Любовь – сложное понятие

      Всё случилось так неожиданно, что Аран не может до конца обдумать и понять услышанное. Шон же продолжал сидеть рядом на парапете и терпеливо ждать того, что, в конце концов, он услышит в ответ. Или только на первый взгляд можно сказать, что ожидание терпеливое, ведь если Аран всё же согласится, то может измениться жизнь обоих. Ладони потеют, губы покусаны чуть ли не до крови, стук сердца закладывает уши. А суматошный взгляд, с которым Шон смотрит на Арана, готов прожечь дыру в нём.       — Пожалуйста… — снова повторил он, сразу замолкая после. Будто какая-то недосказанность мелькнула. Но больше слов не нужно, лишь ожидаемый и пропитанный надеждами ответ. Арану понадобилось больше времени на принятие решения, чем ожидалось, потому что он сейчас будто вернулся в реальность, осознал уже в который раз, что больше не стремится лишний раз сказать в сторону Шона мерзкого слова, оставить синяки и сзади за его проявления себя, а наоборот… он хочет чего-то другого, но не понимает, чего именно. Аран кинул мимолетный недоверчивый взгляд на Шона и резко вскочил с парапета.       — Чё за место-то?.. — произнёс он и отвернулся в другой бок.       — Просто иди за мной, — Шон поднялся и подошёл ближе к Арану, прошептав ему и больше ничего не сказав, медленно ступил вперёд. Ему было тревожно из-за мысли, что Аран может просто напросто пойти прочь, но было слишком неловко, чтобы повернуться к нему. Тому же, в свою очередь, даже мысль такая не приходила в голову, поэтому он, как зачарованный, идёт следом, пытаясь держать дистанцию между ними. Почему-то интерес всё рос, но удушающая интрига не позволяла почувствовать расслабление мышцы, которая готова была разорваться от частых ударов. Ни у одного, ни у второго не хватало смелости глянуть друг другу в глаза, они то и делали, что шли, считая каждый шаг, каждую секунду, что уже не вернуть, лишь бы эта неловкость как можно скорее прекратилась. Сколько там дорога заняла? Двадцать минут? Тридцать? Нет – вечность. Второй этап этого затянутого и необъяснимого пути были минуты, которые нужно было провести почти в притык друг к другу в лифте, поднимаясь на одиннадцатый этаж, затем ещё ступеньки на крышу. Шон нервно и неуклюже звенел ключами в руках, ища подходящий для двери в мастерскую. Аран сзади стоит как вкопанный и ждёт мгновения, когда эта дверь, серая краска которой уже начала сыпаться, эта ржавая ручка двинется под давлением Шона – и он переступит порог в неизвестность.       — Чё ты стоишь? — внезапно произнёс он, сжав кулаки и чувствуя, что ладони вспотели. Шон так разнервничался, что не мог сосредоточенно вставить ключ в замочную скважину. Но не успели они моргнуть, как дверь щёлкнула и распахнулась, показывая темноту и неведение, которую прячет за собой. Уверенности чуть прибавилось, и Шон первым сделал шаг в помещение, включая тусклый желтоватый свет. Аран тут же за ним. Мелочовка раскидана на полу: карандаши, порванные листы бумаги, всякие тюбики с краской и пара бумажек от шоколадных батончиков. Голова поворачивается то в одну сторону, то в другую, осматривая каждый сантиметр помещения. Сделав шаг. И ещё один. За ним третий. Аран смотрел на всё с презрением и напряжением, но за этим скрывал дикий интерес и чрезвычайное… спокойствие, смешанное с «бабочками в животе» от окружённых стен мастерской. Одна из стен заполнена кучей нарисованных пар собственных глаз, которые то и делали, что хмуро смотрели на него на всех рисунках. Все бумаги на стене были в грифели карандаша, которым Шон прорисовывал каждый шрам, каждую эмоцию и, казалось бы, непередаваемый внутренний мир, выраженный одним лишь взглядом. Все до единого рисунка были серыми. Значит ли это, что все остальные цвета ему недоступны? Может, неподвластны? Слепящий красный, нежно-оранжевый, ярко-жёлтый. А с ними и зелёный – символ жизни и гармонии, небесно-синий и тёмно-фиолетовый. Шесть ярких и разных значений, которые у Арана под запретом, иначе… смерть. Он поменялся в лице, увидев творения, висящие на стенах. Выражение лица было загадочное и непонятное: то ли он злится, то ли тихо восторгается. А может, и вовсе был расстроен увиденным. Дар речи был потерян, а в горле появился ком, который никак не удаётся сглотнуть. Аран никак не ожидал увидеть себя со стороны нарисованным рукой Шона. Он выглядел иначе, чем в собственном отражении. Улыбка нигде не сияет: ни на бумаге, ни в реальности. Но эти рисунки заставили его почувствовать что-то по-настоящему новое. Ему никогда не было настолько приятно от полученного эндорфина и одновременно мерзко.       — Зачем ты меня рисуешь?.. — отрешённо спросил он, всё ещё не сдвинувшись с места и не переставая ошарашено глазеть на стену. Шон, который всё это время стоял у него за спиной и терпеливо наблюдал за реакцией, ожидая ответа на своё созидание, наконец сделал первые решительные шаги в его сторону, утопая в волнении. Он подошёл достаточно близко и смотрит на затылок Арана, ожидая, когда тот развернётся к нему на сто восемьдесят градусов. Уже за считанные секунды их взгляды встретились, и Аран вновь повторяет вопрос:       — Зачем ты… рисуешь меня?! — голос стал грубее и громче, но дрожь и трусость всё же было слышно отчётливее. Гладкие пальцы Шона медленно и слегка сплелись с чужими, шершавыми и прохладными. Аран не сопротивлялся, хотя взгляд так и хотел указать на их запрещённое прикосновение, давая понять, что «нельзя, отпусти сейчас же».       — Потому что люблю… тебя, — шёпотом произнёс Шон, задевая дыханием каждый миллиметр лица Арана. Достоин ли он такого громкого слова «люблю»? Нет, — думал он. Потому что ни разу за всю жизнь не слышал это значение в свою сторону, тогда и нет права быть этому слову рядом с собственным именем. Те ужасные условия, в которых Аран живёт и по сей день, то отношение родителей к нему лишает его возможности иметь какие-либо ценности в жизни. Но Шон такой… такой убедительный, что мысль о том, чтобы отбросить всё к чёртовой матери и ринуться к его покусанным губам, в его объятия… она просто вытесняла всё, что вертелось в данный момент в голове. Но как так? Так же нельзя. И Аран это знает. Чувствуя бешеное сердцебиение, дыхание Шона, множество своих же глаз, которые пялятся прямо в спину, он приближается к нему так, что касается кончиком носа к чужому.       — Я не могу… — едва слышно произнёс Аран, закрывая глаза и закусывая губу, сильнее прижавшись к носу Шона от неуверенности и волнения. Внутри, где-то глубоко внутри эти слова прозвучали навзрыд, а в реале лишь тихо и с ноткой смятения.       — Здесь только ты и я. Это будет секрет для других… — ладонь Шона нежно притулилась к щеке Арана, будто имела какие-то целительные и успокаивающие силы. Произнесённое Шоном для Арана стало как будто обратным воздействием на его точку зрения и страх. А может, просто затуманило разум и он больше не способен здраво мыслить? Какие бы помехи не были, а разум и правда был затуманен. Глаза сами по себе открылись, смотря в чисто-голубые глаза, губы и сердце настраивались на «страшный» и «невозможный» шаг. Аран не удержался. Буквально секунду спустя они уже были поглощены в поцелуй. Не было времени на страх и отторжение. Вместо этого его большие пальцы утонули в волосах Шона, а ноги сами по себе направились к дивану, повалив его на него. Человек, с которым происходит этот длинный и жадный поцелуй, педик и отвратительный, но сейчас… в момент, когда всё тело находится в неожиданном возбуждение, этот самый человек кажется самым желанным и открытым для запрещённых действий. Шон движет губами довольно неуклюже, ведь это его первый в жизни поцелуй, но ни он, ни Аран не обращает на это внимания, потому что слишком сильно увлечены друг другом. Рука Арана постепенно начала спускаться с волос вниз, исследуя ещё одетое в футболку тело. Но этого мало, хочется большего. Футболка медленно задралась, оголив поясницу, и он принялся изучать, какой же там Шон, куда взгляд всё время был направлен в раздевалке после физкультуры. Аран проводит рукой вверх по податливому телу, задевая затвердевшие соски. Их губы были всё так же слиты в бесстыдном пламенном поцелуе. Но вскоре Шон не выдерживает и отстраняется, чтобы вдохнуть хоть немного воздуха. Вместо этого он смущённо и доверчиво смотрит прямиком в глаза Арану, совсем забывая делать глотки воздуха.       — Ты…       — Заткнись… — неохотно тот затыкает Шона, снова возвращая в помещение желанную тишину. Безнадёжные попытки избежать всего, что будет. И не только сейчас, но и в будущем. Потому что всё равно невозможно предугадать последствия, и Арану это начинает даже… нравиться? Его жизнь вдруг наполнилась огромным количеством эмоций, мест, поступков и решений. По этой причине он то отталкивает сам себя от Шона, то принимает всё, что есть и плюёт на всё, отдавая себя полностью особенному и такому недосягаемому человеку. Плевать на всё. Плевать на всех. Пути назад нет, и это даже к лучшему. Сделаю это всем назло, в том числе и себе. Пусть знают, что я хоть на что-то способен и могу быть не такой уж и проблемой для всех. Решив для себя, Аран снял футболку с Шона, кинув её куда-то в другой конец дивана, свою точно так же. Шон чуть привстал и опёрся на диван локтём, не в состоянии остановить свой рассеянный взгляд, который не знает, куда смотреть: на обнажённый торс Арана или в его прекрасные и уже давно любимые глаза. В следующий миг их губы снова встретились в ярком и уже более глубоком поцелуе. Язык Арана будто сам по себе вступил в контакт с чужим, и это казалось слишком страстно для их запрещённых действий. Но он понимал, что это всё ерунда по сравнению с тем, что сделает дальше, хотя страх наполнил каждую мышцу, и порой казалось, что он управляет его телом. С Шона в одно мгновение слетела вся оставшаяся одежда, и Аран опустил взгляд вниз, нахмурив брови от… неожиданности, от страха и слишком большого давления внутри на себя же. Его пах трётся о чужой, совершенно голый. У Арана никогда не было с девчонками, а с парнями и подавно. Неужели свой первый раз он отдаст ему?.. Если бы ему раньше это сказали, то он бы попросил ущипнуть его и был бы в надежде, что это страшный сон, который никогда больше не повторится. Но этого не было. Всё происходит сейчас, и как бы страшно не было, но острые ощущения в области паха затмевают разум, как и Шон, который ощущает то же самое. Буквально секунду шершавая рука Арана встречалась с его шеей, следующую секунду медленно плыла вниз, задевая соски, а затем оказалась на его талии. Она кажется такой хрупкой и нежной, что страшно надавить на неё и сделать лишнее движение. Шон обхватил шею Арана руками, а после опустил на спину, так как было слишком неудобно, а хотелось получить максимум удовольствия. Его короткие ногти оставили небольшие царапины на спине, а тело чуть вздрогнуло и само по себе приподнялось вверх, от малейших прикосновений Арана. Из уст Шона вырывались короткие стоны, и он хотел заткнуть свой рот рукой, но она была занята исследованием до жути горячей кожи спины Ллойда.       — Мне страшно… — Шон не сдержался, произнёс хоть что-то, чтобы выразить хотя бы малейшие чувства, пусть даже и «страх».       — Я же попросил… — Аран снова перебил его, да так, что это звучало будто угроза или предупреждение. Но на самом деле в этом крылась растерянность. Он уткнулся носом в ключицу Шона, вдыхая исходящий от него аромат геля для душа, чувствовался немного пот и ещё что-то… духи, может быть? Вряд ли. Какой-то незнакомый запах, явно неподходящий ему. Но единственное, что Аран ощущал отчётливее всего, – это совершенно неожиданный уют и защиту. Казалось бы, Шон – закрытый и тихий парень, а чувство защищенности и тепла ощущаются рядом с ним сильнее, чем какие-либо другие. Аран вдруг приоткрыл рот, задевая кожу Шона своим горячим дыханием, и коснулся зубами его плоти. Он укусил его, оставляя слегка заметаний след от зубов, хотя совершенно без понятия, зачем нужно было это делать. Шону было до боли приятно эта мелочь, и он молча ожидал следующих действий. Любых действий: поцелуй, ещё укусы, просто объятия, но не одиночество. Он больше всего боялся того, что Аран сейчас покинет его и оставит одного. Но раз он позволяет оставлять на нём свои отметены, о которых знают только они, значит ли это, что… Аран не жалеет?       «Я голый, твою мать? Я, он… мы?», — Аран прекратил свою чертовски неожиданную тактильность и бегло смотрит Шону в глаза, пытаясь не растеряться и понять, что он должен ещё делать в такой момент. Его щека вдруг покрылась теплом от ладони Шона – и время остановилось. Шум в ушах не давал мыслить, как секунду назад. Уже в следующий миг рука Арана была на внутренней стороне бедра Шона, чуть поднимая его ногу вверх. Было слышно, как они оба волнуются, их выдавало учащённое дыхание и медленные действия. Неровное дыхание Шона перешло в сдержанные и томные стоны от того, что боль, которую он почувствовал в этот момент, была сильной, но… это же делает Аран, поэтому даже боль была особенной. Ужасно узко, и Арану от этого хотелось выразиться матом, но молчание продолжало исходить от него. В голову больше ничего не пришло, кроме как использовать слюну, поэтому он так и сделал. На пальце оказалась его слюна, и он чуточку смягчил неопрятные ощущения.       «Больно… больно!.. Нужно терпеть, но всё равно больно…», — Шон закусил губу и слегка забросил голову вверх, издавая уже в который раз выразительный стон.       — Заткнись… — Аран покрыл рот Шона своей ладонью, хотя сам выдал хриплый стон от этих всё же странных, а точнее неописуемых ощущений. Да, привык держать у себя в голове лишь мысль о девчонках и о «правильности» себя самого, но что делать, если человек, который будто открыл второе дыхание, возможно и временную, но свободу, оказался того же пола? Как жить с этим? А точнее… как жить после того, что прямо сейчас происходит? Об этом думать сейчас времени нет, поэтому все тревоги, все сомнения и ошибки останутся на потом, когда придётся выходить из мастерской, спускаться на лифте с одиннадцатого этажа на первый, думать, чем же доехать домой или вовсе пешком дойти и уже там вернуться в прежнего себя. Но это потом, не сейчас. Шону страшно пошевелиться, потому что он не хочет нарушать обстановку, которая сейчас между ними, а также не хочет испытывать дискомфорт и физически, и душевно. И, конечно, в данный момент все мысли и опасения напрямую связаны с Араном, ведь сейчас есть только он, теперь уже их «секретное место», чувства, бушующие внутри обоих, и тесный контакт.       «Поздно останавливаться. А я и не могу… Почему, твою мать?!», — напрасно пытаясь отговорить себя быстро двигать своими бёдрами, с каждой секундой делая толчки всё горячее и глубже, Аран направил свой измученный взгляд прямо, на всю площадь мастерской. Но не позволил себе этого дольше, чем секунды три, и стремительно вернул в поле зрения картину, находящуюся под ним, которая жалобно и усердно пытается скрыть свой возбужденный и благодарный голос. Давай же, заканчивайся ты, запретная близость. Хочется как можно поскорее свалить… Но ещё не время! Это будет огромнейший удар для обоих! А особенно для израненной души Арана от жизни. Хотя он сейчас в этом непонятном месте, под ним блаженно постанывает парень, которого раньше всячески пытался унизить или пнуть, разве может быть что-то ещё хуже этого? Может. И это, к сожалению, ещё впереди извилистого и запутанного пути Арана и Шона под названием жизнь, но сейчас что толку гадать, всё равно невозможно ничего предугадать, даже то, что будет завтра, через несколько часов, даже то, что будет через несколько минут. Шону кажется, что это единственный момент в жизни, которым он не будет делиться ни с кем, даже с дневником. Но насчёт него он не уверен, но никто вокруг точно не должен узнать об этом за пределами воображения мгновении. Если кто-то узнает, то Шон уверен, что этим он перечеркнёт всё и подставит Арана, как, наверное, никто никогда не поступал. Рот на замке. Эмоции только в дневнике и в своей комнате, и за пределы этого им ни ногой нельзя выходить. Шон пойдёт на любые условия, лишь бы угодить Арану и сохранить этот эмоциональный секрет между ними. И вот, они снова целуются, горячо, жадно и бесстыдно. Шон обхватил ногами талию Арана и без охоты отпускать прижался своими бёдрами к ней. Он позволил себе сменить позу, и не зря. Шон хочет как можно лучше запомнить этот момент с его мучительной любовью, тем более если это первый и последний раз, когда они так близко, когда позволяют себе обмениваться слюной, а жару поглощать их тела.       «Пожалуйста, только не бросай меня… не убегай… не предавай…», — безвольные мысли гуляли где-то далеко в голове, а на первом месте – ничего. Разве что страх остаться брошенным, жгучая любовь, благодарность, чуть-чуть растерянности. В перерыве от поцелуя Шон закусывал губу, в надежде покусать кожу губ и вызвать малюсенькие капли крови, чтобы следующий поцелуй стал ещё более запоминающимися и близким. Да, это однозначно глупое желание. Парнишка потерял голову от любви и голова забита странностями, но зато хотя бы сейчас сердце бьётся от переизбытка эмоций, а не от боли и несправедливости. А его сердце колотилось так, что биение чувствовалось по всему телу. Как бы не старался, но сосредоточиться на своих проблемах и тревогах – невозможно. Всё происходит настолько неожиданно, странно, горячо, что вся жизнь до этого момента осталась за дверью в мастерскую и не в силах пробраться сквозь щели, снова впиться в сердце и оставить нестерпимые раны. Всё, о чём удавалось думать, кроме пылкого Шона, – это одежда, которая то ли на краю дивана валяется, то ли совсем свалилась на пол. Не хочется потом, как идиот, искать одежду по всей мастерской с голой задницей. Но к чёрту одежда, выкручусь как-то после. Не хотелось, чтобы это заканчивалось, но конец пришёл так быстро, будто сделал это специально. Тело само по себе начало отдаляться от хрупкого и горячего тела внизу. Взгляд приклеился к Шону, словно пиявка, и отодрать было очень сложно. Но Аран смотрел как-то… напугано, обескураженно. Он поменялся в лице по щелчку пальца, вернувшись в прежнего себя, отдалённого и немногословному.       — Аран, ты… — слова застряли поперёк горла и не способны были вырваться наружу, а тихий голос замолчал так же быстро, как и попытался что-то сказать.       — Мне идти надо, — неуважительный ответ донёсся от Арана, который уже натянул на себя трусы, трико, футболку, а сверху чёрную олимпийку, издавая неприятный и неуместный в данным момент звук застёгивающийся молнии.       — Куда? — спросил Шон, будто брошенный щенок посреди улицы, на которого льётся проливной дождь, делая его ещё беспомощнее.       — Надо мне, — грубости Арану не занимать, но в эту секунду совесть дала о себе знать, резким и сразу быстрым сердцебиением. На самом деле никаких дел нет, и ему просто хочется убежать, но он не знает куда. Совесть разрывает Арана изнутри на части от своего же отношения к Шону, заявляя в его голове всё больше мыслей о несправедливости. Но он слишком труслив, чтобы сделать первый шаг к освобождению этих мыслей. Так кто же на самом деле брошенный и беззащитный щенок? Аран покинул мастерскую так же быстро, как к нему пришло осознание того, что уже случилось, что уже нельзя исправить. Дверь в помещение громко хлопнула, и его в миг окутал октябрьский ветерок, шум машин, которые беззаботно едут по дороге, освященной тусклыми фонарями, еле слышные разговоры людей, которые было не разобрать, потому что всё-таки двенадцатый этаж, высота немаленькая. Но это и пугало, что самый последний этаж, точнее, крыша дома, холодный вечер, одиночество, догнавшее его, как только он вышел из мастерской, что всё это способно подтолкнуть на давно забытое с огромными усилиями событие трёхлетней давности. Но сейчас всё еще серьёзнее, кажется. Категорическое «нет» поглотило Арана с головой, и шаги к краю крыши из-за этого становились всё трусливее и медленнее, а расстояние между ним и «пропастью» меньше. Всё же спустя считанные секунды удалось хоть немного совладать с собой и начать отступать от края. Взгляд метнулся на обшарпанную дверь мастерской, но