Тепло

— Гэгэ, что-то не так? — тихий, полный нежности голос опаляет ухо, и крепкие руки Хуа Чена сильнее прижимают к широкой обнажённой груди Се Ляня, лежащего рядом. На дворе глубокая ночь, и лишь тусклый свет луны, проникающий мягким шлейфом в покои Собирателя цветов под кровавым дождём, позволяет разглядеть на изящном лице демона беспокойство — очевидно, его разбудили неаккуратные метания Принца в постели. Последний, конечно, надеялся скрыть бессонницу, одолевшую его сегодня, но, к сожалению, у Хуа Чена слишком чуткий сон. — Всё в порядке, не волнуйся, Сань Лан, — поспешно мотает головой Се Лянь, несколько неловко скользя по телу возлюбленного пальцами, приобнимая в ответ. Закрывает глаза и для чего-то повторяет: — Всё действительно в порядке. Просто вспомнил кое-что… . . . Вряд ли для кого-то станет открытием маленькая история: несколько столетий назад к Его Высочеству Наследному Принцу пристал Божок-пустослов. Весьма мерзкое создание, обожающее разрушать чужое счастье и жизни. И победить его практически нереально — Мусорное божество, пожалуй, вообще единственный, у кого удалось нечто подобное безо всяких ритуалов или хитростей. «Он сбежал от меня», — всегда смеялся Се Лянь, рассказывая об этом, а потом стихал, погружался в себя, устремляя взгляд куда-то в пустоту. В собственное прошлое. В тот день, подробности которого он вряд ли когда-либо раскроет. В день, когда пропал Божок-пустослов. Стояла глубокая, промозглая осень, и ледяной ливень нещадно бил по щекам. Се Лянь брёл вдоль обрыва, немного пошатываясь от одолевшей его слабости. Даже бессмертное тело едва ли могло без последствий пережить неделю вынужденной голодовки в долгом пути безо всякой надежды хоть на какой-то кров. Строить шалаши было бессмысленно: их в первый же час — несмотря на обещания Пустослова простоять целых пять — либо сносило особенно сильным порывом ветра, либо сжигало молнией, либо топтало стаей диких животных… После последнего инцидента, от которого в бок до сих пор неприятно отдавало, Се Лянь и решил более ничего не строить. — Отморозишь конечности, они почернеют и сгниют! — непрекращающимся потоком лилось на ухо, — Вот сейчас подхватишь на ветру заразу и задохнёшься от кашля! Этой травы не хватит, чтобы наесться, и скоро тебя начнёт рвать от голода, пока ты не подавишься желудочным соком! Се Лянь лишь покорно кивал весь путь, впрочем, не скрывая лёгкого веселья. — Эй! Я тебе не анекдоты рассказываю, — не выдерживая наконец, злится Божок-пустослов, — Какого чёрта ты не пугаешься? И вообще, мог бы хоть что-то ответить. — М? И что же мне говорить? — наконец откликается Принц, оборачиваясь на вылезшего из тени демона. Будучи полупрозрачным, он выглядит весьма мерзко: словно перекрученный, как половая тряпка, человек с маской Ханья вместо лица. Мусорному божеству, правда, совершенно не противно: он глядит с искренним любопытством на собеседника, даже немного замедляя темп шагов, — Прости, твои прогнозы слишком оптимистичны для меня, так что трудно пугаться. К примеру, простой хоть один из моих шалашей целых два часа, как ты в последний раз предположил, я бы смеялся от счастья, даже если бы после пришлось убегать от смерча. Но увы. — Но… Я грожу тебе смертью! Самой отвратительной и жалкой! Се Лянь останавливается и медлит, прежде чем ответить с неизменной улыбкой: — Смерть звучит как неплохой исход. Но моё тело бессмертно, так что остаётся только жить дальше. После этих слов повисла тишина. Божок-пустослов вновь спрятался куда-то в тень, и до самых густых сумерек молчал; если бы не слабое ощущение его демонической Ци неподалёку, Принц бы, пожалуй, решил, что Пустослов сдался и ушёл в другом направлении в поисках цели, жизнь которой ещё не была