная макушка действительно встречалась чаще всего, но, присмотревшись, он разглядел также и нелепые изображения Джета и Кобры. Остановившись возле своей фотографии, он разочарованно выдохнул. Пати подошел со спины и прошептал:       — Неплохо получился.       — Можешь не врать. Ужасно.       — Брутально, — пожал он плечами, — длинные волосы, очки, все дела.       — И все же маска не помешает.       Фрэнк поплелся вдоль рядов, осматривая содержимое полок. Пати повис на стенде и уложил подбородок на свои ладони, наблюдая за мужчиной.       — То резиновое недоразумение?       — Это Франкенштейн, — укорил исподлобья Фрэнк, продолжая бродить по магазину.       — То уродливое резиновое недоразумение?       Айеро бросил в него бутылкой с водой, но Пати вовремя спохватился и ловко поймал ее в воздухе. Ухватив пластик под мышкой, он взял с полки пачку сухих макарон, открыл картон и принялся грызть затвердевшее тесто.       — Ты больной, — указал Фрэнк пальцем на его перекус.       — А ты носишь чью-то голову на своем лице.       — Она, по крайней мере, не настоящая.       — Я думал, у вас, Чучел, это по расписанию. Сегодня резиновая, завтра человеческая.       Айеро нашел на полу за стойкой уложенные коробки с пластиковыми баночками. Он поднял одну, встряхнул, пальцем стер с названия пыль.       — Если закончил со своими глупостями, думаю, нам предстоит кое-какая работа.       Закинув в рот несколько макаронных улиток, Пати подпер подбородок рукой, рассасывая их с характерным причмокиванием. Перекинувшись через стойку, он осмотрел количество грядущей работы и хмыкнул.       Они обустроились на прохладном полу, прихватив с собой кое-какую еду, чтобы сильно не скучать. Основная задача, конечно, упала на плечи Пойзона, но тот объяснил приблизительно, какие действующие вещества они ищут, и Фрэнк ответственно постарался их запомнить, хотя каждый раз, как встречал знакомые слоги в названиях, протягивал банку с вопросом: «Оно?» и встречал характерный ответный взгляд из-под выгнутой брови.       Вообще-то, им вдвоем было намного комфортнее проводить время в молчании, чем в разговоре. Тишину нарушило то ленивое причмокивание губ, то нервный стук подошвы о кафель, но чаще разочарованные выдохи и побрякивание таблеток. Самой сложной задачей для Фрэнка оказалось вовсе не рутинное перебирание баночек, а попытка успокоить внутренние голоса, жужжащие, словно рой ос над головой. Облако летало, кружилось, нашептывало, отягощало его голову.       Он посматривал на красную макушку, а перед глазами отчетливо представлялось пустое лицо и прямолинейный взгляд из-под опущенных ресниц, а за ним читающийся вопрос: «Я убил его, видишь? Этого же ты хотел?». Фрэнк помнил этот момент так отчетливо, будто его выжгли в памяти раскаленной сталью. Пойзон никогда не бывал дважды одинаков, каждый новый разговор, каждый новый совместно пережитый день открывал очередную неизведанную сторону его характера и поведения. Казалось, горизонт настроений и поступков неосязаем. Что мотивировало его убить Корса тогда? Что заставляет сидеть, скрючившись на пыльном полу, сейчас?       Они перебрали все таблетки, которые смогли найти, и оба чувствовали себя ужасно утомленными к концу нескольких часов работы, но с облегчением пересчитали накопившиеся лекарства: вышло две пары подходящих по составу медикаментов. Перекусив консервированными овощами, мужчины вышли в сумерки вечера и, усевшись на капот, закурили.       — Спасибо, что решил помочь, — начал Фрэнк, наполняя легкие терпким дымом и попутно натягивая жилет, — следил за твоими карманами, даже пока что ничего не украл. Я впечатлен.       — Завали, — в ответ закатил глаза Пати, стряхивая пепел указательным пальцем, — я не чертов наркоман, ясно?       Фрэнк хмыкнул, выражая этим одновременно и удивление, и насмешку.       — Хочешь что-то сказать? — дерзко уточнил Пойзон. Фрэнк, промычав и пораздумав, почесал за ухом:       — Пати, я ценю твой рехаб, окей? Но какой смысл-то отрицать, что у тебя есть зависимость?       Пойзон несколько раз затянулся, позволяя паузе повиснуть в воздухе, а затем отклеился от капота и приблизился к Фрэнку.       — Я не наркоман, — раздельно произнес он, — то, что я пережил сложные времена, не значит, что я стал чертовым нариком.       — А, вот как, — развел руками Фрэнк, — извини, не знал, что у понятия «наркоман» теперь другое определение. Что стало с предсказуемым: человек, который принимает наркотики?       — Пошел ты, — процедил Пойзон, — я не употребляю. Сознательно. По-твоему, я бы смог, будь я ебаным наркоманом?       — Поэтому это и называют завязкой, идиот, — закатил глаза Фрэнк, замечая, как раздуваются вены у Пойзона на шее, — ну есть у тебя зависимость, что с того? Почему не признать-то?       — Я не наркоман, — упрямо повторил Пати.       — Да? Ладно. Только почему ведешь себя, как он? Эти твои неконтролируемые поступки? Чем их еще оправдать, если не зависимостью?       — Что еще за поступки?       — Ты мне скажи, — оттолкнул от себя Пойзона Фрэнк. Он выкинул окурок в кусты, шаркая по песку ногами. Осмотрел грунтовую дорогу, ведущую в синеющее небо над горизонтом, пока солнце медленно, но настойчиво кренилось к земле, — что за хрень произошла с Корсом?       Пати фыркнул, собираясь пренебрежительно уйти в домик. Опередив его, Фрэнк ухватился за руку:       — Эй! Ответь мне.       — Я не знаю, о чем ты! — вырвался он из хватки.       — Пати, блять, ты знаешь, о чем я. Зачем ты убил его?       — Мы вроде уже это проходили? Потому что он уебок? Вопрос закрыт.       — Это не ответ, — начал закипать Фрэнк. Пойзон, натянуто улыбнувшись, выставил средний палец левой руки:       — Иди к черту. У меня нет другого ответа для тебя.       Фрэнк сбил его выставленную руку от своего лица ладонью.       — Ну, это точно был обдуманный поступок, да? Поступок не-чертового-наркомана. Трезвого человека!       — Я был трезв! — прорычал Пати.       — Тогда зачем ты убил его? — воскликнул Айеро.       — Да потому что он заслужил это! — прокричал мужчина, обращаясь к пустыне.       — Нет, Пойзон. Почему ты убил его? — Фрэнк настойчиво ткнул пальцем в его грудь. Повисло натянутое, как струна, молчание, в котором слышно было только пение цикад. Пати, смотря Фрэнку в глаза, непонимающе помотал головой. Айеро подошел ближе, — зачем ты его убил?       — Поверить не могу. Сплошные, — Пати начал выбрасывать пальцы руки, визуализируя отсчет, — обвинения, оскорбления, осуждения, теперь допросы. Даже когда я искренне пытаюсь проявить доброту, в ответ получаю литры дерьма. Это и есть твое ко мне отношение? Я наркоман и ублюдок, которого можно обвинить во всем пиздеце этого мира?       — Вот только не надо переводить стрелки, — закатил глаза Фрэнк.       — Какие стрелки? О, те самые, что огромными баннерами указывают на меня? Эти стрелки? Во-всем-виноват-Пойзон стрелки?       — Да ты же эти стрелки на себя и повесил! — вскипел Фрэнк, — ты сам жаждешь этого внимания! Делаешь все, чтобы быть центром вселенной. И, надо признать, мастерски избегаешь ответов.       — Конечно, сплю и вижу, чтобы стать причиной всех бед, — фыркнул Пати, делая несколько шагов по густому песку. Солнце на его фоне краснело, будто от злости, отображая его натуру — пылкую, легко возгораемую, едкую и опасную: только коснись и непременно обожжешься.       Фрэнк же, на противоположной стороне, выделялся среди синеющих оттенков неба, а над головой его, словно летающие мотыльки, рассыпались первые ночные звезды: спокойные и равнодушные.       — Не я виноват в том, что ты эгоист, — бросил Айеро Пати в спину. Пойзон, сжав кулаки, порывисто развернулся.       — Здорово, наверное, быть не таким, да? — звонко и отчетливо прозвучало в пустоте.       — Что? — недоуменно ответ Фрэнк. Пати приблизился к нему.       — Хорошо, наверное, чувствовать себя лучше других, знать, что ты не такой. Ты-то у нас спасатель всех страждущих. Герой! Всем поможешь, всех успокоишь, всех удовлетворишь!       — Я просто пытаюсь быть хорошим человеком, — хмуро отозвался Айеро.       — Нет, — обратил Пати свой взор с высоты своего роста, — ты пытаешься замолить свои грехи, надеясь, что в конце концов искупишь проявленное малодушие. Только вот тех, кого ты так отчаянно пытаешься спасти, уже давно нет. Поезд ушел. Ты называешь меня эгоистом? Но ты не лучше. Твои жалкие попытки помочь каждому, даже самому недостойному, не вернут тех, кого ты потерял, и ничего не изменят. Тебе неинтересны эти люди, ты волнуешься за свое собственное эго, ведь иначе твоя совесть тебя истерзает. Ты лицемер. И прикидываешься праведным, но на самом деле волнуешься только о собственной шкуре.       Рассматривая почерневшие в вечернем свете глаза, Айеро ощутил, как что-то кольнуло его в области сердца. Вот как это ощущается? Когда кто-то видит в тебе самые тайные и постыдные мысли? Скрытые от собственного разума чувства? Но больнее всего было другое: ранили не слова, а тот, кто их произносил.       — Окей, я эгоист, наркоман, мудак, бла-бла-бла, — продолжил Пати, — но даже не пытайся выглядеть на моей фоне лучше. В отличие от тебя, я помню, как ты мне помог. И я отплачиваю тебе своей помощью искренне, а не потому, что раскаиваюсь за какие-то давние ошибки. Но после этих твоих обвинений? Знаешь, я думаю, мы уже квиты.       В груди неприятно защемило, а тело вдруг покрылось испариной, как от стыда или сожаления.       — Значит… — сглотнул Фрэнк, проводя языком по иссохшим деснам, — ты тот самый человек? — Пойзон нахмурился, — ты — «самый недостойный»?       Фрэнк пристыженно улыбнулся краешком губ. Пати провел ладонью по лицу, борясь с эмоциями, сбрасывая напряжение, скопившееся в груди.       — Это ты мудак здесь. Не я, — бросил он и отправился к магазину, хлопая хлипкой деревянной дверью. Не раздумывая, Фрэнк последовал за ним в прохладное и темное помещение. В коридоре он нагнал Красноволосого и остановил его у входа в торговый зал, несколько раз мысленно воззвав к богу.       — Ладно. Я понял. Я перегнул палку. Извини.       Пати округлил глаза, скрещивая руки на груди:       — Ты — что?       — Я извиняюсь, — процедил Фрэнк сквозь зубы, — ты действительно помог мне сегодня, и я незаслуженно назвал тебя… вот этим всем, в общем. Изначально, вообще-то, я просто хотел сказать спасибо.       — Вышло как-то не очень, — выгнул бровь Пати.       — Не усложняй это для меня, — прошипел Фрэнк. Он выдохнул через нос и постарался улыбнуться, — Пати, мне жаль. Обещаю, я не буду больше называть тебя наркоманом.       — Называть.       — Ладно, считать, — уточнил Фрэнк, — просто… нет, никаких просто. Ты прав. Ты не наркоман, и я действительно рад твоим успехам.       Пойзон облизнул губу, отразившую на себе слабый, исходящий из комнаты свет, и подпер стену плечом. Он посмотрел на Фрэнка как-то проникновенно, с благодарностью, возможно, даже болезненно, так, что хотелось взять его за руку и непременно сказать, что все будет хорошо. Сердце Фрэнка забилось чаще.       — Спасибо, — тихо ответил Пати.       Вдруг на лице Айеро отразился яркий электрический свет, пронзивший вечерний сумрак магазина. Фрэнк порывисто схватил Пойзона за ворот футболки и оттащил за стену следом за собой. Пати фыркнул, уже начиная произносить какую-то колкость, но Айеро поспешно прикрыл ему рот ладонью, шикнув. В ответ раздалось мычание в нагретую теплом губ ладошку.       — Дракулоиды, — беззвучно произнес Айеро, взглядом прибивая Пати к месту. Кожа под ладонью натянулась, очерчивая улыбку. Пойзон весело прищурился, оценивающе оглядывая мужчину ниже себя. Шум мотора увеличился, заскрипели шины, хлопнули двери. Комната магазина с его косыми полками и красно-черными стенами озарилась светом белых фар, мебель отбросила длинные контрастные тени.       Нежданные гости шумно ввалились в помещение. Они сгребали продовольствие с полок, заполняя чемоданы, и не обращали внимание на двух притаившихся киллджоев в нескольких метрах от них. Фрэнк внимательно следил за белыми фигурами, выглядывая из-за дверного проема, чтобы быть начеку. Один из уродцев прошагал прямиком рядом с ними, почти касаясь дверного наличника, так что Айеро усадил и себя, и Пойзона на пол среди пыльных мешков с цементом, прилипая спинами к стене.       — Интересно, когда они догадаются, что автомобиль на парковке чей-то? — улыбаясь, прошептал Пойзон Фрэнку на ухо. Айеро вытаращил глаза и припечатал свою руку обратно к губам мужчины.       — Ты идиот, — едва слышно прошипел Фрэнк. Шум шагов раздался возле его правого уха. Дракулоид несколько секунд стоял в метре от них, но, не заметив мужчин, скрытых в темноте коридора, продолжил вышагивать вдоль аптечных рядов. Пати прекратил улыбаться. Он внимательно осмотрел каждую деталь на лице мужчины, скользя взглядом и задерживаясь то на глазах и ресницах, то на губах и щеках.       Айеро, думавший только об опасности за стеной, не заметил учащенного дыхания, щекотавшего ладонь. Пати раскрыл рот, опаляя горячим воздухом кожу, отчего непроизвольно Фрэнк повернулся. Они посмотрели друг на друга внимательно, разделяя узость пространства и тишину укрывшего их мрака. Фрэнк выдохнул. Пойзон вдруг приобрел то самое забытое выражение лица, которое когда-то, среди огней софитов и ритма музыки, свело мужчину с ума. Его глаза снова были жадными, а ресницы — летящими. Пойзон коснулся руки пальцами, мягко убирая ее от лица. Теперь Фрэнк мог опустить взгляд и увидеть перед собой только губы, до этого смеявшиеся, и думать о том, как мягко они ощущались только что на его коже. Фантомное тепло разлилось по его ладони.       Сложно сказать, кто был первым, хотя, конечно, тяжесть между ними нарушил Пати. Он подался головой вперед, выдвигая подбородок, и, оказывается, между ними было не так уж и много пространства, ведь даже такого легкого движения хватило, чтобы накрыть одни губы другими. Пати припадал к его рту, как к сладкому нектару, растягивая каждую секунду, когда миллиметр кожи касался кожи второго. Сначала он раскрыл губы и раскрытыми губами коснулся чуть приоткрытых губ Фрэнка. Смазался верхней губой о нижнюю, затем нижней о верхнюю. Фрэнк смог только рвано выдохнуть, чувствуя его касания, трепетно прикрыть глаза, мутно затем постараться их открыть, чтобы увидеть красный пожар волос и дотянуться рукой к нему самостоятельно — наконец-то коснуться живительного огня. Пальцами он невесомо провел по коже за ухом и медленно пропустил сквозь пальцы пряди.       