***
- Следи за языком. Властный голос не просит. Приказывает. Противный, как скрипучая дверь. Того и гляди слетит с петель. Хэ Тянь скалится в тарелку, но затыкается. Вонзает острие палочки в дымящуюся мякоть. И старается не дорисовывать в воображении старческое лицо на сморщенном куске мяса. Когда-то у отца был тяжелый глухой бас. Им он до чертиков пугал не только младшего сына, но и всех своих подчиненных. Сейчас от него осталось лишь призрачное воспоминание в интонациях Чена. У брата голос мягче. Он не хлещет - поглаживает уверенным спокойствием с примесью бархатного безразличия. Уже сейчас говорят, что его манера отдавать кровавые приказы тоном ласкового учителя нагоняет жуть на самых бравых ребят. Хэ Тяню по наследству досталась звонкость и эмоциональность матери, однако хищная опасность басовых струн последнее время проскальзывает и у него. Чаще всего именно с родными. Отец потерял голос, когда Хэ Тяню было девять. Кроваво-пламенная ночь на яхте навсегда оставила клеймо на каждом выжившем. Одна ночь, лишившая семью Хэ счастливого настоящего и надежного будущего. Месяц в ожоговом с обширными поражениями дыхательных путей и необратимые изменения голосовых связок превратили лидерский бас главы семьи в старческий скрежет. Но ни потеря властного голоса, ни общая мышечная дистрофия, приправленная нервными тиками, не умалили его авторитет. Ум Хэ старшего, в отличие от тела, продолжает работать с молниеносной точностью и беспринципной консервативностью старых матерых лидеров. Он не замкнувшийся в себе и своем горе старик. Напротив, одержимый работой тиран, требующий стопроцентной отдачи делу. В первую очередь от Чена. Даже сейчас, после очередной колкости младшего сына, он грузно склоняет голову в сторону старшего. - Твое упущение. – И медленно перемещая глаза-прицелы на противоположную сторону стола, добавляет, - А твое хамство не уместно за семейным столом. Хэ Тянь громко фыркает. Демонстративно игнорирует ледяной взгляд брата и строптиво дергает головой. Черные пряди на секунду открывают полные ядовитой ненависти глаза, прежде чем снова скрыть их в смоляном мраке. Молодая расфуфыренная иностранка, которую он только что назвал "бездарной пародией на истинную красоту и насмешкой над памятью матери", специально на английском, чтобы поняла, затравленно косится на отца. Изображая обиду, ее раздавленные гиалуронкой губы, превращаются в смятую бугристую подушку. И эта смесь геля, кожи и мышц начинает жить отдельно от остального лица. Качается. Перекатывается. Образует выемки и волдыри на матовом бордовом полотне. Отвращение скапливается горечью на корне языка и выгибает уголки губ вниз. Тянь отводит глаза. Сглатывает комок в горле. Чтобы окончательно не испортить застолье содержимым своего желудка. Представляет совсем другие губы. Тонкие напряженные и бледные. Губы, которые хоть и могут грязно выражаться, но принадлежат самому чистому и светлому человеку во вселенной. Губы, которые пару дней назад целовали его в висок. Прикусывали мочку уха. Водили по шее горячей влагой. Робко. Изучающе. Незрело. Но так самоотверженно. Сказать, что Тянь охуел, когда ощутил тепло Шаня в нескольких сантиметрах от своего лица - не сказать ничего. В ту ночь он действительно ни на что не рассчитывал. Да, чуть не сорвался, пока прижимал ледяные кулаки Малыша Мо с острыми красными костяшками к столешнице раковины. Но сдержался! Чувствовал напряжение и мелкую дрожь. Будто это невесомое прикосновение намертво закоротило цепь и отрубило двигательные функции. И теперь нет сил оторвать пальцы. Нет сил контролировать слетевшее с катушек сердце. И, главное, нет сил понять, за что ему снизошло такое везение? Сколько он молча пялился на их соединенные руки, собирая по кусочкам разлетевшуюся вдребезги реальность? Черт знает... Мысленно он просил. Почти умолял. Просто врежь мне! Или наори. Пошли на хер и скажи, что тебя тошнит от моей физиономии. Ну? Чтобы я вспомнил, как должен вести себя с тобой. Потому что я, блять, уже на грани. А твои руки... Почему твои кулаки до сих пор такие охренительно расслабленные? И Хэ Тянь помнит... Бестолково гладит пальцем гладкий край тарелки, а мыслями возвращается на несколько дней назад. В ванную. К малышу Мо. Помнит, как переводит взгляд с костяшек на лицо Шаня. И смотрит. И видит. И понимает. Не врежет. Не наорет. Первое почти открытое "Да" от Шаня. Еще напуганного, но что-то в своей огненной сумасбродной башке решившего. И его "как ты собрался приводить меня в чувства?" неожиданно пугают Тяня. Он замирает. Боится даже вздохнуть, чтобы нечаянно не сдуть с рыжих ресниц пыльцу наваждения. Это ведь какое-то волшебство, не иначе? Кто-то просто заколдовал его жгучего перчика, что он неожиданно