The end

Услышав звуки сирен, доносящиеся с башни городской ратуши, Изуку вынырнул из дремы, вскочил с постели. Он хотел убедиться, что ему не приснился опять тот кошмар, выбежал на балкон, который окнами выходил как раз на центр города. На улице едва светало, солнца на горизонте не было видно, а уличные фонари всё ещё освещали узкие улицы. В такое раннее утро все жители Лерон-града должны были быть в забытьи, наслаждаясь последними часами сна до начала рабочего дня, однако атмосфера города была до того напряжённой и удушливо взволнованной, что даже в душе у маленьких детей зарождалось чувство тревоги и неподдельного страха. Изуку до последнего пытался убедить себя, что это снова тренировочная сирена и никакой реальной угрозы нет, даже попытался вспомнить, известили ли его слуги о проверках в городских колокольнях накануне. Не сразу, но Мидория осознал, что на этот раз всё по-настоящему, его собственные ночные кошмары воплотились в реальность. Близится нечто страшное... Увидив всё своими глазами, теперь сомнений не было, и сирена в башне ратуши могла сигнализировать только одно — страну ввели в военное положение и объявили всеобщую мобилизацию. Изуку не стал дожидаться, когда оживет родительское поместье и кто-то придет по его душу. Он молниеносно оделся, накинул длинный чёрный плащ и бегом ринулся к потайному выходу, который вёл прямиком к туннелю под садом матери, откуда можно было попасть прямиком в город. Молодой господин Мидория не задумывался, заметят ли его, наверное, уже проснувшиеся слуги и стража, ведь дела им не было до хозяйского сына, пока сами хозяева смотрели десятый сон, даже не шелохнувшись, в то время как город Лерон медленно погружался в хаос и тревогу. Но Изуку ни на миг не переставал думать лишь об одном — он обязан успеть увидеть его до рассвета, обязан удержать подле себя единственного любимого человека. Он старался не озираться на панику, что кружила в атмосфере между встревоженными людьми, и не думал о военных действиях, которые наверняка уже достигли границ государства и сейчас, в этот момент, где-то там, на расстоянии всего лишь нескольких десятков миль от родного города Лерона, велись первые ожесточенные бои, гибли люди. Но Мидория думал лишь о том, что, если не поспешит, то уже больше никогда не сможет обнять любимого. Казалось бы, как мало нужно для счастья — просто крепко держать его в свох объятьях и вдыхать мягкий аромат его шеи, что неизменно отдает терпким кофе и корицей. Изуку просто не сможет себя просить, если упустит единственного воистину дорогого сердцу человека, позволив уйти на фронт, а затем и вовсе на поле битвы в качестве пушечного мяса для вражеских войск. Парню понадобилось несколько минут, чтобы он выбежал из городских стен и без промедлений ринулся к холму, где стоял одинокий полуразрушенный крестьянский домик. Где-то там уже же виднелся изящный силуэт в черных одеждах. Они оба догадывались о том, что это рано или поздно произойдёт, оба знали, что в один момент придётся стать перед тяжёлым выбором между чувствами и долгом, между собственным благополучием или волей окружающих и выше поставленных чинов. Но кто бы мог предположить, что это произойдет так скоро. Да, угораздило наследнику чистокровного рода семьи Мидория встретить свою судьбу в лице внебрачного младшего сына главнокомандующего армией. Да и разве в свои далёкие 16 мог наивный и мечтательный мальчишка отдавать себе отчёт в своих действиях и мыслях? Разве мог игнорировать красоту этого юноши, его прекрасный низкий насыщенный голос и взгляд гетерохромных голубо-серых глаз? Нет, он едва был способен держать себя в руках на публике в светских кругах, не выдавая свою безумную влюблённость. Они оба тогда могли только догадываться, что понесёт за собой их роман и как тяжело им придётся, чтобы сохранить эту связь. «Мы справимся, Шо. Разве они способны нас разрушить? Ты ведь сам говорил, помнишь? Мы...