Пойзон, наконец, рвано набрал воздух ртом и погрузился. Губы сомкнулись, сошлись, затанцевали в вальсе. С каждым новым движением, они погружались все глубже и глубже, падая на дно с высоты двадцатого этажа. Фрэнк придвинулся к мужчине, вжимая его в стену, обхватил двумя руками сначала шею, потом метнулся к подбородку, провел по линии челюсти, снова вернулся к шее и затылку. Пати схватился за джинсовую жилетку, как за якорь, способный удержать на ногах, когда штормовая волна накрывает тебя с головой и норовит унести с собой в океан. А за жилеткой была футболка, а под ней горячее, раскаленное тело, по которому Пойзон так осторожно, почти невесомо пробежался пальцами, словно наигрывал мелодию. Он обнял за талию, чувствуя руками твердость мышц, мягко застонал только от одной возможности вот так вот схватиться и почувствовать — он так близко, что можно обхватить руками.       Губы казались налитыми кровью, словно черешня соком. В голове гулял такой ветер, что Фрэнк если бы захотел — не вспомнил бы, а когда в своей жизни он чувствовал эту сладость от поцелуя? Не так, будто сахар на языке, а вот по-настоящему. Когда целуешь, сталкиваешься языками, касаешься губами, и каждое новое касание прошибает мозги от эйфории. Они сладкие. Губы сладкие, поцелуй — сладкий. Не вишня, не клубника, да и не ваниль. Это слаще, чем сахар, это лучше, чем любой наркотик.       Фрэнк прекратил осторожничать, он напористо схватил мужчину на волосы, притянул к себе еще ближе, языком играл с мягкими губами, касался им ряда маленьких зубов, скользил по языку Пати. Сладость стекала по его горлу, падала в желудок, а там растворялась миллионами искорок, они взрывались, разлетаясь за цветочную пыльцу и оседали внизу живота тянущим медовым жаром.       Он мог бы не отрываться вечность, но резкий хлопок двери заставил его очнуться, словно от потрясающего сна. Фрэнк шокировано отскочил от Пойзона, скорее удивленного, нежели напуганного. Аккуратно выглянув из-за стены, мужчина оглядел комнату — она была пустой. На улице послышался нарастающий шум мотора и, последний раз укрыв комнату белой пеленой света, фары замигали и довольно скоро потухли. Дракулоиды уехали.       Фрэнк, все ещё не отдышавшийся, бросил на Пати взволнованный взгляд. Тот облизывал губы, смотря куда-то в пол.       — Они… — с трудом нарушил тишину Айеро, — уехали. Можем вставать.       Фрэнк кое-как поднялся на ноги, но не отошёл. Пати нехотя поднялся следом, пробубнил что-то неразборчивое и выбежал на улицу из коридора вихром, оставляя мужчину одного.       — Пати! — Фрэнк выскочил из помещения следом, наблюдая, как по удаляющейся ленте трассы скользят фонари машин, а темная маленькая фигура уходит в другом направлении — в темную ночную пустыню.       Мужчина всплеснул руками, бестолково фыркнул, выражая этим свое недоумение, поставил руки на бедра и наблюдал, как красноволосая точка становится все меньше и меньше.       — Пати! — прокричал он во второй раз, но не был услышан. Развернувшись, он со всей силы пнул дверь ногой, и с рыком вернулся обратно в магазин.