перестал жалить? Тянь продолжает смотреть, как веснушки на щеках скрываются в розоватой пелене смущения и больше не видит Мо слитком золота. Он видит его редчайшей и самой хрупкой в мире драгоценностью, по ошибке попавшей в его цепкие демонические лапы. Что делать? Как сохранить это бесценное сокровище? - Тебя пригласили обсудить важные дела, а не плеваться ядом в тех, кто не способен себя защитить, - скрипучий голос отца тяжелой пощечиной возвращает Хэ Тяня к семейной трапезе. Мысли о Шане осколками осыпаются на сетчатке. Приходится несколько раз зажмуриться, чтобы оранжевые круги окончательно пропали из полей зрения. - Тогда называй это совещанием, а не семейным ужином. - Басовые струны бескомпромиссно отрубают возможность сохранить хоть какое-то подобие идиллии. Естественно. В голове Тяня цветным фейерверком взрывается мамина улыбка. Идиллия в семье Хэ исчезла вместе с ней. - И вообще. Твои важные дела меня не касаются. - В этот раз касаются, - хрипит отец. Гнев младшего сына его мало заботит. Он поворачивается к Чену, - скажи ему. - После каникул ты переходишь на индивидуальную программу подготовки. - Чен хладнокровно рапортирует. Бликующие линзы очков скрывают его взгляд. И Хэ Тянь едва сдерживает порыв сорвать с него этот стеклянный барьер. Посмотреть в глаза. Предатель! ПРЕДАТЕЛЬ! - Экзамены в школе сдашь экстерном... Он говорит что-то еще, но звук рассеивается на полпути. Смешивается с запахом еды на столе, с вульгарным парфюмом иностранки, с тремором отца. Хэ Тяню кажется, что он впал в кому. Его окружает неизбежная гниль, которая год за годом обречена разрушать его жизнь. Краски высасываются через прорехи действительности. Туда, в настоящий мир, оставляя его здесь. В клетке бесцветного подсознания. Чен затыкается. В раскрученной черепной коробке, как в центрифуге, вращаются обрывки новой реальности: учеба за границей, семейный бизнес, новые партнеры. Хэ Тяня тошнит на этой карусели. Голову кренит на поворотах. Он почти физически ощущает, как на дно души блестящим осадком осыпаются все счастливые моменты его жизни. - И еще. Слышал, у тебя появился друг. - Хэ Тянь каменеет. Медленно поворачивает голову к отцу. На скулах пляшут желваки. Палочки с подцепленным куском мяса трясутся в поврежденной руке, но уверенно доходят до цели. Отец медленно пережевывает в наэлектризованной тишине. Хэ Тянь знает - он делает это специально, чтобы позлить его. Но послушно глотает приманку и злится. Наконец приборы беззвучно опускаются в тарелку. - Мо Гуань Шань.***
Что-то тяжелое с размаху падает на грудь. Хэ Тянь разом выплевывает из легких воздух и просыпается. Сначала несколько раз моргает. Пытается отдышаться, а заодно осознать, где он. Высоченный потолок смотрит на него белесыми зрачками подвесных светильников. Безразличных и мертвых. За окном темно. В комнате тоже. В углу у кровати друг на друге стоят две обветшалые коробки. Их неуместный вид успокаивает. Он дома. Сон-воспоминание до сих пор щекотит желудок, заставляет нервно поджиматься, пока тот, наконец, не съеживается в мучительном спазме, выдавая протяжное голодное урчание. Хэ Тянь кривится от приступа тошноты и кислой горечи во рту. Сколько он не ел? Сутки? Двое? А сколько выкурил сигарет? Не удивительно, что ему так херово. Рука опускается на липкий от испарины лоб. Влажные волосы послушно сгребаются пальцами и откидываются назад. Становится холодно. Снова. Странная, но уже привычная изморозь покрывает внутренности. Кажется, Хэ Тянь чуть не поверил, что она пропала навсегда. Визит к отцу вышиб дешевые, наспех покрашенные декорации счастливой жизни. Вернул к истокам, так сказать. К сигаретному дыму. К бесконтрольной, преследующей злости. И к лихорадке одиночества. - Малыш Мо, прости... - беззвучное, никому не нужное извинение. Никчемная попытка оправдать себя. Она не приносит облегчения. Но поджигает петарду флешбеков минувшего вечера. Она разрывается оглушительно ярким переливом света и звука. Больно ударяют по глазницам: Шорох наспех сброшенной куртки и глухой стук скидываемых кроссовок. Напряженные теплые пальцы на щеке. Раздражающий яркий луч в глазах. Приглушенный расстоянием голос из другой комнаты. "Я не знаю, он просто отрубился. И выглядит херово. Зрачки реагируют, да. Да, я понял. Я не уйду". Гуань Шань. Он здесь. Хэ Тянь так резко садится в кровати, что в глазах разливаются радужные лужи. Приходится крепче вцепиться пальцами в одеяло, чтобы не потерять сознание. Снова. В ушах беспощадно пищит. Хреновое чувство. Но он помнит. Помнит, что за несколько секунд до отключки, видел рыжую макушку в своей прихожей. Удивительно, но Шань стоит практически на том же месте. В куртке и шапке. Будто весь мир покорно ждал на паузе, пока господин