Нерушимы...», - словно мантру произносил тогда молодой Мидория, не подозревая на сколько глупо и наивно было надеяться на счастливый конец. Однако такова сущность мечтателя, особенно когда этот мечтатель бесповоротно влюблен, молод и наивен. Но сейчас девятнадцатилетнего Изуку изнутри заполнял лишь страх за их будущее: его не покидало чувство, что скоро конец, и ещё страшнее было ощущать, что этот внезапный конец станет совсем не счастливым как мечтал он долгих и почти безмятежных три года. От быстрого бега в ушах гулким звоном отдавалось бешеное сердцебиение. Изуку остановился на расстоянии нескольких шагов от возлюбленного, тот стоял спиной к нему, неподвижно взирая как горизонт окрашивается в розовый цвет. Дыхание долго не восстанавливалось после длительного забега. И Изуку всё никак не мог определиться, как начать, стоит ли держаться на расстоянии или можно подойти ближе, тронуть за руку, а потом крепко обняться. Может на самом деле не всё так страшно и они, как изначально полагали, со всем обязательно справятся. Юноше хотелось, чтобы этот ад закончился по скорее, чтобы Тодороки обернулся, лениво обнял его и сказал что-то, что утешит бурю внутри. Было непонятно, как сделать первый шаг, что сказать. Но он сразу заметил, как напряжены плечи и спина Шото, как он еле дышал, было видно, что ему не менее страшно и при этом казалось, будто он хочет сказать что-то, но пока ещё не собрался с мыслями. Мидория отчаянно метался мыслями из крайности в крайность, погрузившись в размышления, обдумывая все возможные варианты исхода этого утра. Этот отчаянный и храбрый парень всегда был готов на всё, только бы они были вместе. Он даже подумывал сбежать от матери с отчимом, подделать документы и ринуться на фронт вместе с Тодороки, даже если тот будет против. Это было бы затруднительно, но ради любимого были не страшны любые жертвы. Изуку был готов пожертвовать... Но молчание тянулось, вынуждая сомнения множится и приукрашиваться. Он даже всерьёз решил, что всё это очередная красочная и очень уж реалистичная фантазия, когда Тодороки наконец собрался с мыслями, тяжело вздохнул, а потом медленно повернулся лицом к застывшему в ожидании Изуку. На фоне первых солнечных лучей волосы Шото, казалось, светились. Изуку никогда не перестанет восхищаться образом любимого. Но от выражения лица и опустошенного взгляда кожа покрылась мурашками и Изуку клялся, что готов был сделать всё, чтобы стереть эту маску с лица Тодороки-младшего. Ибо такой наигранной, натянутой на родные черты лица пустоты, отрешенности, холода и даже будто обречённости Мидория не видел никогда... Не когда узнал, как тяжко пришлось Шото в детстве и юности из-за его негласного статуса "бастарда", не когда увидел нескрываемое, прилюдное презрение его семьи и родственников, этот взгляд давал ясно понять, что именно собирался сказать парень. — Нет, - собственный голос слышался Мидории гадким, чужим. — Ты не можешь... Внутри Изуку словно раскалывался на кусочки тот мир, что они так долго возводили рука об руку. Он смотрел в стеклянные, безэмоциональные, но всё такие же любимые глаза и отказывался верить в то что он слышит. — Мы оба знаем, что так должно было быть, есть и будет. Мы просто не можем... — Нет, только не так! Но Изуку в одно мгновение преодолел расстояние между ними, вцепился мёртвой хваткой в рукава плаща неподвижного Тодороки и попытался отыскать хоть что-то в двуцветных глазах, хотя бы какие-то следы былых эмоций, их совместных воспоминаний, его собственных чувств и эмоций. — Ты не можешь сказать, что это конец! Не смей, только не сейчас! - голос сильно подводил, от внутреннего давления он дрожал, приобретал неестественный ему высокий тембр, — Всё п-просто не может, слышишь, не может так закончиться. Только не сейчас!! Глядя на взывающий и умоляющий взгляд Изуку, Шото не смог выдержать его эмоции и отвернулся, вперев взгляд куда-то на поля, где уже возводили палатки под казармы. Ещё чуть-чуть и маска на лице дрогнет, но он должен держать себя под контролем, иначе он просто не сможет отпустить Мидорию. Иначе не сможет уберечь его от ужасов реальности. Он должен. Должен оставить ему шанс на будущее, хотя и без него самого. Тодороки уйдет и очевидно не вернется, просто не сможет смотреть на Изуку, которого ждет любящая семья, брак, возможности сбежать и быть в безопасности. — Да ответь ты хоть что-нибудь, Шото! Это я — Изуку, услышь! Прошу, мы должны поговорить! Он взывал к нему, отчаянно пытаясь вытянуть хоть слово, но, в конце концов, эмоции вышли из-под контроля, он отпустил руки Тодороки, колени подогнулись, и он рухнул на колени, не в силах вынести этот удар с высоко поднятой головой. Хоть это слово и не было озвучено, но оно и не нужно. Ведь всё шло именно к нему... «К концу...» Казалось, прошла вечность, когда сквозь шум в ушах и пелену слез перед глазами, Мидория услышал тихое и равнодушное: — Что ты хочешь от меня услышать? Или ты правда мечтал о счастливом конце..?