столь сильно загублена. Однако это было лишь тактическое отступление. — Ты сейчас!.. — выкрикивает было он, но не успевает окончить фразы: Се Лянь сам оступается и летит вниз, в обрыв, собирая собственными боками всевозможные кочки. Несколько ударов приходятся на голову, и перед глазами плывёт, когда в отбитый ранее дикими кабанами бок впиваются ветки куста, оставляя глубокие раны. Наконец безвольное в падении тело останавливается, врезаясь в дерево, и с губ вместе с кровью слетает едва слышный хрип. Ранее за всё время падения Се Лянь не проронил ни звука. Да, из всех вариантов резкого падения это, действительно, был самым неудачным. — …сейчас упадёшь и подвернёшь ногу, — договаривает на выдохе Божок-пустослов, тупо уставившись на творение жестокой судьбы, превзошедшей все его безумные фантазии. Казалось бы, уже не в первый раз ему приходилось наблюдать феерическое невезение Мусорного божества, и всё же каждый новый раз поражал его. Хорошо, что мелкому демону вроде него не знакомо сострадание. Божок-пустослов молча ждёт, пока Се Лянь по своему обыкновению рассмеётся и, пошатываясь, поднимется на ноги. Начнёт медленно взбираться по обрыву. Сорвётся, но снова полезет наверх. Но Се Лянь не поднимался. Сжался в комок и тяжело дышал, кажется, даже не пытаясь унять крупную дрожь в теле. Прошла минута. Две. Пять. Прошло десять минут. Дрожь в теле Се Ляня унялась, но вместе с тем будто исчезло и его дыхание, любой малейший признак жизни. Божок-пустослов не выдержал и подошёл ближе: на глазах Принца, мутных и покрасневших, застыли слёзы. Щёки его болезненно пылали от лихорадки, и грудь слабо, но часто вздымалась. — Эй… не смешно уже. Реально простыл что ли? Вот и сгинешь в этой канаве! Заживо сгниёшь, искусанный крысами и дикими псами, вот! Се Лянь будто и не слышал. Но губы его, иссохшие от жажды, слабо зашевелились: — …Холодно. Так… холодно. — Окоченеешь и в ледышку превратишься! — раздражённо фыркает Божок-пустослов, но взваливает себе на руки, едва ли приспособленные для перетаскивания тяжестей, Се Ляня, оттаскивает, кряхтя, на чуть более густую траву. Плотнее укутывает того в походный плащ — единственное, что теперь было вместо одеяла — и собирается уже отстраниться, когда слабая рука мёртвой хваткой вцепляется в него, — Чего творишь, а? Прокляну сейчас, и ты будешь умирать в страшных муче- — Не бросай меня, — выдыхает и заходится в сухом, рвущем горло кашле, — Не уходи от меня, пожалуйста… Так холодно. Лихорадочный бред. Одного взгляда в карие мутные глаза было достаточно, чтобы понять, что Се Лянь не узнаёт его. Вряд ли даже толком видит. Сейчас он несёт первое взбредшее в голову без всякого осознания, какую же чушь городит: в конце концов, никто в здравом уме не будет просить Божка-пустослова не уходить. — Холодно… Останься, — продолжает бормотать, себе под нос, уже откровенно дёргая к себе демона, и последний, не удержавшись на кривых ногах, падает рядом. Его притягивают ближе и утыкаются в костлявую грудь носом, будто пытаясь спрятаться от всего окружающего мира. Давит из себя слова, несмотря на предательскую дрожь в голосе: — Пожалуйста… пожалуйста, обними меня. Но демон не может сдвинуться с места. Никогда к нему не прижимались ещё так крепко, никогда не просили о чём-то подобном, никогда не цеплялись так отчаянно. Это естественно: Божок-пустослов родился для того, чтобы портить чужие жизни, и всё, что он мог получить за собственную судьбу — вечные гонения и ненависть. Он не знает, как реагировать, и лишь мысль — «Он не понимает, кто я» — спасает. Се Лянь же надолго стихает и замирает, как замирает побитый зверь, надеясь, что так его не заметит хищник. На тысячи лье теперь слышно лишь его поверхностное сбивчивое