Хэ изволит выспаться. Или... - Уже уходишь, братец Мо? - Хэ Тянь старается придать еще осипшему ото сна голосу игривости. Получается отвратительно слащаво. Настолько, что в горле приторно пересыхает. Он чувствует себя дешевой фальшивкой искреннего Хэ Тяня, каким он был с Гуань Шанем до отъезда. Но сейчас не может. Просто блять не может быть с ним искренним. Малыш Мо не заслуживает слушать нытье про его дерьмовую жизнь. Поэтому, господин Хэ, натягивай свою ебучую улыбку и продолжай, - а как же завтрак? Я был за сотни километров, думал, ты успеешь соскучиться. Пока Тянь продолжает нести бессвязную чушь, Шань молча наблюдает за ним. Он стоит неподвижно. Руки в карманах. Голова опущена. Вглядывается своими простреливающими прозрачными глазами прямо в душу. В этом взгляде недоверие, беспокойство и еще какая-то очень сильная эмоция, которую Хэ Тянь не может идентифицировать. Просто потому что раньше не видел ее на лице Малыша Мо. Пустоту между ними требовательно разрезает вибрация мобильника на тумбочке у кровати. Шань вздрагивает, пугаясь то ли неожиданного звука, то ли своих разлетевшихся мыслей. - Трубку брать не собираешься? - он раздраженно кивает головой в сторону телефона и наклоняется. Только сейчас Тянь замечает у его ног два огромных пакета из супермаркета. Не уходит. Только пришел. Снова пришел к нему. Телефон, обделенный вниманием, замолкает. Желания разговаривать с кем-то нет. Вообще нет желания думать, что существует какой-то другой мир. Все, что нужно Хэ Тяню сейчас, есть в его аквариуме. Он медленно сползает с кровати. Осторожно ощупывает босыми ступнями пол. Не хотелось бы поторопиться и разбить нос от голодного головокружения. Из кухни уже доносится шелест пакетов и лязганье посуды. Хэ Тянь еле сдерживается, чтобы не пойти прямиком туда, но решает сначала смыть с себя пыль столицы и аэропортов. Жаль никто не придумал душ, который смывает еще и воспоминания. Выудив из шкафа чистое белье, Тянь заходит в ванную и резко останавливается. Дух захватывает, как в мертвой петле на американских горках. Мурашки скатываются по ребрам от спины к легким. Зрачки расширяются. По венам растекается тягучий эфир, как долгожданный наркотический приход. Тянь не знает, чего сейчас хочется больше: зайтись в истерическом хохоте или расхерачить тут все до пыльной крошки. Это было на самом деле. Прямо здесь. Всего две недели назад... Хэ Тянь. Мо Гуань Шань. И никого больше в целом мире. Раньше Тянь часто фантазировал на тему близости с Малышом Мо. Пытался конструировать ситуации и представлять их совместные реакции. Чаще всего поступки и действия обоих героев в его воображении сливались к сценариям: "я напираю, ты сдаешься" или "я спасаю, ты благодаришь". Крайне редко было: "у нас все взаимно" и никогда: "ты начинаешь первым". На этот случай у Хэ Тяня не было заготовки. Он понятия не имел, что делать и как вести себя, когда губы Гуань Шаня коснулись его виска. Просто поводья резко выскользнули из рук, и жизнь понесла в совершенно немыслимом направлении. Даже сейчас. Он уже несколько минут стоит, покрытый мурашками с головы до ног, и приходит в ступор от одной только картинки из прошлого. Но если раньше ответ Шаня на его чувства казался высшей точкой. Благословением на "долго и счастливо". Долгожданным спокойствием. Своего рода хэппи эндом. То сейчас... Лучше бы всего этого не было. Мысль, которую страшно озвучить даже у себя в голове. Страшно, но необходимо. По-хорошему, нужно убедить себя, что ничего действительно не было. А еще убедить в этом Малыша Мо. В груди неприятно шевелится острый и грубый обломок чего-то тяжелого. Кажется, этот груз теперь навсегда останется с ним. Тянь почувствовал его еще в самолете, когда направлялся на встречу к отцу.***
Сообщение от отца: Есть разговор. Личный. Вылетаешь завтра утром. Рейс в 7:30. Машина приедет за тобой в 6:00. Сообщение от Чена: Тянь, не зли отца. Если не будешь готов к 6:00, они заломятся к тебе сами. Если решишь поиграть в выпендрежника, надеюсь, хотя бы будешь один. Не впутывай других в свои семейные разборки. Тянь смотрит на пришедшие несколько часов назад сообщения совершенно безучастным взглядом. Он только что отнес Малышу Мо сухие вещи и оставил его одного, не решаясь снова сунуть нос в душевую. Какого хрена там сейчас вообще произошло? Руки, губы... Он кончил. Он, блять, кончил в объятиях Гуань Шаня! Тянь содрогается от воспоминаний. Он все еще в тех самых джинсах. Насквозь мокрых от холодного душа и липких в определенных местах. Удивительно, но ни холода, ни дискомфорта нет. Только адреналин, все еще гоняющий по венам, как по скоростной трассе. И что случилось с Шанем? Какой-то припадок или паническая атака? Стоит ли спрашивать об этом? Стоит