- нервный смешок вырвался сам по себе, Шото захотел рассмеяться, осознавая на сколько же волшебно и наивно звучит сама мысль о том, что бастарду позволят любить сына аристократа, прямого потомка королевских кровей. — Ты правда хочешь услышать о том, что в этой стране нас скорее убьют собственные родственники, чем позволят иметь какие-то связи? О, Изуку, ты всё такой же мечтатель, как и тогда, три года назад, когда поверил, что мир не сумеет все разрушить... Мидория мог лишь слышать его голос, но от этой "доброй" усмешки стало вдвойне больно. — А разве грех мечтать о счастье? Разве незаконно желать быть любимым и любить?! Мы имеем право быть счастливыми, Шо! Ты и я! Мы.... Его оборвал на полуслове заливистый смех, доносящийся сверху. Изуку почувствовал, что задыхается. Ну а Шото просто не мог перестать заливаться горьким, полным горечи и боли смехом. Он опустился на колени рядом с дрожащим юношей, взял в свои руки его лицо и нежно стёр большими пальцами мокрые дорожки слез с его щёк, а потом наклонился и кратко поцеловал в лоб, обрамленный изумрудными кудряшками и яркими игривыми веснушками. Только сейчас, оказавшись по-настоящему близко друг к другу, Изуку учуял запах крепкого алкоголя и заметил боковым зрением наполовину опустошенную бутылку виски. Наконец стало понятно: Шото пьян. —... Мы? Изу, нет никаких "мы"..., - он развернулся, рукой нашаривая бутылку виски, встал на ноги, чуть пошатываясь, но всё ещё с напущенной маской равнодушия на лице. Изуку поднял голову, проследил, как тот откроет бутылку, щедро отхлебнет, а потом снова отвернётся к загорающемуся горизонту и, наблюдая за ярким рассветом, продолжит: — Есть “добытый” где-то в богом забытом трактире сынок генерала, который одной нагой на эшафоте в ожидании палача за то, что посмел почувствовать, что же такое счастье, посмел полюбить, а другой ногой на поле в самом разгаре военных действий, в первых рядах пехотинцев, в рядах, в которых лишь больные или преступники да смертники, которых не страшно будет отдать противнику на растерзание в первые же минуты кровопролитного боя. Тодороки перевёл дыхание, маска треснула, открывая настоящие эмоции — горечь, обречение и смирение с судьбой. Он устало закрыл глаза и чуть улыбнулся, будто вспоминая нечто яркое и близкое к сердцу: — И есть единственный сын одного из самых влиятельных аристократов при королевском дворе, который стоит почти у алтаря, в ожидании своей невесты, зарубежной принцессы, которую так тщательно отбирал тебе сам Его Величество. Есть я — Тодороки Шото, бастард и побочный эффект пьяных гулянок своего высокопоставленного папаши. И ты — единственный и неповторимый, талантливый, амбициозный, до невозможности красивый, яркий и незаменимый Мидория... Изуку....., - он судорожно вздохнул. —И никакого мы быть не должно было изначально... Но Изуку пропустил последние слова мимо ушей, он рывком поднялся с колен и вцепился в предплечье Тодороки, неверяще глядя, пытаясь понять, правильно ли расслышал. — Женитьба?! Этому не бывать, Шото! Они же сами дали мне возможность выбирать! Отец обещал, что я смогу жениться только по любви! Это неправда! — Это было бы неправдой, не прознай бы они о твоём настоящем выборе. Кому как ни тебе знать, кого обязан в нашем мире любить мужчина. Никто никогда не признает твой выбор, Изуку. Мидория не сдавался. Он отрицал всё до последнего. — Не примут, ну и ладно, не надо нам их признания или разрешения! Мы убежим, спрячемся, начнем все с чистого листа! Ведь должен быть выход, мы обязаны его найти! Ты ведь сам говорил, что все будет хорошо, Шото! Помнишь ведь? Мы... Но Шото не дал ему договорить и перебил: — Рушимы, Изуку. И наше "мы" уже разрушили... Мидория не мог поверить своим ушам... И не мог принять неизбежного. Шото был прав. Ведь стоит хоть одному человеку узнать, их казнят на месте. Каждый граждан семи королевств с раннего детства знает, как жестоки бывают законы. И любое неповиновение означало отрицание и непризнание королевской