всего лишь мгновение спустя вход на крышу уже хлопнул от крепкой руки Арана. Крыша осталась пустая. Не одному Арану придётся этим вечером справляться с трудностями. Энтони же так и не пошёл домой, а лишь бесцельно скитался по разным улицам, районам. Находиться дома в присутствии отца стало невыносимо. С каждым разом хотелось всё больше и больше нарушать его правила и указания, пытаясь отстоять свою гордость. Только из-за сестёр он не может полностью поддаться воле и совершать ещё более, как для него безумные поступки. Энтони и так позволил себе гулять долго, а на часах сейчас почти восемь вечера. Но внутри всё больше зажигалось, пылало желание отомстить, сделать назло отцу, дав ему понять, что раз однажды смог сделать первый шаг и высказать накопившиеся ему в лицо, то во второй раз это сделать будет уже намного легче.       «Вот так бездумно бродить по улице… это наверное странно выглядит со стороны? Хотя гулять одному на улице всё равно лучше, чем сидеть дома как на иголках…", — размышляет Энтони и его взгляд так и притягивают громкие голоса и лай по сторонам, где хозяева занимались дрессировкой своих питомцев. Свет фонарей был яркий, чтобы было видно и тротуар, и площадку для дрессировки собак, а опавшие осенние листья жёлтого, красного, даже смешенных цветов точно так же, как Энтони, скитались то туда, то в другую сторону, пока не остановятся где-то в неизвестном месте.       «А если… мне снова пойти в то место?.. Может, тогда у меня снова прибавиться хоть немного смелости? Но мне страшно идти туда…» — руки залезли в карманы джинсов и не вылизали оттуда, так как карманов на кофте не было, а согреться-то хочется. Но из-за внезапно появившейся мысли про тот клуб внутри стало будто всё пылать от странного чувства обиды и злости, вперемешку с переживанием.       «Я слышал, в том районе небезопасно… А если у меня будут проблемы? Но в другом месте мне будет постоянно казаться, что отец туда придёт и найдёт меня… Да и тот парень… Глен, вроде… он единственный знакомый в подобных местах, а если я пойду в какой-то другой клуб, то я точно не хочу снова быть в кругу незнакомых мне людей…» — рассуждения с самим собой не прекращались, и шаг Энтони стал более уверенным. Расстояние между ним и клубом сокращалось, и помещение стало виднеться из-за тусклого света фонарей и редких деревьев вокруг. Осталось метров восемьдесят, и азарт всё нарастает, как в прошлый раз.       «А если его там не будет? С чего я вообще взял, что он будет сегодня? И вообще… зачем… Глен в моих мыслях? Если его не будет, то… это не будет отличаться от обутого другого клуба, в который бы я пошёл… Ну кроме местонахождения…» — Энтони всё ближе и ближе к этому неприметному и особо непривлекательному клубу, и мыслить, бояться отца уже не очень-то выходит. Зубы вцепились в нижнюю губу, а ладошки слегка вспотели. Из клуба была слышна музыка, напоминающая ту, которая играла в прошлый раз. Под такую музыку просто невозможно думать о проблемах. Ладонь покрыла холодную железную ручку двери, потянула её вниз и дверь в «жизнь против правил» распахнулась. Шаг внутрь уже сделан, поэтому дверь уверенно захлопнулась и глаза забегали по всем уголкам этого громкого и безумного места. Он прошёл сквозь толпу пьяных девушек и парней, которые смеются, болтают о чём-то своём и подтанцовывают, держа в руке стаканы с алкоголем. Энтони смотрит на всех вокруг с небольшой опаской, вспоминая, на что бывают способны люди и алкоголь.       «Не думать… Не думать…» — он сам себя успокаивает и проходит дальше, хотя не знает особо, что будет делать.       «Деньги вроде взял с собой…» — руки в кармане джинсов нащупали купюры и удалось вздохнуть с небольшим облегчением, так как было бы глупо прийти в клуб без денег. Энтони уже стоял у барной стойки и, сам того не заметив, сел на стул. Он чувствует, что если сейчас заговорит с барменом, то и слова не сможет вымолвить, и заикание настигнет его. Внутри разбушевалось волнение, скорее всего, из-за большого количества людей вокруг.       — Можно… чего-то… — тихий голос никто не услышал, и бармен спокойно себе ушёл к другим посетителям клуба. Взгляд Энтони привлекли множество полок с алкоголем, которые всё так же подсвечивалось зелёными неоновыми светодиодными лентами. От количество бутылок аж рябит в глазах.       — Какие люди… — вдруг раздался рядом знакомый голос, и крепкая рука стукнула по стойке. Энтони слегка дёрнулся от неожиданности и в ту же секунду повернул голову к кучерявому Глену. — Вернулся «привыкать к обстановке»? — хитрая улыбка засияла на лице и глаза от этого немного сузились. Взгляд Хоггарта стал беглым и растерянным, не в состоянии сфокусироваться на Глене.       — Возможно… — сдержанно ответил он.       — Чего сидим? Чего не пьём? — Глен отодвинул барный стул и сел на него, а взгляд был направлен на Энтони, по которому можно с лёгкостью прочитать его волнение и неловкость. — Принеси ром, пока что два стакана, — обратился тот к бармену со своей хитрой ухмылкой.       — Я не… буду… — скованность заглушала слова Энтони, и ему всё больше и больше хотелось встать и уйти отсюда. «Он какой-то странный… Или я просто его не понимаю…»       — А если честно? Чего снова сюда пришёл-то? — Глен с головы до ног окутал Энтони взглядом и снова остановился на его глазах. Не то чтобы был какой-то интерес к нему, но и безразличием это назвать нельзя. Скорее… золотой серединой правильно было бы назвать азартом или же что-то вроде чуткости.       — Да… просто… — Энтони запнулся и сделал слегка дрожащий вдох, отводя взгляд в сторону, — это не касается других…       — Я понял, — тот хмыкнул. Спустя считанные секунды на барную стойку звонко поставили стаканы с ромом, и они так и манили взять из в руку, поднести ко рту и сделать глоток, почувствовав горечь во рту и жжение в горле. Что Энтони, что Глен незамедлительно сделали это. Как-то всё слишком далеко зашло: компания с незнакомым парнем, крепкий алкоголь, странный и необычный клуб. Поначалу были огромные подозрения и сомнения, да и сейчас от этого избавиться не удалось, но что-то в нём есть… что-то эксцентричное и незнакомое. Возможно, они совершенно из «разных миров», и поэтому им сложно понять друг друга. За первым стаканом следовал второй, а за ним и третий. На четвёртом Энтони отказался, потому что невыносимое послевкусие во рту после алкоголя, странное подрагивание в теле и лёгкая головная боль ясно дают понять, что дальше уже нельзя, а не то… будут последствия. Музыка не прекращала доноситься по всему помещению, предавая настоящую атмосферу веселья и «свободы». Но даже сквозь громкую музыку Энтони смог услышать, а точнее почувствовать вибрацию телефона в кармане джинсов.       «Не удивлюсь, если это папа…» — он достал телефон и убедился, что звонит именно отец. — Мне… нужно отойти, — Энтони встаёт со стула и быстрым шагом уходит куда-то за угол, где музыка была хоть немного тише. Он взял трубку и первым делом услышал фразу «И как это понимать?!» от отца, который, как всегда, явно был недоволен такому поведению и действиям Энтони. Выслушивать пришлось долго, но всё равно удавалось вставлять своё слово между руганью папы и хотя бы пытаться уже в который раз донести ему, что он не посмеет всё время контролировать всю его жизнь. Энтони хотелось прямо на месте заплакать от груза и грусти из-за отца, но он решил оставить это на момент, когда уже будет дома, в своей комнате. Он выслушал всё и быстро сбросил трубку, резким рывком ложа телефон обратно в карман и чуть не уронив его. Ноги снова ступили в громкую и живую атмосферу клуба, но незамедлительно прошли сквозь шум и гам, направляясь к выходу. Энтони хлопнул дверью, почувствовав прохладный ветер, который окутал его лицо, руки, немного ног, которые не скрываются под джинсами. Взяв себя и свою жизнь в руки, он зашагал домой, но только потому, что достало его всё, хоть и не может до конца выразить это в лицо отцу, а не потому, что папа так сказал.       Оказывается, нарушать правила и быть лоб в лоб с запретами – это незабываемые ощущения в жизни...