ли вообще вспоминать? Какова вероятность, что сейчас, выйдя из душа и осознав в полной мере, что между ними произошло, он не превратит похотливое лицо Хэ Тяня в кровавую кашу? Все произошло так внезапно и сумбурно, что он и сам-то понять ничего не успел. И вообще совсем не так это представлял. Все должно было быть красиво. Медленно. Чувственно. А вышло смято и нелепо. Но... Хэ Тянь улыбается в кулак и опускает взгляд. Пока никто не видит, он может позволить себе секундное ликование. Это было потрясающе. Мо Гуань Шань - потрясающий. Самый лучший. Первый, кто смог провести Тяня сквозь всех его демонов к сияющему свету. Телефон загорается входящим вызовом. На экране высвечивается короткое - "брат". Какого хера? Почти три часа ночи. Мысленно послав Чена ко всем чертям, он раздраженно рявкает в трубку. - Что папаше надо на этот раз? Пропускать ненужные прелюдии - семейная черта Хэ. Тянь бросает быстрый взгляд на закрытую дверь ванной. Он повысил голос на автомате, но вряд ли Малыш Мо мог его услышать. Душ все еще включен. Но наверняка он уже скоро закончит мыться. Сейчас попадаться на глаза Гуань Шаню в грязных штанах - свидетелях и участниках бессовестных событий вечера - не лучший вариант. Поэтому он решает пока воспользоваться гостевым душем на втором этаже. - Узнаешь при встрече. - Чен, как всегда, лаконичен и немногословен. - И нахрена ты тогда звонишь? - шипит Тянь, поднимаясь по лестнице и вжимая пальцы в лакированные перила. - Убедиться, что ты не собираешься выкинуть глупость. Как же бесит. Контроль. Контроль. Контроль. - Кстати, твое сообщение... - льдом в голосе Тяня можно заморозить горячие источники, - Следишь за мной? - Не я один. Давно известный факт. Но все равно бьет наотмашь так, что рябит в глазах от злости и бессилия. Чен как-то говорил, что отец следит за ним через своих людей. А Чен в свою очередь следит за этой нелепой слежкой, чтобы не позволить отцу узнать слишком много. И по-хорошему Тянь должен благодарить брата за участие, но вся эта кутерьма вокруг него вызывает только раздражение и отвращение ко всем ее участникам. Именно поэтому, на семейном ужине, когда он услышит имя Малыша Мо из уст отца - больше всего ненависти получит именно Чен. Молчание затягивается. Тянь поджимает губы и закусывает их зубами. В одном брат прав: не стоит втягивать в их разборки других. Гуань Шаню незачем видеть и слышать, каким отвратительным демоном Хэ может быть в гневе. - Просто выключай свет и поспи. Я встречу тебя с самолета. - Чен замолкает. Но убедившись, что брат больше не собирается поддерживать диалог, устало добавляет, - Тянь... просто в этот раз сделай так, как он просит. Хэ Тянь сбрасывает звонок и с силой захлопывает дверь в ванную. Так, как он просит... Да пошел он. Пошли вы все! Удушливая злость и невымещенная обида вынуждают почти разодрать прилипшие к телу джинсы. Резкие ломаные движения лишают атлетическое тело грациозности, так что в конце концов Хэ Тянь чуть не заваливается на пол, запутавшись в штанинах. Не важно, что скажет отец - ничего не изменится. Они в очередной раз обменяются плевками, и Тянь сможет вернуться к своему Малышу Мо. Только эта мысль немного утихомиривает взлохмаченную тьму на дне души. Позже, когда он спустится в гостинную в чистой пижаме, Гуань Шань уже будет лежать на его кровати с подтянутыми к груди коленями. Такой колючий ёжик. Такой беззащитный мальчик. Его мечта и самый большой страх. Все эти годы Тянь играл в озабоченного маньяка, и было логично, что Шань сопротивлялся. Сопротивлялся, но принимал правила. Послушно отыгрывал свою роль. До сегодняшнего дня. Эта партия в теннис, где мячом, летающим по корту, служило сердце Хэ Тяня, прервалась. Вместо того, чтобы снова отбить подальше докучливый орган, Мо неожиданно поймал его в руки. И что он собирается делать с его сердцем теперь?***
Хэ Тянь включает прохладный душ. Уже не важно, что собирается делать Гуань Шань... Горькая усмешка трогает бледное лицо, когда он до боли прикусывает нижнюю губу. "Не важно, что скажет отец - ничего не изменится..." Прости, Малыш Мо, в этот раз я ошибся. Вода и чистая одежда значительно улучшают состояние. Остается только поесть, чтобы окончательно прийти в норму. Наблюдать за Шанем вот так, пока он не видит, Хэ Тянь полюбил еще в средней школе. Удивительно, как мальчику, который терпеть не может чужие взгляды, так легко удается абстрагироваться от мира, не замечая и половины этих самых взглядов. Тянь всегда их чувствует. Томные, заигрывающие, завистливые. Чужие глаза постоянно следят за ним. Провожают, оценивают, просят обратить на себя внимание. Он привык. Что уж обманываться, ему это льстит. Много лет он играет на публику. Купается в незаслуженном внимании