дыхание. Шорох. Принц двинулся, заставил себя приподнять свинцовые веки и уставился в уродливые глаза напротив с каким-то тупым отчаянием. — Прости, я и тебе наверняка надоел… — сглатывает, чувствуя, как крупная дрожь и слабость вновь одолевают тело, отчего даже шевелить языком трудно. От лихорадки перед глазами плывёт и кажется, будто вот-вот вырвет, — Но, прошу, не покидай меня хотя бы сейчас. Не молчи, — пауза. Он сглатывает, прежде чем продолжить: — Умоляю… Расскажи мне, как я умру. Расскажи, самое-самое мучительное… Я обещаю испугаться. Только не оставляй меня, так холодно… Обними меня, — и сам сжимает в кольце трясущихся рук Божка-пустослова. Даже в бреду он не мог спутать его ни с кем иным. Не мог — и всё же молил остаться, остаться хоть кого-то. Хотя бы ещё ненадолго, пока не спадёт эта отвратительная температура. И совершенно неважно, какую цену придётся за это заплатить. — Ты… — Божок-пустослов не сразу возвращает себе возможность без умолку болтать без зазрения совести любую дрянь. Впервые ему тяжело заставить свой собственный язык двигаться: — Скоро начнётся наводнение и ты утонешь в этом обрыве во всей его грязи, — начал он, пока скрюченными руками неуверенно обнял Се Ляня, не решаясь прижать сильнее и лишь запуская костлявые, будто переломанные в нескольких местах пальцы в волосы, спутавшиеся, с застрявшими ветками, камнями и кусками грязи, — И дерево недалеко сейчас на тебя упадёт! Ты задохнёшься во сне. И вообще, ты думал, почему тебе так плохо? Это явно не простая лихорадка — определённо что-то заразное, ты скоро покроешься волдырями и, когда они взорвутся и измажут всё в гное… Божок-пустослов не затыкался до самого рассвета. Конечно, он мог бы продолжать бесконечно, — такова уж его профессия, данная самой природой — но его прервало сопение под ухом: Се Лянь наконец погрузился в сон, поверхностный и беспокойный. Но всё же сон, состояние, в котором его почти не доставали температура и насморк, а мерзкие мысли отступали на второй план. — …И не случится ничего из того, что я тут наговорил, — выдыхает, касаясь лбом чужого и устало улыбаясь своим кривым, гадким ртом, — Однажды ты встретишь более достойного. Того, кто действительно сумеет обогреть тебя, с кем ты более никогда не пожалуешься на холод. Кто-то, кто ни за что не покинет тебя. С этими словами Божок-пустослов выполз из цепких объятий того и растворился где-то в предрассветных тенях. — Я не верю тебе, но… Спасибо, Божок-пустослов. Спасибо, — прошептал Се Лянь, не открывая глаз, когда демоническое Ци уже исчезло. Поздним утром, когда солнце уже высоко стояло над головой, а температура спала, Се Лянь таки открыл глаза. В тишине лишь изредка перекрикивались птицы да ветер шуршал листвой и травой. Принц, лишь тихо вздохнув, улыбнулся себе под нос, поднялся на ноги и принялся карабкаться вверх. Срываясь, обдирая руки в кровь, разок вывихнув руку, но карабкаться наверх, пока не одолел этот ненадёжный, зыбкий склон. Одолел — и побрёл дальше, в сторону, откуда уже виднелись аккуратные полоски дыма от домашних очагов. До деревни, где можно будет раздобыть еды, оставалось совсем немного. . . . — Гэгэ? — вновь окликает его Хуа Чен, приподнимаясь на локте и аккуратно проводя рукой по щеке задумавшегося слишком надолго Принца, — Что ты вспомнил? — А… да так, ничего такого, — расцветает в улыбке и, подаваясь вдруг к Хуа Чену, чмокает в уголок губ, — Просто в твоих объятиях очень тепло, — прикрывает глаза, устраиваясь поудобнее под боком демона, — Сань Лан, давай спать дальше. До рассвета ещё долго. Хуа Чен тихо кивает, оставляет нежный и невинный поцелуй на щеке Се Ляня и, заключив того в кольцо собственных рук, засыпает. И Принц засыпает следом с лёгкой улыбкой на губах.