воли. Прелюбодеяние — измена королю. Мужеложство — казнь. И на твой статус или положение в обществе и не взглянут, тебя лишь прелюдно казнят, обесчестив весь род, стерев все следы твоего существования на этом белом свете. И считай всё, ради чего ты боролся всю осознанную жизнь это лишь незначительный щебет птички, крылья которой сломать ничего не стоит, как и вовсе лишить свободы, а затем и жизни. — Прости, Изу...,- прошептал Шото, сел на мокрую от росы траву и уткнулся лбом в колени, - но это, пожалуй, тот самый день, когда от нас правда ничего не зависит. Мы просто бессильны, пойми.. Остается лишь только или принять эти кандалы и покориться, или пойти наперекор всему миру и в итоге всё равно сложить головы, будь то на эшафоте или на поле боя. Смириться и правда отпустить все мысли и мечты о свободе? Сдаться без боя, но остаться живыми? Теперь стало понятно... Изначально не было никакого счастливого конца. А сейчас перед ними стоит выбор: бороться против всего мира или смириться и течь по течению? Умереть вместе или порознь? Умереть свободными или жить в неволе? Но на душе стало гораздо легче... То ли от ощущения мимолетной свободы именно в моменте, здесь и сейчас, когда они сидят бок о бок и спокойно наблюдают за ярко-алым рассветом. То ли от осознания, что они никогда не смогут стать свободными от людских предрассудков, нелепых традиций и сословной иерархии. А значит тревожится за будущее смысла нет, ведь у них его попросту нет... Изуку просто будет смиренно дожидаться того, чего совсем недавно он боялся больше всего на свете: конца. — Когда..? Когда я...,- в горле застрял ком, и он просто не мог сказать "потеряю тебя". Но Тодороки понял и ровным голосом ответил: — Сегодня вечером взвод выдвигается. Надеюсь, к тому времени я буду достаточно пьян, чтобы умереть безболезненно. Мидория устало прикрыл глаза и опустил голову на крепкое плечо Шото, тот не оттолкнул. — Тебе и правда, чтобы забыться, достаточно этих сорока градусов? - вопрос был риторическим, ведь Изуку знал, что для Тодороки это единственный способ потерять связь с реальностью, порой даже выжить. — Ну а мне вполне хватает одной только мысли, чтобы оказаться в собственном бездонном омуте, и не надо отравляться этим мерзким алкоголем. Представь, лишь мимолетно задуматься, чтобы просто-напросто иметь возможность хоть на ненадолго улететь в те другие миры, где люди как мы имеют право на счастье, любовь... и вообще право на жизнь... Ведь в конце концов, это тоже помогает забыться. Шото протянул руку к юноше, заботливо убирая выпавшую кудрявую прядь за ухо. — Вот только мои "сорок градусов" рано или поздно отпустят меня на землю, заставят вспомнить кто я такой и чего стою, а ты останешься там, где-то в своих облаках и, уж поверь, тонуть ты будешь ох как долго... И чем ближе ты ко дну, тем меньше шансов на то, что удастся всплыть на поверхность. Изуку немного помолчал, после чего шёпотом промолвил: — Ну и пусть! Если есть хоть малейшая возможность, что такие миры существуют и где-то там люди счастливы, то совсем не страшно достигнуть того дна. Тодороки что-то невнятно промычал, а потом отстранился и заглянул в любимые зелёные глаза: — Пусть, значит? - он переплёл их руки вместе. —Ведь это именно ты будешь биться в агонии, отчаянно пытаясь вернуться и набрать в грудь воздуха, ожить, проснуться... Давая возможность на жизнь тем мирам, ты ещё больше страдаешь в реальности, Изу. — Заткнись ради всего святого...Ты, вообще-то, планировал закончить все, а потом до беспамятства напиться, - почти обиженно пробормотал Мидория, ещё ближе пододвигаясь к Тодороки. — А ты планировал покончить с собой, улетев из реальности. Видишь разницу, милый? -Тодороки поддался вперёд и, замерев в паре сантиметра от губ Изуку,грустно добавил, — А она есть, и очень большая. Хотя, думаю, конец сможет нас немного подождать... Если не в этой жизни, то может... в другой? Где-нибудь мы точно сможем иметь право на счастье. Мидория не видел слез Шото, но почувствовал их вкус на своих губах, когда тот поцеловал его, зарываясь дрожащими руками в кудрявые изумрудные волосы и будто в последний раз, в последний путь, в последние часы жизни, будто губы Изуку были тем якорем, который удерживал его на земле, будто сам Изуку и был его единственным концом. The end.