и обожании. За что? За правильные черты лица и поджарое тело? Он местный принц. Гордость школы. Божество, если угодно. Непостижимый идеал. И смотрят на него соответствующе. Только и остается улыбаться и снисходительно кивать. На Гуань Шаня смотрят по-другому. Но, вопреки его раздражительности, смотрят все равно. Как на простого смертного. Он свой для окружающих. Он имеет право на недостатки и ошибки. Имеет право быть тем, кто он есть. И отлично с этим справляется. Хэ Тянь опускает взгляд от бритого колючего затылка к выпирающим костяшкам позвонков. Он уже несколько минут стоит, подпирая боком кухонный остров, и наблюдает, как двигаются мышцы на спине Малыша Мо, пока тот шинкует овощи. В сковородке шкворчит мясо, и холодная квартира-аквариум заполняется живыми запахами и звуками. Вот где его настоящий дом. Но скоро его отнимут. Скоро он будет питаться пресной заграничной стряпней, а Гуань Шань продолжит творить кулинарные шедевры для кого-то другого. От одних только мыслей об этом Тяня передергивает. Три бесшумных шага и нос тонет в рыжине макушки. Слабый аромат грейпфрута прошибает хлеще эфира. Особенно его ускользающая шелковистость в колючей жесткости волос. Хэ Тянь с наслаждением вдыхает и на выдохе шепчет, стараясь задеть дыханием нежную кожу за ухом. - Малыш Мо, тебе помочь? Он еще не успевает договорить, когда нож выскальзывает из руки Гуань Шаня. С глухим стуком лезвие карябает разделочную доску. Оба замирают. Один в напряженном оцепенении. Второй в трепетном ожидании. Шань молча предпринимает попытку взять нож нетвердой рукой, но капкан чужих пальцев на его запястье смыкается раньше, чем рукоять попадает в ладонь. Хэ Тянь ощущает сухой жар светлой с веснушками кожи. Проводит большим пальцем по розовым костяшкам. И не получает сопротивления. Так просто. Так... страшно. Он наклоняет голову, чтобы посмотреть на выражения лица Малыша Мо, но видит только его пылающий висок. Левую руку ломает от желания обнять. Притянуть поближе его строптивого мальчика, на которого внезапно опрокинулась цистерна с покорностью. Но усилием воли пальцы просто сжимаются в кулак. Хэ Тянь знает - хрустальная поверхность доверия может расколоться в любой момент. А у него совсем нет времени на ошибки. - Лапша... - Гуань Шань замолкает. Кажется, пугается собственного голоса. Несколько секунд собирается, потом набирает побольше воздуха и хрипит на выдохе, - хочешь помочь, закинь в кастрюлю лапшу. И от этой очевидной хрипотцы Хэ Тяня ломает. Он послушно отходит в другой конец кухни, к плите, просто потому что понимает - Мо сложил оружие. Сложил еще в Новогоднюю ночь. Бросил все свои ядовитые копья к ногам Тяня, и взял самого Тяня в свои руки. Буквально. И наверняка возьмет снова, если попросить. Хэ Тянь старается, чтобы дрожь в пальцах не была слишком очевидной. Почему именно сейчас? Почему не год назад? Тогда у них было бы хоть какое-то время. Что Тянь сейчас может ему предложить? Три дня и две ночи? А когда-то он обещал дать ему все. Слабак. Оставшейся процесс готовки проходит в тишине. В маленьком мираже идиллии с одной неприятной деталью: как бы красиво не мерцала иллюзия - она не более, чем оптический обман. - Зайдешь сегодня после работы? - Тянь даже не старается, чтобы вопрос звучал непринужденно. На мгновение он будто становится прежним Хэ Тянем. Лисья улыбка. Намеренно пониженный дразнящий тембр голоса. Как внезапное воскрешение из мертвых. Губы блестят от соуса, и Тянь с наслаждением ловит на них взгляд Гуань Шаня, когда тот отлипает от разглядывания узоров на тарелке. Приходится, не без внутреннего ликования конечно, демонстративно облизнуться, намекая, что он все еще ждет ответа. Пойманный с поличным Шань моргает, мгновенно мрачнеет и рывком отворачивается к окну. Хэ Тянь едва сдерживает порыв нагло вторгнуться в личное пространство этого вздыбленного котенка. Притянуть к себе и сообщить, что взгляд его потрясающих прозрачных глаз самый прекрасный на свете, и что он может смотреть сколько вздумается... - Я не работаю по ночам, - хмуро бурчит Гуань Шань то ли Хэ Тяню, то ли своему отражению в панорамном окне. По ночам? Теперь уже хмурится Тянь. Зависает на неявной горбинке и остром кончике носа. Какая еще ночь? Сколько я проспал? Правду ли говорят, что иногда между людьми устанавливается невидимая связь, настолько ошеломляющая, что они буквально читают мысли друг друга? Или у Тяня просто рот вытянулся в такую вопросительную "О", что и телепатия не требуется? - Уже вечер. - Добавляет Шань. - Ты дрых почти сутки. Он все еще неотрывно следит за трепещущими бликами огней в окне. И в этом призрачном отсвете городской жизни юношеский профиль с ломаной горбинкой на носу и тонкими губами кажется совсем взрослым. Тянь не может оторвать взгляд от ямочки между нахмуренными бровями. От черного гвоздика в ухе. От длинной шеи и острого кадыка. Вверх-вниз. Шань сглатывает комок невысказанных слов. Его губы на секунду превращаются в тонкую линию, будто он только что протолкнул в глотку что-то большое и неприятное. Магия чудесного воскрешения Хэ Тяня из прошлого развеивается. Уголки губ дергаются. Все еще пытаются сохранить призрак улыбки. Но в глазах уже явно проявляется бельмо новой реальности. И Тяню вдруг хочется все рассказать. Вывалить ушат помоев его семейных склок прямо на стол перед своим рыжим мальчиком. Оправдываться, жаловаться, просить прощения и вообще вести себя самым унизительным образом. Размазать сопли по щекам, а потом умолять Шаня сбежать вместе с ним куда подальше. Плевать куда. На край света. Только вдвоем. Прочь от отца, брата, навязанного будущего. Навстречу желаниям и праву на выбор. Хэ Тяню нечего терять. А Малышу Мо? Немой вопрос хлыстом проходится по позвоночнику. До искр из глаз. До выстреливающих в спину игл. Тяня обсыпает холодными мурашками. Конечно, Гуань Шаню есть, что терять. Но самое страшное - теперь есть вероятность, что он необдуманно согласится на эту потерю. Еще год назад Тянь мог позволить себе такую жестокую манипуляцию. Просто потому что знал наверняка - его суровый перчик никогда не пожертвует всем ради пустых утопических фантазий своего друга-извращенца. Но теперь... Тянь складывает палочки в тарелку. Смотрит на непривычно покорного Гуань Шаня и не может справиться с внутренней дрожью. Страх безжалостной волной накрывает его. Кончики пальцев леденеют. Закопал. Тихий голос брата отзывается острой болью в затылке. Тянь физически ощущает ржавый гвоздь прошлого. Он входит глубоко в районе мозжечка и с каждым ударом сердца, точно молотком, загоняется в мозг все глубже. Раз за разом, пока ржавчина полузабытых воспоминаний не заполняет собой все отделы памяти. Нет. Он не может так поступить с Малышом Мо. Он обещал дать ему все, а не отнять. Хэ Тянь и так достаточно долго наслаждался своими эгоистичными выходками. Вкусный ужин внезапно подкатывает обратно к горлу. Тянь изо всех сил сжимает пальцы на ногах. По хребту неприятно царапают холодные невидимые когти. Правая рука в плечевом суставе непроизвольно дергается, но он успевает взять ее под контроль. Не будь здесь Гуань Шаня, пустая тарелка, чайник, а может и все содержимое стола сейчас полетели бы на пол. Злость. Беспомощность. Злость на беспомощность. До фантомных судорог и навязчивой идеи выкурить подряд несколько сигарет. Если бы Хэ Тянь был героем какого-нибудь пафосного фильма, эта сцена сейчас крайне драматично перешла бы в черно-белый формат. Но Малыш Мо со своими рыжими волосами, светло-карими глазами и краснеющими кончиками ушей абсолютно не имеет права обесцвечиваться. А Хэ Тянь не имеет права рядом с ним тонуть в своем мраке. Поэтому он приклеивает к лицу одну из своих фирменных улыбочек. По-собачьи склоняет голову набок и притворяется полнейшим идиотом. Не в первый раз за сегодня... - Братец Мо, почему ты сегодня такой суровый? - собственный обиженный голос с тянущимися гласными вызывает стойкое отвращение, - ты так и не сказал, что рад меня видеть. Гуань Шань поворачивается. В его прозрачных глазах нет злости. Только какое-то странное болезненное мерцание под полуопущенными ресницами. Он молчит, но это не привычное Шаневское молчание. Не немое сопротивление. Наоборот. Безмолвный крик, настолько явственный, что Тяню закладывает уши. Он все знает! Внезапная догадка окатывает ушатом кипятка. На лбу выступает холодная испарина. Хэ Тянь чувствует себя совершенно обнаженным и обездвиженным. Скрюченным в неестественной позе. Сломанной марионеткой под лучами прожектора, которая так отчаянно пыталась избавится от нитей, что в конце концов намертво запуталась в них. Он все еще профессионально держит маску беспечности. Сжимает из последних сил осколки собственной выдержки. Забивает на стекающую между пальцев кровь. Еще немного. Еще секунда. Шань отвернется, и у него появится шанс перевести дух. Но Шань больше не отворачивается. - Я говорил с твоим братом. Слово "брат" прилетает размашистой пощечиной по лицу. Маска мгновенно падает и разлетается вдребезги, так и не коснувшись пола. Уголки губ еще пару раз дергаются и опускаются. Злость снова застилает глаза алой пленкой. Тянь машинально отклоняется. Увеличивает дистанцию между собой и Гуань Шанем. - Значит, ты знаешь. Он и сам не понимает собственных эмоций. Фраза выходит не то обреченной, не то угрожающей, не то насмешливой. Но вместе с тем дерзко уверенной. Просто плевок факта. Аксиома. Демон внутри до упора натягивает цепь самоконтроля. Звенья трескаются и раскалываются. И этот металлический лязг последнее, что Тянь успевает трезво проанализировать. Между желанием уничтожить брата за то, что лезет не в свое дело и наорать на Гуань Шаня за то, что рушит те несколько дней спокойствия, которые он с таким трудом отвоевал, Тянь останавливается на самом быстро выполнимом. - Кто просил тебя вообще с ним разговаривать? Мо ошарашено дергается. Тело реагирует на слова, как на отравленный дротик. На секунду его лицо приобретает беспомощное выражение загнанной хищником добычи. Он явно не ожидал услышать басовые струны темной стороны Хэ Тяня по отношению к себе. Но растерянность быстро сменяется привычной Шаневской защитой. Покорный мальчик мгновенно превращается в ощетинившегося зверя. - А кто просил делать из меня идиота и притворяться, что все заебись? - Брови сходятся на переносице. И эта естественная ответная реакция на грубость, больно жалит Тяня в солнечное сплетение, - Вчера ты чуть не сдох, а сейчас очнулся и как ни в чем не бывало несешь хуйню про скучания? Палочки вылетают из рук Гуань Шаня и стукаются о каменную столешницу. Разгоняются, подталкивая друг друга, и вместе падают на пол. Сердце Хэ Тяня падает следом. Какая-то очень слабая часть все еще пытается обуздать внутреннюю тьму. Демон харкается кровавой пеной и заходится в истерическом хохоте. Вакханалия в душе отражается в злом блеске глаз и ломаной неестественной ухмылке. Просто заткнись! Прикуси свой гребаный язык! Тянь и правда до боли стискивает челюсти, отчего гримаса на лице приобретает еще более гротескное выражение. Он совсем не так представлял их встречу. Все должно было быть по-другому! Но он уже все испортил. И эта малейшая потеря контроля снова пробивает поток желчи. - Предлагаешь утешиться у тебя на ручках? И этот совершенно незнакомый голос от слишком родного человека звучит пугающе отчужденно. Мо открывает рот, но, услышав слова Тяня, так и застывает в ступоре. Смотрит на него, как на привидение. И от этого взгляда хочется сдохнуть. Но ярость, которая копилась все две недели, которая предназначалась для всего мира, кроме его рыжего мальчика - сейчас выплескивается именно на него. Тянь чувствует ее металлический вкус на языке и не может сдержаться. - Поплачем о будущем, которого у нас с тобой нет. Или может запремся в ванной и повторим новогоднюю ночь? - Не собираюсь я ничего повторять! Гуань Шань вспыхивает. Такая наивная реакция - лишнее доказательство болезненности темы. Задеть его так легко... Оказывается, Тянь и правда может уничтожить самого дорогого в жизни человека парой фраз. Практически "избиение младенца". Он бы расхохотался. Но нихера не смешно. Только больно. Спазм где-то в животе заставляет согнуться, оперевшись локтями о стол. Голос звучит тише и надрывней. - Значит, выбираешь поплакать? Хочешь почувствовать себя мачо, утешающим несчастную жертву? Или думаешь, что слезы, как в сказке... - Чё ты несешь? "Я не знаю, что несу, Малыш Мо... Может ударишь меня разок, выбьешь челюсть, чтобы я, наконец, заткнулся?" Шань подскакивает со стула, заливаясь краской. Он зол и смущен, но еще больше напуган. Его тонкие пальцы вцепляются в край столешницы. Тело напрягается. Не понятно, чего ему сейчас хочется больше: вмазать собеседнику или сбежать куда подальше. - Как что? - холодно цедит Тянь, - Ты просил перестать притворяться. Я исполнил твою просьбу. Чем ты не доволен? Тишина после тяжелых слов режет острее бритвы. Вот почему ругаясь люди стараются не замолкать. Момент пореза обычно безболезненный. Но чем больше даешь себе времени осознать его глубину, тем очевиднее становится боль. Гуань Шань кривится, и Тяню кажется, что в его прозрачных глазах мелькает отвращение. Или это жалость? Он уже так запутался, что сам не понимает, чего ждет от Малыша Мо. Не понимает даже, чего ждет от самого себя. Просто весь этот разговор такой глупый и бессмысленный. Такой неуместный. Все, что на самом деле нужно Хэ - обнять своего рыжего мальчика. Но он не способен даже на это. Горло чешется от желания заорать во всю глотку. Отчаянно и надрывно, как пойманный зверь. Но удавка, как назло, затянулась именно на шее. Остается лишь хрипеть, источая проклятия. Жалкая душонка Хэ Тяня продолжает барахтаться, вороша ошметки разлетевшегося сердца. Лицо Хэ Тяня - нечитаемая маска холодной отчужденности. Нечитаемая? - Сейчас ты тоже притворяешься. Первоклассным обиженным мудаком. Гуань Шань сжимает челюсти. Болезненно всверливает свои пронзительные прозрачные глаза за весь Тяневский пафос. Берет за шкирку и тыкает в его же вранье. Черт. Он и правда так хорошо знает его? - Ты со дня нашего знакомства говорил, что я мудак. Выходит, чутье не подвело. Каждое слово из собственного рта, как кинжал в собственное сердце. Хэ Тянь даже удивляется, как до сих пор не выхаркал лужу крови, ведь внутри у него сейчас полная мясорубка. - Ты со дня нашего знакомства играл в мажористого придурка. Я думал... Неожиданно Шань не дает себе договорить. Царапает короткими ногтями по столешнице и коротко выдыхает. Тянь догадывается, что не осмеливается произнести Малыш Мо. Правду, конечно. Правду, что на самом деле оба уже давно не скрывали друг от друга себя настоящих. Были открыты, искренни и честны друг с другом. Разве их особенно близкий последний год не доказательство? Разве новогодняя ночь не новый этап чувственности, к которому они так долго шли? И после всего он, этот болван Хэ Тянь, смеет говорить "чутье не подвело"? Говорить это в лицо тому, кто так долго сомневался в нем и своих собственных чувствах? Тянь съеживается. Представляет, как напряженные пальцы Мо вместо столешницы карябают его шею. Он больше не может ничего сказать. Довольный демон внутри получает свою дозу ярости, облизывается и исчезает. На его месте остается только чернильная клякса. А в голове зубодробительный писк. Как ты, Малыш Мо? Уже достаточно сильно меня ненавидишь? - Правда хочешь провести оставшееся время вот так? Шань задает вопрос очень тихо. Это важный вопрос. И ответ на него определит, как пройдет оставшееся время до неминуемого расставания. И наступит ли это расставание прямо сейчас. "Нет. Хочу, чтобы ты ушел, и я смог быстрее выкинуть тебя из свое жизни." "Да. Давай продолжать уничтожать друг друга эти несколько дней, пока окончательно не разосремся." Хэ Тянь сглатывает пересохшим горлом. Любой из этих вариантов по-своему не плох. Каждый из них достаточно болезненный, чтобы отвратить Шаня. На самом деле это хорошая возможность сделать так, чтобы Малыш Мо не слишком горевал. Вызвать его ненависть - хороший вариант. Лучше же чувствовать ненависть, чем грусть? Тянь всегда выбирал первое. Надо. Обязательно надо сделать это ради него. Но губы сами собой складывают совершенно другой вопрос. - А ты? Блять. Сутулая псина Хэ. Ты все-таки решил продлить вам обоим агонию? - Нет. Шань даже не думает перед ответом. Его пальцы медленно расслабляются и отпускают столешницу. Еще несколько секунд оба молча смотрят друг на друга. Потом Мо начинает собирать тарелки с остывшей едой. Несмотря на аппетитный запах и вкус, больше половины блюд так и остались нетронутыми. Он наклоняется за своими палочками, которые укатились под ноги Хэ Тяню. Вид склонившегося к ногам рыжего мальчика, его ссутуленные плечи и острые костяшки позвонков на шее вызывают в Тяне такой переполох сожаления, вины и скорби, что он не может сдержать болезненного стона. Гуань Шань вздрагивает, выпрямляется и рывком притягивает сидящего Хэ Тяня. Тонкие холодные пальцы зарываются в черный загривок. Вторая рука сминает ткань домашней рубашки на спине. - Обязательно быть таким гордым придурком? Хэ Тянь. Обязательно? Шань тяжело дышит. Тянь, прижатый щекой к его груди, слышит, как бешено колотится плачущее сердце. Его собственное сердце сейчас чувствует себя точно также. Руки сами собой поднимаются. Обхватывают стройную упругую талию. Прижимают ближе. Еще ближе. Еще... - Псина... Безмозглая тупая псина... ненавижу... Бессмысленные слова тонут в оглушающем реве сердца. Тонут в сдавленных всхлипах. Они совсем не имеют значения. Потому что Гуань Шань обнимает его со свирепым нетерпением. С жадной собственнической агрессией, как никогда до этого. В какой-то момент Тяню даже становится трудно дышать. Однако умереть вот так, в его объятиях, лучший исход. - Малыш Мо... - Заткнись! Шань почти кричит. А в следующее мгновение всего его сотрясают рыдания. Он сильнее наваливается на сидящего Тяня. Мокрое от слез лицо путается в черной паутине волос. Что он пережил, пока обессиленный Хэ Тянь сутки валялся в отключке? Ожидал напороться на копья лицемерия и вранья от близкого человека, а потом еще и получить за то, что узнал правду? Он сам предложил приехать. Был с ним все это время. Может даже прогулял работу. А что ты, Хэ Тянь? Неблагодарная псина. - Неблагодарный щенок. Привык жить дармоедом и думаешь, что любое поведение должно сходить тебе с рук? - слова отца, сказанные напоследок перед его окончательным уходом из дома несколько лет назад и переездом в эту квартиру, кажутся теперь как никогда актуальными. Тянь молча гладит Шаня по спине, пока тот пытается взять под контроль дыхание, проглатывая смущающие всхлипы. Но его лицо остается сухим. Даже глаза не краснеют. И это странное ощущение намного хуже истерики. Тяню не то, чтобы плохо. Ему - никак. Только вот, если Малыш Мо сейчас разожмет свои руки и отпустит его, Хэ Тянь тут же полетит вниз, распадаясь на осколки, как треснувшая посудина.